Глава 7
- Скоро этот город? – испустил стон Алексей.
- Кажется, я уже вижу штандарт с быком, - ответил, прищурившись, глазастый монах. – Скоро прибудем.
Ишь ты – скоро, он сказал. Юлий дышит полной грудью, стараясь урезонить волну за волной наступающие приступы раздражения. Красивое лицо, пусть незримо, пусть на какую-то долю секунды, пока воля не восстает над чувствами, искажается, мускулы дергаются. Как же хочется, вот прямо сейчас, взять и плюнуть на все и вся. Развернуться и шпоры в бока, да до упора, а там, пусть трава не расти…Так, стоп. Приходиться повторить успокаивающею дыхательную процедуру. Спокойствие, Юлий, только спокойствие.
Да какое там спокойствие! Барон срывается на звериный рык, обнажив крепко сжатые зубы. Надоело! Где романтика? Где мечты о приключениях? Как же сладостно было сидеть, закрыв глаза, пускать колечки, покуривая трубку и просматривать одну картинку за другой. Вот мы мчимся на конях, сквозь бурю, плащи эффектно развиваются за спиной, а тут еще бац, эко мы круто через поваленное дерево перемахнули. Бред от начало до конца. Надоело каждый день милю за милей отмахивать, задница скоро в кровавое месиво превратиться. Мозоли спать не дают. Надоело нюхать сырость гостиниц. Надоело…Вдох. Выдох. Вот так-то лучше. Нервы в коробочку и вперед.
- Нечего жаловаться, - бурчит Юлий в сторону Алексия. – Это все твоя кляча виновата. Плетемся как черепахи, какой тут скоро, - пылающий взгляд в сторону монаха, тот лишь руками разводит. – Прибить бы эту тварь, чтоб не мучилась, и ей легче станет и нам хорошо.
- Ты этого буку не слушай, - с жалостным лицом Алексий гладит гриву хромающего животного, - это он не серьезно. Феофилакт, ну что с ней, а?
Монах, заохав, встает с седла, вызвав очередной взрыв пародирования раздраженного волка от барона.
- Одну минутку, - бывший егерь поднимает копыто лошади. – Ну вот, я так и думал. Камни.
- Что? – взгляд Алексия от ужаса мечется. – И что дальше? Что делать?
- Я уже предлагал, - Юлий торжествует.
- Хватит вам обоим, - Феофилакт, неуклюже карабкаясь обратно в седло из-за сутаны, принимает образ папаши, урезонивающего разошедшихся детей. – Ничего страшного не произойдет. Не смертельно, хоть и больно. Доедем и отведем к конюху.
Прокомментировав, как долго будет длиться поездка, обиженный на весь мир, Юлий направляет коня вперед, а сердобольный Алексий, услышав про «больно» спешивается и ведет лошадку за узды.
- Догоняйте! – Юлий на секунду оборачивается и ведет коня, несколько опережая друзей.
«И с чего я взъелся? Придумал тоже, на твари бессловесной злость срывать. А ей с камнями в копыте, наверное, действительно больно. Видимо, все дело в погоде».
Придуманное оправдание успокаивает сознание. Впрочем, погодные перепады действительно могут свести с ума. Совсем недавно невозможно было разобрать: лето на календарях, а на улице еще немного и снег начнет валить. Впору было запасаться дровами и доставать из долгих ящиков недавно упакованные меха. Сейчас лето полным ходом, солнце так ярко светит, что Юлий не поднимает глаз из-под шляпы с широченными полями.
- Мельница, - без особого интереса констатирует Алексей.
- Была когда то, - поправляет выпускник академии.
Путники, сами не зная почему, останавливаются у каменного строения. Приподнявшись на стремени, Феофилакт заглядывает через выбитое, с выкорчеванной напрочь рамой окно. Внутри ни души. Вовсю царит пыль и паутина, мебель разбросана по всему помещению. Хаос и запустение.
- Разбойники? – Алексий оглядывается и явно побаивается.
- Нет, - оценивает монах обстановку, - думаю, мародеры побывали здесь после ухода крестьян.
Юлий пытается охватить взглядом округу, являющею путникам лишь малую часть общего запустения. Дорога в этих кроях одинока и ей не в привычку стук копыт и смех спешащих по делам людей. Лишь ветер напевает ей мелодии.
Грустно все это. Истошно лают собаки, дома брошены, хотя пшеница то засеяна, пусть заросли поля на половину плевелами, но весной то тут наверняка жизнь бурлила. И так повсюду. Брошенные деревни язвами разбросаны по всей провинции. Вчера путники проезжают по густонаселенной местности, едва не драки устраивая за место в конюшне или постоялом дворе, переночевали, а к утру, пройдя через границу, пустота. Немногочисленные замурзанные крестьяне, что копошатся в земле от зари до зари, неразговорчивы. И ни одного доброго взгляда за все путешествие.
- А ведь такое село должно было быть кормильцем города, - почти шепотом говорит Алексий. – Богатые люди были, живущие тут. Что заставило их бежать?
- Я не знаю, - Юлий отвечает, пусть вопрос был послан в пустоту. – Поехали, это место меня угнетает.
Трое путников трогаются с места, но долго еще юноша оборачивается, не в силах оторвать взгляд от покинутых и осиротевших домов.
Неспешная прогулка по миловидным просторам империи доводит-таки до стен города. По крайней мере, достаточно близко, что бы округа попала во власть стука молотков и кирок о камень. Многие участки укреплений покрыты лесами; заляпанные известью и каменным крошевом, люди по деловитому копошатся, ремонтируя обвалившиеся частично башни, укрепляя бойницы, устанавливая деревянный бруствер.
- Дела, однако! – изрек Алексий, скривившись.
Скрытый за стеной, центр провинции не может сказать о размерах. Вот только Юлий, при слове город, обычно понимает раскинувшеюся громадину, где постройки выходят далеко за пределы крепостных бастионов.
«Крепкой руки у них, что ли нет?», - мрачно думает юноша.
Путешественников встречают узкие врата. Хотя, наверное, врата слово громкое – скорее уж крысиная нора. В этот лаз одному фургону, запряженному волом, протиснутся, составит вселенскую катастрофу.
- Совсем дурилы местные? - Алексий указывает на ворота. – А если караван торговый? Какой уважающий себя купец станет лезть в такую нору.
- Верно сказал, - у Феофилакта как всегда собственное мнение на вещи. – А теперь представь, как сюда будит протискиваться не честный торговец, а вооруженный отряд врага. Не практично, согласен, но надежно.
Граница растворяет представление молодого барона о империи. Промахав в седле не одну милю, он наблюдает за стремительными преобразованиями в уровне жизни, менталитете людей и их характере, речи.
Подняв голову, можно заметить выглядывающие дула орудий. Стража нервная, кажется, еще немного и станут стоять двадцать четыре часа в сутки с зажженными фитилями у стволов. Один из часовых, на секунду показывается в бойнице. Юлий успевает увидеть по-простому, без выпендрежа внутренних войск, склепанный шлем и нехитрую кожаную кирасу. Обветренное от многих часов проведенных на стенах лицо источает презрение.
Юноша успевает услышать противный лязг скрещивающихся копий, после чего испуганное животное выходит из под контроля. Каким-то чудом горе всаднику удается избежать падения, сжав ногами бока коня и обхватив шею.
- Стоять! – воздух наполняется запахом нестиранной одежды и чесноком. – Кто такие?
Перед Юлием стоит, широко расставив ноги, небритый салдафон. Снабженные омерзительно свисающей щетиной впавшие щеки и осунувшиеся бешеные глаза не мотивируют на споры и уговоры.
Никто ничего не успевает произнести. Пока впереди Юлия, Алексия и Феофилакта останавливают пятеро копейщиков, еще столько же заходят, видимо засев заранее, сзади. Раздается звук вонзающегося в землю дульного упора, трое аркебузиров встают наизготовку. Друзья оказываются, зажаты в узкой арке надвратной башне.
- Что происходит? – Юлий берет себя в руки, знание невиновности придает несколько уверенности. – Мы свободные граждане империи и имеем право…
- Девку свою иметь будешь! – рявкнул солдат. – Вы не граждане, а шпионы. Попались, теперь ваши головы и руки развесим на стенах.
- Да что вы себе…, - начал, было, Алексий.
Стрелки спокойно и быстро поправляют тлеющие фитили, пальцы касаются курков – парень затыкается на полуслове.
- Позови командира, служивый, - Феофилакт единственный у кого действия гарнизона не убивают остатки самообладания, – и не тычь, будь добр, железками. А вы ребята поосторожней с огнем, вдруг искра упадет.
Командир охраны ворот, как оказывается, с блаженным видом наблюдает за действиями подопечных. Офицерский плащ, когда то был богато вышит, теперь покрылся заплатами и выцвел. Только лишь лицо и пронзительный взгляд не теряют прежней бравады и удали. К спорщикам он подходит вялым шагом, с интересом рассматривая каждого.
- Я декарх Виталий, - наигранно лениво проговорил он, поглаживая роскошные усы, - а вы кто будете.
- Граждане империи, - напористо взял насельник Патриевского монастыря, - чьи права нарушаются блюстителями порядка. Мне прискорбно говорить, декарх Виталий, но ваши люди хамят и делают беспочвенные обвинения.
С минуту тяжело понять услышал ли вообще декарх тираду. Долгое время он буравит взглядом непрошеных гостей, будто тигр, выбирая из стада жертву послаще.
- Документы, - сухо сказал он, - слезайте с коней, вещмешки выложить.
Стараясь не вызывать агрессии, Юлий вынимает ногу из стремени. Едва коснувшись земли он не успевает дотянуться до мешка. Его хватает молодой солдат, быстро перерезав завязки кинжалом, содержимое летит на землю.
- Какого! – гневный возглас барона тонет, с двух сторон его зажимают копьями.
Солдат разгребает груду вещей тупым концом копья. Дорогие вещи похабно испорчены. Делая вид, что ничего не замечает, Виталий лично изучает документы, особо интересуясь родовой геральдикой двух патрициев. Тем временем троим путникам приходится застыть и горько вздыхать на возню стражи. С таким трудом упакованные вещи разлетаются на пол улицы.
- Цель приезда в Евгенианополь? – не поднимая глаз от бумаг, произнес десятник.
- Наслышаны про вашу философскую академию, - бурчит в ответ Юлий.
Как правоохранители не стараются, придраться не к чему. Документы в норме, вещи проверены и перепроверены. Недовольные сорванным весельем по расчленению шпионов оловянные солдатики разводят руками, и декарху ничего не остается, как отсалютовать.
- Простите за беспокойство, барон Юлий, - отчеканил он по-уставному. При слове «барон» аркебузиры четко и слажено выполняют движение «на плечо». Остальные разворачиваются коридором. Голос начальника охраны звучит мягче. – У всех офицеров приказ от претора тщательным образом обыскивать без исключения, особенно незнакомцев. Прошу взять во внимание, у нас уже как месяц нет гостей, весь гарнизон на иголках.
- Нет гостей? – изумился Юлий.
- Можете представить. Это ведь почти граница империи, - глядя на удивленные лица путников, он поясняет, - этот город последний, дальше наши оборонительные рубежи и земли подаренные барбарам. Разве вы ничего не слышали про слухи о вторжении с севера? Люди семьями выезжают на юг, в более безопасные районы. Здесь считай, одни военные и остались.
Друзья переглядываются, читая в глазах беспокойство. Только военных слухов им не хватает. Что ж – пустые села, армейские на дорогах – все сходится. И подумать только, до дому неделя конного пути и ни слова про войну и каких то барбаров. Землевладельцы живут счастливо за щитами имперской армии и вот она, во плоти, во всем великолепии цена спокойствия. Что не пытаются сделать Август с Кесарем, но границы при первом слове о дикарях пустеют и ощетиниваются сталью и дулами орудий.
- Конюх то у вас есть? – хромающая лошадь напоминает Алексию о своем существовании, ткнув мордой в ухо.
- Поезжайте через рынок, в конце будет конюшня Максима, там можете и коней подковать. Вы главное потише тут, - услужливо посоветовал декарх Виталий, пока путники обратно упаковывали вещи, - народ к незнакомцам не привычный. Удачи.
Распрощавшись с охраной, путешественники двигаются в указанном направлении. Держа коней за поводья, они пересекают длинную улицу, служившей горожанам рыночной. Но вот именно, что служившей. Теперь улица скована тишиной, покрыта грязью, что совсем немыслимо для цивилизованных городов. Лишь несколько лиц мелькают в окнах, но только для того, что бы скорее задвинуть ставни перед удивленными гостями. Только ветер теребит изодранные покрывала лавок. В лучшие времена тут наверняка камню упасть негде. А сейчас тихо, будто жителей унесла чума. Наверное, предположение правдиво – нашествие с севера и есть чума, что выкосит все, подобно мору.
Никто не в состоянии видеть мир иным. Барбары и империя, вечные враги и вечные соседи. Поколениями идет спор веры и оружия, уносятся сотни тысяч жизней, а ничего не меняется. Добро и зло сходятся в битве. Это естественно, по-другому не может быть. Но для простых землевладельцев все иначе. Куда им до возвышенных идеалов. Урожай бы собрать, да детей на ноги поставить, а вместо этого корми армию и отдавай еще не определившееся чадо в руки декархам и экатонтархам. Как если бы просто война. Нет, нечто большее. Добро и зло, Безначальный и Тень, империя и барбары – понятия сливаются, становятся одним целым.
«И во всем придется разобраться, - подумал Юлий, бросая взгляд на ветхие дома. – Как можно найти корень происхождения зла? Возможно ли это? Даже если проследить историю человечества от основания деревеньки на месте будущей столицы империи, зарождения племен на севере я не прейду ни к чему. Пусть зло материализовалось в культе почитателей Тени, но корень всего лежит не в политическом противостоянии. Он не там, пусть и где-то рядом. Быть может в глубинах нашей души».
- Да уж, не густо, - прерывает он размышления. – Шли в центр философии и культуры, а попали…в это…
- Я здесь не причем, - ответил с мрачной миной Алексий – Про город и школу в учебнике прочел.
- Ага, - тотчас поддел его монах, - а за какой год учебник то был? Устарели ваши данные, молодой человек. А вот, кстати, и конюх. Поспешим.
Конюшня и прилегающая к ней кузница представляют единственный источник шума. Постукивающий неспешно молотом кузнец, ну просто воплощение имиджа: борода лопатой, сосредоточенные глаза едва видны из-под густых бровей, блестят от пота мускулы. Особый эффект придает сажа на лице и переднике. Брррррр!
- Нездешние? – недружелюбно прогудел он, видя, что компания целеустремленно движется в его сторону.
- Нам коней нужно подковать, - Юлий отвечает на недоброжелательность широкой улыбкой, - и осмотреть одного, он хромает.
- Конюх рядом, - кузнец уже явно нарочно не поднимает взгляда, словно опасаясь чужих глаз. – Деньги давайте.
Едва порция медяков исчезает в кармане передника, в движениях молота зарождается искорка энтузиазма. Пока Алексий отводит коня, а кузнец отрабатывает деньги, юный барон отходит размяться после долгого и изнурительного пути. Но едва отойдя, с беспокойством замирает, смотря на северный горизонт. Вдалеке, там, где простирается граница, округа, скована грозовыми тучами. Одна за другой, настолько стремительно, что глаз едва способен рассмотреть вспышки, бьют ветвистые разряды молний. Черная, внушающая непонятный ужас пелена тянется так далеко, как видят глаза.
- Не нравится? – произнес, заставив Юлия испуганно вздрогнуть, кузнец. – Там земли барбаров. От империи их отделяют только федераты, принявшие подданство Августа. Барбар барбару рознь. Большинству из них Тень пробуждает такие глубины животного ужаса, что он превозмогает боязнь имперского оружия. Боясь наступления Тени, они целыми племенами пересекают границу, бегут без оглядки.
- Я слышал про слухи…
- Слухи? – кузнец впервые отвечает на взгляд. В этот миг Юлий понимает, что, наверное, впервые видит в глазах человека истинный испуг. Кузнец боится. Здоровенный мужик, наверняка способный голыми руками железо гнуть, боится. Быть может и бежал бы, если б было куда, если б было зачем. – Поменьше слушай армейских, мальчик. Разве ты не видел? Ты не видел горизонт? Похоже на слухи? Это не приграничные стычки, скорее полномасштабное наступление. Какой-то магией они засылают целые отряды через рубежи обороны. Я собственными глазами видел такой отряд. Спустя день соседнею деревню разбирали по кусочкам, тела искали, но так и не нашли.
- Но…
- Но на юге, где ты живешь, никто не слышит о войне. Знаю, власти умалчивают, боятся паники. А здесь ты видишь плоды вашего неведения. Села опустели, город еще чуть-чуть и будет поставлен в осадное положение. Боюсь худшее еще впереди. Помяни мое слово, империя увидит худшие времена…
- Юлий! – из конюшни, наконец, выходит Феофилакт, а за ним и Алексий. – Заберем коней позже, а то опоздаем на лекцию.
Не успевает юноша сделать и шага, как лапища клещами впивается в локоть.
- Дам последний совет, мальчик, уходи из этих мест. Здесь гораздо хуже, чем хотят показать власти. Если хочешь жить, уходи как можно дальше от границы. Это мой совет, а сам поступай как знаешь.
Уходя. Юлий, так и не найдя слов в ответ, постоянно оглядывается, едва не пятясь. Кузнец долгое время смотрит вслед уходящим, пока те не скрываются за поворотом и молот не начинает привычного звона.
До центра, где располагается философская школа, приходится петлять оп узким улочкам. Тишина и запустенье, как и на рыночной площади. Дорога, выложенная из камней, во многих местах вдавливается в землю, словно намерено вбирая в жерло скапливающеюся нечистоту. В воздухе стоит зловонный смрад свиного помета и отбросов. В иных местах брошенные дома совсем обваливаются. В зияющих дырах развалин горят костры, отдаваясь блеском в глазах бездомных и обнищавших. Впервые Юлий видит мир таким, каков сделан руками человека – обнаженный и гнусный.
- Вот, господа, полюбуйтесь! – возгласил вырвавшийся вперед Алексий. – Я ведь говорил – Евгенианополь был культурным центром империи.
Что ж, когда-то тут наверняка было на что посмотреть. Некоторое время забредшие из далеких земель путники останавливаются, с любопытством осматривая мраморную громадину.
- Сколько же скульпторов, каменщиков, архитекторов, - задыхаясь от восторга, почти шепотом изрек Феофилакт.
- Много, - довольный, что строение произвело впечатление, Алексий расплывается в улыбке, - очень много. Это настоящий шедевр древней архитектуры.
С последним не поспоришь. Здание высоко настолько, что возле верхушки купола пролетают стаи птиц. Трудно представить какие средства затратили древние на строительство. Тут ведь и камней нет, в округе голые поля, да редкие рощи – излюбленное место минотавров. Где брали камни? Как доставляли?.. Столько времени прошло, столько вопросов.
Да, время прошло. А время, как известно, беспощадно даже к величайшим шедеврам. Когда-то выбитые из мрамора статуи божеств и мифических созданий разукрашивали яркими красками, они, как живые, словно на самом деле пели песни, пировали и плясали под тенью деревьев. Но их время прошло. Краска сошла, фигуры предстают бледными, умершими. У большинства отвалились части лиц, руки, на головах, вместо божественных венков, сплели гнезда птицы. Часть здания разобрана и растащена на ремонт крепостных сооружений, свинарников, теплиц и амбаров.
- Мы так до вечера простоим? – подтолкнул друзей в спину монах. – Или может, войдем?
Миновав высокую арку с обвалившимся мозаичным изображением Ирия, обители богов, путники попадают внутрь. Взору предстоит возвышение, где некогда располагалась алтарная часть с жертвенником. Теперь там находится кафедра лектора. Центральная же основа языческого храма переустроена для рядов кресел и скамеек.
Толпящиеся у входа исследователи наблюдают за развалившимися на креслах слушателями. Зал полупустой, из темных углов раздается мощный басистый храп. Кто не спит, смотрит в потолок и считает мух, закинув ногу на спинку кресла. Просто идиллия студенческой жизни. Сразу вспоминаются Юлию собственные годы учебы: долой учебу, да здравствует пиво и свободная жизнь! Хотя, если по чести, по окончании учебы все это начинает приедаться и приобретает терпкий вкус. Или может, приходит пора взрослеть?
На незваных гостей внимания не обращают. Словно они влетают сквозь стену бестелесными и незримыми духами. Никто ни о чем не спрашивает, даже в их сторону не смотрит. С неловким чувством от «пристального» внимания, друзья занимают совершенно пустой первый ряд. Остается сложить руки на парте и с благоговейным детским личиком ждать учительницу.
Проходит совсем немного времени и раздается звук шлепанья мягких сандалий и старческое кряхтенье. На кафедру, переваливаясь с ноги на ногу, выкатывается человечек. Одного взгляда хватает, что бы всплыли детские воспоминания о неуклюжих клоунах. Философ Антоний, а это именно он, настолько низкий. Насколько и широкий. От этого смешная фигура издали похожа на квадратную. Щеки красные, лицо округлое, остатки волос на висках торчат в разные стороны.
- Там философская академия знаменитого мыслителя Антония, - ловко перекривлял Феофилакт Алексия, словно вновь став задорным егерем. – Может, в следующий раз, заведешь нас в цирк дядюшки Ха-Ха в далекой Тили-тили-Тряндии?
Но Алексий издевки не слышит, зажав рот рукой и из всех сил стараясь не расхохотаться.
- Тише вам, - зашипел на них Юлий, раздавая тычки направо и налево, - лекция вот-вот начнется.
Смех смехом, но лежащий на толстеньких плечиках философский паллиум обязывает к уважению.
Не обращая внимания на попутчиков, молодой барон достает толстую кодексную книгу из дорогой пергаментной бумаги. Тросточка с готовностью зависает над новой страницей уже немало исписанной книги.
- Дорогие друзья, - писклявым голосом начинает лысый мужичек, разворачивая свитки с конспектами, - зло, как вы знаете, идет рука об руку с империей уже на протяжении тысячелетней истории. И мне приходится согласиться с коллегами церковниками, и учеными теологами, что так было не всегда, что зло, явление пришлое и аномальное. Человечество изначально должно было идти с гармонией природы, на пути технологического прогресса и любви к друг другу. Так, по крайней мере, утверждают теологи. Я не хочу вдаваться в критику их теорий о человеке-изначальном. Остановимся на феномене зла. Что такое зло и как оно возникло? Я долго размышлял над этим и пришел к интересным заключениям.
Спустя несколько минут Юлий единственный, кто кропотливо стенографирует за невнятной речью Антония. Даже Феофилакт с Алексием по обе стороны от него устраиваются по удобней и откровенно дремлют. Про остальных и говорит нечего – присутствие философа энтузиазма не вызывает. Едва ли кто-то вяло скребет по восковой дощечке. Но тому, по всей видимости, плевать.
- Зло приходит от незнания, - продолжается тем временем монотонная речь лектора. – То есть человек и вообще любое другое существо, будь то кентавр или полулюд, творят зло, потому, что не знают, как творить правильно. Поэтому, в конечном итоге, содержание крупных войск на границе и отряды милиции и эдилы в городах и селах только сдерживают зло, но не способны искоренить. Даже если легионы выжгут по ту сторону все барбарские поселения, вырежут всех до последнего детеныша, останется преступность и коррупция в внутри страны. Есть только один эффективный путь борьбы и этот путь интеллектуальный и моральный. Мы должны подготовить людей, что станут объяснять преступникам в тюрьмах неправильность их проступков. Барбарам необходимо показать превосходство имперской цивилизации над их примитивной жизнью. Тогда и только тогда можно достичь необходимых результатов…
- Ты все, что хотел, услышал? – с надеждой спросил Алексий, растирая сонно глаза.
- Вечереет уже, напомнил с другого бока монах, - а у нас нет места для ночевки.
Юлий бросает взгляд на философа Антония. Но тот, отклоняясь от темы, засоряет юные мозги потоком терминов и полу разборчивого бреда, знакомого еще с академической скамьи. Спать хочется неимоверно и юноша начинает зевать.
Дневник Юлия. Евгенианополь, север провинции «Бычьи поля».
Нельзя сказать, что бы академию Антония я покидал в тот день с чувствам выполненного долга. Это ведь была первая точка, первая зацепка за Истину. А я по-прежнему ждал чего-то большего, бросая робкие взгляды в сторону севера. Да что таить, я был разочарован!
На лекции мы проторчали до сумерек. Петляя целый час по городу мы так и не нашли ни одной рабочей гостиной. Хозяева либо разбежались, либо их позакрывали за ненадобностью. А то просто разобрали, выкинув людей на улицу. Что ж, если слухи о войне оправдываются, я местные власти понимаю. В конце концов, нам дал приют Витя, декарх охраны ворот. В казарме мы переночевали до утра.
Заснуть я не мог. Лекция Антония не выходила из головы и лишала покоя. «Зло происходит от незнания». Конечно, не совсем все прошло в пустую. С одним я вынужден согласиться – так было не всегда. Но как возникло аномальное явление зла? Что пошло не так? Нет, в объяснения философа здравомыслящий человек относиться серьезно не может. Кое в чем он прав. Бывает, курсы реабилитации в тюрьмах действуют и преступники осознают ошибки. Да и едва ли станете утверждать – ковыряющийся в носу барбар из северной деревушки, не имеет ни малейшего понятия о сложном церемониальном этикете южан. Они многого не знают, не родились в их племенах и городищах теологи-моралисты, не хватило у нас ума, а у них желания, перевести тома ученых на язык барбарских наречий. Но если мы храним нравственный закон в кодексах и фолиантах, пылящиеся на библиотечных полках и темных углах монастырей, то у барбаров начертан он на скрижалях сердца. Потому ни единое существо не имеет право сказать, что «не знало». Немало воров, выйдя на свободу, берутся за старое. Рука взяточника всегда трясется, он оглядывается, боясь, что его улучат, а значит знает, что идет против закона. И таких примеров сотни и сотни.
Нет, в причине зла кроится что-то другое. Нечто помимо банального незнания. И я должен собрать волю в кулак, двигаться дальше. Пусть это был первый промах, но пусть послужит уроком. Чего бы мне это не стоило, я дойду до конца.