Я люблю море осенью. Нет, не в бархатный сезон, когда ещё толпы краснотелых отдыхающих снимают с морской глади остатки тепла и развозят его в воспоминаниях по своим городам. Чуть позже. Я люблю море, когда оно свободно от людей: никакой детский визг не вступает в противоборство с шумом волн, никакие пьяные субъекты не отравляют перегаром йодовый запах выброшенных водорослей, и никакой абориген-коммерсант не выведет тебя из задумчивости своим назойливым предложением кукурузы или орехов. Я люблю разговаривать с морем: спрашивать его мнение о событиях нашего людского мира, советоваться в личных делах, ну и конечно, передавать привет Богу. Нет-нет, не смейтесь – я не блаженный – это просто игра взрослого человека, который давно не верит в сказки, но мечтает снова этому научиться. Как выглядят эти разговоры? Всё очень просто: я спрашиваю что-либо у моря, а затем прислушиваюсь, какой резонанс происходит у меня внутри от очередного удара волн. Если волна совпадает с ударом сердца и звук проходит ровно, как будто наполняет тебя, то это ответ «Да», а если попадает в противоход с внутренним метрономом, и звук отталкивается от тебя, то это ответ «Нет». Примерно диалоги строятся так:
- А, знаешь, я недавно был в Третьяковской галерее и смотрел картины художника Айвазовского. Ты его помнишь?
- Нет.
- Но он много писал морских пейзажей.
- Нет.
- Ты, наверное, просто совсем не запоминаешь людей.
-Да.
- И даже самых великих из них?
- Да.
- Жаль, хотя я понимаю тебя и твоё величие.
- Нет.
- Почему? Ты думаешь, что я не могу постигнуть твою суть?
- Да.
- Да - в смысле не постигну, или в смысле возможно?
- ----------------
- А ты и меня забудешь?
- Да.
Вот уже несколько лет я специально беру отпуск в конце октября и еду к морю. Жаль, конечно, что наша встреча не происходит, как встреча старых друзей, но прикосновение прохладной волны к моей ладони, я всегда считаю дружеским поцелуем. Так произошло и этой осенью – мой отпуск проходил на Черноморском побережье. Погода выдалась на редкость солнечная и тёплая. Я провёл свой отдых на берегу моря в размышлениях, набросках стихов и чтении книг. День отъезда был особенно тёплым – столбик термометра доходил до двадцати градусов. Я надел лёгкую рубашку, белые льняные брюки, летние туфли и пошёл на набережную.
Народа было немного – в основном местные жители, которых просто отличить по безразличному выражению лица, и взгляду профессионального продавца. Да-да. Смотришь на него: на жесты, мимику, как он идёт по набережной, и видится тебе уже не море и берег, а магазин, в котором на полочках разложена тьма-тьмущая разного хлама. И вот он – продавец: немного услужливый, немного хамоватый, смотрящий на тебя глазами-кошельками. И чем дольше он смотрит, тем толще становятся его кошельки. Что он предложит? Камушки с незатейливым рисунком (наверное, его дочь всю зиму разрисовывает плоские булыжники), засушенных крабов, китайские пластиковые бусы под коралл, плавки, тапочки, маски. Тут же рядом стоит ведро с кукурузой, поднос со сладкими трубочками и пакетики с семечками.
Придаваясь этим размышлениям, я не заметил, как присел на лавочку. Ничего особенного в этом нет, просто я всегда сажусь на пустую лавочку. А если нет вариантов посидеть без соседей, то я либо продолжаю гулять, либо спускаюсь к морю. Но в этот раз мои принципы увлеклись безобидным зубоскальством над Черноморским сервисом.
- Извините,- вырвал меня из размышлений чей-то голос.
- Да, - я автоматически ответил, медленно выходя из своих словесных зарисовок в реальный мир.
- А Вы мне можете помочь? - донёсся голос с другого конца лавочки.
Я неохотно повернул голову в сторону этого голоса. Желания болтать с кем-либо у меня не было, тем более кому-то помогать. Я пришёл прощаться с морем, погулял по набережной, немного отвлёкся на аборигенов - и этот расклад мне нравился. А общение с людьми в мои планы не входило. Но уже было поздно, и я поднял глаза. На другом конце лавки сидел молодой человек в тёмных очках. В одной руке он держал блокнот, в другой карандаши. Я немного смутился: парень чем-то моментально расположил меня к себе, и мне стало неловко за мою раздражительность.
- Да-да, конечно, - ответил я чересчур услужливо.
«Что-то меня из крайности в крайность бросает», - промелькнула мысль в голове, но я уже сидел полностью повернувшись всем телом к молодому человеку.
- Дело в том, что у меня лежали карандаши в определённом порядке, - начал парень, - а я задумался, отвлёкся на крики чаек и карандаши упали. И теперь я не знаю где какой. Помогите разобраться.
- Как это? – не понял я, - Я не разбираюсь в карандашах и, если честно, то не совсем понял, что Вы хотели сказать.
- Ах, простите меня за неточность. Я слеп. Я не вижу ничего – так только - слабые силуэты, и то в очень солнечный день. Мне хотелось нарисовать море, и я знаю, что оно синее, солнце жёлтое, камни серые, птицы вдалеке выглядят чёрными галочками, а небо голубое с белыми облаками. Мне об этом рассказывали родители. Мы каждую осень приезжаем на море, чтобы побыть с ним рядом. Вернее это я прошу их об осеннем море, потому что когда нет людей, то по настоящему чувствую его. Вот. Я взял карандаши, альбом и попросил родителей оставить меня одного. А потом услышал чаек и подумал о том, как они выглядят вблизи, если вдали это только чёрные галочки. От задумчивости у меня выпали карандаши. Я их собрал, но перепутал цвета. Теперь прошу Вас помочь мне в этом вопросе, - с улыбкой сказал молодой человек.
- Да, конечно, - я был очарован простотой и чистотой его рассказа, - с какого цвета мы начнём?
- С синего.
Я встал и подошёл к парню. Моя раздражительность улетела куда-то в одно мгновение. Мне настолько хотелось помочь ему, что даже если бы он попросил меня сходить в город и купить ему новые карандаши, то с радостью бросился выполнять его просьбу.
Я взял у него карандаши и по одному стал укладывать ему в ладонь:
- Синий.
- Ага, отлично, - и молодой человек зажал его между мизинцем и безымянным пальцем, - теперь жёлтый.
- Жёлтый.
- Так, - и вставил между безымянным и средним.
- Красный….
Я отдавал ему карандаши, а он зажимал их между пальцами, рассовывал по карманам, вставлял за ухо и даже засунул в носки. Всего двенадцать штук.
- Ну вот, - радостно сказал он, - так будет надёжнее. Спасибо Вам.
- Не за что, - сказал я, - теперь вы будете рисовать несуществующее море.
- Почему несуществующее? – спросил молодой человек, - Хотя, кажется, понимаю, что Вы хотели сказать. Я не вижу то, что хочу нарисовать. Так?
- Вроде того, - с улыбкой подтвердил я.
- Мне кажется, что правда на моей стороне, - сказал парень, поддержав мою улыбку, - у меня особая ситуация. Через неделю мне восемнадцать лет, а через месяц операция на глаза. Я долго ждал своего восемнадцатилетия, чтобы увидеть мир как все люди. Врачи раньше этого возраста не разрешили проводить операцию – что-то связано с физиологией. Так вот я так долго ждал этого срока… а теперь испугался перемен.
- И почему ты хочешь рисовать море сейчас, а не после операции? – ещё не понимая своего собеседника, спросил я.
- Не спешите, - продолжил, всё так же улыбаясь, молодой человек, - я всё время был счастлив. Мне не мешал мой недостаток, и я сейчас иду на этот шаг только из-за огромного любопытства. Но суть не в этом, а в том, что я был счастлив. И вот, что мне подумалось: слепота была дана мне Богом, а зрение даёт мне человек. Стоит ли это того? Не потеряю ли я себя настоящего, если добавлю к восприятию мира ещё и зрение?
- Но так живёт большинство людей, - вставил я.
- Пока среди зрячих я не встречал абсолютно счастливых людей, - у парня сошла улыбка, - мне предстоит влиться в их ряды.
- И ты хочешь сейчас запечатлеть свой мир, чтобы потом жизнь не затёрла в тебе это ощущение счастья.
- Да, я люблю много вещей, и некоторые уже нарисовал. Теперь пришёл черёд моря. Я хочу сделать себе небольшой талисман, который меня убережёт от ваших страстей.
Мне стало грустно, тепло и немного одиноко от прикосновения к чистоте этого человека. Как же он видит наш мир своими невидящими глазами! Господи, какими же мы могли быть возвышенными, честными и красивыми. Во что мы превратились? Наши глаза, умеющие видеть многое вокруг, утратили способность к взгляду внутрь себя. Как я понимаю его: обретя зрение – он боится стать слепым. У меня навернулись слёзы. Я взял в свои руки его кисть, в которой не было карандашей, и слегка сжал её.
- Спасибо тебе за такую беседу, - от всего сердца сказал я.
- Пожалуйста. Мне тоже было приятно встретить собеседника, который понял меня,- ответил молодой человек.
- Ты в будущем, наверное, станешь художником? – спросил я, не желая заканчивать наш разговор.
- Скорее всего,- ответил он.
- Ты будешь часто рисовать море.
- Нет.
- Почему? - удивился я.
- Постоянно рисуя одно и то же, безусловно, ты оттачиваешь мастерство, но теряешь суть. У меня будет одно море и это будет море слепого мальчика.
И вдруг меня озарило. Я вспомнил свои диалоги с волнами и понял - подобная вибрация наполнят меня и при ответах этого удивительного молодого человека. Тогда я настроился, как настраивался на разговор с морем и начал:
- Ты знаешь много людей?
- Нет.
- А тех, кого знаешь, ты любишь?
- Да.
- А ты веришь в Бога?
- Да.
- Ты его чувствуешь?
- Да.
Меня начало трясти. От его ответов по всему телу шли волны. Это был тот же диалог с морем, только теперь слова и волны поменялись местами.
- Ты боишься его потерять, обретя глаза?
- Да.
- А потеряешь?
- Нет.
И вдруг я почувствовал, что моё право на разговор закончилось. Что-то неуловимое произошло с лицом этого парня. Кажется, что не один мускул не дрогнул на его лице, но я понял – он уже не здесь - он слушает море. Вставая, я вдруг спросил:
- А ты меня забудешь?
- Да.
Я пошёл в свою гостиницу. До поезда оставалось четыре часа, и мне необходимо было собрать вещи. Это дело получаса, но я специально излишне пытался сосредоточиться на бытовых мелочах. Мне не хотелось размышлять о сегодняшнем случае. Наверное, просто боялся рассеять ощущение, что возникло у меня после разговора с удивительным человеком. Но было ясно одно: через него я попрощался с морем.
Сегодня же мне кажется, что в тот день я ещё и прикоснулся к Богу.