Интонации - 2. Старушек не проведёшь

Станислав Бук
Интонации.

2. Старушек не проведёшь.

Один будильник, второй, третий.
До чего же кстати!
Как удачно сложилось, что с вечера их не сбросил, как обычно делал перед выходными днями.
Вот бы только не потерять эту находку, этот алгоритм, этот ключ к той лаборатории в моем подсознании (или не в моем, а еще где-то?). Или к одной из них? Похоже, вернее – второе. Их, таких лабораторий, несколько. Или, может быть, бесчисленное множество. И они конкурируют, вытесняя друг друга. И есть среди них незаконные, которые умудряются на время захватить мое сознание, заставляют меня играть в гадких спектаклях на чудовищных, грязных сценах, поступать против моих желаний и моей натуры. О секс-оргиях и вспоминать не хочется, как будто там вообще был не я. Но такие спектакли прерываются, прекращаются, вытесняются другими, более для меня приятными.

Прошел уже месяц с тех пор, как хозяин фирмы, которого грузчики-албанцы величают «мистер-сеньор» Петани, отправил меня с мелким поручением сразу в два места. Автострада от Porta Soprano  до Porta Pila  имела мало съездов.  Несмотря на всю их продуманность, сама автострада была своеобразной ловушкой. Оказавшись на ней, уже никуда не денешься и, несмотря на плотный поток машин и скоростной режим, там оказываешься в  безвыходном положении, если кому-то вздумается взять тебя живьем. Так же неуютно и в фуникулерах, или лифтах. Но единый билет на все виды городского транспорта позволял при необходимости быстро уйти от слежки, поднявшись на холм одним из фуникулеров. Если войти в фуникулер неожиданно, то получишь добрый десяток минут форы, что позволит затеряться в толпе на лестницах.
Больше по привычке, чем по необходимости, я немного потерял времени в общественном транспорте и вышел из метро на Dregnole. Там сел в запасную машину. В портах, кроме поручения официального шефа, у меня были и другие дела. И все-таки, на набережной меня обогнала машина шефа. Мы оба вышли.
У шефа в ушах  вставлены микронаушники и, пока мы шли, он пританцовывал в такт какой-то мелодии. На via Garibaldi  мы заняли столик в небольшой закусочной лигурийской кухни. Здесь мы тихо беседовали на лигурийском наречии. Впрочем, это была не беседа. Шеф, продолжая дирижировать неизвестной мелодии одной рукой, улыбаясь, другой рукой протянул мне второй наушник. Чтобы хватило шнурочка к наушнику, мне пришлось придвинуться к нему ближе, прихватив легкое плетеное креслице.
Но в наушнике звучала не музыка. Я услышал свой голос.

Как эта игра называется, когда из маленьких фрагментов складывается картина? Патлы? Да… пазлы. Но здесь сцены и декорации – какие-то объемные, многоэтажные пазлы. Лабиринты. Хотя нет. Ведь я могу из фрагментов пейзажей нарисовать карту, и не одну. Только почему каждый раз, когда я иду назад, выхожу в ту же дверь, в которую только что вошел, или, пытаясь вернуться на ту улицу, или ту тропинку, с которой только что ушел, я попадаю в новое место, и оказываюсь совсем не там, куда хотел прийти? Теперь, став взрослым, и кое-чему подучившись в разных институтах, я понимаю, что это многомерный мир. Вернее – миры. У меня есть в памяти по крайней мере три-четыре «топографические карты», хранящиеся, как фрагменты пазлов.
Вот так можно нашим трехмерным сознанием хоть отдаленно представить tesseract, еще называемый «гиперкуб»; я знаю, что его «противоположные» грани  могут иметь общие ребра, «внешние» грани каким-то чудовищным образом оказываются внутри гиперкуба, и тогда это никакой не куб; словом, не могу представить это своим трехмерным образным мышлением. Знание есть, а представления нет. А вот во сне я не удивляюсь, я принимаю такое состояние окружающего меня мира как должное, обыденное, настолько понятное, что невозможность вернуться в исходную точку вызывает раздражение, огорчение, желание преодолеть немыслимую ситуацию, но никак не недоумение.

Шеф достал сигарету, разломал на три части, высыпал табак в ладонь, понюхал. Произнес:
- Помогает бросить курить.
Но это был знак. И пароль произнесен. Вот оно что! А я-то думал, что кроме меня здесь… Удивить меня трудно, хотя заподозрить именно его я не мог никак. И расшифровка его именно сейчас ничем не обоснована. Разве что… отзыв? Отозвать меня, когда дело только-только наладилось, да и не вполне. Но обмен паролями не окончен. Они там помешались на шпионских играх. Я ответил:
- Не курят дельфины.
Он добавил:
- И орлы.
Теперь все.
Нет, не все. Вот и объяснение. Он сразу приступил к делу:
- Подрабатываешь?
Так. Я уже двойной агент. Потому что объяснить этим заигравшимся шефам, что декламация среди ночи в пустой комнате на немецком языке баллады  «Der Waltzar» никакого отношения к разведке не имеет, - напрасное занятие. Даже если бы я и мог объяснить истинную причину такого действа. Ну да ладно, как-нибудь обойдется.
А вот если прикажут больше не возвращаться в ту «свою» комнату, я буду огорчен. Сам не знаю, не могу себе точно объяснить, почему мне этого именно сейчас так не хочется.
Нет, слава богу, до такого маразма они не дошли.

Вот и все. Я законсервирован. Хожу на работу в ту же фирму, и только.
По крайней мере теперь у меня, у «консервы» нет ни необходимости, ни возможности испрашивать у начальства разрешения на тот или иной поступок. Нет худа без добра.
У меня появилась масса свободного времени. Заладил в кино. Посещаю стадион Луиджи Феррарио и даже стал приверженцем Сампдории. Посещаю ночные подвальчики, где пью со старушками кьянти ризерва и шлифую свой лигурийский. Вот уж кого не проведешь, так этих старушек. Одна из них как-то прошептала другой:
- Серб, или русский…
 А еще анализирую свои сны. Вот где шифр, достойный упорного исследователя.
Да, начал  раздумывать – не познакомиться ли с соседкой?