Не расскажи никому этой страшной истории, все бы повторилось. И «я» снова пало в никуда, где параллели умеют пересекаться, а квадраты принимают круглую форму.
***
По струнам гитары бить.
Под музыку эту дыханием издавать звуки. – И,
Значит, громко дышать.
Чтобы услышали…
***
Ecce spectaculum dignum, ad quod respiciat intentus operi suo deus
Вот зрелище, достойное того, чтобы на него оглянулся Бог, созерцая свое творение
Сенека , “О провидении”
В тот вечер океан был особенно серым. Прокипяченное испарение после жаркого дня душило. Обнимало, окутывало бедра. И ползло змеей в легкие, сжимая уставшие от никотина альвеолы, давя на центр вселенной – сплетение сущего – солнц. И все же успокаивало.
На ней было белое платье и черный шарф. Ноги свободны, - босоножки из тонкой кожи ягненка проходящая мимо сбросила еще в начале галечной дорожки. Я сразу стал приглядываться к ней. Поведение было неожиданным для здешних, можно сказать, аристократических, мест. «Может, подгуляла», - подумалось.
Но девушка не болталась из стороны в сторону, ее шаги были четкими, походка … Она шла уверенно и быстро. Выступая пальцами стопы, она не тяжело опускалась на пятку, а будто бережно опускала свое гибкое тело на еще теплые камни. Она шла виртуозно, - так ходят балерины, танцовщицы.
Незнакомка уже миновала шезлонг, на котором я скромно примостил свою зрелость и усталость, и наблюдать пришлось уже ее спину. Так и есть: она танцует. Легкое хлопковое платье нагло выдавало ее упругие ягодицы и изящный изгиб между талией и бедрами. В тот момент я пожалел, что этот кусок материи закрывает женские колени. Из-под подола видны были лишь по-спортивному крепкие икры, которые опускали взгляд к тонким щиколоткам.
Девушка отошла немного в сторону от меня и… полностью удовлетворила любопытство опытного развратника – начала расстегивать мелкие пуговки лифа, а потом неторопливо стащила хлопковое безобразие. Здесь мне стало и впрямь не по себе. На дамочке не было бюстгальтера. Я даже огляделся. Все-таки здесь, на курортах этого полуострова, который упирается в серую Атлантику, на подобную степень раздетости - пусть и на пляже - смотрят не только с осуждением, могут еще и в совращении малолетних обвинить.
Благо, все не по-американски чопорные матроны, которые виляли бедрами на пляже еще во времена Кеннеди, уже хлебали легкое белое вино в ресторанах. На пляже вдалеке сидела небольшая компания, а прямо здесь я. Хм, совсем не тинэйджер, и давно не раз совращенный. Мысленно поблагодарив старушек-янки, я вперился в красотку и снова схватился за бутылку виски. Хотя буквально пять минут назад себя уверял, что полбутылки на сегодняшний вечер более, чем достаточно. La ninfa divina собирала волосы в пучок на затылке. Они у нее были тяжелыми, каштановыми, чуть ниже лопаток. Мне нравятся женские волосы. Нравится гладить их. Когда я делаю это, пальцы мои испытывают те же ощущения, если бы трогали шелк. Я закрываю глаза, приближаюсь к женщине, запускаю нос в струящуюся роскошь и с силой вдыхаю ее аромат. Волосы сами по себе, конечно, запахом не обладают, но та ароматическая информация, которая собирается на них за день или за ночь, может рассказать о том, что делал человек, почти все. Чтобы прочитать эти ассоциативные посылы, нужно иметь сильное обоняние и богатую фантазию.
Полбутылки вискаря и природная впечатлительность уже запустили механизм измышления. В тот момент, когда ее рука проткнула собранные волосы китайской палочкой, я уже представил, что они пахнут гвоздикой, чуть-чуть корицы, перца… мммм, капелька цитруса и мускус. Может быть, среди этих ярких запахов я еще различил бы красное вино, сухое вероятнее всего, дорогое, года этак …впрочем, не важно, и мужчину, с которым она была сегодня. А в этом не может быть сомнений. Запах красноречивее всего, но он – не единственная улика. Только после хорошего изматывающего секса с умопомрачительным завершением, каждая женщина может так лениво и вызывающе выгибаться, отставляя попку, и все время прикасаться то к бедрам, то к груди, то к талии…
Она сама себя любит в этот момент, какой бы клушей не выглядела, она еще горяча, еще есть в ней желание, - оно внутри, то опускается к самому низу живота, то подбирается к середине, останавливаясь на мгновение в самой сердцевине женственности, - и ей нужно продолжать плавно извиваться. Сколько раз я с немым смехом наблюдал за женщинами, которые пытались скрыть это состояние от меня же, того, кто их до него довел. Дурочки, они считали его постыдным, и даже не догадывались, как были желанны…Снова.
Так двигалась она, излучая восхитительное тепло, которое необходимо нам, мужчинам, когда мы погружаемся в женщину, чтобы оставить в ней часть себя и своей энергии.
Незнакомка, не повернув головы, пошла к воде. Я даже подался вперед, - она не сняла с шеи черный прозрачный шарфик. Решил встать, понаблюдать за девушкой. Я в жизни насмотрелся на разные женские истерики, и в груди кольнуло нехорошим предчувствием. Все-таки. Что можно подумать, увидев, как молодая эффектная женщина на почти пустынном пляже раздевается чуть не догола, бросает вещи в беспорядке на камнях и решительно идет в неспокойный океан? Может, ее кто-то обидел? Грубо обошелся…
Резко поднявшись, я снова ощутил забивающую боль в ноге. Сказывались последствия аварии. Но медлить было нельзя – странная красавица уже почти по горло забралась в тревожную воду.
Волна толкнула ее с силой и опрокинула назад. Стройное тело податливо ушло под серую массу Атлантики и растворилось в ней. Выждав секунд пять, я все же бросился за девушкой, - все, что происходило, было не похоже на расслабляющее плавание..
***
Я подхожу к воде, я иду в нее. Она сейчас живая субстанция, такая же одушевленная, как я, но еще чуть-чуть, еще несколько шагов, глотков и вздохов, - и она уже будет властвовать. Она станет мной, я стану неодушевленной, а она продолжит также жить и брать, брать…
В этом вечность - океана, в этом океане – вечность. Сила и власть.
Она толкает меня. Я падаю. Мне на грудь опускаются тяжелые потоки. Закрывает вихрь, скручивает и выворачивает через голову. Соленая горечь уже в моем носу, подступает к горлу, хочу выбросить ее из себя, но не могу, - вода продолжает прибывать.
Я не понимаю, где я. Кажется, уже на самой глубине посреди, кажется, …я задыхаюсь, хочу дышать…
Вдыхаю эту горько-соленую смесь, и тело поражает невыносимая боль. Как если бы в меня силой влили кислоту, которая разъедает изнутри, превращая органы в кровавое месиво, разбухающее, вытекающее из носа и горла…Я ничего не вижу и не понимаю.
***
Она уже с минуту была под водой. Дурацкие волны мешали плыть, отдаляя от точки ее погружения. Я хорошо плаваю, отлично ныряю, но в тот момент то ли неожиданная паника, то ли выпитое за вечер не давали мыслям и телу сконцентрироваться. В барабанные перепонки бил шум, глаза обжигала соль. И вот, - секунда, - из бунтующей поверхности выбилась часть ее ноги, - ориентир, на который я бросился с рвением бешеного волка. Еще несколько мгновений и, схватив ртом больше воздуха, я погрузился за этой почему-то вдруг ставшей самой родной странной женщиной.
Я почти сразу схватил ее. Одной рукой толкнулся в плечо, второй - резко зацепил волосы и силой поднял вверх – скорее, к жизни, только дыши! Но она не вздохнула живительным порывом.
Теперь, став ее единственной надеждой, я почувствовал в себе столько мощи, сколько еще не было во мне никогда. Я словно перепрыгивал волны, седлал их, я рвался к берегу, как полоумный. И как только ноги ощупали каменные спины, насколько можно было - бегом кинулся с драгоценной ношей к суше.
В голове стучало только одно: быстрее. От страха вдруг вспомнил, что нужно делать в таких случаях. Так, перекинул на руке головой вниз, согнув, начал трясти, пальцы засунул в ее рот, пытаясь вызвать рвоту… Я не могу сказать, сколько все это безумие продолжалось. Но, умничка, она очнулась…
Стоя на четвереньках, она кашляла водой и кровью, эта смесь вытекала из ее носа, ее тошнило, она хрипела и постанывала. Именно так появляется жизнь. В некрасивой позе, стонах, крови, слиянии жидкостей, резких запахах. Это могло бы отвернуть даже не эстета – не будь это рождение жизни, дыхания, крика, начинающего точку отсчета земного существования. Это было бы отвратительно, если бы не было так естественно и просто.
Девушка еще минут пятнадцать приходила в себя. А потом посмотрела на меня странными глазами. Выражение их было настолько искренне удивленным, как бывает у нездоровых психически людей. С одной стороны взгляд сфокусирован, с другой стороны совершенно непонятно, из каких глубин сознания он исходит, и чаще всего, создает впечатление неосмысленности, отсутствия, будто человека вырвали из глубокой продолжительной комы…
- Вы сделали ошибку, - глядя же такими отстраненными глазами, выдавила она из груди. – Вы совершили ужасную ошибку.
- Ошибкой было бы дать вам утонуть, - попытался я было реабилитировать свой поступок, но она перебила…
- Что ж, значит, так хочет судьба. Значит, так нужно.
Ее светлые глаза стали приобретать все более выраженный зеленый оттенок, и странное дело, мне почему-то показалось, что в них промелькнула злоба, или озлобленность, не знаю, четко определить ее эмоций я не смог, - из меня неважный психолог. Видимо, на уровне интуиции я почувствовал, - эта странная женщина злится на меня.
- У меня есть виски, - решил сгладить я необычное знакомство.
- Джинни, - коротко отрезала она. – Несите.
…Пила она не хуже мужчины. Тогда я списал ее жадные глотки прямо из горлышка на пережитый стресс, что возможно так и было, однако, как выяснилось позже, выпивать Джинни любила и умела.
Остаток виски растаял в пять минут. Она встала и пошла собирать вещи. Все это время просидев, закутавшись в мою рубашку. Переоделась. Протянула вещь.
- Куда вы сейчас? – отпускать ее я не хотел, было видно, что девушке еще не по себе.
- Не все ли равно.
- Мне нет.
- Тогда пойдемте в бар, я хочу выпить еще.
Я предложил посидеть «У Клифа», - эта небольшая забегаловка совсем не далеко от пляжа пользовалась популярностью, там недурно наливали и кормили. Ей, кажется, было совершенно индифферентно, куда идти, она согласно кивнула.
Клиф был в хорошем расположении духа, и, разглядев мою спутницу, понимающе подмигнул. Эх, знал бы этот выпивоха, с которым за бутылочкой чего-нибудь покрепче мы провели не один десяток часов, что я пережил полчаса назад.
Катрина, официантка, эмигрантка из Польши, засуетилась у нашего столика. Мы с ней были хорошо знакомы, нас сблизила болтовня о ее и моей стране, которые мы без сожаления оставили годы назад. Катрина тоже с веселыми намекающими глазами всматривалась в Джинни, и мне стало неудобно за своих любопытных бесцеремонных приятелей.
- Ну, Кир будет как обычно, а что предпочитает мисс? – с приличным акцентом поинтересовалась Катрина.
- Коньяк. Бутылку, - к всеобщему удивлению на русском выпалила Джинни.
Польская эмигрантка была из старой гвардии поляков, русский знала прекрасно, и что меня особенно радовало в ней, никогда не притворялась, что ни слова на этом языке не понимает.
- Оу, - удивилась моя приятельница и перешла на русский. – Так может что-то на закуску?
- М, даже не знаю, полезет ли сейчас в меня еда, - засомневалась Джинни. – Хотя от гамбургера я, пожалуй, не откажусь.
Пока ожидали заказ, я пристально смотрел своей случайной знакомой в глаза. Она смотрела в мои, в которых явно читался неподдельный интерес и к ней самой, и к ее биографии.
- И из каких же широт нашей благословенной родины приехала красавица Джинни? – не выдержал я.
- Беларусь. Минск.
- Мг, знакомые места, и как давно вы их оставили.
- Да ладно, брось эти «вы», как ребенок. Я здесь уже четыре года, - начала она свой рассказ. – И зовут меня Жанна.
- Ну в принципе понятно, что не Джинни, раз так. И каким ветром тебя сюда занесли?
- Да собственно тот же, что всех, и тебя в том числе, ветер перемен, прямо из «Аэрофлота»,- задумчиво произнесла Жанна, так кстати вспомнив слова из всем знакомой песни.
- Меня, положим, в эти места закинуло не так давно, раньше я жил в Европе. Только теперь не важно, где спиваться.
- Да уж, советский алкоголик в любой стране мира найдет и на что, и с кем налиться, - едко заметила она в ответ на мое маленькое откровение.
- Отчего такой сарказм? Ты, как я вижу, тоже не трезвенница, - не остался я в долгу.
- У меня на то свои причины.
- У каждого свои причины, ты – не уникальна.
- Как сказать, как сказать…
Нашу мини-перепалку прервала Катрина. Она уже подплывала к столику с большим подносом, на котором дымился мой стэйк с кровью, лежал унылый гамбургер для Жанны, а в двух прозрачных емкостях колыхалась крепленая жидкость – одна насыщенного карамельного цвета, другая прозрачная как слеза русского эмигранта - водка.
Полячка четкими отработанными до совершенства движениями выставила блюда и спиртное на стол, разложила приборы, со смаком нахваливая наш скромный выбор.
- Эх, только вот не пойму никак, почему Жанна так с закуской поскромничала, - в итоге заметила она и напомнила, что если еще чего-нибудь пожелаем, она – тут как тут, сделает все по высшему разряду.
Жанна лениво взяла гамбургер. Так же неспешно, глядя в никуда, откусила небольшой кусок американского бутерброда. Еще не пережевав, она вдруг обратилась ко мне с вопросом:
- Ты где живешь?
- Здесь снимаю номер в мотеле. Его держит старый индус, берет не дорого.
- А что ты не всегда…
- Зимой живу в Бостоне, - догадливо прервал я ее неожиданный интерес к моей персоне. – А ты?
- Сегодня у тебя.
Хм, я в принципе, никогда не был против раскрепощенных и наглых женщин, видали всякое, но на этот раз я даже поперхнулся от удивления. И решил предупредить:
- У меня одна односпальная кровать.
Жанна неожиданно наивно посмотрела. В притягательной зелени ее глаз читался и упрек, и сомнение, и какая-то детская обида.
***