Бескрайнее бархатное мягкое небо простиралось над нами. Его близость и его теплая насыщенная иссиня-черная глубина кружила голову, манила к себе, притягивала все сильнее с каждым мгновением.
Мне казалось: - еще одно дыханье, и я оторвусь от земли, упаду в небо и буду плыть в нем, вдыхая горьковатые запахи кубанской степи, перемешавшиеся с соленым привкусом Черного моря; затем с каждым новым вдохом и новым взмахом, погружаясь все глубже, попаду в те края, где понятным становится шепот звезд, раскрывающих свои великие тайны. Еще только миг….
Но ухо ловит чистый низкий, такой же глубокий, как ночное небо звук, и звук этот возвращает меня на землю без сожаления о потере.
«Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу.
И звезда звездою говорит…»
Мамин голос и лермонтовские строки, падающие в небо вместо меня, плывут в холодеющем воздухе навстречу звездам, становясь неотъемлемой частью чуда, ворвавшегося в мою душу.
Сохранившие дневное тепло доски колодезного оклада гладки и еще источают легкий аромат свежеструганного дерева. Дедушкина рука работала над ними совсем недавно, и моя немножко пробегалась рубанком, может быть, в этом самом месте. Но сейчас гордость за свою и дедушкину работу лишь мелькает на краешке моего сознания. Маленьким ручейком вливается она в бескрайний океан мирозданья, в котором дедушкин колодец с новой, ладно подогнанной крышкой, вынесенный, будто случайно, за пределы сада, становится надежным и совсем не пустынным островом в океане, а мое дыханье и мамин голос – живыми волнами этого океана.
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу….
Все вокруг восторженно внемлет и движется, и дышит в ритме Его дыханья, возвращая ребенку некогда утерянное ощущенье Родины.