Летом мы с женой бываем на селе. Готовиться к поездке на родину жена начинает загодя. Тщательно собирая газетные статьи про нас, она складывает эти свидетельства своего выхода в люди в особую палехскую шкатулку. На вокзал выезжаем заранее, чтобы не торопясь походить по перрону, съесть мороженное, взгрустнуть напоследок, почувствовав себя отъезжающим.
Вокзал гудит толпой. Туда-сюда снуют швырялы и пихалы, жена так называет грузчиков и носильщиков. Интересно, что на белорусском языке, носильщик звучит, как насильник, и некоторые дамы, выбегая на перрон кричат: «Носильник, носильник!»
Кругом полным полно милиции и ОМОНа. Сначала я подумал, что вокзал снова заминирован террористами, но оказалось, что это просто внутренние войска возвращаются из командировки после саммита большой восьмёрки. Я мрачно предрекаю , что вся это рать окажется с нами в вагоне.
Жена называет меня свинцовым пессимистом, при этом утверждая, что я своими мыслями сам провоцирую неудачи. Я, честно говоря, не очень рад этому своему дару, но, действительно, стоит мне только сказать , что-либо вслух, или даже просто подумать, как всё почти тотчас сбывается.
Вот и на этот раз, стоило нам только подойти к перрону, как строй солдат двинулся прямиком в нашу сторону. Солдаты разместились в трёх первых вагонах, а командиры- в четвёртом. Оставалась ещё слабая надежда, что служивые окажутся не в нашем купе. На этот раз нам повезло. В купе оказался только один сержант-старший группы. Он почему- то был одет в полосатую морскую майку, низ затянут в камуфляж, на ногах высокие шнурованные ботинки типа «гады». Осенью он должен был демобилизоваться. Так что выглядел сержант вполне цивильно. У него был даже мобильный телефон, по которому служивый непрестанно трендел с друзьями с гражданки.
Сержант моментом освоился в купе: снял тяжёлые ОМОНовские ботинки, достал суточный паёк. Паёк состоял из тушёнки, банки перловой каши, чая , герметично запечатанных белых и чёрных сухарей, в наличии имелся даже сухой спирт для разогрева банок с тушёнкой и перловкой. Паёк был рассчитан на троих, и к нам в купе подтянулись ещё двое молодых «духов» - два солдата первого года службы. «Духи» предложили нам отведать свой паёк. Я отказался, а жена предложила солдатам махнуть весь паёк, не глядя, на бананы, апельсины, бутерброды. Она коллекционирует подобные экзотические штучки для дочкиного музея, чтобы та в свою очередь наглядно могла продемонстрировать одноклассникам, что их ожидает, если они не будут учиться. Солдаты с удовольствием налегли на фрукты и бутерброды.
В купе с нами ехала ещё одна женщина. Её сын тоже служил во внутренних войсках. Сама она ехала в город Дзержинск к мужу. Насколько мне известно, всё население этого города делится на тех, кто сидит и тех, кто охраняет. Я только не понял, принадлежал ли её муж к первым или ко вторым, а спросить было как-то неловко. Если бы он сидел, мог бы получиться неплохой сюжет в жанре Шолохова: отец сидит, сын охраняет.
Я расположился на верхней полке и притворился спящим. Жена завязала с солдатами живой разговор. С первых минут появления солдат, я почувствовал с её стороны неподдельное оживление и интерес. Она заботливо потчевала их и расспрашивала о службе и о жизни на гражданке.
Сама она объясняла свой интерес сердобольностью , а так же тем, что один из солдат похож на её племянника, которому тоже скоро предстоит служить. Но мне показалось, что её интерес к молодым людям имел в своей природе не только жалость и милосердие.
Насытившись и почувствовав рядом с собой двух привлекательных дам, солдаты принялись вовсю травить байки. Лёжа на верхней полке, я узнал много интересного. К примеру , что одного из солдат забрали в армию на следующий день после дня рождения, пока тот находился в расслабленном состоянии, а второго забрили прямо перед новогодним столом. Узнал, что служба у них, конечно, не мёд, сплошные командировки, но всё же лучше , чем зэков охранять. В Питере они должны были охранять ВиАйПи персон , прибывающих в Константиновский дворец, а вместо этого им пришлось служить сапёрами. В Константиновский парк привезли землю для выравнивания территории и в ней обнаружили мины. Я сразу вспомнил, что у нас перед домом тоже проводилось выравнивание, которое заключалось в нанесении на газоны и дорожки земляной пыли, которую сначала свозили КАМАЗами, а потом рабочие садово-паркового хозяйства разбрасывали всё это добро лопатами и ещё раз поразился нелогичному поведению властей.
Всего на саммит большой восьмёрки было откомандировано пятьдесят три тысячи милиционеров и солдат срочников. Сейчас служивые направлялись к месту основной службы во Владимирский централ, а через неделю опять командировка в Рязань на рок- фестиваль "Нашествие», а потом на "Максидром". Наверное поэтому в вагоне транслировали "Наше радио", чтобы солдаты хотя бы на слух знали вероятного противника.
Я давно заметил, чтобы выведать нужную информацию , совсем не обязательно выкручивать человеку руки, прижигать утюгом или пытать током. Достаточно накормить его, выпить с ним, а потом, как можно более непринуждённее, задать, интересующий тебя вопрос, и он сам всё расскажет.
Ночью была долгая стоянка в Москве, и я решил выйти проветриться, чтобы потом при случае сказать, что был в столице Родины проездом.
По перрону прогуливался сержант из нашего купе. Из двери рабочего тамбура на перрон высунулась фуражка с гигантским козырьком, как у латиноамериканского диктатора, за ней последовала фигура прапорщика из соседнего вагона:
- Сержант, ко мне, - голос прапора раскатисто гремел по перрону, отражаясь от бетонных стен вокзала, перекрывая репродуктор и мгновенно пригвождая сержанта к месту.
Застыв на несколько секунд, как в детской игре «Замри», сержант вдруг опрометью бросился к рабочему тамбуру и, приблизившись к прапору на достаточное расстояние, механически, как заведённый ответил:
- Слушаюсь.
- Почему у вас подчинённые оправляются где попало, на переходных площадках, а вы вместо того что бы за ними смотреть, болтаетесь по вокзалу? - гаркнул прапор.
- Никак нет, - растерялся сержант.
- Что никак нет? - свирепел прапор.
И действительно, было непонятно, что именно никак нет? То ли он не смотрит, как подчинённые оправляются в тамбуре, то ли не болтается по перрону?
- Так точно, - на всякий случай изрек сержант.
- Что так точно? – на глазах побагровел «кусок».-Девчонки-проводницы руками работают, а вы у меня будете языком во всех местах вылизывать! Здесь вам не тут! – «кусок» достиг апогея ярости и замолк.
Тут из глубин памяти к сержанту наконец вплыло нужное, волшебное слово:
- Виноват, - радостно воскликнул он, - совершенно с вами согласен.
- Виноватых бьют, - мрачно резюмировал прапор, исчезая в недрах вагона.
Я подумал, до какой же степени нужно изнасиловать человеческий мозг, чтобы привести его в подобное состояние. Всю ночь сержант курил в тамбуре.
Солдаты выгрузились во Владимире в четыре утра, и сержант впопыхах даже забыл главный солдатский инструмент - ложку, которая тут же перешла в собственность жены в качестве сувенира.
Пункт прибытия встретил нас дождём. До городка, где была родина жены, нужно ещё полчаса добираться на маршрутном такси - "ГАЗЕЛЬ". Нам повезло, пробок в направлении городка не было, и мы довольно быстро добрались до места, зато в обратном направлении была одна сплошная, непробиваемая пробка, почти как в Москве. Скорее всего, в этой пробке и застряли наши встречающие.
Городок, в который мы приехали, условно можно назвать Стеклянный. Раньше на его месте было село. В начале шестидесятых на Волге построили стекольный завод. Завод изготовлял автомобильные стёкла, для производства которых необходим был особый волжский песок. Со всей страны в городок потянулся работный люд. Мигранты строили дома и дороги. В городе появилась промышленность: завод "Металлист", завод "Теплоход", лесопилка, авторемонтный завод. Однако, в начале девяностых промышленность пришла в упадок, и город снова стал селом. Стекольный завод продолжал существовать , но при этом от него отпочковалось множество фирм и фирмочек. Стёкла здесь делали чуть ли не в каждом дворе.
За прошедший год городок совершенно не изменился. Впрочем, ямы на дорогах стали ещё больше, а людей на дороге меньше. За время продвижения от трассы до дома нам встретились только двое. Первый осведомился, как пройти на улицу наркома просвещения Луначарского, а второй - пьяненький мужичонка, который, опираясь на велосипед стоял посреди громадной лужи, попросил у меня закурить. Я протянул ему пачку сигарет, он попросил огоньку, жена отдала ему зажигалку, и мы быстро двинулись прочь, пока он ещё чего- нибудь не попросил. И точно, прикурив, мужик, не выходя из лужи, стал требовать у проходящей мимо женщины денег на опохмел души.
При подходе к отчиму дому, решили устроить сюрприз. Я одел майку с красным крестом в виде футбольного флага сборной Англии, а жена облачилась в белый плащ, очень похожий на медицинский халат.
- Жалко, что я не взяла с собой золотые туфельки со стразами, - посетовала жена.
- Да, - говорю, - жаль, здесь бы скорее золотые резиновые сапоги со стразами сгодились, тем более, что судя по цене они действительно из золота.
Мы буквально ворвались в дом и с порога хором проскандировали:
- Вас приветствуют волонтёры общественно-благотворительного фонда: "ЦРУ без границ". Прибыли к вам с гуманитарной миссией!
Отец жены Петрович подслеповат, глуховат и потому нас не сразу заметил. Открыв окно, он поприветствовал вскочившего с улицы на подоконник тощего кота слоганом из телевизионного рекламного ролика мобильной связи: "Входящие бесплатно".
Увидев нас, Петрович порывисто вскочил со старой атаманки, но тут же, теряя равновесие, опрокинулся обратно. Суетливо фиксируя ножной протез, он поднялся вновь, и, опираясь на костыль, направился к нам навстречу.
- А чего одни -то, где встречающие? – обнимая нас, спросил он.
Петрович – ветеран Великой отечественной войны, танкист, вот уже несколько лет вдовец. Почти всё время посвящает эпистолярному жанру. Пишет в инстанции письма с просьбами, жалобами, предложениями. В свободное от прожектёрской деятельности время изобретает новый тип роторно-поршневого двигателя, повышенной мощности и экономичности. В результате болезни сосудов он несколько лет назад лишился ноги и теперь всецело поглощён идеей продвижения своего изобретения.
Мы прошли в столовую и жена первым делом поинтересовалась:
- Папа, как твоё изобретение?
Петрович мгновенно осёдлывает своего механического пегаса и начинает излагать премудрости тонкого мира кинематики. Это - поэт планетарных передач и кривошипно-шатунных механизмов.
Я вынужден прервать поток его красноречия, иначе механическая поэма может длиться часами.
- А само-то изобретение как двигается? – спрашиваю.
Петрович, в силу возраста, слышит очень избирательно.
- Двигается, ещё как движется, всё крутится, вертится. Намедни вот своим ходом товарищи приезжали. Всё выспрашивали меня: «Откуда взял, да откуда взял?»
А я им: «Откудова взял- оттудова взял. Да у соседей на огороде нашёл журнал на смерть немецкого учёного-дизелиста Ванкеля. Меня прям там же в огороде и осенило. Ить всё же просто, ничего лишнего, клапана убираем, а главное особый балансировочный механизм вводим, вот и получаются минимальные потери мощности, всё уходит в радиальное усилие и нагревание корпуса и, будьте любезны, а главная формула у меня в голове. Один из них, который самый главный, он всё больше молчал и только перед уходом спросил: "А отзывы у вас имеются?» Да сколько угодно, пожалуйста, с нашим удовольствием. Показал им отзывы из нашего университета , из союза изобретателей и предпринимателей, и главное с тальятинского автомобильного завода.
- А что с завода пишут? - кричу я.
- Что пишут, что пишут, да ничего не пишут, – распаляется Петрович, - пишут, что финансирования нет, и тема закрыта.
Я подумал, что, скорее всего, приходили чекисты. Так, на всякий случай, проверить информашку, а узнав о том, что финансирование прикрыто, решили - здесь много не сорвёшь.
Чтобы хоть как-то успокоить старика говорю:
- Да у нас традиционно роторно- поршневые двигатели выпускались исключительно опытными партиями.
- А? Кому? - Петрович прикладывает ладонь к уху.
Я кричу ему в сложенную ладонь:
- Традиционно, - говорю, - двигатели эти выпускались опытными образцами.
- Как? Авиационный? Есть у меня и авиационный двигатель с бесклапанной камерой сгорания, но не всё сразу. Много сделано, а сколько ещё предстоит! Идей обилие, планов громадьё, знай работай, да не трусь.
Его опять пробило на пафос:
- От ить немец Ванкель! Думал- думал, да не додумался. Американцы, англичане головы ломали. У нас сколько институтов зубы на этом сломали. Тут ить чаяния целых поколений и народов. Так что разбудил я Русь, взвихрил, поставил на дыбы. А недели две тому направил я своё изобретение в институт федеральной собственности.
- Это что ж за институт такой? - спросила жена.
- Вероятно патентное бюро теперь так называется, - предположил я.
- Тогда при чём здесь федеральная собственность? – не поняла жена, - ведь любое изобретение должно принадлежать автору.
- А вот и не угадала, - говорю, - формально вроде ты права, а на деле ничего подобного. Они приватизировали все изобретения, и с момента вступления патента в законную силу начинают защищать авторские права, причём без согласия изобретателя, но за его же деньги. Так тебя защищают, что мало не покажется.
Петрович, не обращая внимания на наш диалог, продолжал:
- Так что тама теперь лежит, покамест проверят на неповторимость, пока то, да сё. Вот жду тепереча ответа.
К дому подкатил белоснежный "Мерседес – 250", 88 года выпуска. Две восьмёрки, как два знака бесконечности символизируют стремление к вечной эксплуатации этого непременного атрибута удавшейся жизни в российской глубинке. Здесь до сих пор существует культ этого буржуазного молоха из анекдотов девяностых годов. В его бензобаке в час порой сгорает дневной бюджет семьи.
Приехала сестричка жены с племянником. По дороге они, как мы и прогнозировали, застряли в пробке и потому не успели к поезду.
Все вместе мы уселись за стол и, плотно закусив, так что я едва вылез из-за стола, идём смотреть родные стены.