А на том берегу Сгинь-реки хорошо. Тихо так…
Безмолвствует вековой благодатью великан сосновый бор. Высокая вешняя вода идёт льдинами с вмёрзшими ветками, крутит корягу, ворочает топляк. Роет размокшую землю дикий кабан; рыщет серый волче, месит лапой суглинок, злится с голодухи, скулит и досадливо лущит горькую кору – не добыть русака. Выходит красавец лось, фыркает, чу – замер; двинулся далее. Оттаивает, исходит смоляным духом палая хвоя. Блестит роса и молодой янтарь; трепетная паутинка баюкает своего крошечного хозяина; взявшись за руки, невысокие – по пояс – ёлочки, опрятные юные скромницы, вершат вечернее таинство. В лощинах доходит снег, угрюмо молчит, хоронится, неопрятный.
Мелькает огонёк – вот она, самая высокая сосна, и под нею – ламбушка о три комнаты, и в первой – двое.
Она: рассеянно покачивая ногой в такт мрачному речитативу Ника Кейва, выделывает мягкую игрушку, и думает – поставить «Romantic Collection» или уж обойтись.
Он: рисует очередную книжку – про лягушку-путешественницу; его имя – Даня Тайн.
– Мамочка?..
– Да, любимый.
– А что такое «палыня»?
– Как-как?
– «Па-лы-ня». Это в «Сеей шейке» было. «Палыня становилась всё уже и уже».
– А, полынья? Это когда озеро замерзает, и только в серединке не замёрзло, вот это и называется – полынья. Незамёрзшая дырка. Как прорубь. Помнишь, как волк хвостом рыбу ловил…
– Понял, понял. Стоп! Не говойи больше. Делай свою мышку.
О чём-то своём постукивают ходики с Коньком-Горбунком.
– Даня, тебе не холодно? Может, шерстяные носочки наденем всё-таки?
– Мамочка – не – ме – шай.
– Только сопли прошли…
– Нет, нет.
– Ноги-то – холоднющие! – а он головой мотает… мотушка…
– Ыхы! Мотушка! Смешно!
Она решает-таки поставить диск и выходит вымыть руки. Даня Тайн вскидывается вослед.
– Мамочка, а что есть поку-у-ушать?
– Рис есть. Макарончики – хочешь, с сыром сделаю? Овсяные печенки. Бананчик последний. Хочешь бананчик?
– А моёженого нету?
– Нету, Дань.
– А что ещё есть?
– Ох… лавашик есть.
– Лавашик!
– Сейчас принесу. Сок налить?
– Ка-а-анечно! Песиковый?
– Нету персикового, яблочный.
– Ннннну давай.
«Scorpions» затягивают «Ветер перемен»; над свечками вьётся пламя, один огарок коптит.
– Мамочка, а у меня стъяшное лицо?
– У тебя очень милое личико, самое красивое в мире.
– А так, смотйи – ГХЫЫЫЫЫЫ!
– Так – тоже.
– А у кабасоса в «Сталкеле» – стъяшное-пьестъяшное.
– У кровососа в «Сталкере»?..
– Да, мне папа кайтинку показывал. Ой, въю – не кайтинку, а коёбочку от «Сталкела»!
– Ясно.
– Мамочка, а у меня высокий голос?
– У тебя пока детский голосок.
– Ну, высокий?
– Да.
– Как у Витаса?
– Как у Витаса.
Лягушка в утином экипаже взмывает в небо. «Скорпионы» на свой лад желают ей счастливого пути.
– Мамочка, а что такое «дефеные йоботы»?
– Не знаю, Дань, а это где было?
– Ну, в «Валли»! Когда Валли с Евой и ястением убегали от охъянников! «Остоёжно дефеные йоботы. Остоёжно дефеные йоботы».
– Наверное – дефектные роботы?
– Да, да!
– Значит, сломанные… неправильно работают. Испортилась программа, прям как недавно на нашем ноутбуке. Помнишь, Ева сказала – «программа»…
– … а потом – «секйетно», а потом – а-а-а!!! буффф!!! – и взойвала коябль. Стайий и йжавый.
– Да?..
– Ыхы. А потом её Валли спас и пйигласил к себе в дом. И там пел негый, слепой.
– Негр слепой? Луис Армстронг, наверное.
– Да, мне папа ясказывал.
– Понятно.
Книжка близится к концу – квакушка уже сорвалась со своего прутика и теперь импровизирует, обживая новое неведомое болото. Скоро мама под диктовку надпишет каждую страничку и скрепит тремя большими скрепками. Можно будет начинать новую книжку.
– Ой, какая мышка! Можно, я сам ей глазки найисую?
– Можно, вот этой кисточкой. Вот так, смотри – оп! оп! Понял?
– Ыхы. Оп, оп! Ой… пъясти, пожалуйста, я нечаянно…
Спустя шестнадцать безобразных слов, двадцать взмахов мокрой тряпкой и десять тысяч детских слезинок статус-кво восстановлен – ноутбук спасён, стол сух, выброшенная было в сердцах чашечка с отколовшейся ручкой вынута из помойного ведра и заново наполнена вкусным яблочным соком.
Даня Тайн сползает с маминых колен и притуляется на своём стульчике.
– Ко-о-о… не-е-ец… Конец! Мамочка?..
– Что, Данилушкин?
– А ты напишешь мою книжку про лягушку-путешественницу?
– Напишу, только попозже, ладно? Доделаю мышку и сразу напишу, можно?
– Конечно, можно, почему нельзя. Поставь мне «Смешаиков», а? А? А?
Тяжкий вздох. Мышиные запчасти зажаты в кулак, другая рука выуживает цветастую коробочку с мультиком. «Скорпов» обрывают на полуслове…
– … Насмотрелся?
– Пъёсто остановил. Чего есть поку-у-ушать?
– Я тебе говорила уже – есть макароны, есть рис. Есть сыр. Сделать бутерброды с сыром?
– Уя! Уя! Бутебоды с сыем! Хочу! Хочу!
Мышка глядит голубыми глазами – один немного выше другого – и слегка поводит единственным круглым ухом. Пробует шевелить лапой, но возвращается мама с тарелочкой бутербродов. М-м-м! Расплавленный сыр! Мышка мысленно закатывает глаза и облизывается.
– Давай сюда поставим, а то опять весь ноутбук в крошках будет. Нормально? Удобно?
– Спаси-и-ибо! Ты настоящий повай!
– На здоровье, любимый. Пускай остынут. Горячие.
– Всё, всё. Иди делай мышку. Не мешай смотъеть.
– Сок надо?
– Кефий. Молоко. Нет, кефий.
– Я на кухне буду, Дань.
– Нет, останься со мной! Ну, пожа-а-алуйста!
– Данилка… мне за твоим столиком неудобно, он мне слишком маленький. Я за кухонным посижу, хорошо?
– Ну, хоёшо, хоёшо! Ещё кефийа.
Древний двухкассетный «Sharp» вполголоса наигрывает этническую музыку солнца. Кухонка маленькая, окнами на закат. На потолке длинная тень – косое перекрестье оконной рамы. Кончается август.
– Мамочка?..
– Да, Данилушкин.
– А ты всё знаешь?
– Нет. Всё знать невозможно, это слишком много.
– А папа – всё знает.
Мышка обзаводится последней лапой и чинно усаживается на кукольный стульчик. Теперь самое важное – хвост!
– Мы когда гуляли вчея по лесу, папа мне ясказывал пъё космос, какие там планеты, пъё ястения на Луне.
– Растения на Луне?..
– Они – ну как тебе объяснить – такие ковйики и ползают, когда солнышко светит.
– А! Перемещаются за солнечным светом, да?
– Ыхы. А чойная дыя всё засасывает как наш пылесос, но мы не умъём, а будем жить в чойной дые. И ещё мы зашли в унивеймаг – там такой огъёмный телескоп!
– Правда, что ли…
– Но он, мамочка, очень доёгой – целую зайплату стоит.
– Хочешь телескоп?..
– Ну… нет. Кита.
– Кита? Которого в «Маленьком гении» видели?
– Да…
– А тиранозавра уже не хочешь?
– Ну… у меня уже есть маленький тиянозавый. У меня же много дино есть! Знаешь, как по-гъечески будет «большой»?
– Как, любимый?
– «Дино»! А «завый» – это ящейица. Большая Ящейица.
– Ясно. Вон сколько у тебя динозавров…
– Ну, они же мне яньше нъявились!
– А теперь?
– И тепей нъявятся.
– Но всё равно хочешь – кита?
– Ну, я буду с ним игъять, купаться… он же самый большой, и он млекопитающее, а не йиба.
– Ясно. Ой-ё-ёй, не трогай! Данилушка, не готово ещё! Оторвал… блин, ну вот что, а?!
– Пъясти, пожалуйста…
– Что «прости»?!! Что «прости»?!! Я же тебя просила – зачем ты полез?!!
– Я нечаянно…
– Когда ты играешь… вообще, слезь с меня!.. когда ты играешь – я твои вещи трогаю?! Зачем мою мышку трогаешь?!
– Не знаю…
– Зачем тогда просил?!! Если всё равно сделать ничего не даёшь – «мамочка, дай то», «мамочка, дай это»!!!
Мышка швырнута в угол, тюбик с клеем опрокинут прямо на кукольный стульчик. Даня Тайн очень хочет его поправить, и он даже обхватывает левой рукой правую, чтобы не потянуться к тюбику. Клей медленно вытекает.
– Достало. Посмотрел «Смешариков»? Всё.
– Хоёшо…
Мультик уступает место титрам первого попавшегося фильма. «Окно в Париж».
– Даня, не лезь на меня.
– Я тебя люблю-у-у!..
– Я тебя очень прошу дай мне посидеть спокойно хотя бы пять минут что ты меня всё время канаешь! Блин!!! Да что за такое-то, а!!!
– М-м-мамочка!.. не говойи плохие слова…
Фильм поставлен на паузу.
– Ну иди сюда. Я тоже тебя люблю, но так же невозможно, Дань.
– Мамочка-а-а… зачем ты югаешься-а-а…
– Прости, прости, прости.
– Ты больше… не будешь?..
– Нет, любимый.
– Я тебя люблю…
– А я – тебя. Радость моя… солнышко моё… котёнок…
– Я – яптой!
– Не надо нам раптора.
– Гххххх!
– Вот как, оказывается, да… Ты же мой защитник?
– Конечно! Как Тиминатой! У меня есть настоящий меч, мы с папой купили в унивеймаге.
– Ясно. «Смешариков»… поставить?
– Не-а. Давай этот фильм посмотйим, а? Ну, пожа-а-алуйста!
– Давай. Сейчас только мышку принесу и кофе налью – подождёшь?
– Конечно!
Двухкассетник втихомолку доиграл этнику и выключился. Кукольный стульчик намок остатками клея и тихо погиб. Спасённая мышка обиженно сопит и упорно отводит взгляд.
– Даня! Вот только не ёрзай, ладно?
«Да уберите вы свои поганые рожи!» – звучит в фильме, и Даня Тайн закатывается – поганые рожи!
– Да-а-ань… слезь-ка на минутку, сейчас в туалет схожу быстренько… а ты – не хочешь?
– Ы-ы.
– Я быстро!
Конечно, быстро не получается.
– … забойчик с лошадкой… козёл, котойий у меня погызанный…
– А, «Шлейховский» каталог… а почему козёл погрызанный? Яша, что ли, погрыз?
– Да.
– Опять на полу оставил?
– Да.
Тяжкий вздох.
– Пустишь меня?
– … зебъя… лошадки две… большой кит – такого мне купишь… шимпанзе… Бак, как в «Ледниковом пейиуде тйи»… носоёг… чейепаха погызанная… дино… ещё дино…
– Данька, пусти меня, пожалуйста.
– … а это кто такой?
– Это… лобстер!
– А кто такой лобстей?
– Такой рак большой. Вот такой.
– Ух ты! А малобстей?
– Не знаю такого, подвинься, Дань.
– Это – маленький лобстей. Малобстей. Понятно?
– Понятно. Смотрим фильм?
– … касатка… слон, котойий ничего не забывает… зебъя… лиса патйикеевна…
– … и папа у неё – Патрик… смотрим, говорю, фильм? А, мотушка?
– Ыыыыы! Патйик! Смешно!
– Даня…
– Всё, всё. Смотйи, смотйи.
– Ты куда?
– Найисую… угадай кого?
– Не знаю… раптора?
– На счёт «тйи» – яз, два, тйи – ТИ-И-И-И-И… ЯНОЗАВЪЯ!!!
– Ладно.
Прежде, чем «Окно в Париж» постигает участь «Scorpions», мышка таки обретает многострадальный хвост.
– Мамочка?..
– Смотри, какая мышка получается!
– Мамочка?
– Осталось покрасить – и всё!
– Мамочка!
– Что, любимый?
– Поигъяем в тйек?
– В трек? Давай завтра…
– Ну, мамочка, ну, пожалуйста!
– Даня, сейчас поздновато уже, а его раскладывать долго. Только соберём – и уже спать.
– Хоёшо, хоёшо! Не хочешь – не надо!
– Я хочу. Только поздно – видишь, темнеет?
– Тогда – в домик?
Мышка испытующе глядит прямо в глаза.
– В домик… давай я мышку быстренько покрашу – это правда быстро! – и поиграем в домик?
– Мышка-мышка! Мышка-мышка! Скоя ты доделаешь свою кйивую мышку?!
– Скоро. Не кричи, пожалуйста.
– Мы никогда не поигъяем в домик.
– Поиграем.
– Нет!
– Поиграем. Или – хочешь? – книжечку почитаем?
– Нет! Ничего я не хочу! Пойдём уже спать!
– Малыш, ну, не ругайся…
– Ыыыыы…
Всю ночь напролёт игрушка смотрит, как качается за окном самая высокая сосна, да слушает, как причитает у реки волк, и всё думает, что ежели и не покрасят – так и Бог с ним.
Жёлтый – тоже очень даже ничего.