« Случайный Прохожий »
Ох…вчера выдался нелёгкий денёк. Странно, но спустя привычные, суетные (или как я раньше говорил: «назойливые, словно жужжание навозных мошек ») сутки моя память всё никак не могла освободиться от того мерзкого образа человеческой маски лица, что встретил я на трамвайной остановке близ Лефортовского парка. Ещё тогда, в тот роковой момент, неизвестный прохожий представился мне каким-то огражденным от окружающего мира индивидом, похожим на изгнанника, много лет скитавшегося в каменной пустыни, без цели и маршрута. В эту же секунду мне подумалось, что лучше бы он оказался в действительной Сахаре, там хотя бы нет искушений. Она просто изматывает тебя на пару с солнцем и убивает, а эта каменная, городская пустыш коварна: здесь в изобилии еды, драгоценностей, воды, женщин, но это всё под запретом. Механизм разума ломается, и человек деградирует до животного. Тяжко живётся лисе на привези, когда перед её носом прыгает откормленный беляк.
Потому этот дикий образ был болезнен для моей слабой психики и ещё не до конца сформировавшегося характера настоящего мужчины. Ну всё…хватит! Хватит трепать языком и выписывать им непонятные зигзагообразные движения в полости рта, жалуясь и причитая, на мою и без того крепостную жизнь.
Стоит всё - таки подойти с верой к этому беспределу мыслей, так сильно беспокоящему мой творческий разум.
Молитва – вот что спасает наши души, изгоняя лукавые плотские мысли! (минута молчания)
Встав с кровати, я подошёл к окну, открытому вовнутрь Столицы…
Погода на улице стояла прелестная и тем она отлично гармонировала с моим собственным внутренним миром, где без хирургических средств и специально подготовленного склада ума
разобраться даже в самой мелочи считалось невозможным. Небо переливалось перламутром, пёстрые птицы рассекали молочные облака, а набухшие до предела почки деревьев,
казалось, сейчас взорвутся…Бабах! Бах! Ах!....весенний фейерверк!
О, дыхание Божественной силы побуждало всё вокруг к жизни, радости, смеху и любви!
Небольшая уютная комнатка, которая очень дорога моему моногамному сердцу, была наполнена слегка морозным воздухом только, что вернувшегося с северных краев и ещё не успевшего
согреться в невыносимой засухе московских проспектов.
Проживая в ней недолгое время, всё же каждый сантиметр я изучил с преогромным желанием и равномерным стремлением – стенка восточной стороны комнаты не имела обоев, а была украшена тонкими и толстыми трещинами, переплетающимися между собой в одну паутину; на ровном потолке, вместо красивого абажура 19 века (что обычно ожидает узреть читатель в таких досталинских хоромах) шаталась маятником одинокая лампочка; в левом углу комнаты, покосившись в сторону восхода солнца, встал шкаф - ветеран; на узком подоконнике, невольно подслушивая засаленные сплетни хозяйки этой двухкомнатной обители, высыхал мой любимый папоротник и, казалось, что даже живая вода не вернёт его к росту и цветению; в глубине комнаты возвышалось солидное коричневое кресло (там я обычно читаю классические произведения с чашечкой чёрного индийского чая); пол был покрыт паркетом, который с годами стал шершаво - грубым и при первой же возможности втыкал мне в пятки деревянные иголки; блестящий журнальный стол с большим разнообразием книг да рабочих тетрадей, и собственно говоря, мой широкий диван – авианосец, на котором я ухожу в сонное плавание каждую Божью ночь.
- Предобрейшее утречко, Людмила Аркадьевна!
- Угум-с…
- Не правда ли сегодня самый прекрасный весенний день?
- Он самый…(сухо кашляя)
- А я сейчас еду в Ленинскую библиотеку. Нужно найти материал для будущей статьи, может на обратном пути купить что-нибудь из продуктов, благо деньги водятся???..
- Брось!
Не удивительно, что эта дама была такой не разговорчивой: Вторая Мировая война, Великая Отечественная, потеря мужа – танкиста и двоих деток.
От того и каждый день ей казался новой борьбой за власть и жизнь, где лишнее сказанное слово пахло Сибирью.
Но я уж очень полюбил её, за материнскую любовь и трепетное волнение о моей жизни. Она не показывала это внешне, но зато каждодневные её записочки, встречающиеся
то на кухонном столе, то на холодильнике, то тумбочке в коридоре и ещё где только можно, а так же вкусные завтраки, обеды и ужины, почему-то всегда горячие (будто мой распорядок дня был известен не только мне) говорили о заботе и нарастающей любви этой милой старушки.
- Матушка, хорошего дня! Я отчаливаю, к вечеру буду!
- С Богом, сынок!
Крутая лестница и детские прыжки через ступеньки разжигали во мне атмосферу беззаботной юности и тёплых воспоминаний о родном. Выбежав на улицу и заполнив свои лёгкие весенним воздухом, я почувствовал головокружение. Меня повело направо, затем налево…развернуло, рывок назад…споткнулся о бордюр, подпрыгнул, встал ровно, стою – всё это мне показалось прохождением профотбора в школу космонавтики. Некоторое время спустя, когда мой вестибулярный аппарат пришёл в норму, (уж больно сильно он пострадал от такого неожиданного потрясения) я снова зашагал по бархатному асфальту, рассматривая, как картины Дали, витрины дорогих магазинов.
Редкая, почти незаметная, улыбка прохожих, недовольное фырканье и громкое чихание автомобилей различного достоинства, прыжки солнечного зайчика по металлическим карнизам,
незримая вуаль дорожной пыли (чьё присутствие в Москве было естественным из-за такого количества населения), а так же звонкая ругань воробья с голубем сопровождали меня всю дорогу до остановки, делая городской поход оживлённым.
- Время на часах 15: 32, отлично! Целых 5 минут осталось ждать трамвай…тьфу! Всего-то!...Это уж лучше, чем испытывать своё здоровье на пятнадцати километровую дистанцию.
Спустя десять минут смирение перерастало в нетерпение и нарастающее волнение: правый глаз подёргивался, поры в большем изобилии выпускали жирный пот, щеки раскраснелись. Будто что-то внутри меня чувствовало приближение катастрофы. Какая-то незримая сила заставила развернуться меня на 180 градусов, в нос ударил смрад. Долго я не гадал, все органы, и системы моего организма узнали, до боли волнующие, черты.
И вот опять! С той же походкой, по той же траектории, что и вчера, идёт ко мне этот чудак сложного, пятиэтажного, характера: тело изогнуто знаком вопроса, плечи тонкие, как у Кащея, потому каждая прохожая собака норовит ухватить за его лакомые косточки ( первого, кстати, сорта), на шее огромной волосатой мухой наросло родимое пятно, кожа мутно – чешуйчатого цвета, как у вяленой воблы за 13 рублей 62 копейки, скользкая, слоится, а порой и вовсе отлетает непрозрачными солёными лепестками, что аж воздух становится с ядовито – рыбным привкусом, глаза зелёные с отливом павлиний радуги цветов и еле заметной кошачьей печалью, руки мохнатые, тяжелые с чёрной густой шерстью, блестящий коричневый плащ, скрывающий впалую и совсем не мужскую грудь, с выпуклой прямоугольной наклейкой, в которой ясно переливалась янтарём странная надпись « Men’s » …эх! Мне никогда не забыть этого Случайного Прохожего!
КОНЕЦ