Он должен приехать утром, и в этот день все в приподнятом настроении, даже Философов заметно веселеет. Ожидание затягивается, и Зинаида с Дмитрием идут обедать в ресторан, Философов тоже уезжает обедать в другое место.
- Вот опять ты не с нами обедаешь…
- Извини, Зина, у меня кой-какие дела.
- Какие могут быть дела, когда сегодня Борис приезжает?!
Обычного обеда не получается, Зинаида не спускает глаз с больших часов.
После ресторана они узнают у хозяев, что у них был гость и оставил им карточку. Зинаида берет ее и читает:
- «Бывший военный министр России…» Так, а это интересно: «Буду в 5 часов»
Заняться чем-то не получается, не удается отвлечься. Философов ложится на диванчик Зинаиды подремать. Но он приходит раньше. Все обрадовано обнимаются и целуются с Савинковым.
- Ну, наконец-то!
Савинков удивленно смотрит на Философова.
- Вы? Дмитрий Владимирович? Вас не узнать… Совсем другой человек. Сколько мы с вами знакомы?
- Около 14 лет.
- Никогда вы так сильно не менялись.
- Жизнь стала такой.
- Дмитрий Сергеевич такой же, поседел немного по бокам, а вот Зинаида Николаевна не изменилась! Как вам так удается выглядеть? Вы не меняется совсем, ничто на вашу красоту не влияет.
- Вы, как всегда, галантны, настоящий европеец! А вы не внешне изменились, а внутренне: вы и не вы, но только мгновениями.
Сколько хочется сказать друг другу, и они говорят, перебивая других.
- Какие планы, Борис Николаевич?
- Пока один и самый важный – встретиться с Пилсудским, но его сейчас нет в Варшаве. Торговаться с ним я считаю для себя унизительным. Загадывать не буду, и потому не спрашивайте ни о чем, а то сглазите.
- Мы все надеемся на вас. Кто такой Деренталь?
- Я расскажу маленькую историю. Был такой старый еврей - присяжной поверенный. Он проиграл казенные деньги в Монте-Карло. Становится парижанином, пишет в «Русском слове» под псевдонимом «Брут», часто бывает в моей семье. Перед войной он пишет в русскую полицию на меня донос, но меня предупреждают. Я его простил, и его окружение теперь самые преданные мне люди. Любовь Деренталь – дочь Брута.
- Да, поучительная история… Он нам рассказывал о ваших путешествиях.
- Теперь Деренталь просит выписать сюда жену. Я ее зову Эммой. Я разрешил: она знает языки и будет полезна нам, но не сейчас. Еще ничего не ясно.
Савинков уходит вместе с Философовым.
Когда он уходит, Зинаида долго молчит и, наконец, произносит:
- Знаешь, Дмитрий, мне не нравится эта история с Брутом.
- Мне, кстати, тоже. Есть что-то неприятное в этом. Такие люди всегда окружают Бориса. К тебе, Зина, он относится более доверительно.
- Это за мою литературную помощь. Он очень изменился за то время, что мы не виделись.
- Я тоже заметил это.
- Да? Значит, это правда. Не пойму только чем? Пополнел, полысел, постарел, конечно, но все-таки, чем-то другим неуловимым.
Теперь Савинков самый частый гость у Мережковских. В один из дней является Деренталь и отводит Зинаиду в сторону от гостей.
- Зинаида Николаевна, Борис Викторович просит прийти к нему сейчас, он хочет иметь с вами партикулярный разговор.
- Хорошо, я сейчас, а вы присаживайтесь к гостям.
Зинаида прихорашивается, надевает шляпу, выходные туфли и идет через саксонский сад по аллее со скульптурами на мифологические темы. А вот и маленькая тихая улочка с Брюловской гостиницей, где останавливается Борис. Длинная узкая комната с одним окном, выходящим в сад и раскрытымм настежь. По одну сторону стоит шкаф и кровать, а налево стол с бархатной скатертью и диванчик, на котором сидит хозяин. Он вскакивает и целует ей руку, провожая до кресла у стола.
- Здравствуйте! Как я рад, что вы пришли! Трудно говорить у вас, всегда кто-нибудь мешает.
Она рассеянно слушает его, осматривая комнату, а он продолжает:
- Вы близки мне, я вам доверяю, ведь мы думаем об одном, наша борьба с большевиками наше общее, это нас сближает. Я себя ощущаю только вместе с вами.
Зинаида чувствует нервную дрожь и садится к нему на диван, обнимая его.
- Мы с вами однотипны, потому я вас так близко понимаю.
Зинаида нежно целует его по привычке, как при расставании.
- Вы понимаете меня, что я властный.
- Вы соскучились по женской ласке.
- Поужинайте со мной; я всегда один, мне трудно сейчас, но я справлюсь. Будете курить?
В это время раздается стук и входит Злобин.
- А я хотел вас сам проводить.
Они гуляют со Злобиным в саду еще долго, и Зинаида замечает за собой странную дрожь, оставшуюся после разговора с Савинковым. Она рассеянно отвечает Злобину, думая о своем. Теперь встречи с Савинковым у него в номере происходят каждый вечер, и Зинаида начинает замечать у него интерес к ней. «Я не влюблена, это точно, и он тоже. Тогда что?»- размышляет она, возвращаясь от него.
- Я не понимаю близости только духовной, я не брачник.
- Рисковать жизнью – это сближает и физически.
Он уже разговаривает сам с собой, она не отвечает. Затем Зинаида очень медленно произносит:
- Я так не думаю, я не могу.
- Тогда не надо целовать в уста…
- Я в вас никогда не была влюблена, у нас близость душ.
Он молчит, она встает и тоже выходит. «Он не привык ни к какому сопротивлению, потому не простит ее, как бы сам не хотел, он меня отстранит от дела,- стучит в мозгу по дороге к себе.- Как прекратить эти свидания? Надо поговорить с Димой».
- Дима, приди к Савинкову в гостиницу, я не хочу быть с ним одна.
- Хорошо, я буду сегодня там вечером.
Философов приходит, как обещал, но вскоре уходит.
- Милый, вы заставляете меня бороться с вами, я к этому не привыкла, да это и смешно.
- А вы не боритесь. Я такой тоненький, как вы,- он расстегивает пиджак.
- Я приду завтра, сегодня я слишком взволнована.
Но завтра приезжает Пилсудский, и их свидания сами собой прекращаются.
- Я приеду к вам прямо с аудиенции, ждите меня.
Еще с порога Зинаида с Философовым встречают его.
- Ну что?
Савинков проходит и садится на диван.
- Еще не совсем четко, но мы договорились под прикрытием «Эвакуационного комитета» начинать формировать русский отряд на польские деньги. Я председатель.
Наступает молчание. Он обращается к Философову:
- Предлагаю вам стать моим заместителем, товарищем председателя комитета.
- Не смею отказаться.
Ответ Димы больно колет сердце Зинаиды, понимая, что он отдаляется от нее.
- Вы будете участвовать в отделе пропаганды,- обращается он к остальным,- так что, дел хватит всем. Что же, начнем работать!
Оставшись одни, Зинаида пробует разобраться в тревоге:
- У Савинкова нет ни одного надежного человека, он и ухватился за Диму. Лучше бы было, если бы Дима начал работать с нами в газете. У меня нехорошие предчувствия.
- Савинков не все сказал Пилсудскому, что надо было. Попробую сам встретиться с ним и все прояснить.
- И здесь, и в Париже, и везде у Савинкова сожжены все корабли и за ним никого нет. А был ли кто? Я сомневаюсь в этом. Он какой-то поэтому неуверенный в себе, я заметила.
- Я тоже думаю так.
* * *
- Был Дима. К нему прикомандированы 3 польских офицера. На севере у поляков все плохо, потому они их торопят.
- Дима вовлечен в организационную работу, а мы с тобой, Зина, оказались не у дел. Наши общественные связи здесь не нужны, потому как деятельность Савинкова конспиративная. Что нам делать?
- Ждать, когда понадобимся мы, заниматься газетой, отделом пропаганды.
- Дима переселился в Брюловскую гостиницу.
- Кто такой был Брюль?
- Это министр короля в середине ХУ111 века.
- Что еще рассказывал Дима?
- Я попрекнула его, что мы редко стали видеть его, так он так раскричался, что ему с Борисом некогда дохнуть, что нет времени бегать к нам. Так издевательски сказал: «Что, докладывать вам?»
* * *
Савинков входит всегда стремительно.
- Здравствуйте! Рад видеть!
- Давайте вспомним наши старые вечера во Франции, ко-гда мы так хорошо понимали друг друга,- начинает Дмитрий.- Тогда у нас была общая цель, мы имели общего врага – царизм. Цель и сейчас осталась общая, враг поменялся, теперь это большевизм, но идея осталась – свободная Россия.
Савинков заметно нервничает, ему, чувствуется, не нравится тон разговора.
- Но сейчас дело приняло узковоенный характер, и мы вам стали не нужны.
- Я не согласен. Вы нам нужны для работы в газете, ведь пропаганда важная часть нашего дела. Согласитесь?
- Все-таки, мы задумывали более глобальные планы преобразования России.
- Вы что, сомневаетесь в эффективности нашей деятельности? Да полякам плевать на ваши планы. Они, почувствовав слабость России, просто хотят урвать себе лакомый кусок российской территории, и им наплевать на вас, они никогда не пойдут на Москву.
- Но, Борис, почему и вы так узко начинаете мыслить, вы же русский? Неужели вы не понимаете момента, когда может воскреснуть третья Россия?
- Это что, экзамен по философии? Мне совсем при моей загруженности не до экзаменов. Когда я работаю, я не привык отвечать на чужие сомнения.
Зинаида с Дмитрием смущенно переглядываются, не ожидая такого эффекта разговора.
- А вот ваш секретарь Злобин! Он должен был первым явиться ко мне и умолять меня записать его в нашу армию. А он что? Сукин сын, вишни ест. Кому нужны сейчас его стихи, если есть прямое дело?! Лучше пусть молчит.
- Ну, мы не можем его заставить, пусть сам решает.
Савинков поднимается и уходит, оставив удивленных Мережковских. Они долго молчат.
- Что с ним? Я раньше его никогда не боялась, сейчас он стал другим. Тут какое-то недоразумение, он потом все поймет, увидишь.
- Я так поражен, что даже не знаю, что сказать, лучше помолчу.
Философов в этот же день сообщает:
- Борис мне жаловался, что вы сегодня утром ему экзамен устроили, и он его не выдержал.
- Знаешь, Дима, он нас не понял, а мы его. Даже не знаю, что говорить, но, поверь, он ошибается, у нас в мыслях не было проверять его.
Последние слова слышит вошедший Савинков.
- Обо мне речь? Я уверен, вы проверяли меня.
- Глупости! Я часто думаю о вас, Россия для меня первая, если вы будете в ней кем-то, то у меня есть право судить о вас, узнавать вас,- Зинаида говорит, отчетливо произнося каждое слово.
- Как вы резки!
- А это уже ваше право судить обо мне.
* * *
Опять Зинаида стоит на балконе, только теперь в Польше, и смотрит на проходящие мимо польские войска с другими песнями.
- Снова почти мальчиков призывают при новой мобилизации.
- Только они будут воевать и за нашу свободу.
- Дмитрий, я тут вспомнила дело Корнилова и роль Бориса в ней. Он как-то затер вопрос своего участия в этом деле, не объяснив ничего. Я чувствую, что нам с ним работать нельзя. Да я и перестаю верить в успех дела именно с Савинковым, потому что вижу, как он относится к людям. При его огромных претензиях к людям, он их не видит, не понимает значимость их для общего дела. В газете «Свобода» мне не дают никакой свободы. Я пишу агитационные стихи. Вот послушай. Это как раз к параду войск
Эй, красное войско!
Эй, сборная рать!
Ты ль смертью геройской
Пойдешь умирать?
- Да, у тебя разгульное геройство прямо!
Это, братцы, война не военная,
Это, други, Господний наказ.
Наша родина, горькая, пленная,
Стонет, молит зашиты у нас.
Зинаида целиком уходит в работу газеты, пишет статьи и в первом же номере публикует статью «С того света», а во втором - статью «Мир с большевиками», предупреждая опасность такого шага из-за ненадежности большевицкого правительства и его неисполнения при любых условиях, подписывая их псевдонимом «Лев Пущин». В комнате гостиницы «Краковской», где живет Злобин, теперь контора пропаганды.
Зинаида помогает Дмитрию работать над брошюрой о Пилсудском.
- Надо подчеркнуть его роль, как избранника Божьего в деле избавления мира от нашествия большевизма. Ведь большевики оккупировали в буквальном смысле Россию. И Польша должна создать с русскими союз для освобождения России от большевиков.
Брошюра о Пилсудском вскоре выходит при содействии адъютанта Веньявы. Философов прилетает к ним просто в бешенстве.
- А вы знаете, что с вашей брошюрой вышел скандал, что после ее выхода Польский сейм запросил отчет о растрате средств на эту публикацию! Получился обратный эффект от ваших философских размышлений и пророчеств. Савинков в бешенстве!
В августе ударная группировка под командованием Пилсудского в битве за Варшаву прорывает фронт и врезается в тыл армии Тухачевского. В результате Красная армия начинает отступление. Сражение это называют «Чудо на Висле».
Зинаида, чувствуя свою ненужность в деле, приглашает Философова к себе для разговора.
- Дима, мы устали от бездействия, особенно Дмитрий. Нам хотелось бы съездить куда-нибудь недели через две.
- Уезжайте прямо сейчас,- перебивает Философов.- Обстановка в Варшаве сложная. Так что, лучше уехать до лучших времен. Только из Польши не уезжайте.
* * *
Философова Зинаида после возвращения из Данцига видит крайне редко, поселившись в гостинице «Виктория» на втором этаже в большой комнате с кроватями за ширмами. Философов по-прежнему живет в гостинице «Брюль», разыскивая журналистов для работы в газете «Свобода».
- Наша цель с Савинковым и с вами – избавить Россию от безбожников,- говорит Философов, отпивая кофе в номере у Мережковских.- Где милый Чапский добывает чудесный кофе?!
- Да, спасибо ему.
На другой день Зинаида вызывает Философова в Саксонский сад для разговора.
- Дима, я забыла, когда мы с тобой разговаривали вдвоем.
- Ты сама виновата, ведь ты одна не бываешь. Вечно этот Володя вертится вокруг тебя и смотрит тебе в рот.
- Тебя это раздражает?
- Нет, просто мешает. Что мне-то делать с ним? Что он хочет? Он такой ребячливый и несерьезный.
- Дмитрий тебе тоже стал не понятен?
- Он надел старые привычные туфли после побега и хочет дальше спокойно жить.
- Ты слишком строг к нему.
- Ах, оставь, Зина! Я устал бороться с ним. Все беру на себя, ослабел и душевно, и телесно от его равнодушия. Вот мы и отдалились друг от друга. Они потеряли смысл побега, одна ты еще правильно все понимаешь.
- Прошу тебя не отшатнуться от нас.
- Это ты зря, я с вами. Я занимаюсь нашими отрядами для нашей общей цели.
* * *
Зинаиду разыскивает бывший актер МХАТА Васильев-Сикевич.
- Зинаида Николаевна, я руковожу русским студийным театром. Мне хотелось бы, с вашего разрешения, поставить вашу пьесу «Зеленое кольцо».
- Я не возражаю, даже буду рада. Где ваш театр находится?
- Возле Пассажа Сименса в небольшом зале, около улицы Сенаторской.
Наступает премьера. Зинаида в длинном черном платье и в черных перчатках, высокая и стройная, прохаживается со своими спутниками в фойе, грациозно поправляя накидку из горностая. Высокая прическа делает ее еще выше, яркий макияж выделяется на бледном лице. Она очень эффектна, ярко отличаясь от окружающих. Перед спектаклем она выходит на сцену.
Зеленолистому цветку привет!
Идем к Зеленому дорогой красною,
Но зелен зорь весенний тихий цвет,
И мы овеяны надеждой ясною.
Пускай он спит, закрыт – но он живет!
В Страстном томлении земля весенняя….
Восстань, земля моя! И расцветет
Зеленопламенный в день воскресения!
Она замолкает и смотрит зелеными глазами в зал, затем поднимает руку в золотых перстнях и восклицает:
- Красота спасет мир! Это вам говорит поэт! Это я вам говорю!
С гордо поднятой головой она уходит со сцены.
- Театр любительский,- шепчет она Философову во время спектакля,- что от него ожидать… Хотя режиссер – бывший заметный актер.
Зинаида не ошибается: пьеса успеха у зрителей не имеет, рецензии в газетах читает без интереса, она и не ожидает другой оценки ее пьесы, вспоминая популярность ее в прежней России.
* * *
Из Парижа приходит письмо от Фондаминского.
- Наша квартира цела! Наша горничная ее сохранила. Милая, она всегда была нам предана. Столько лет всегда возвращалась к нам даже после замужества!
- С 1906 года, еще мы жили на Теофиль Готье.
- Деньги за квартиру после революции послать нельзя было, но это ей не помешало. Сейчас там живет сестра Димы и ждет нас.
- Зина, это такая удача! Ведь там наш архив, он весь цел и книги тоже.
- Может быть, Дима поедет, если узнает, что сестра там.
- Ему тут столько комплиментов от поляков сыпется: и истинный европеец, и неотразимая изысканная внешность притягивает поляков к русскому вопросу.
- А Савинков зовет его за глаза «изнеженным барчуком».
- Зина, мы должны уехать в Париж, здесь больше не могу.
- Без Димы?
- Кому нужны наши мелкие работы, неурядицы с корректурами.
- Мы приглашены на прием в Русско-польское общество.
Зинаида появляется на приеме пышно разодетая и экстравагантная. Более ста человек рассаживаются за обильными и роскошными столами. Зинаида оказывается между Балаховичем и Глазенапом, напротив она видит Савинкова с Эммой. Ярко-крашенные красные губы на плоском лице выглядят вульгарно. Сильно декольтированная, в кружевной огромной шляпе, она вызывает у Зинаиды раздражение.
- Давайте выпьем за успех в борьбе за свободу, демократию, за польско-русский мир и дружбу!- произносятся тосты на 3-х языках.
- Разрешите мне выразить свое искреннее восхищение перед вещим духом польского патриотического романтизма – Мицкевича, Словацкого и Красинского,- берет слово Философов и говорит по-русски, хотя уже владеет разговорным польским языком.
Зинаида слушает все высказывания с иронией: «Неужели они не понимают, что Савинков им для дела не пригоден, что он – пустота. Я сама в ужасе, что так могла обманываться в этом человеке. А Дима слепой, до сих пор уверен в Савинкове».
Философов в редкие минуты посещения раздражен.
- Я была уверена, что мы идем одной дорогой, когда перешли границу, но я ошибалась. Твоя дорога увела тебя из сферы эстетики в сферу этики. Ты полностью изменился. Открой же, наконец, глаза.
- Зина, ты не права. Я как шел к нашей третьей России, так и не свернул с дороги.
- Твоя любовь к Савинкову ослепила тебя, что ты даже не замечаешь собственного бездействия.
- Это вы отреклись от нашей цели, а я буду ее добиваться.
- Неужели ты намереваешься стать первым русским мучеником для Польши? Ты не понимаешь, Польша имеет свои интересы.
- Пусть мучеником, но осознанным.
- Савинков окружен людьми второго сорта, не ты ли презирал их?
- Это ты решила, что они второго сорта.
- Хочешь, я опять скажу твоими словами. Он плетет паутину, да ни одна муха туда не попала.
- Наша жизнь в Польше не больше, чем неблагоразумный героизм,- вступает в спор Дмитрий.- Я чувствую себя бродячим актером, забывшим свою роль.
- Да каких только я здесь шляп не одевал! Недавно меня представили, как русского посла в Польше.
- Нам жизнь в Польше стала бременем,- не унимается Дмитрий,- приведшая меня в состояние печали и полного развала, оттого что я осознал всю мою несостоятельность в свете ваших грандиозных устремлений.
- Ты сам с себя снял эти устремления.
- Я здесь ничего не написал, а для писателя это смерть.
- Дима, едешь ли ты с нами? Умоляю ответить «да».
- Я не могу пока ничего ответить. Меня ждет Савинков. До свидания! Не сердитесь на меня.
Зинаида долго сидит, молча, молчит и Дмитрий. Она не теряет надежды уговорить Диму.
- Дмитрий, трудно поверить, что мы зачинщики, и остались не у дел.
Философов сам сомневается в возможности оставаться в Польше. Савинков, чувствуя его нерешительность, начинает принимать меры.
- Дмитрий Владимирович, обстановка с нашим положением в Польше очень сложная. Может случиться так, что члены нашей организации могут быть насильно выдворены.
- Даже так?
- Пилсудский мне обещал, что удержит тебя под видом его личного советника по украинско-русскому вопросу. Ты хорошо говоришь на польском языке.
- Мережковские хотят уезжать.
- Пусть уезжают. Здесь я с ними выпил до дна всю чашу легкомыслия, самоуверенности, величия, полного непонимания жизни, сплетен и малодушия.
Он долго молчит, затем продолжает:
- Они давят на тебя, я знаю. Не позволяй загипнотизировать себя твоим поэтическим друзьям.
- Ведь они тоже были твоими друзьями.
- Русские поэты в Париже сейчас такое же обычное дело, как дерьмо на обочине. Ты перерос и своего кузена и твоих мистических друзей. Писатели не солдаты, нам не нужны.
- Но приехать в Польшу было их идеей.
- Мы ожидаем больших денег из Парижа со дня на день.
- Они зовут меня в Париж.
- Хочешь раствориться в парижском муравейнике поэтов, грызущихся между собой. Нет, Дмитрий, ты мне нужен здесь, кроме тебя я никому не верю.
- Мое положение сейчас тоже неопределенно.
- Тебя приятно удивит перечень распределений твоих сотрудников. Вообрази все последствия для нас твоего отъезда. Думаю, ты не предашь меня и наше дело. Пойдем сейчас к Мережковским.
- Они уже взяли билеты.
Зинаида встречает Савинкова без прежней радости.
- Уезжаете, Зинаида Николаевна?
- Мир с большевиками Польша подписала, то, с чем боролись мы, рухнуло. Поляки довольствовались теми территориями, которые захватили. Что же нам здесь еще ждать? Пока нас не попросят польские власти?
- Они скоро многих попросят, но мы не собираемся складывать знамена.
- А есть ли в этом смысл?
- Я от своих планов не отступлюсь.
- Дай Бог! Зачем вам Философов?
- Он нужен здесь. Я не хотел, чтобы вы уезжали теперь, но вижу, что вы полезнее в Париже. Уезжайте.
- Мы уезжаем независимо от вашего решения.
- Я с Эммой нелегально поеду в отряд Балаховича посмотреть обстановку в отряде. Эмма наденет мужской костюм
- Мне необходимо достать сапоги. Не знаете где?- спрашивает Деренталь.
- Нет, совершенно не знаю,- Зинаида не хочет, чтобы они задерживались.
- Философова я командирую в Париж.
- Он даже не сможет проводить нас?
- Как позволят ему вернуться дела.
После их ухода Зинаида долго не может успокоиться.
- Деренталь пьянствует беспробудно, а Эмма с Савинковым везде мотается. Помнишь, Деренталь нам советовал, чтобы мы к Савинкову обращались через Эмму. Наивный, не видит, что она его любовница.
- Видит, потому и пьет,- задумчиво говорит Дмитрий.- Философов скоро рассмотрит Савинкова.
- Нет, он даже не понимает, в какие глупые и опасные лапы он попал. Слышал, как Савинков сказал, уходя: «Мне не нужны помощники, мне нужны исполнители». Мы с тобой в исполнители не годимся, он понимает это.
- Ничего, Зина, найдем себе новых помощников.
- Ты ведь понимаешь, что мы едем в бездействие.
- Он специально отправляет Диму до нашего отъезда.
- Какие дела могут быть у них в Париже? А впрочем, нам это уже неинтересно.
* * *
Философов появляется у Мережковских всего за 2 часа до их отъезда.
- Мы думали, что уже не увидимся. Я о многом хотела бы с тобой поговорить с глазу на глаз. Пока мы одни, я хочу сказать тебе, что чувствую даже какое-то облегчение, что не должна оправдывать Дмитрия перед тобой, от твоего осуждающего взора. Пусть будет грешным, сам собой, и я буду любить его таким.
- Зина, ты несправедлива.
- Ты говорил, что с нами уже потерял личность. Теперь как?
- Я не могу их бросить сейчас.
- С Савинковым ты нашел свою личность? Я сомневаюсь. Ты вечно судил Дмитрия, это твой темный грех, но он тебе простится, ты в нем не волен. Ты хотел, но не мог. Ты хотел любить меня – и тоже не мог.
- Я и сейчас люблю вас.
- Я не все сделала для тебя, как хотела, т.е. могла, но я чего-то с этой любовью не сделала. Прости.
Философов подходит к Зинаиде, берет в руки ее голову и осыпает поцелуями. Слезы катятся по его щекам, но он их не замечает.
- Прости ты, Зина, меня. Я не мог любить тебя, как ты меня любила, я глубоко страдал от этого, поверь мне.
- Я тебя за это не осуждаю, только себя. Но ведь я виновата, что так сильно люблю тебя. У меня все возмущение, весь ужас перед несправедливостью жизни, что она нас разлучает, слились в один ком, хожу с ним, ношу его, и он меня распирает.
- Бедная моя, знаю, как тебе тяжело, мне еще хуже, я к вам привык и мне страшно оставаться одному.
И я такая добрая,
Влюблюсь – так присосюсь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.
Ты устал – я отдохну,
Отойду и подожду,
Я верна, любовь верну,
Я опять к тебе приду,
Я играть с тобой хочу,
Красным углем заверчу…
Зинаида берет себя в руки и начинает одеваться.
- Пора на вокзал.
- Одно могу сказать,- говорит вошедший Дмитрий,- твоя самоотверженная борьба за свободу России вызывает глубокое уважение. Ведь духовно ты еще с нами?
- Несомненно.
- Вот и отлично.
Уже на вокзале Зинаида еле сдерживает себя, чтобы не расплакаться, ведь до последнего момента она все еще надеялась, что он, ее Дима, передумает. Но теперь, когда она четко осознает, что она теряет его, она в отчаянии. Говорить ничего не может.
- Не хочу ничего думать сейчас, потому что мысли уводят нас далеко друг от друга. Общность наших душ, скрытая и невыразимая, оставляет нас близкими друзьями. Не правда ли?
- Конечно. Я не прощаюсь, мы еще увидимся.
Когда поезд отходит от перрона, Зинаида садится в купе, и у нее начинается дикая истерика; все ее страдания выливаются наружу, и она, больше никого не стесняясь, рыдает навзрыд. За окном мелькают пестрые деревья, унылые картины осени. Дмитрий со Злобиным тихо сидят в купе напротив Зинаиды, стараясь не мешать ее горю, и смотрят в окно на удаляющиеся деревья. Всю свою боль и отчаяние Зинаида выражает горькими непрекращающимися слезами.
… Сказаны все слова.
Теплится жизнь едва…
Чаша была полна.
Выпита ли до дна?
Есть ли у чаши дно?
Кровь ли в ней, иль вино?
Будет последний глоток:
Смерть мне бросит платок!
Понемногу ее всхлипывания становятся реже, пока совсем не прекращаются. Она вытирает слезы платком и тоже начинает смотреть в окно. Молчание поселяется в купе.
- Зина, тебе легче?
- Да, но такой тяжелый ком стоит внутри, давит меня.
- Ничего, все пройдет. Мне тоже тяжело.
- Никогда не пройдет, я знаю.
- Увидишь, он одумается и вернется.
- Нет, Дмитрий. Он принял все замашки Савинкова, грубо разговаривает. Он привык кому-либо всегда подчиняться, вот он и стал его исполнителем. После перемирия большевики все силы бросят на юг, и Врангелю конец, как и всей его армии. У большевиков армия и за ними Англия… Я то ненавижу Савинкова, то жалею. Вот, в последний раз, когда мы его видели, он был никакой, неинтересный, он прошел и стал оборотнем.
- Зина, его соединение с Савинковым для нас временное несчастье, мы его переживем.
- Иногда я думаю, может быть, Дима тоже оборотень? Потому как ведет себя он противоестественно, ведь за 15 лет я его изучила. Хочу, чтобы он забыл Польшу, чтобы ничто его не связывало с ней.
- Дима забыл Антихриста для дел земных. Я признаю, что Савинков авантюрист, но он, надо честно признать,- политический сподвижник, продолжающий борьбу с большевиками, несмотря на все неудачи этого года.
Зинаида забирается в угол и сидит, неподвижно и молча.
Прождать тебя напрасно не боюсь:
ты не посмеешь не услышать зова…
Но я
пока ты с плачем ветра не сольешь
и своего рыдательного стона,
пока лицом в траву не упадешь
не предо мной – пред бедною иконой...
Не сердце хочет слез твоих… Оно,
тобою полное,- тебя не судит.
Рыдает черно-желтая вода,
закатный отсвет плачет на иконе.
Я ждал тебя и буду ждать всегда
вот здесь, у серого столба, на склоне…