Потрепалось перышко, износилось.
Сердце от тоски остановилось.
Улетело перышко, оторвалось,
Одному лишь ветру досталось.
Меня застал дождь. Настоящий московский дождь после знойного дня. Я чувствовал первые капли еще задолго до того, как они упали в замедленном танце на теплый асфальт. Я знал, что дождь не минуем, как не минуемы наши случайные встречи. Сквозь полоски света капли падали на меня драгоценными камушками. Все куда-то бежали и бежали, прятались под зонтами, под козырьками подъездов, метро, автобусных остановок, а я шел, будто не было этого дождя вовсе, будто дождь и я были одним целым, чем-то самим собой разумеющимся. Шумели вросшие в асфальт деревья. Молодая листва насыщала взгляд сочными красками, и в каждом соприкосновении с каплями вздрагивала, будто простреленная, тронутая нежным небесным поцелуем. Капли дождя проходили сквозь мое фантомное тело, и я тоже вздрагивал. Босые ноги ступали по мокрому и дымящемуся асфальту. На небритом лице сияла улыбка. Улыбка осознания, что небо любит меня. Волосы намокли, солдатская форма стала тяжелой от дождя, и я почувствовал холод. Это было необыкновенное чувство, когда дрожь проходит по коже и невольно хочется прижаться к чему-то теплому и родному. Но это теплое и родное было недосягаемо. На миг возник образ отца, который часто подарил мне подарки. Обычно он делал это, когда собирался уезжать в командировку, и в этом была какая-то тоскливая горечь, которая даже сейчас не смывалась дождем, а, наоборот, усиливалась.
Я не заметил, как что-то черное и круглое накрыло меня от дождя, зависнув куполом на блестящей металлической ножке. Передо мной стояла женщина с зонтом.
- Ныряйте ко мне, - сказала она, улыбнувшись. – Я вижу, Вы дрожите.
- Мне нравится эта дрожь… - ответил я. - И мне нравится то, что Вы меня видите.
- Как же мне Вас не видеть! Вы идете такой поникший и к тому же разутый.
Я пошевелил утопавшими в луже пальцами на ногах.
- Не люблю обувь. Все должно быть естественно…
- Это новая мода индийских адептов или Вы жертва психологических курсов? Так и простудиться можно.
Женщина была одета в серый плащ. Волосы на голове ее были пепельно-белого цвета, лицо худое и с признаками южного загара. При разговоре она немного прикусывала давно не целуемые губы.
«Возможно, развелась около года назад, - решил я. - Сейчас еще поведет в обувной магазин».
- У Вас чудесная улыбка, - сказала моя спасительница. - Вокруг Вас словно свечение.
- Да, это фантомное свечение, и я могу исчезнуть в любой момент.
- Не надо исчезать! Я только вернулась… Вы были на Ямайке?
- Нет…
- А на Мальдивах? Нет? Боже мой! Вы даже не были в Турции!
Мимо нас пробегали спешащие люди, а мы так и стояли под зонтом, напротив друг друга, укрываясь от капель дождя.
- Я был в Чечне. Там тоже красиво. Эти горы в дымке. Они до сих пор перед глазами. Мокрые листья. Главное идти осторожно, не поскользнуться, иначе беда.
- Чечня? Не слышала ничего такого. Вы там путешествовали?
- Путешествовал. - вздрогнул я от воспоминаний.
Зубы застучали от холода, и по коже прошла дрожь. Я вдруг схватился за шею, стал ощупывать ее с паническим страхом. Женщина с зонтом удивленно посмотрела на меня, и ее брови слегка выгнулись.
- Извините, что напугал Вас. Я подумал, что потерял голову.
- Вы продрогли. Пойдемте в кафе и выпьем чаю. Вы мне нравитесь! Почему люди стесняются говорить друг другу то, что чувствуют?
Сквозь пелену дождя блеснула вывеска кафе. Как моряки радуются в бушующем море свету маяка, так и эта женщина, воодушевленная понятной только ей эйфорией, подхватила меня под руку и потащила в спасительную гавань.
- А Вы, наверно, натуральная блондинка… - предположил я.
- Да, блондинка, натуральная некрашеная.
- Кто не рискует, тот не пьет с блондинками.
Мы сели за столик. Женщина стряхнула капли с мокрого зонта и подперла свой остренький подбородок ладошкой. С каким-то умилением она разглядывала мою изношенную одежду. Если бы случайно под рукой оказались иголка и нитка, она бы непременно принялась бы за штопку. За окном хлестал дождь. В кафе было народа, как килек в бочке. Моя спасительница пристально смотрела на меня, словно опасалась, что я на самом деле исчезну, и она не успеет купить мне обувь. Оба мы ощущали прилив счастья, понятный только нам двоим, случайным попутчикам, застигнутым врасплох ливнем.
- У меня с собой настоящий ямайский ром. Это Вам не Бакарди!– женщина запнулась, собираясь с мыслями.
К нам подошел официант, и мы заказали зеленый чай.
- Ну, вообще-то, я эту бутылку украла у мужа. – прикусила она нижнюю губу.
- У мужа? – переспросил я.
– У бывшего, конечно. Он такой скряга! Весь хлам хранит в своем сейфе, наши семейные фотографии, даже свидетельство о разводе. С ума сойти. И ром! Но ничего не замечает! Я как год разведена, а он все забывает. Иногда приходит домой, как ни в чем не бывало, ложится на диван и читает газету. Представляете, читает и читает, и даже собаку выгулять может, а иногда в постель ляжет, обнимет сзади так сладко, а мне даже неловко ему напомнить, что мы уж как год не живем вместе.
Она открыла сумочку и вытащила из нее бутылку рома.
- Странно, что Вы носите бутылку ямайского рома с собой, - заметил я.
- Наверно, в этом что-то есть…- улыбнулась она и взяла мои холодные руки в свои. – Вам уже лучше? Согрелись? Вы как будто потерялись.
- Потерялся?
- Скорее Вы даже похожи на перышко, которое оторвалось. Все кого-то ищите глазами.
- Хотите, я взлечу?
- Не надо, пожалуйста! Вы все время хотите куда-то исчезнуть. Неужели я такая страшная?
Женщина отпустила мои руки, и на ее кротком лице возник страдальческий образ человека, которому сейчас предстоит испытать разлуку с любимым и родным существом.
- Нет, вы, правда, очень даже не страшная. – смущенно сказал я.
- У меня такое чувство, будто я отпускаю Вас на войну, где Вы непременно погибнете. - Призналась она с мольбой в голосе, и в ее ясных глазах впервые блеснул ужас. - Знаете, по задумке какого-то чудовищного сценария непременно погибните!
У меня вдруг накатились слезы.
- Я не хочу Вас отпускать сейчас. - шепнула она. - Никогда не думала, что в Москве могут быть такие тропические дожди. Словно во Вьетнаме. Вы не были во Вьетнаме?
- О, что там Вьетнам! - улыбнулся я сквозь слезы. – Вы не были в Мордовии. Вот там дожди! Представьте поле кукурузы. Ну, попробуйте, представьте! Просто поле. Ну, это как море на Ямайке, только оно высокое и зеленое. На нем растут такие желтенькие метелки. Ну, как же Вам объяснить, как растет кукуруза? Вы ж, наверно, все попкорн да попкорн кушаете.
- Поле кукурузы… – Растянуто проговорила женщина, представляя себе что-то сложное и непонятное.
- Это как качающиеся на ветру мужские фаллосы. – подобрал неожиданное сравнение я, и мы оба взвизгнули от смеха.
- И вот это море кукурузы и дождь… - продолжал я. - Как за окном и даже сильнее. И хорошо-то как! Свежо и радостно! У Вас душа разрывается на части! Вы бежите по этому полю под проливным дождем, не зная куда, не зная от чего, и повсюду эта кукуруза. И никакого зонта. И затеряться совсем не страшно.
- Я так живо представила, что даже взмокла от воображения! - лукаво улыбнулась незнакомка. - Мордовия? Никогда там не была. Это так не похоже на Ямайку. Почему я не знала об этом?
Официант поднес поднос с чайником, и я разлил по чашкам чай.
- О, Вы еще многое не знаете! – воодушевился я, отпив глоток чая.
- Потому что я блондинка?
- Цвет Ваших волос не причем. Просто потому что Вы видите меня, когда другие не видят. А значит, Вы знаете цену страданиям.
- Немножко знаю.
- Страдания нас возвышают, делают сильнее.
- Они и разделяют, унижают, губят.
- У Вас что-то случилось?
- Ну, я… - собралась с мыслями моя спасительница. – мои дети…. Их забрал к себе муж и не отдает. Муж, муж…. Почему я все время говорю «муж»? все никак не могу свыкнуться с тем, что он бывший муж. Дурацкая ситуация. Его адвокат говорит, что я никчемная мать. Эти суды меня совсем вымотали. Они хотят меня лишить родительских прав… Я так устала от всего этого, а он все приходит и приходит, ложиться на диван и читает газету, будто ничего не происходит, будто ничего нет, ничего…
- Неужели нельзя поговорить с ним?
- Я пыталась, но он все молчит и молчит, а однажды вдруг посреди ночи разбудил меня и сказал: «Не трогай, пожалуйста, мой ямайский ром». Я потом долго заснуть не могла, все думала, к чему это, к чему….
- Вы, наверно, прожили лет десять вместе.
- Откуда Вы это знаете? только двенадцать с половиной и потом развелись. Я сама подала на развод и ушла. Ну, как ушла? От себя разве уйдешь? А он все не может понять. Вот решил отнять детей. Разве это справедливо?
Незнакомка достала бутылку рома, открутила крышку и незаметно от окружающих плеснула немного жидкости в чашки с чаем.
Мы чокнулись.
- Хороший ром… - отметил я, почувствовав его божественный вкус.
- Почему в жизни все происходит не так, как хочется? – спросила она меня, осторожно делая глоток.
Я на секунду задумался и приподнял свою чашку на уровень ее добрых глаз.
- Представь, что чашка, которую я держу в руках, - это наша жизнь! И у каждого из нас своя чашка.
Незнакомка посмотрела на чашку в моих руках и поставила свою на стол.
- Смотри! – Акцентировал внимание я, проводя чашкой перед ее носом, будто гипнотизер. - На моей стороне написано «Вини Пух», на твоей «Пятачок».
- Это тот поросенок, который любил воздушные шарики? – улыбнулась блондинка и еще раз посмотрела на чашку в моих руках.
Ее словно осенило, она даже слегка подпрыгнула на стуле.
- Но здесь ничего не написано. Чашка абсолютно белая! – воскликнула она вдруг.
- Представь, что написано.
- Сравнивать чашку с нашей жизнью как-то глупо.
- Если ты знаешь, что написано на обратной стороне чашки, уже неплохо. У нас разный угол зрения, мы видим разные картинки. В данном случае я вижу «Вини». Ох, уж этот чертов Вини! а ты, сидя напротив, читаешь «Пятачок»…
- Отлично! – хлопнула в ладони она, хотя не совсем понимала, чему радуется.
- Но это еще не все! Можно жить по-другому, крутя чашку, как тебе вздумается.
Я специально сделал неловкое движение, и чашка чуть не выскользнула из моих рук.
- Осторожно! – ахнула блондинка, глядя, как несколько капель упали на стол.
Я улыбнулся.
- Да, ты права. Чашка может разбиться, и тогда эти осколки соберут в совок и выкинут в мусор. Понимаешь?
- Понимаю… - кивнула она и взяла свою чашку, чтобы отпить из нее.
- Что ты видишь сейчас? – спросил я, увлеченный беседой.
- Сверху надписи не читаются. – заметила блондинка.
- Зато ты чувствуешь вкус рома! Это уже шаг вперед. Не каждый может это сделать! Они, – и я оглядел присутствующих в кафе, – лишь могут догадываться, что скрывает чашка, а ты уже знаешь.
Мы сделали по жадному глотку, и наши глаза встретились.
- Как вкусно! – призналась она, облизывая губы. - На Ямайке, когда пьешь, почему-то ром не такой вкусный, как сейчас с тобой здесь, когда идет дождь за окном и ты рядом. Такой загадочный и умный. Мне хочется называть тебя господином N, хочется любить тебя….
- Вот видишь, ты уже знаешь мое имя! Ты способная…. – улыбнулся я. - Пей до дна. Не оставляй слезы. Теперь не жалко разбить чашку. Теперь, когда она выпита до дна. Ведь, правда?
- Но нас выгонят!
- Это не причина, чтобы ее не разбивать. Единственный довод, чтобы ее не разбивать – это то, что у нас еще осталась почти целая бутылка…
Мы снова приготовили чай с ромом.
- Мне кажется теперь, я знаю, что такое любовь. – Призналась она вдруг.
- Неужели? И что же?
- Любовь - это ямайский ром с тобой.
Она протянула мне руку, надеясь, что я сожму ее.
- Ямайский ром с тобой…. – повторил я ее слова медленно, словно пытаясь понять их сакральный смысл.
В какую-то секунду мне показалось, что за окном раздались раскаты грома.
- Ах, вот ты где? - услышал я за спиной знакомый голос и оглянулся.
Вера была в эффектном платье, с блестящей от лака прической. Она брезгливо посмотрела на мою спутницу, затем с негодованием на меня.
- Я тебя по всей Москве ищу, а ты тут прохлаждаешься!
- Как ты нашла меня? – удивился я.
- Вживила в твою задницу чип! – ухмыльнулась она и нависла над столиком.
Ее кулаки уперлись в бока, глаза сверкнули огнем. Еще немного и произошел бы скандал, но ситуацию спасла моя новая подружка.
- Присаживаетесь к нам. – Приветливо улыбнулась она Вере. - Мы тут философствуем.
- Я вижу, как вы философствуете…- съязвила жена олигарха и, совсем не обращая внимания на блондинку, спросила меня:
- Черт возьми! Ты был прикован, под замком за толстыми стенами. Тебя охраняли серьезные люди и ты, черт тебя побрал, ушел!
- Я не колобок, Вера… - пригубил я чашку с остатками чая и рома. - Я ни от кого не уходил. Меня просто не было. Все это у тебя в голове. Иллюзия моего прихода. Твои мальчики-стриптизеры тебе голову вскружили. Господи, Вера! Ты едва можешь читать только «Вини» на этой стороне чашки…
- Какой Вини?! Ты что обкурился?
Вера едва держала себя в руках. Грудь ее колебалась, словно вулкан, готовый извергнуться.
- Неужели ты не видишь на чашке надпись «Вини»? – грустно спросил я. – Даже блондинка видит.
Жена олигарха смахнула чашку со стола, и та вдребезги разбилась. Окружающие оглянулись. К нам подошел официант со шваброй.
- Мне нужно идти! – поднялся я.
- Куда ты? – испугалась блондинка. - Там же дождь…
- Прости! Жизнь слишком коротка, чтобы любить одних блондинок.
Я шел под проливным дождем, надеясь, что мои преследовательницы оставили меня в покое. Но это было не так.
- Эн, погоди! – услышал я за спиной отчаянный крик Веры.
Она неуклюже бежала на каблуках. Ее раскрытый зонт все время уносило порывом ветра. Я продолжил путь, причем ветер дул мне в лицо, запутывал мысли.
- Прости меня, мой хороший. – закричала Вера. - Я просто боялась потерять тебя. Ты такой неуловимый. Всю жизнь я ходила по дамским клубам, смотрела на мужчин глазами потребителя, но они сами виноваты. Я платила им деньги, и они их брали! а мой муж, ну, какой он к черту мужчина? так ребенок, играющий в олигарха.
- Ты разбила мою чашку с ромом! – внезапно остановился я на мосту, и Вера, бегущая за мной, уткнулась мне в спину.
- Я знаю, мой хороший. Прости старую дуру! Хочешь я куплю тебе тоже ром, кубинский, ямайский, на любой вкус! Хочешь много, много бутылок? Мне не жалко для тебя! Если не хочешь пить его со мной, да черт с ним, пей, с кем хочешь, со своими проклятыми блондинками, только не уходи.
Мы стояли друг напротив друга. Дождь хлестал нас, накрывая водной стеной. Ветер порывами менял направление, отчего наши тела шатало, отталкивало друг от друга и, наоборот, внезапно сближало. Мы ухватились друг за друга и с минуту молчали.
- Вера… – покачал головой я. – Ты не исправима!
Я поднялся на перила и встал спиной к испуганной женщине. Внизу бушевала черная река. Мои руки были распростерты в стороны, будто крылья, готовые взлететь.
- Что ты удумал, мой хороший? Тут скользко. – крикнула жена оллигарха сквозь дождь и попыталась стащить меня вниз.
Я увернулся и прошел по парапету несколько метров.
- Я, Вера, умею летать, потому что пью ром с блондинками, а что можешь ты? Ты даже не умеешь читать надписи на чашках. Прощай! Не пытайся меня остановить, иначе…
Я покачнулся, едва удержав равновесие. Под ногами чернела вода, покрываясь сильной рябью. Пошел град.
- Иначе что? – закричала Вера. – Иначе что?
Я молчал, завораживающе смотря, как в воде отражаются блики от фонарей с набережной.
– А может, я тебя люблю, Эн, а может, я тебя люблю…
Понимая, что она может потерять меня навсегда, эта женщина забралась на парапет и на каблуках неуверенно встала рядом.
- На босых ногах, наверно, устойчивее…- сказала она, поднимая над собой зонтик.
- Смешная ты… К чему тебе зонтик? - сделал шаг я в бездну.
Вера вскрикнула, так и не услышав удара моего тела о воду. Гнев объял ее уязвленную душу. Она в отчаянии закричала какое-то ругательство, но я уже не слышал ее. Я вознесся над этим серым городом, высоко над тучами, где уже не было ни дождя, ни града, а был лишь простор. Отсюда я увидел алтайские горы, и невидимый ветер понес меня к ним. Долго кружился я над их снежными шапками, все еще ощущая вкус ямайского рома.
- Я все равно найду тебя! – рыдала в тысячи километров от меня Вера.
Она, словно канатоходец, шла по парапету, на каблуках, в вечернем платье, под раскрытым зонтом… Она шла и шла, все еще не решаясь прыгнуть следом, пока порыв ветра внезапно не надул ей зонт, словно парус, и не утянул к реке. Не желая расставаться с ним, она какое-то время держала зонт из-за всех сил, не отпускала, но левый каблук запнулся о выступ, и женщина оступилась.
Ее тело кувырнулось и тяжело вошло в воду. От удара зонт сломался, но Вера его так и не выпустила из рук. Ей было жалко терять такую вещь. Она камнем опускалась на дно. Там среди автопокрышек и пивных бутылок, в многовековом иле исчезнувших цивилизаций было спокойно. Вера могла выплыть, но что-то случилось в ее надломленной, как ее зонт, душе. Глаза смотрели сквозь муть воды на фонари, склонившиеся над мостом, стойкий лак таял, и волосы, как на ветру, подхватываемые подводными течениями, красиво и завораживающе распускались, словно лепестки лилии в лунном сиянии. Сквозь толщу воды блекло растворялись лучи фонарей, пока совсем не погасли. Водостойкая косметика смывалась, и силы оставили Веру. Несколько раз губы ее еще шевелились в агонии, выпуская пузырьки воздуха: «Эн, мой хороший, я вижу Вини Пуха», пока в ее легкие окончательно не вошла вода, замутив навсегда сознание.
глава к книге "Иди как можно дальше", редакция март 2012