Скитания..

               
   Было уже довольно поздно.  Стемнело.  На улице  была  поздняя осень.  В сумерках  деревья  и кусты по обочинам  дорог   гляделись  сиротливо и  грустно, так как они  были без  листьев.
 
   Я  же  отчего-то  чувствовал  себя   зайцем  из  сказки,   которого  выгнала из лубяного домика лиса.
 
    Странное   чувство   в вечернее  время,  когда осень и   сумрак.  Я шёл по улице   и  мне  было куда идти.   Это была квартира,  двухкомнатная,  где-то  на окраине  города, в  тёмном обычном доме  из красного кирпича и там  кто–то жил. Я не помнил кто, но  знал, что кто-то там живёт и этот  человек  даст мне   приют на   ночь.  Даст мне кров и пищу. 
 
    Вскоре   показался этот  дом, и  по  дороге  мне   встретились мальчишки,  играющие в войну. Среди них  я  увидел высокого парня - это был мой  сын. Он  подошёл и деловито  проговорил, что  наигрался  и ему  пора  домой. Я  спросил - есть ли у  него  ключ  от квартиры?  Он порывшись в карманах,  ответил, что ключ он  не может найти, что вероятно, он  его  оставил где-то дома.

     Я   промолчал.  Что толку  читать нотации  парню, если  это безалаберное   отношение  к вещам  у него в крови.  Мы вошли в подъезд и подошли к  двери обитой    листовым железом.  Я  потянул  за  ручку  двери она  медленно поддалась и  открылась.   Мы вошли в тёмный   коридор, света не было.  И вообще,   было ощущение,  что  свет  здесь  никогда не  зажигался.

    Свет  здесь  совершенно  не был  нужен.  Мы  прошли по коридору в  комнату  сына. Там  был более- менее  обжитый   вид, в  огромной  просторной   комнате  стояла кровать, стоял стол со стулом.  И  вообще, в этой комнате   было  пусто.   В этой комнате было очень  много  пространства, и его  было даже чересчур. 

    Откуда-то  появилось знание, информация,  что эта квартира  матери,  что недавно  она  продала  свою  квартиру  и   купила  вот  эту  двухкомнатную, и только–только переехала в неё.   Возможно, поэтому  в ней было мало вещей.  Было в квартире  чисто, просторно  и сумрачно. Я  знал, что моя  мать  живёт  в другой комнате, и что мне надо бы зайти к ней  и  поприветствовать её.  Как  никак   сын пришёл в гости и может быть,  она  будет рада  приходу своего блудного сына.
 
    Я  направился  к ней  и на выходе из комнаты,  в  коридоре  встретился с нею лицом к лицу.  Мама   моя  была  с  охапкой  дров в  руках.  Она   прошла к печи  и бросила с грохотом   их  на пол. Отчего-то в   благоустроенном  доме  оказалась  печь   и  железный  лист  на полу оказался  под дровами.   Мать была,  как   обычно,  ворчливой  пожилой  женщиной,  в старенькой  деревенской телогрейке, привыкшей  укорять и сетовать.
 
    К  моему  удивлению  она  лишь промолвила, что ей  опять придётся  искать,  шататься  по свету  в поисках пристанища, в поисках крова.  И  мне стало понятно, что эта квартира  с двумя  огромными   комнатами  как  бы  дарится  мне, а вот она, в поисках покоя  и  благополучия  отправится   далее, так  как мир  большой,  и ей  не привыкать  обживать  квартиры, дома  для  своих близких, для своих  родных детей.

    Мы  с сыном  почувствовали   укор, свою  неприспособленность, незащищённость  перед этим  суровым миром,   что притаился  за окном, как дикий  хищник.  Мать у меня  была сильным человеком. Она не привыкла спрашивать  ни у кого совета и поступала именно так, как нужно было ей.  Вот и в  этот раз она  бросила  дрова и проронила тяжкие слова, что ей  вновь нужно куда–то идти, и  что  это  отчасти,  по нашей вине…
 
    Я  же, вновь как когда-то,  почувствовал себя виноватым, промолчал и….  проснулся.  Сон мой  на этом  закончился.  На  душе  остался  осадок великой вины. Вины  от того,  что я  получился  именно таким, какой я  есть, что я   живу  без своего  крова, неприкаянным отроком, что нет  у  меня  своего  очага, своей  кровати, где бы можно было приткнуться  на ночь  для отдыха.
 
    Я  был  как  клубок колючего  кустарника  под названием «перекати-поле». И  осенний  ветер неторопливо нещадно  гнал его по пыльной дороге, по полям,  по оврагам.  Но  странное  дело,  к этому  факту  я  относился   совершенно спокойно и  не делал из этого  трагедии.

    Только  моя  мать, видимо  не могла смириться  с этим фактом, и по-прежнему  ворчит, воспитывает меня,  по привычке  укоряя  меня словами словно пощечинами,  укоряя  меня с  того света. Возможно, она по–прежнему, там,  в загробном мире,  переживает за меня,  по своему,  по-матерински,  любя  меня, и изредка приходит в мои сны, чтобы  лишний раз напомнить, предостеречь меня...