И по сей день я благодарен ей за то, что она была рядом со мной тогда.
Мы сидели на пожухлой траве на берегу заросшего пруда. Она опустила голову мне на колени и изредка поскуливала, а я всхлипывал, и слезы катились по моим щекам. Мне никогда еще не было так больно и так страшно. Что со мной теперь будет? Я чувствовал себя невероятно беспомощным. Я злился на него, на себя, на Бога.
- Почему ты оставил меня, когда все только начинается?! Почему ты все свалил на меня?! ТЫ ГОВОРИЛ, ЧТО НЕ УМРЕШЬ, ПОКА НЕ ДАШЬ МНЕ КРЫЛЬЯ! Кто я теперь без тебя?! Что теперь делать, с чего начинать? – проорал я.
От внезапного крика, собака вскочила и с тревогой посмотрела на меня своими добродушными карими глазами. Еще сильнее заскулила – мне показалось, что она тоже плачет. Ей ведь тоже было больно. Я потерял отца, она – хозяина. Мы справлялись с этим горем с ней вместе, оно было наше, общее. Никто не мог понять нас так, как понимали мы друг друга.
Мой друг сказал: «Наверное, тебе хочется сейчас побыть одному». Он не знал, насколько был неправ, и я за это, конечно, его не виню. Меня вообще было тогда трудно понять. И не из-за того, что я еле ворочал языком, пытаясь сдержать слезы и не разреветься перед другом, не из-за того, что был как в тумане, а глаза тупо, бессмысленно смотрели вперед, в пустоту. Я хотел с кем-нибудь поговорить, пожаловаться, рассказать о том, как мне тяжело. Но ему не доверял. И я не остался одинок. Она меня спасла. Лайка - верное преданное животное.
Я пил дешевый портвейн прямо из горла, противный жгучий яд, но мне было все равно. После первой бутылки начал нести пьяный глупый бред, после которого обычно на следующий день бывает стыдно. А лайка слушала меня. Я говорил – она слушала, не перебивая. Именно в таком собеседнике я в тот момент нуждался.
Солнце зашло за горизонт, когда я, наконец, осушив вторую бутылку, осмелился совершить самоубийство. Стемнело, вокруг никого не было, кроме собаки, и тихий, наверное, теплый пруд манил меня в свои воды. Дело в том, что я всегда был склонен к суициду, особенно в тот, переходный возраст. Помню, часто завязывал в узелок веревочки и натирал их мылом в те дни, когда становилось в высшей степени плохо и чертовски, невообразимо больно. Но в самый последний момент останавливался, мне не хватало смелости, и становилось еще хуже от того, что не имею мужества даже убить себя. Я знал, что с моей психикой не все в порядке, и никому об этом не говорил. Знал, что нужно что-то делать, может сходить к врачу, но и врачам не доверял. Мне казалось, что они не поймут, не смогут помочь. Что там говорить, я и сейчас так думаю.
Оглядевшись вокруг в поисках камня потяжелей, или какой-нибудь железяки, и веревки, я стал придумывать как будет проходить мое самоумерщвление. В принципе, исполнить задуманное было совсем-таки не сложно: веревка, привязанная к грузу, быстро размокнет в воде, а я настолько пьян, что об освобождении от пут можно забыть. Пруд был достаточно глубокий, мне рассказывали раньше об этом гиблом месте – утопленников здесь не сосчитать. Кажется, я тогда даже улыбнулся, подумав, что буду первый, кто утонет в местном омуте по собственной воле.
Затем произошло то, чего я никак не мог ожидать. Попытка встать не увенчалась успехом – собака, взвизгнув, толкнула меня головой так, что я не смог устоять на ватных от алкоголя ногах, и упал как подкошенный назад, где сидел.
- Ты что это? Не до игр мне сейчас, дурочка, - с обидой произнес я.
Второй заход оказался таким же неудачным, как и первый. Впервые моя собака зарычала на меня. Глаза, кажется, даже изменили свой цвет: налились кровью. От ее прежнего добродушия ничего не осталось. Она явно была настроена, во что бы то ни стало, не дать мне подняться с земли. Собака стояла в своей охотничьей стойке, пасть слегка приоткрыта, а хвост уже не вилял так дружелюбно, как обычно. Я вспомнил, что видел ее такой тогда, когда мы ловили полевых мышей, кстати, неподалеку именно от этого злосчастного пруда. Еще я вспомнил, как она с остервенением рвала тушку пойманной мыши, и желание встать окончательно отпало, хотя я и не верил, что собака решится причинить мне какой-то вред.
- Ну что ты, подруга, перестань, дурочка. Все, все, полно тебе, полно. - Слезы снова градом полились по моим щекам. – Ты почувствовала, правда? Я понимаю, ты не хочешь потерять еще одного хозяина, понимаю. А помнишь, как мы познакомились с тобой? Тебя принесли к нам этаким милым ласковым щеночком. А потом мы гуляли с тобой с самого раннего утра до самого позднего вечера. Мы были счастливы тогда, не правда ли? Боже, почему нельзя все вернуть обратно?
Я мягко потрепал собаку по бархатистой макушке, и она уже совсем перестала рычать, глаза снова стали карими. Я невольно улыбнулся, когда она виновато поджала уши и лизнула в ответ мой подбородок.
- С самого начала мы с отцом решили не надевать тебе ошейник. Это была его идея, знаешь? Он хотел, чтобы ты была свободной, вольной собакой. Я, разумеется, был согласен с ним. Знаешь, он тебя очень сильно любил.
Мы сидели так еще несколько часов и вспоминали: отца, и прогулки по лесу вместе, втроем, и рыбалку, и страшно интересные истории у жаркого уютного костерка. Вспоминали то, что никогда больше не вернется. Я забыл об эвтаназии. Эти теплые воспоминания дали мне жизнь, постепенно наполняя мое тело энергией. Я понял, я теперь точно знал, что пока помнишь и чтишь свое прошлое, будет светлое настоящее. И будущее.
Спустя несколько лет моя собака погибла от побоев жестоких людей. Мне рассказали, что она задрала курицу, и лайку пинали два пьяных мужика до тех пор, пока животное не испустило дух. От меня утаили о том, кто это сделал - знали, что месть моя будет страшна.
А недавно я был на могиле своего отца. Покрасил ограду и посидел какое-то время, поглаживая прохладный гранит. Затем заехал помянуть собаку, которая когда-то давно не оставила меня одного в горе и, возможно, спасла жизнь. Она похоронена под старым тополем недалеко от кладбища, и на самодельном, сколоченном из двух палок кресте, не висит ошейник. Я сидел всю ночь, до рассвета на пожухлой траве и пил все тот же жгучий дешевый портвейн, хотя мог позволить себе дорогой. Лил дождь. Но мне было все равно. Я сидел и думал, был ли я все-таки прав тогда, в тот памятный для меня день, когда размышлял о светлом «сегодня» и светлом «завтра»? Знаю, на некоторые вопросы не суждено найти ответы никогда. Зато я точно уверен, что отныне мне больше не придет в голову мысль о самоубиении.
И по сей день я благодарен ей за то, что она была рядом со мной тогда.