«РАЙОН «ЕЛИЗАВЕТ»
Ему было хорошо с самим собой. Ему было хорошо с окружающим миром. Он любил его – мир. Мир отвечал ему жарким солнцем, порывами озорного тёплого ветра, шелестом сверкающей июньской листвы… Что за день!.. И дело не только в том, что вчера он ушёл в отпуск, а вокруг всё благоухало, отчего ему хотелось летать и петь! С недавних пор он был хранителем одного большого секрета. Как жаль, что пока только он один! Он весело огляделся. Нет, ни эти юные девчонки, принарядившись и смеясь, куда-то спешащие, ни солидный пожилой господин, поправляя очки, что-то изучающий в витрине газетного киоска, ни молодая дама с мальчиком, дождавшиеся на остановке автобуса, ни пассажиры этого автобуса, чьи лица в окнах были размыты бликами на стекле – никто не знал! И он удивлялся, как они могли спокойно идти, смотреть, ждать и ехать в половине действительности?! Да и в половине ли?.. может, ещё меньше… Но, спокойно – он сам ещё до конца в этом не уверен. Да ну нет же! Он уверен, и ещё как! Он просто ещё не видел своими глазами!..
Стуча на стыках, проехал старый трамвай. Рельсовая колея тесно подпоясывала разгулявшиеся кущи одного из многочисленных парков. Близко растущие тополя своими листьями ласково гладили трамвай по тёплому с облупленной краской боку и по прохладным стёклам его окон. Улица изгибалась вправо, и с определённой точки этого изгиба он увидел даль, открывшуюся в прямом уличном просвете. Город был большой, и контуры этой дали, куда пролегла широкая магистраль с множеством домов и деревьев, были размыты и дрожали в нагретом воздухе серо-голубой дымкой. Но и не вглядываясь туда, он помнил, что там, далеко, где краски уже теряют свою насыщенность, по горизонту всегда рисовалась неровная полоса холмисто-лесистого пригорода. Берег бескрайнего хвойно-лиственного океана.
Правильно, подумал он, отсюда никто и не увидит… Можно жить и не знать. А что? Старый промышленный город в центре континентальной возвышенности, в окружении тайги. Работают огромные предприятия, большие солидные учреждения, магазины, аэропорты – замкнутый цикл производства-потребления. Кому какое дело? Только он так уже не мог…
Киоск с мороженым – кстати. Он погрузил губы в подтаивающую прохладу. Ветерок нырял за ворот, вздувал на спине рубашку. По улице изредка проезжали автомобили. В воздухе густо пахло зеленью, газонными травами и ещё – нагретым асфальтом.
Он шел спокойным, не быстрым и не медленным шагом, как человек, не обременённый грузом серьёзных мыслей, сомнений. Человек в отпуске.
Душа в отпуске…
Мимо плыла вывеска магазина. «Мясопродукты», прочитал он.
…Сначала отпуск ему не подписывали, мотивируя наличием срочных дел. Затем вдруг подписали, но с условием, что могут отозвать по необходимости. Он помнит, как бегал взгляд начальника отдела, подбирающего слова, дескать, работа-то продолжается. И это так. И по-прежнему клерки в коридорах важно и с пристрастием обсуждали очередное назначение на должность…
Левая сторона улицы, по которой он шёл, вдруг шарахнулась вглубь квартала. Жилые дома расступились и отдали пространство невысокому современному зданию. Парадный вход его тонул в тени разросшихся кустов. И, в довершение всего, оттуда, из ухоженного дворика, неожиданно пахнуло приятной свежестью. Его потянуло туда – на скамеечку, едва различимую в царстве тяжёлых листьев сирени. Совсем не от усталости потянуло, нет! Просто, сегодня он не хотел пропустить ничего – ни строчки, ни слова из той сказки, которую рассказывает ему случай. Как законченный эгоист, он хотел, задерживаясь на каждой странице, отыскивать всё новые подробности и детали, хотел нежиться под бархатным занавесом этой небылицы, намеренно тормозя развитие сюжета. Прикрыв глаза, он даже будто увидел уютную сумеречную прихожую какого-то тихого и доброго жилища: вдоль одной из стен стояла совсем завешенная зимними пальто и заложенная меховыми шапками скамеечка-этажерка для обуви…
В ослепительном просвете улицы, оставленном лиственной аркой, с озорным звоном промчался малыш-велосипедист. Спустя какое-то время следом прошла молодая, но уже солидная мама. Всё было хорошо!
Потом он миновал фасады каких-то коммерческих контор, жилые дома с вереницами распахнутых окон и громкими звуками радио, решетчатые ограды автостоянок и бетонные заводские заборы, которые прятались в гуляющей тени деревьев. А по правой стороне тянулся и тянулся парк с радостными вскриками и визгом играющей ребятни, с мамами и их колясками, с редкими и чинными пенсионерами.
Лето дарило городу ещё один прекрасный день, дурманило, кружило голову, унося и запутывая мысли в кронах полсталетних тополей.
В очередном просвете между зеленью и домами поплыли высокие трубы промышленных кварталов, издавна дающих городу заводские шумы и клубы плотного и белого, как облака, дыма. Но он, глядя сейчас на эти трубы, видел в них исполинские маяки Пространства, в котором он ко всему привык, с которым сроднился. Эти маяки, должно быть, видны из самых дальних далей. Из таких, куда не дойдёшь, не доедешь, не долетишь ни на какой ракете… То были настоящие Маяки…
Постепенно вниманием его завладевали звуки шагов. Он медленно опустил взор с неба на тротуар и обнаружил идущую впереди женщину. Или девушку. Вернее было не определить, так как со спины фигура её казалась весьма стройной и осанистой. На движения руками она не разменивалась и, очевидно, сложив их впереди у талии (повесив, естественно, на одну из них ридикюль), небыстро, но деловито переставляла свои серые туфельки.
Он невольно залюбовался грацией, так непринуждённо вписанной в будни рабочих окраин. Он легко пробежался – словно погладил – взглядом по линии платья вверх, по участкам, где оно плотнее охватывает талию и спину, по короткому рукаву до плеча и, наконец, до скрытой тёмно русым каре шеи.
Внезапно женщина перестала чеканить каблучками, остановилась и обернулась к нему. Подходя к ней, он увидел молодое лицо. Светлые глаза, аккуратный нос, губы… Приятное лицо.
Видя, что он заметил её намерение заговорить с ним, она неловко потеребила свободной рукой кожаные ремешки сумочки.
- Простите, – голос её был одновременно деловит, просителен и независим. – Вы не подскажете, как добраться до Елизаветинского рынка?
Вне всяких сомнений, она была леди. И пёстрое креповое платье на ней теперь было исключительно данью погодным сводкам, обещавшим сегодня жару. Деловитую официальность подчёркивали кружевные перчатки и солнцезащитные очки, закинутые на волосы ободком. От этого волосы выглядели по офисному приглаженными. Но это всё было не первостепенным, слишком удалённым от сути, слишком внешним... От неё изошло и пьянящим водопадом обдало его всего что-то такое, что мы обыкновенно пытаемся обозначать разными нелепыми словами, такими, как: родство душ, флюиды, рыбак рыбака… Его от неожиданности качнуло; и, кажется, чересчур, чтобы выдавать это за особенности его походки. Но вот он уже остановился рядом и, ничего не успев придумать в своё оправдание, приветливо улыбнулся. Он придал лицу беззаботность и максимально непринуждённо заметил:
- О! Это не так и близко! И удобнее туда добираться двадцатым автобусом. Но… – он почувствовал, что сейчас оправдается «по полной» и мечтательно вздохнул. – Учитывая великолепное солнце, освежающий ветерок, а также – особые жару и пыль в автобусах, и… если, конечно, дама не возражает…
Она не возражала.
По началу она не была разговорчива. Представившись, она шла рядом молча, впрочем, без всякой внешней отгороженности. Но он, попавший в дурманящий поток света и красок, освободивший свою голову от каких-либо обязательств, болтал, как ему показалось, без умолку. И ничего не мог с собой поделать. Смеясь, он рассказывал, в какую глупую ситуацию попала секретарша его босса, перепутавшая новогодние поздравительные открытки, с какими постными физиономиями сидели коллеги по Управлению на совещании «по улучшению налаживания взаимодействия с населением по выявлению неучтённых в области объектов недвижимого имущества»… Как он сам глупо выглядел однажды на трибуне в актовом зале одного из смежных департаментов, где в тот момент заседали и что-то обсуждали важные люди. Он попал в их число по доброте душевной, которая в государственных конторах называется почему-то разгильдяйством. А он всего лишь согласился подменить коллегу (та спешила в садик за дочкой) на форуме разработчиков программного комплекса для госорганов. Коллега просила «молча поприсутствовать» и «потом ей рассказать». Но «молча» тогда не получилось – ему предложили высказать «мнение заказчика». Тот доклад ему в конторе долго вспоминали…
Рассказывая, он не заметил, когда именно она впервые засмеялась и начала, весело что-то вспоминая, добавлять уже из собственной жизни. Работала она, кажется, в администрации какого-то порта и знала не понаслышке занудный быт удалых чиновников. «Ага, администрация порта… Далековато!.. А здесь, значит…» – «Вот, гуляю… Вообще-то, официально, я – на учёбе, «повышаюсь». Но сегодня всего две лекции и вот, решила пройтись.» – «Что ж, «повышение» так далеко от дома-то? Да и от работы?» – «Совсем нет… Хотя в этих местах я, действительно, впервые. Сюда, кстати, на трамвае добралась… А эти кварталы, видимо, старые – вон, на стене дома штукатурка отвалилась…»
Он поймал себя на мысли, что опять любуется ею. Нет, не её женской красотой. По этой части у него были свои соображения. А непринуждённой лёгкостью её движений. Не тех, лишённых здравого смысла, парений какой-нибудь альтернативной поэтессы, а совершенно конкретных и даже будничных жестов, наполненных открытой устремлённостью: «вон, на стене…» И чистый такой голос… Почему сначала она ему показалась такой степенной дамой? Но она сначала и была такой. И сейчас – немножко… И это странное сочетание в ней ему нравилось.
Только что-то стало беспокоить его после этого короткого обмена. Что же? Ах, да!.. Она гуляет. И он, вот, тоже…
…Как-то, сидя очередной раз на работе за своим столом, он понял, что самым скандальным образом теряет форму. Тяжелеет. Нет, он не взвешивался, не отставал от автобуса, не сумев его догнать, не нашёл в себе солевых отложений и, вообще, внешних признаков, вроде бы, не было. Просто он почувствовал: надо не так. И стал ходить. Сначала с работы домой. Сначала – для формы и тонуса. Но, ходя по улицам города, он стал смотреть по сторонам и… вдаль. И однажды понял: не в тонусе дело. Просто ему нужны были Дорога и Даль. Нужны, как воздух. Они вдруг стали частью философии его жизни, частью смысла её. Всё, что он теперь встречал на Дороге, делилось для него на закономерное (знаковое) и случайное. Он не размахивал этой классификацией, как линейкой, а просто где-то глубоко внутри понимал, что вот этот парень с кислой физиономией и банкой пива в руке – чистая случайность, а, например, Маяки – это знак упорядоченной многомерности мироздания.
Но надо ли рассказывать об этом Лене? Он только сейчас понял, что, чуть не забыл её имя. Как обычно при знакомстве, проглотил его. Но подсознание любезно подарило ему шанс сохранить лицо джентльмена.
Лена, Лена… В садике когда-то с ним воспитывалась одна Лена. Потом, ещё две-три были в школьном классе…
- …бывает у вас так?
Её вопрос застал его врасплох. Он поморщиться, виновато улыбаясь.
- Я говорю, облака, как горы! Правда, похожи!
- Да! Хотя я настоящие горы видел только один раз, да и то, в далёком детстве. В семь лет летал в Азербайджан, в пионерлагерь. Тогда они показались мне огромными, а на самом деле, были сравнительно невелики…
- Там, где мы живём, горы тоже невысокие и пологие. Потому, что старые. Но ведь облачным горам всё равно, они могут быть какими угодно большими!..
Лена широким жестом обвела небесный свод. Глянула сбоку и, кажется, чуточку смутилась открытости своего порыва – моргнула, улыбнулась, поправила прядку за ухом и спрятала руку под ремешки сумки. Он заметил её смущение и поспешил её поддержать:
- Облака – да! Это целый мир! Из самолёта, я помню, рассматривал эти клубы, и казалось тогда, что можно вот встать на них и пойти. Там тебе и вершины, и ущелья, и облачные арки и мосты!.. – он помолчал собираясь с духом (а чем он рискует?) – Но понимаете, Лена… Вот живём мы в этом городе… и думаем, что знаем о нём всё, а на самом деле… иногда понимаем, что не совсем правы в своей уверенности.
Он, всё-таки, плутал. А как объяснишь кому-то, то, что самому представляется чем-то «на грани». Но она слушала внимательно, вежливо и выжидающе глядя в его сторону.
- Ну вот, будто завернём мы сейчас в тот двор, а там не череда таких же пятиэтажек с детскими площадками – как мы и видели раньше! – а, скажем… ну… космодром!
Лена улыбнулась, переведя взгляд с обшарпанной пятиэтажки себе под ноги.
- Я согласен… – заторопился он. – Космодром и, вдруг, здесь!.. Но это я для примера…
- Да, – подтвердила она. – Космодром – это сильно…
Опять повисла пауза. Нельзя сказать, что неловкая. Простая. Теперь они миновали большую площадь, которая была одновременно и дорожным кольцом, и кольцом трамваев, и местом торговли и прогулочным бульваром. По почти круглому периметру её стояли жилые дома, торговые залы и павильоны. Трёхэтажное здание, зажатое двумя девятиэтажками, первоначально было кинотеатром, но однажды настала новая эпоха, и кинотеатр стал торговым центром. В настоящий момент площадь была почти безлюдна, только пара бабок ещё с утра раскинули свои товары – семечки и детские распашонки, – да одинокий небритый забулдыга крутился у игрового автомата. Сделал круг уходящий в рейс трамвай. Он был более современной модели, чем встреченный у парка, но на стыках рельсов стучал даже громче. Словно негодуя: вот я, новый трамвай, должен ходить по вашим разбитым путям! Дома равнодушно отстрелялись эхом.
- А знаете, я понимаю вас, – вдруг, сказала Лена и сразу поправилась: – Мне кажется, что понимаю. У меня сегодня с утра было какое-то такое же чувство. Ведь я в этот город приехала совсем недавно…
Он кивал, но она смотрела, словно, куда-то в даль своих мыслей. Он тоже посмотрел туда – вперёд по ходу их движения. Там бегущее прямо шоссе плавно поднималось в горку и по ту её сторону уходило вниз так решительно, что дорожное полотно оставалось как бы оборванным, этаким трамплином в небо. Во время своих прогулок он любил представлять себе именно так. Представлялось, что там вертикальный обрыв глубиной метров так триста, а внизу в туманной дымке – дикая, заросшая тропической зеленью долина, куда можно попасть через стык граней плохо пригнанных друг к другу пространств.
Хотя на самом деле была там и дорога, и, невидимые с этой точки, промышленные окраины, сельхоз-поля и привычные бесконечные леса умеренных широт…
- …И когда попала в этот район, тоже чувствовала себя… ну как первопроходец.
- Вот-вот! Очень похожие ощущения…
- Конечно! Только со мной такое часто бывает, потому, что я от природы плохо ориентируюсь на местности. Вы не обижайтесь, пожалуйста, но и вас-то я отчасти поэтому, попросила проводить меня…
- О! Ну, что вы! – горячо и театрально запротестовал он, хотя гордость его была слегка уязвлена. – Это я сам навязался! Вопиющее с моей стороны беспардонство! Непростительная прилипчивость! И такая низкая клевета на наш уважаемый общественный транспорт!..
Она смеялась, держа его под руку, низко наклоняя голову и роняя с плеч концы тяжёлых прядей, свободных от очков-ободка.
- Хотя, – сказал он, когда смех улёгся, – я стал ходить в эти края как раз за этим вот чувством первопроходца. За тайной, за неведомым. За каким-то чудом.
Он покосился в её сторону: правильно ли она понимает его.
- За космодромом… – сказала она, туманно глядя перед собой, но ничуть не насмешливо, а даже со вздохом сочувствия.
А он подумал, что была – не была!
- За заливом!
Она быстро и, как ему показалось, иронично глянула на него.
- Подождите! – потребовал он, не отводя взгляда. – Я прекрасно понимаю, что мы и город в сердце материка. Ну, это… такая данность… картографическая. Но говорят же люди, что каждая дорога, хотя бы раз выводит не туда, куда обычно… Сейчас скажете: «начитался взрослый детина детской фантастики!» А почему нет?! С фантастики начались подводные лодки, роботы, полёты на Луну и вообще, бог знает, сколько ещё всего! А многомерность пространства давно уже – не предмет пустых разговоров, а тема дискуссий научной общественности!
Про научную общественность он наверняка не был уверен, но был убеждён, что нельзя не заниматься тем, что так обоснованно предположили буйные головы от науки и так стройно описали мэтры от художественной литературы.
- Хожу, не потому, что верю в сказки, а потому, что верю в науку! В её прозорливость. Одинокий радиолюбитель на чердаке своего дома ловит сигналы внеземных цивилизаций на допотопный приёмник и при этом прекрасно осознаёт, что параллельно с ним небо бороздят мощнейшие радиотелескопы, многие из которых даже вынесены на орбиту. Так и я. Только…
Он осёкся, понимая, что поспешил вывалить на неподготовленного человека сумбур своих мыслей, мечтаний и неясных ожиданий. Таких наивных и детских, что во власти собеседника было сейчас парой доводов показательно сдёрнуть его, служащего государственной конторы, «с небес на землю».
Но его, вдруг, пронизало отчаянное чувство собственной правоты. Вот чего он не ожидал от себя!.. Здесь, рядом с практически незнакомым и, судя по всему, весьма образованным, человеком он понял, что не боится низвержения. Он помнил, что с утра он был обладателем большой тайны. Правда, сейчас, под влиянием нового знакомства и разговоров, чувство обладания ею несколько трансформировалось, но не ослабло. Ведь самое главное – это доказать что-то себе. А это было сделано давно. И всякое потом он слышал в адрес своих суждений. Он опять посмотрел на неё. Она… Она неопределённо улыбалась, продолжая глядеть в никуда. И он закончил мысль:
- …Только нет у меня «приёмника» для многомерности. Есть глаза и уши. И внутренний компас. Чувствую нестабильность на южных окраинах города. Прорыва я жду в районе «Елизавет».
Всё. Вот сейчас она поблагодарит его за любезность и, не оглядываясь, пойдёт на автобусную остановку. Зачем ей такая его «откровенность»? Район «Елизавет» – самая «промышленная» из всех окраин… Ну, есть у человека причуды, но ведь есть и благоразумие. Разве она обязана выслушивать всё это только за то, что согласилась на его общество?
Но она, вышагивая, продолжала глядеть в никуда и неопределённо улыбаться.
Давно уже они миновали кольцевую площадь. Преодолев пару кварталов, они медленно продвигались туда, где по правую сторону от дороги жилой массив, а по левую – большой околозаводской пустырь выходили на ту самую, виденную ранее издалека возвышенность. Где был трамплин в небо…
- Ну, что ж, – довольно бодро сказала Лена, – иногда может хватить и ушей с глазами. Но вы только представьте на секунду, что вы найдёте свой этот… залив? Да! И что вы будете с ним делать?
Вопрос был сколько неожиданен для него, столько и закономерен. Он неопределённо представлял себе дальнейшее, так потрясающа была сама возможность Перехода!.. Но если представить...
- Ну-у… – тянул он. – Так, с ходу… Да и не вещь это какая-то, чтобы что-то с ним делать…
Она как-то по-мальчишечьи хмыкнула.
- Хотя, знаете, Лена… Я с детства увлекался фантастикой…
- Заметно, – улыбнулась она как-то снисходительно.
- Подождите… – он тоже улыбнулся, растерянно скользнув глазами по могучим тополиным кронам, нависающим здесь так густо, что солнечный свет прорывался лишь редкими сверкающими искрами. – Там у героев иногда возникал выбор: идти вперёд, в неведомое, если не уверен, что получится вернуться, или остаться. И, обычно, какие-нибудь друзья главных героев говорили: «а зачем возвращаться, если вся жизнь – дорога в неведомое?»
- А почему не главные герои?
- Ну… Главные, они же такие рассудительные, надёжные. У них всё – наверняка.
- А вы, Артём? – она впервые обратилась к нему по имени. – Вы кто? Главный герой или его друг?
Вопрос отдавал каким-то подтекстом. Ему на миг показалось, что она, выслушав его теории, не совладала с соблазном и невольно начала его поддевать. Зачем ей это? Он глянул ей в глаза и смешался. Столько, вдруг, воззрилось на него вопроса, какого-то напряжённого ожидания!.. Мольбы?.. Его опять на ходу качнуло. Вот чёрт!.. Он через силу улыбнулся и помотал головой:
- Не знаю. Одно дело – открыть что-то новое, другое – покинуть родных, друзей, привычный круг. Возможно, навсегда. Всё равно, что погибнуть для них…
Она еле заметно выдохнула, покивала, как-то устало улыбаясь:
- Да, когда не уверен, что вернёшься, тут мало быть решительным. Нужно быть благоразумным.
Она опять, кажется, вздохнула.
Горизонт, меж тем, всё приближался. Густой строй невысоких придорожных кустов кое-где начал пропускать небесную синь. Они подходили к перевалу.
Сколько раз он раньше в одиночестве достигал этого городского водораздела… И всегда, ещё на подходе, внутри у него всё начинало сладко волноваться. Небольшая закусочная (она же – магазин автомелочей и мастерская шиномонтажа) стояла тут, на краю пустыря у дороги и загораживала собой часть панорамы. Днём она сияла на солнце начищенными дисками автоколёс, для рекламы висевших на фасаде; в сумерках же она погружалась в таинственное мерцание неярких разноцветных огоньков. Словно отмеченная сигнальными огнями пограничная застава. Этакий безмолвный и, в общем-то, равнодушный свидетель слияния двух соседних миров. Этого – привычного – и другого, обязанного находиться по ту сторону склона. Замирание длилось ровно столько, сколько он подходил к высшей точке. Закусочная медленно сторонилась влево, уступая место пейзажу. Ну, что… Там всегда были привычные глазу площади автобазы и сортировочной станции, свалки, небольшие и небогатые жилые кварталы, железнодорожный разъезд на высокой насыпи и гаражи, гаражи… По разъезду обычно какой-нибудь маневровый тепловозик таскал сцепки вагонов. За большим пристанционным зданием каких-то контор виднелась огромная территория кирпичного завода. Там громоздились и цеха, и склады; по внутренним веткам шастали заводские локомотивы и неспешно пятились козловые краны; высилась обойма из нескольких стоящих и блестящих на солнце металлических башен. Высоких, как дома. Он всегда знал, что это – резервуары и в них хранятся компоненты для синтеза аннигиляционного топлива для двигателей межзвёздных судов. Оттого, видимо, он называл эту долину «марс». Даже фотографировал. Кто-то из знакомых, разглядывая однажды фото, спросил, почему «марс»? Он ответил что, судя по всему, так выглядят посёлки колонистов в суровых условиях неприветливых и необжитых планетоидов на задворках галактики. А аннигилят они производят для дозаправки затерянных в пространствах посудин странников…
…Одинокий солнечный луч, отразившись в блескучем хроме фасадного «рекламного» колеса, приветливо сверкнул ему. Но странное состояние владело им в этот момент. Состояние неприятного замешательства. Будто только что он обидел или разочаровал спутницу. Но что хотела от него услышать эта милая особа, шагающая рядом? Может, что он, не разбирая дороги, ринется к плеску неведомого прибоя? Или, сломя голову, побежит встречать опускающийся на реактивных струях субсветовой лайнер?
Прорыв и, тем более, Переход – это великий шаг… науки…
Дьявол! Какой науки? Ты только послушай себя! Что ты понёс?! Сегодня с утра ты держал в руках Тайну! Ты перекатывал её в ладонях, как пушистый шарик, лелеял. А она в ответ грела тебя. И дарила тебе смысл всего!.. Может быть, тебе сначала определиться, кто ты: невоздержанный на мечты романтичный мальчишка или скучный дядька, как за спасительную соломинку хватающийся за остатки собственной последовательности и взвешенности! Или посредственности…
Хорошее настроение растворялось со скоростью тумана, уносимого шквальным ветром. Краски дня в тот же миг утратили свою весёлость. Он чувствовал себя изменником. Словно он предал что-то главное, что было в его жизни. И так заботившая его по началу необходимость быть понятым кем-то, теперь почти потеряла значение. Солнце ещё светило, но свет этот недобро слепил его виноватые глаза. От лёгкого ветерка становилось неуютно и зябко. Он скосил взгляд в её сторону. Она, видимо, почувствовав дискомфорт, немного отстала. Как-то всё глупо!
…Они подходили к высшей точке…
Но, по крайней мере, можно попробовать что-то спасти. Он постарался принять более беспечный вид и обернулся к ней:
- Тут… вон там, за дорогой что-то типа кафе… Может по газировке, если нет возражений?
Она медленно нагнала его, спокойно и вежливо глядя ему в глаза. Обошла и встала против солнца почти чёрным силуэтом. Ему показалось, что она улыбнулась. Именно показалось, так как глаза его ещё не привыкли к контрасту и не различали её черт. Потом она сделала шаг к нему и взяла его за руку. Не как раньше, а с чувством. Но смотрела теперь почему-то себе под ноги.
- Я знаю, Артём, это кафе. Оно у нас тоже есть.
Повернулась и так же медленно пошла вперёд. Цок, цок…цок…
А он, ничего не понявший, но, кажется, уже не такой несчастный, смотрел ей вслед. Она шла, будто вся просвеченная солнцем. Будто и она – солнце. Он даже видел лучи, которые исходили от неё. Да…
Умеряя в груди клокотание какого-то неведомого доселе чувства, он порывисто вздохнул и шагнул следом.
- Лена! – решительно позвал он. – Я тут по поводу благоразумия подумал…
…Он так и застыл, приоткрыв рот. И полминуты стоял абсолютно оглушённый. Он не мог эти полминуты ни говорить, ни реагировать. Да и когда смог, красноречие ему отказывало:
- Это… это как?..
Лучи, которые он видел, были отблесками солнца, посылаемыми громадным водным зеркалом. Настолько громадным, что здесь, на небольшой возвышенности появилось боязливое чувство нависания над бездной. Это был бред… Он не стал тереть глаза, моргать и щипаться. Он присел на корточки (водная гладь нырнула за линию близкого видимого горизонта). И сразу почувствовал, как у него под рубашкой колотится сердце. То, которое сегодня так открыто радовалось утру, небу, деревьям, трамваям… И ждало своей порции сладкого замирания. Ожидание тайны было его обычным состоянием. Уже много лет…
…Этого не может быть… Он смотрел на высокие травинки обочины, едва различимые на ярком небе горизонта. И он знал, что сейчас медленно, чтобы не закружилась голова, поднимется и увидит свой «марс». Шнурок… Он, сопя, неторопливо затягивал «бантик», когда на асфальт рядом и на его руки упала её тень. Он поднял глаза и неуверенно поднялся сам. Взгляд его скользил поверх её плеча, и гамма переживаний, испытываемых им одновременно, была, очевидно, слишком обширна. Во всяком случае, она, глядя на него, не сдержала улыбки.
…Океан. Вот дьявол! Дьявол!! Уф-ф-ф! …Или море? Или озеро огромное… Как красиво и… замечательно!.. Но этого не-мо-жет-быть!!
Ты сам этого хотел!.. Ты же знал.
А где станция и разъезд? Вон какие-то составы стоят… Ёлки!! это же порт!.. Вон и корабли… и какие-то явно жилые кварталы, как игрушечные… и на склонах… Катаклизм разломил земную кору и образовал этот чудный залив. Но нет… Этот спокойный и какой-то праздничный посёлок не похож на последствия катастрофы. Красиво тут! Как на картинке!.. Курорт… Зелени то! А где Кирпичный, недостроенная этажерка с огромными пустыми окнами, просвеченными голубым небом?.. где «марс»?.. Господи, как это?!!
Мысли неслись в его голове, напрыгивая и наслаиваясь друг на друга. Но ничего связного не шло ему на ум.
Преодолевая колоссальное волнение, он сделал в долину первый шаг. И встретился глазами с ней. Она сияла. Он растерянно улыбнулся ей в ответ. Но растерянность уходила. Упругий порыв ветра принёс запах моря, и он рассмеялся. Взял её за руку и, они начали спуск. Теперь они шли по каменистым склонам среди низких кустарников, которых он раньше никогда не видел и названий которых не знал. Потому, что уже слишком давно не был на море…
Он, вдруг вспомнив, остановился:
- А Елизаветинский рынок?
- Схожу завтра. Я теперь поняла, где это.
- Меня возьмёшь с собой?
- Только при условии, что не будешь болтать ерунду о всяких заливах и параллельных мирах!
Веселясь и дурачась, как школьники, они спускались пологими и нагретыми солнцем склонами, а над их головами тяжело проплыл, заходя на посадку, субсветовой лайнер.
© Роман Поворознюк, 2006 г.