Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот — это я?
Разве мама любила такого,
Жёлто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?
В. Ходасевич
«...по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь;»
Евангелие от Матфея гл.24 ст.12
1
Представляете ли вы себе, что такое скука? Не та скука, которая охватывает многих после сытного обеда, после рабочего дня или после оплаты счетов, а настоящая скука — тяжёлая, сжигающая, уничтожающая. Скука, которая так жестока, непримирима и беспощадна,— скука, которая заставляет вас думать о своей жизни до головной боли; которая не щадит вас ни днём, ни ночью; которая с каждым часом проникает всё глубже в мозг и пропитывает ваш организм, как смертельная неизлечимая болезнь.
Именно об этой скуке я и говорю.
Это язва общества, которая губит некогда жизнерадостных людей. Это недуг, превращающий человека в равнодушного, бессердечного субъекта, способного на жестокость. Когда он видит счастливого беззаботного юношу, который радуется солнечным лучам, ветерку, летней зелени; когда он видит как трепетная девушка спешит на первое свидание — на его лице не дрогнет ни один мускул, и он, зевнув, равнодушно говорит:
— Ах, как всё это скучно...
А когда-то он мог быть счастлив. Я даже уверен, что при воспоминании о нежной юности, из его глаз капнут капельки слёз. В юности он беззаботно бродил по городу, представляя себя гением, который принёс миру новую весть, чтобы изменить существующий быт. Мечтая о славе Пушкина, юноша был полон идей и новых мыслей... Но вступив во взрослую жизнь он понял, что жестоко обманулся. Его идеи никого не интересуют, неинтересен и он сам. Все его высокие чувства разрушились и превратились в обломки тупых рифм и недоговорённых фраз. Он обыкновенный гражданин, ничем не выделяющийся от остальной толпы. Благородные стремления юности остаётся только с умилением вспоминать, уподобившись рабочей единице, имеющей свой номер, страховой полис, ИНН, паспорт. Добыча денег для пропитания становится важнее маленьких трагедий Пушкина. Важнее мечтаний о будущем, преобразованном благодаря его новым идеям. Ты — это общество. Попробуй заговорить о своих мыслях вслух и ты сразу же станешь инородным телом в этом самом обществе. Тебя будут слушать сквозь смех, не придавая значению ни одному сказанному слову. Тебя станут называть «дурак», «псих», «не от мира сего», «дебил», «имбецил» и так далее. И чтобы снова стать, так называемым, членом социального общества, ты вынужден будешь хранить свои святые чувства глубоко в сердце, и вместо этого начнёшь интересоваться обыденными вещами, невесёлым бытом, заработной платой (которую многие называют подачкой), и год за годом ты втянешься в это „общество“, уподобишься ему и умрёшь вместе с ним. А твои благородные чувства исчезнут с последним ударом твоего почерневшего сердца.
О чём я? Эта история происходит со мной. Я тоже похоронил свои истинные чувства и почти уже стал „своим человеком“, как вдруг обнаружил себя, настоящего себя... Я не знаю чем закончится моё повествование, возможно, что до кульминации я не доживу. Но я обязан предупредить несчастных самонадеянных людей об опасностях, которые могут поджидать их на жизненном пути. Я буду описывать события этой истории пока у меня хватает сил, пока дрожащая от усталости рука выводит эти строки, пока я не погиб...
2
Я встретил его случайно. Это был обычный человек, ничем не привлекательный меланхолик. Я познакомился с ним в церкви, как это не странно, учитывая, что впоследствии он поколебал во мне все условности жизни. Это была новая, недавно построенная церковь, и мне было интересно взглянуть на неё.
Люди в своём ничтожестве осмеливаются думать, что если они раз или два в год посетят церковь, попросят чего-нибудь у Бога, поставят свечку и перекрестятся, то все их смертельные грехи непременно будут прощены, а душа очистится. Для успокоения собственного самолюбия этого достаточно и некоторые люди вообще начинают думать, что делают Богу одолжение, когда приходят помолиться в храм. Хотя никто не отрицает благотворного влияния церковных стен на организм человека. Так вот, заблуждение человека о прощении всех грехов так же очевидно, как и заблуждение тех самых бабушек, которые работают в церкви (продают свечи, иконки, крестики, убирают помещения) в том, что за их работу в храме место на небесах для них уже зарезервировано. Поэтому, иногда они ведут себя надменно, причисляя себя чуть ли не к лику святых, по отношению к посетителям.
Я молча стоял перед иконой Николая Чудотворца и со стороны могло показаться, что я решаю для себя тяжёлые нравственные задачи. Но мысли мои витали далеко, как будто я вообще был не в церкви. Краем глаза я заметил человека, который также стоял в задумчивости неподалёку. От пропитанного ладаном воздуха у меня начала болеть голова и я собрался было уходить, но вдруг встретился глазами с этим человеком. Он приветливо улыбнулся и неспешно подошёл ко мне.
— Не помешаю?..— вполголоса поинтересовался незнакомец. Я внимательно посмотрел на него. Выше среднего роста, худощавый человек. Серые глаза, тёмные волосы. Ничего особенного и всё же было в его взгляде что-то такое, что заставило меня дружелюбно ответить:
— Нисколько.
Мне не хотелось показаться глубоко верующим человеком. Мне почему-то казалось, что если человек молится, то он показывает свои слабые стороны.
— Нисколько,— повторил я,— я пришёл поставить свечу за упокой...
— Вы кого-то потеряли? — с участием спросил он.
— Это было давно.
Мы помолчали.
— Обратите внимание на эти образа,— неожиданно предложил он. Я взглянул на изображение сурового и мудрого Спасителя, и промолвил:
— Впечатляет.
Он удивлённо взглянул на меня:
— Вы, конечно, шутите?
— О чём вы?
— Изображения Иисуса Христа не более чем плод воображения художников, художественный вымысел.
«Действительно,— поймал я себя на мысли,— мы привыкли видеть Христа красивым молодым человеком, с русыми, длинными прямыми волосами, с пробором посередине головы, с аккуратной бородкой...»
Незнакомец, казалось, услышал мои размышления и продолжил:
— Прочтите внимательно Новый Завет — в нём нет ни слова о внешности Христа, хотя он главная фигура в книге. Я не отрицаю исторического существования Иисуса, но есть гипотеза, что авторы евангелий ничего не знали о его внешнем облике, так как описывали события, очевидцами которых не были.
— Интересное предположение...— только и смог произнести я в удивлении.
— Ещё бы! Прежде всего Иисус был человеком. Если бы от него исходило Божественное сияние, вряд ли бы над ним издевались, а потом распяли. Одно можно сказать с уверенностью — одевался он хорошо.
Я ошарашенно посмотрел не него. Он улыбнулся и сказал:
— Иначе римские солдаты не спорили и не бросали бы жребий за его одежду.
К нам подошла служительница храма и попросила говорить потише. Незнакомец поманил меня рукой и мы вышли из церкви на свежий воздух. Осеннее солнце едва нас согревало.
— Вы изучаете священное писание? — спросил я.
— Нет, ну что вы! Мне хватило прочесть Библию один раз, чтобы понять, что эта книга полна противоречий и ошибок, и вообще она похожа на сборник метафор. Тому, кто не умеет читать между строк, лучше не открывать эту книгу. Кто воспринимает прочитанное в ней буквально, тот становится религиозным фанатиком.
— Но вы верите в Бога, иначе зачем вы пришли в церковь?
— Я не верю в Бога, а церковь мне нравится тем, что здесь можно остаться наедине с собой и погрузиться в свои мысли. Кажется, этого я вам не дал сделать, простите мне мою несдержанность. Меня зовут Михаил...
Он протянул мне свою руку.
— Матвей,— ответил я.
— Что ж,— вздохнул он,— мне пора. Город у нас небольшой, может ещё и встретимся где-нибудь. Удачи.
— До свиданья.
Я бы не придал этой мимолётной встрече внимания, если бы мне не пришлось встретиться с этим Михаилом ещё раз. В тот день я немного прогулялся по осеннему городу и вернулся домой.
3
Спустя каких-то две недели я зашёл в парикмахерскую и буквально наткнулся на Михаила.
— Послушайте, перестаньте меня преследовать! — серьёзно сказал он.
— Да я и не думал...— сконфуженно пробормотал я.
— Ладно-ладно, шучу! — улыбка озарила его весёлое лицо и он пожал мою руку,— Будете за мной...
— Добро!
Мы на минуту замолчали. Мне хотелось сказать ему что-нибудь отвлечённое и я небрежно выпалил:
— Ну как, не обрели ещё веру?
— Помилуйте,— удивлённо произнёс он,— вера очень сильно ограничивает личность. Я верю в себя, я верю в вас, мой друг, верю в осень, верю в это паршивое заведение, именуемое «Салоном».
Подошла его очередь заходить и он оставил меня. Он вышел довольно скоро и сказал:
— Ну, идите, я подожду вас.
Когда мы вышли на улицу, Михаил весело сказал:
— Знаете, вы отличный собеседник. Я приглашаю вас, Матвей, в кабак. Пойдёмте выпьем, я, надеюсь, вы не очень сегодня заняты?
— Нет.
— Вот и отлично, следуйте за мной.
Я охотно согласился, хотя не без некоторого сомнения, тем более в наше время всеобщей мнительности и подозрительности. Мы зашли в какое-то сомнительное заведение, бывшее некогда столовой, а ныне именуемое баром «Шизгара». Когда мы сели за столик, то Михаил спросил:
— Что вы предпочитаете?
Я заглянул в меню. От обилия незнакомых названий я немного опешил, и предложил:
— Может, водки?
— Отличный выбор! Официант! — сказал Михаил даже не открывая меню,— Будьте добры графинчик водочки, и что-нибудь на второе, желательно говядину. Если можно, квашеной капусты.
Официант ушёл.
— Мясо не рекомендуется употреблять без овощей.— продолжил он, повернувшись ко мне,— Кстати, никогда не заказывайте здесь первые блюда. Вкус бульона определённо дрянной...
Я улыбнулся. Нам принесли закуску с одноразовыми приборами и какую-то колбу с водкой. Видимо, это и был «графинчик». Михаил поднял стаканчик с водкой и торжественно произнёс:
— Предлагаю выпить за встречу!
— Поддерживаю! — сказал я и опрокинул пластмассовый стаканчик, сделанный в виде рюмочки. Горькая жидкость обожгла горло и провалилась внутрь. Я выдохнул и закусил.
— Что, не пошла? — спросил Михаил.
— Я её заставил,— отшутился я.
— Спиртное, к сожалению, здесь тоже не лучшего качества, хотя заметьте, я заказал не самое дешёвое. Но качество продуктов зависит ещё и от посетителей. К нам это не относится, но это помещение, в основном, посещают люди связанные с торговлей — продавцы, поставщики и даже грузчики. В общем, гадкий контингент. Всё это потому, что неподалёку находится базар. Вы знаете, что торговля портит человека и увечит его нравственность?
— Не обращал внимания.
— Но это факт! Я заметил, что в присутствии торгашей мне часто не по себе. Эта их манера разговаривать, общаться, вести себя. Их порок — жадность. У этих людей даже муха не пролетит мимо без абонемента. Неудивительно, что я долго не могу находиться на рынке — у меня кружится голова. Зайдите, к примеру, в любой нормальный магазин одежды или продовольствия. Совсем другое дело! Я уже молчу про книжный магазин — отдохновенье для души!
— Мне кажется, что вы слишком большое значение придаёте таким мелочам.
— Из этого состоит наша жизнь. На том же базаре стоит мальчишка-инвалид, попрошайка. У него нет ноги. Здоровые, более рослые и сильные ребята отобрали у него вчера мелочь, ту самую милостыню, которую он вынужден просить у прохожих, перенося насмешки и оскорбления, чтобы не умереть с голоду. Заметьте, это всего лишь мелочь. Но он должен просить её целый день, в любую погоду, в дождь, снег, ветер, жару, потому что наше государство, которое исправно вымогает у своих граждан налоги, может, но не хочет обеспечить достойное существование ещё одной своей нетрудоспособной единице, лишь потому, что он калека. И он стоит целый день, мозолит глаза прохожих, взывает к их состраданию. Многие отводят от него взгляд, делая вид, что не замечают. Многие его жалеют, даже дадут какие-нибудь копейки, которые случайно завалялись в кармане, но они понимают, что в сущности ничего для этого беззащитного инвалида они сделать не смогут. Старики и калеки никому не нужны в этой стране! В России не те две общеизвестные беды, а реальные — равнодушие и халатность.
— Я как-то не задумывался об этом...
— Ага! Вы тоже! — Михаил ловко налил спиртное в рюмки и мы снова выпили.
— Удивительно, как устроена эта планета. Одним достается всё, другим ничего. А мораль как понятие на практике не действует. Навсегда ушли в прошлое времена рыцарских подвигов и бескорыстной любви. Посмотрите, что внушают нашим детям. Кругом убийства, насилие, похоть, неуважение к старшим. Что получится из этих детей? А ведь они — наше будущее. В школе ребёнок учится быть жестоким и безнравственным. Таково реальное положение дел, на которое правительство закрывает глаза. Безнравственное общество порождает безнравственных уродов, которые будут жить после нас. А ведь раньше, на заре человечества, человек рождался одной только мыслью.
— Вам бы на митингах выступать! — произнёс я. Я снова был удивлен его высказываниями.
— Меня сразу обвинят в политиканстве. Нет, не хочу... Впрочем, я, наверное, утомил вас излишней откровенностью.
— Ни на минуту! Мне даже интересно, продолжайте.
— Знаете что? Пойдёмте со мной, я вам кое-что покажу.
Он расплатился и мы вышли из душного, прокуренного зала. Свежий воздух подействовал на меня ободряюще. Заинтригованный, я послушно шёл за Михаилом. Впрочем, путь наш не был долгим. Мы пришли... на рынок.
— Смотрите туда! — указал он и я увидел того самого инвалида, который просил милостыню. Внезапно произошло то, что вызвало во мне гневное возмущение. Трое молодчиков окружили несчастного человека, один из них выбил костыль из-под него, другой сильно отвесил ему подзатыльник. Третий, видимо, самый главный, вырвал из рук бедолаги дневную выручку. Плюнув на инвалида, эти выродки засмеялись и ушли.
На мгновение гнев ослепил меня и я хотел броситься вдогонку негодяям, но Михаил взял меня за руку и остановил:
— У вас героические порывы, но помутнённый рассудок. Возможно, спиртное так действует на вас. Успокойтесь.
— Вы видели, что они сделали? Безобидного инвалида!
— Думаете, он не заслужил своего теперешнего состояния? — удивился Михаил.
— В чём же он виноват? — раздражённо спросил я.
— Я вижу, что вы не совсем понимаете, о чём говорите. Относились бы вы к нему так же, если бы знали прежде?
— О чём вы? — я совсем запутался.
— Раньше это был циник, эгоист, который ненавидел нищих, больных, увечных. Он всегда ставил себя выше других и вообще — ассоциировал своё Эго со своим богатством. Он был жирным, питался по пять раз в день и, вообще, был неприятным человеком, который при разговоре плевался на собеседника. Неудивительно, что он стал нищим инвалидом. Это закон Бытия!
— О чём вы говорите?..— обескураженно спросил я,— Когда это он был богатым? Он совсем молод, ему лет двенадцать!
— Совершенно верно! В этой жизни, а в прошлой он был богач, жадный до каждой копейки, никогда не подававший обездоленному. В итоге он стал тем, кого он больше всего ненавидел!
— Глупости, откуда вы можете всё это знать?
Михаил мрачно улыбнулся.
— Жизненный опыт.
Я немного успокоился и мы отошли в сторону.
— Вы слишком впечатлительный человек, такие вещи нужно воспринимать спокойнее. В нашем современном обществе жестокость по отношению к людям с ограниченными возможностями не исключение, а скорее норма.
— Вы рассказали интересную историю о переселении души. Неужели вы думаете, что это возможно?
— Конечно!
— Но как вы можете отрицать существование Бога и верить в реинкарнацию, ведь душа — это частица Бога.
— Я никогда не отрицал существования Бога!
— Вы противоречите себе, вы говорили мне, что не верите в Него!
— Конечно, не верю! Вера не имеет отношения к Богу. Мне не нужно в Него верить, потому что я ЗНАЮ, что Он существует. А знание и вера — это разные вещи, согласитесь!
— Интересно... Откуда вы можете «знать» о существовании Всевышнего?
— Я думаю, вы не готовы услышать об этом, да и нужно ли это вам? Каждый по-своему приходит к Богу. Религии придуманы людьми, а Бог — он один.
После этой встречи прошло около месяца. Я мысленно не раз возвращался к личности Михаила и был уверен, что мы с ним ещё встретимся. Так и случилось.
4
Однажды я проснулся ранним утром и равнодушно выглянул в окно. Осеннее солнце не вызывало во мне никаких эмоций. У меня возникло ощущение, что я что-то утерял, чего-то лишился. Мои поблёкшие чувства говорили мне об этом.
Я часто бродил по улицам, пытаясь вспомнить, каким я был раньше, какие чувства я испытывал в подобные периоды жизни. Но я никак не мог определить тот стержень, на котором основывалось моё чувственное восприятие окружающего мира.
Мысли мои путались и я случайно забрёл к какой-то библиотеке. Старое здание с облупившейся штукатуркой словно доживало свой век. Я раньше очень любил читать книги, но со временем я уделял всё меньше внимания чтению, а библиотеки обходил стороной. Но сейчас мне захотелось зайти в это Царство Книг, чтобы снова почувствовать то взволнованное состояние предвкушения от получения новых знаний, неких тайн, которое некогда заставляло меня в своё свободное время посещать читальный зал...
Я зашёл внутрь и почти не удивился тому, что увидел здесь Михаила, который беззаботно перелистывал какой-то литературный журнал. Он поднял голову, улыбнулся мне и знаком предложил присесть. Читальный зал был пуст. Кроме нас двоих в помещении никого не было. Михаил читал стихи современных авторов.
— Здравствуйте, Матвей, рад снова увидеть вас!
— Стихи? — вместо приветствия спросил я.
— А вы интересуетесь поэзией?
— Ну это вряд ли. Раньше я писал кое-какие стишки, но со временем перестал.
— Вероятно, в сладкой юности, когда в душе очень много любви!
— Примерно так! Современная поэзия... Есть что-нибудь достойное внимания? — с интересом спросил я.
Михаил покачал головой.
— Ох уж мне эти писаки...
— Понимаю, по мне уж лучше «несовременные». А вы сами, случаем, не пишите? Мне кажется, что из вас вышел бы неплохой поэт!
— Ни за что! Предложите мне быть дворником, чем поэтом. У дворника хотя бы есть постоянный заработок, а у поэта? У него ничего нет! За свои труды он ничего не получает и его творчество становится злобным, он начинает петь о несправедливости. Есть у нас ещё несколько гениев, но о них мало кто знает, и своей отчизной они не признаны.
— Неужели в таком солидном журнале нет ни одного хорошего автора?
— Стишата пишут очень многие люди. Правда, не все готовы их читать вслух. Стесняются, что ли? Такой у нас русский народ — тянется к творчеству. Творчество во всём — утром в троллейбусе, днём на работе, вечером дома. В компании, в одиночестве, в весёлом застолье, в жизненных неприятностях. Пишут все: уборщицы, жёны олигархов, продавцы, эстрадные звёзды. О них нужно поговорить особенно. Они пишут дурацкие, никому не нужные, книжонки. О том, как они позавтракали, о приключениях горничной на Рублёвке, о том, как они съездили в отпуск и тому подобное. Всё это никчёмная макулатура, не способная вызвать в человеке какие-либо высокие чувства. Поэтому, творчество, так называемого, среднего класса намного интереснее, живее и лиричнее лубочных и шаблонных книжонок пресытившихся от роскоши прожигателей жизни.
Поэзия должна быть откровением, исповедью. У каждого поэта своё мироощущение, ведь мир и природа вокруг нас — это и есть искусство. Поэтому я органически не воспринимаю многих современных поэтов, стихи которых слабы по форме, непонятны, полны странными сравнениями и оборотами, полны штампов и банальностей. И самое главное — в них отсутствует мысль. Многим из них нужно перейти на прозу и оставить поэзию навсегда, потому что нельзя писать, например,— Михаил заглянул в журнал,— «Старик-валун лелеет думы». Это полнейшая безграмотность. Создаётся впечатление, что этот автор совсем не отделывает стихи, что мы читаем его черновики, весь этот словесный шлак, все эти заготовки, а не цельные поэтические произведения, которые по-Гоголю должны быть «ясными как день, проникнутыми согласием и высокой мудростью простоты». Поэтому, все эти стихи просто ни о чём. Эти поэтики просто описывают то, что видят, и даже не пытаются придать увиденному поэтический смысл, не пытаются дать в своих творениях хоть какую-нибудь информацию. Самое страшное для поэта — быть эпигоном и посредственностью. В поэзии, как и в жизни, должны быть периоды. Невозможно всё время писать об одном и том же...
Михаил задумался.
— Вы неплохо разбираетесь в искусстве...— только и мог сказать я. Мне стало жаль, что я проболтался о том, что когда-то писал стихи. Поэзия — это большое искусство, и заниматься им должен не кто попало, а только истинные гении. Вот что понял я из слов Михаила.
— Мне нужно идти...— сказал он и торопливо вышел. Журнал остался лежать на пошарпанном столике.
Посещение библиотеки также не дало мне новых впечатлений и, разочарованный, я побрёл домой.
5
Умер один мой знакомый, с которым мы когда-то давно дружили. Я пришёл почтить его память и проводить в последний путь. Было раннее пасмурное утро, когда я пришёл к зданию морга. Близкие родственники усопшего тихо плакали, остальные стояли по сторонам группами по три-четыре человека. Курили.
На кладбище стояла дождливая промозглая погода. Прощание с покойным оказалось недолгим — торопили могильщики, «работы много...»
Положили гроб в яму и через пять минут всё было закончено. Свежая могилка, цветы, крест. Люди пили и я к ним примкнул. От водки стало теплее. Мне не понравилась быстрота похорон, не было ни речей, ни просто тёплых слов. Все молчали. Был человек и нет человека...
Я посмотрел в сторону и увидел среди надгробий знакомый силуэт. Судьба упорно сталкивала меня с ним. Это был Михаил.
Я подошёл к нему, и, хотя он стоял спиной, он заговорил первым:
— Здравствуйте, Матвей. Я давно заметил вас, но не решался подойти.
Михаил обернулся. На его лице отражалось полное спокойствие.
— Вы кого-то хоронили?
— Да, старого приятеля... Говорят, что у него остановилось сердце.
— Сердце? А сколько лет ему было?
— Всего сорок три... Молодой совсем. А почему вы здесь, навещаете кого-то?
— Нет... Я люблю побродить по кладбищу, но поймите меня правильно... Здесь умиротворяющая обстановка. Здесь я сильнее понимаю, что все мы смертны и это успокаивает меня. Когда я был маленьким, я мечтал, что буду жить вечно. Но в юности все мы представляем себя не теми, кто мы есть на самом деле. Уж так устроены люди. Они склонны к мечтам, к несбыточным фантазиям. Но к тридцати годам жизнь выбивает из человека всю эту дурь... Не желаете немного пройтись? Здесь есть совершенно замечательные памятники.
Я слегка вздрогнул и нехотя согласился. Серые облака затянули небо. Капли дождя касались моего лица. Сквозь угрюмые тучи, мелькая крыльями, куда-то улетали птицы.
— Взгляните на это огромное кладбище,— продолжил Михаил,— город мертвецов. Пиршество червей!
— Ваш юмор немного неуместен,— заметил я, не скрывая раздражения,— здесь люди обретают покой, находят последний приют, как говорил Высоцкий.
— О, не обижайтесь. Черви — это естественная наука. А правда никому никогда не нравится. Но неужели вы, Матвей, полагаете, что жизнь заканчивается здесь, на кладбище?
Он сделал ударение на букву «и».
— А как же! Хотя если принять вашу веру в реинкарнацию...
— Кто-то уверен, что душа отправляется в рай или ад, кто-то думает, что кроме костей не остаётся ничего. Но это не так. Если вы захотите узнать что-нибудь из, так называемых, тайн Вселенной, вы запросто сможете это сделать, потому что во Вселенной нет тайн! Не стоит бояться смерти. Человек больше боится физических мучений предшествующих смерти. Гибель плоти — это ещё не конец существования. Жизнь всегда продолжается, только в разных воплощениях. К сожалению, большинство людей узнают своё истинное лицо только после физической смерти.
Я ухмыльнулся.
— Каково же ваше истинное лицо? Кто вы?
— Я? Я обычный человек, часть всеобщего бытия. Но мне кажется, что наши встречи происходят не случайно.
— Что вы хотите этим сказать?
— Позвольте вашу руку...
Я покорно протянул правую руку. Он начал изучать мою ладонь. Я еле сдерживал улыбку.
— Иногда я разрешаю себе заглянуть в недалёкое будущее, насколько мне позволяют сверху.
Я совершенно не придавал значения его странным словам. Я вообще хотел уже побыстрей уйти с кладбища, но вдруг Михаил оттолкнул мою руку. Он страшно побледнел.
— Ой, ты скоро умрёшь! — как-то нелепо обронил он, впервые назвав меня на «ты».
— Что за нелепицы вы говорите!
— Вы погибните!
— Откуда вы можете это знать? Вы что — ведьмак? Что за глупости! В своём ли вы рассудке?
— Я совершенно серьёзен. Вас убьют!
— Кто же меня убьёт?
— Это буду я!
Я невольно попятился назад.
— Не бойтесь, я не хочу причинить вам вреда, я не...
— Послушай меня, ты, психопат! Оставь меня в покое! Никогда больше не подходи ко мне!
— Я хочу помочь...
— Нет, ничего не надо! Больше мы не встретимся!
Я ушёл с кладбища совершенно раздосадованный.
Больше я его не видел. По сей день, а прошло уже несколько лет. Но... он часто мне снился и в память мою врезались его слова, его суждения. Он перевернул в моей душе привычные, устоявшиеся картины мира, незыблемые, как мне казалось, ценности жизни. Он стал моим «демоном». Сам того не замечая, я стал таким же как он, я стал думать как он и действовать так же хладнокровно, как он, высмеивая всё святое, что есть на планете. Я изменился. Ничто больше не волнует меня, ни трепет девственной груди, ни христианские чувства, ни труд, ни дружба... Ничего!
Только сейчас я понял, что так удивляло меня в его глазах — это было зло, жуткое зло. Он оказался прав. Он действительно убил меня. Убил всё хорошее, возвышенное, что когда-то было во мне. Уничтожил все мои мечты и стремления к лучшему. Я увидел весь ужас царящего вокруг невежества жизни и охладел до глубины души. Мною овладела вселенская скука.
Я очень слаб; я знаю, что смерть моего тела уже совсем рядом. Возможно, она уже занесла свою косу над моей головой. Но я не боюсь. И не жалею. Разве то лицо, что я вижу в зеркале, это действительно я? Нет, это лишь оболочка, кокон, куски мяса расположенные вокруг уродливого черепа, не более. А мясо всегда портится и гниёт...
Колорит жизни отбрасывает тень обыденности. Я перерос в себе светлого, радостного человека. Я научился скрывать чёрное отчаянье под маскою спокойствия. Вся наша жизнь состоит из упущенных возможностей, складываясь в череду случайностей.
Моя глупая, фальшивая жизнь пуста и хрупка как мыльный пузырь. Моё тело слабеет, я не в силах что-либо добавить к сказанному... Сумерки. Сегодня густой туман за окном. Улицы совсем не видно. Лишь свет фонарей еле пробивается сквозь толщь белизны и серости. Тусклый свет похож на глаза призрака. Они смотрят на меня, они приближаются ко мне, они предупреждают меня о чём-то...
Февраль–июнь 2009