Она сидела на холодном полу, и пристально изучала пару метров веревки. Так много связано с этими грубо скрученными волокнами. Когда-то она была атрибутом псевдофотосета, а сейчас она стала тем единственным, кто не осудит свою хозяйку. Маруми слегка коснулась ее, веревка была шершавая и неприятная на ощупь. Сегодня ее руки уже не дрожали, и вроде бы и не скажешь, что несколько часов назад она тряслась такой дрожью, что мог позавидовать любой эпилептик. Сейчас в ее голове все сложилось в правильный рисунок, пласты проблем, наслоившиеся в сознании, плотно утрамбованы в голове.
Она не торопясь взяла веревку и начала наматывать незамысловатые узлы. Перед глазами еще стояла картинка из книги по плетению морских узлов, и бесчисленные фото пошагового плетения из интернета.
Страха не было, только осознанный выбор, решение, которое не отменить. Еще год , полтора назад, Маруми не думая испытывала себя по всяким пустякам. Родные и близкие перестали удивляться уродливым полосам на руках, ногах и спине. Думали: «Перебесится». Так, собственно, и случилось, да и сама Маруми считала, что она стала сильнее, и что никакие неприятности не смогут заставить ее сделать что- то с собой вновь. И даже недавнее попадание в больницу было ненамеренным, просто так получилось.
Сейчас же, динамично сматывая веревку в узлы, она не думает ни о ком, сама стала источником своих проблем, сама обернула все против себя. Снова переезжать нет смысла, снова искалечить себя, сделать еще уродливей, чем есть на самом деле, тоже не даст особого результата. Разве только, что отец снова подаст документы в психдиспансер.
Так получается, что раз! И невзначай брошенное слово обернется водопадом проблем. Хотя началось все гораздо раньше. Прошла неделя, как чудовищная усталость не слезала с нее. Она не могла объяснить, в чем дело, не всыпалась, почти не ела, толком не могла учиться. Из-за синяков под глазами едва можно было увидеть лицо. Смотришь порой на нее, вроде тут, а вроде нет. Она могла просто отключиться на пару минут, теряла нити разговора. И каждый раз, падая в кровать, она наделялась, что утро будет другим, что усталость исчезнет. Но сон не помогал. Она просыпалась разбитой и опустошенной. Наверное, именно тогда наступил ее конец. А потом просто начали всплывать ее неосторожно сказанные слова, совсем не те, что отражали мысли, а другие, мерзкие и лживые. И вот эти слова ее и добили, стали последней капли. Маруми сама лишила себя самого дорогого, что у нее было, как будто разрубила себя пополам и вторую часть сожгла или просто выкинула.
А оставшаяся часть не может по другому, как не спать ночами, постоянно шмыгать носом, размазывать грязные слезы по лицу, и клясть…клясть себя за все то дерьмо, что она когда-либо сказала.
И сейчас разорванная, вторая часть, ноющая как больной орган, сидит на голом полу, поджав под себя босые ноги и наматывая на руку грубую пеньковую веревку.
Закончив, она долго смотрела на свое творение. И казалось, что ближе ничего нет в целом свете. Маруми проверила узлы на прочность, все двигалось как положено при нагрузке на основную петлю.
Она проворно продела в нее голову, стоя на цыпочках на шатком табурете крепким узлом привязала другой конец к крюку в потолке.
Ей больше ничего не оставалось. Все самое хорошее в ее жизни уже прошло, хотя и плохое тоже. Она закрыла глаза, глубоко вдохнула и качнулась на табурете. И без того шаткая конструкция рухнула на пол. Веревка врезалась ей в горло. Секунда. Треск. Чувство жуткого давления в голове. И она падает, сверху ее укрывает слой штукатурки и вырванный из потолка крюк.
И только сейчас слезы подступают к горлу, текут по пыльным щекам. Неудачница, она даже покончить с собой не может.
Какое-то время она лежит в этой белой пыли и обломках фанерного потолка. Потом, прикрывая рукой лицо она доползает до стены, и устало привалившись уже начинает плакать навзрыд.
Потом уже отец заботливо снял веревку с худой и бледной шеи. Он ничего не сказал ей, хотя не знал в чем дело. Не знал, как сложно ей последнее время. Ему было все равно, что она делает с собой, ему все равно какой она сексуальной ориентации, она по прежнему его дочь, его ребенок, которому сейчас может нужно чуть больше защиты от мира, от которого она пару часов назад пыталась убежать в холодную пустоту.
17 май. 10 г.