Анатолий Максимов. ТАК БЫЛО... 68. Книга вторая. Франция–Венгрия.
ЦИТАДЕЛЬ (3)
Дом за городом
Кто бывал в Будапеште (во времена римского величия здесь располагалась римская колония – Аквинкум), тот знает, что в его окрестностях, вниз по течению Дуная, разбросаны маленькие рыбачьи домики, пользующиеся большой популярностью. Там можно было заказать уху, заправленную красным сладким толченым перцем, а при некотором везении можно было послушать цыган-музыкантов, которые играли «для себя» и «для души». Но если какой-нибудь посетитель оказывался «великодушным», то они играли с видимым удовольствием и для его души!
Янош меня привел в один из таких домиков, уверяя, что подаваемая здесь уха гораздо вкуснее той, которую мы ели недавно в ресторане гостиницы. Начинало темнеть. Девочка, дочь рыбака, зажгла висевший над столиком фонарь и принесла уху в глиняных, расписных мисках. Уха, действительно, оказалась очень вкусной.
– Янош, объясни мне, пожалуйста, почему, когда мы были «в доме вне города», Ева настаивала на том, что я не венгр, а бабушка меня защищала как русского.
– Тебе известно, что в наших школах изучается русский язык в обязательном порядке. На выпускных экзаменах он тоже обязателен. Заметил ли ты, что, несмотря на это, никто не пользуется этим языком в частном разговоре?
– Заметил, но почему?
– Ты же знаешь, что было Венгерское восстание в 1956 году и что оно было залито венгерской кровью! С той поры мы возненавидели Советский Союз. Открыто мы этого не говорим, но зато отказ пользоваться русским языком является нашим пассивным сопротивлением советскому режиму.
По секрету тебе скажу, что Папош на очень хорошем счету у руководителей Венгерской коммунистической партии, но ты не можешь себе представить, с какой неприязнью он относится к Коммунистической партии Советского Союза! Он знает, что ты не советский, а русский, и поэтому относится к тебе с большой симпатией. Одним словом, ты у него на хорошем счету.
Через месяц после нашего ужина в домике рыбака Янош заехал за мной в гостиницу, и мы поехали в Институт. Как полагается во время деловых разговоров или переговоров, директор сидит за своим рабочим столом, а посетители занимают места по обе стороны приставленного стола – получается нечто вроде буквы «Т». После делового разговора директор предложил мне перейти в глубь кабинета и указал на кресло.
– Попроси, чтобы нам принесли что-нибудь, – обратился директор к Яношу, – и скажи секретарше, чтобы она разыскала и вызвала нашего летчика.
На столике оказалась бутылка коньяка и коробка шоколадных конфет. Не успел директор разлить коньяк, как в дверях показался «летчик».
– Познакомьтесь, пожалуйста, господин Максимов, – сказал директор. – Господин Чергай, бывший военный летчик, которому я уже пояснил, что вы русский эмигрант и что вы интересуетесь всем тем, что касается русских. Господин Чергай вам расскажет о том, что произошло под Будапештом во время наступления Красной Армии.
– Янош, сможешь ли ты мне помочь при встрече с господином Чергай и когда? – спросил я.
По совпадению оказалось, что и Янош, и господин Чергай будут свободны через день, и мы договорились встретиться в знакомом рыбачьем домике.
Мы с Яношем пришли заранее. Не успела девочка протереть стол губкой, как появился господин Чергай. Я его «пригласил к столу» и заказал уху. Рыбак поставил на стол бутылку сухого белого вина, стаканы и, сказав «уха будет скоро готова», ушел на кухню. Мы «попробовали» вино и налили по второму стакану.
– Директор мне объяснил, что вы не советский, а белый русский эмигрант, и что вас интересуют события, в которых принимали участие ваши соотечественники, – начал свою повесть полковник Чергай. – Я должен вас предупредить, что не питаю никакой симпатии ни к немцам, которые оккупировали мою страну и увели людей в концлагеря, ни к Советам, которые утопили в крови нашу революцию пятьдесят шестого года.
Я кивнул головой в знак понимания.
– Итак, – продолжил полковник Чергай, – в конце сорок четвертого года была лютая зима. Мы, военные и гражданские, с тревогой смотрели на продвижение Красной армии. Мы знали, что если не сегодня, то завтра она ворвется в Будапешт и как победительница будет безнаказанно грабить, насиловать женщин и убивать тех, кто окажется поперек дороги…
… С тревогой, но иного порядка, расценивал продвижение Красной армии главнокомандующий немецкой армии «Юг». Он знал, что Будапешт является последним опорным пунктом, от которого зависит судьба частей немецкой армии, находящихся в Греции и в Югославии: успеют ли они прорваться или окажутся в окружении? Наступление на Будапешт велось в двух направлениях: с северо-запада – 2-я армия Украинского фронта под командованием маршала Малиновского, с юго-запада – 3-я армия Украинского фронта, к которой присоединилась «освобожденная» болгарская армия, под командованием маршала Толбухина.
Красная армия грозила расколоть оборону на реке Тисе. В обороне этого участка, кроме немецкой армии, принимали участие и венгерские части. Учитывая, что численность Красной армии превосходила немецкие силы, командование армии «Юг» решило бросить, на защиту участка на Тисе, части Российской Освободительной Армии генерала Власова.
Далее полковник сообщил об использовании частей армии генерала Власова любопытную информацию, согласно которой оборона отведенного ей участка должна была, по немецкому плану, задержать врага как можно дольше. По рассказам же его однокашника, у одного из офицеров немецкого генерального штаба возникли сомнения в лояльности РОА и опасение, что эти части (все знали, что РОА состояла из бывших советских военнопленных) откажутся воевать «против своих» – в надежде, «что это им потом зачтется».
– Немецкое командование решило, пока еще было время – продолжал полковник, – разоружить РОА и отправить ее в тыл. Но почему-то произошла необъяснимая для меня задержка с исполнением этого решения. В результате промедления, немецкое решение стало известно командирам РОА. Поэтому, когда немцы пошли разоружать РОА, они сами оказались разоруженными – и в плену! Все это произошло так неожиданно, так неправдоподобно, что немецкое командование не среагировало на создавшееся положение.
После отхода с Тисы, РОА заняла отведенный ей участок обороны на подступах к Будапешту. Завязавшиеся тяжелые бои заставили ее отступить до самого Будапешта и засесть в Цитадели. Когда Цитадель была взята, в феврале сорок пятого года, то в ней не оказалось ни одной живой души…
Полковник Чергай остановился, посмотрел на меня и добавил: «Это была очень большая трагедия в моей жизни военного летчика. Я давно хотел об этом рассказать, но не было случая и не было кому. Теперь я спокоен, я знаю, что эта история не умрет.
– Скажите, пожалуйста, полковник, – прервал монолог Янош, – остались ли, кроме вас, другие свидетели, которые могли бы дополнить ваше свидетельство?
– Не знаю, может быть, и есть, только сегодня вы их не найдете.
– Почему?
– С приходом Красной армии началась охота на тех, кто сотрудничал с немцами, и, главным образом, на военных. Поэтому мы рассыпались и попрятались, как могли, и, конечно, потеряли всякую связь друг с другом. Потом, после установления коммунистического правительства в нашей стране, охота возобновилась. Мне удалось, правдами и неправдами, выжить. А какова судьба остальных, поверьте, не знаю.
И Янош, и я настолько были захвачены рассказом полковника, что забыли об ухе. Рыбак подошел к нашему столику и, увидев, что уха затянулась пленкой жира, унес ее и вылил в кастрюлю, покрутил черпаком и принес нам ее в согретых мисках.
Мы съели уху, и допили вино. Я поблагодарил полковника за ценные в историческом плане сведения, и мы расстались.
Наступил конец и моим поездкам в Венгрию. Директор Института пригласил Яноша и меня в ресторан, как он сказал, «отметить панихиду» – и подарил мне трехтомник стихов венгерского поэта-революционера Шандора Петёфи в русском переводе.
– Благодарю вас за стихи, господин директор, а панихиду «отмечать», может быть, еще не настало время, – сказал я.
– Мы давно знакомы и между нами самые дружеские отношения. Я многократно хотел обратиться к вам по имени, но мое служебное положение не позволяло: весть разнеслась бы по всему Будапешту! Что же касается «панихиды», то я не так выразился. Я хотел сказать, что мне скорбно, что мы больше не увидимся и что наше сотрудничество, после стольких лет, прекратится, – заключил директор.
Много позже я получил записку от Яноша, в которой он мне сообщил, что директор попросил моего заместителя больше не приезжать в Институт – по причине «несовместимости характеров»!
– Как сказал бы мой покойный отец, «ваш заместитель не умеет пить чай»! – заключил Янош.
С полковником я больше не встречался и остался без дополнительных разъяснений на нахлынувшие вопросы. А их было много! Например, рассказ о развитии событий под Будапештом: были ли части РОА в этом секторе? Действительно ли было столкновение между РОА и немцами? Почему немецкая разведка не предупредила свое начальство о возможной реакции командиров РОА? Кто командовал частями РОА?.. И так далее.
После войны я встречался с офицерами РОА в Париже, но тогда у меня не было никакого основания задавать им вопросы, связанные с обороной Будапешта. Да они об этом и не говорили. Трудно себе представить, чтобы такое событие было обойдено всеобщим молчанием! Рассказанные мне события не нашли ни прямого, ни косвенного подтверждения. Неужели это только плод воображения господина Чергая, полковника военно-воздушных сил Венгрии?
Я рассказал эту историю психиатру, моему другу и крестному отцу моего сына, который объяснил мне все это следующим образом:
«Медицине известно, что некоторые субъекты получают на войне очень сильный эмоциональный шок, который выводит их из психического равновесия. Например, во время Русско-японской войны врачи находили трупы солдат, умерших без единого ранения. Расследования показали, что в пехоте был распространен слух, что японцы вспарывали животы (харакири) попавшим к ним в плен. Эта молва вызывала такой страх, что порождала паралич сознания и скованность нервной системы, что приводило к смерти без ранения.
В моменты такого кризиса, который может быть кратковременным или продолжительным, в их сознании создается нечто правдоподобное. Твой полковник, видимо, перенес что-то, что связано с защитой Будапешта и придал этому событию удовлетворяющую его форму. В моменты кризисного состояния перед ними «раскручивается лента» и они реально живут в ином мире!
Оборона Будапешта задержала наступление Красной армии и позволила немецким частям и Русскому корпусу уйти из Греции и из Югославии без значительных ущербов».
***
В Цитадели был ресторан, в котором я бывал многократно, но всегда по работе и не имел возможности прогуливаться, как это делают туристы всего мира. Но после рассказа полковника Чергая я отправился посмотреть на Цитадель – «как турист».
Это, действительно, старинная крепость, которую построили на высоком месте. Когда-то она была обнесена высокой стеной, основание которой лежало на козырьке отвесной скалы. Посмотрел я на левое крыло корпуса и увидел, что его стена покрыта следами от пуль и снарядов, на которые я раньше не обращал внимания. Немного дальше, идя по окружной дорожке, я увидел памятник погибшим воинам Красной армии при взятии Будапешта. Их, по непроверенным сведениям, было около ста тысяч. Фамилии… Фамилии… Фамилии… Фамилиям нет конца!..
P.S.
Недавно я получил письмо из Австралии (как отклик на мой рассказ). Привожу выдержку из письма моего друга по гимназии – Георгия Мартынова:
«…Начну с того, как я, в числе около сорока корпусников, в январе 1945 года был отправлен в Германию на офицерские курсы. Школа находилась вблизи формирующихся дивизий РОА, состоящей из первой – полностью сформированной, второй – заканчивающей формирование и третьей – находящейся в зачатке формирования. Были у немцев и другие воинские малочисленные самостоятельные формирования как, например, наш Корпус, которые входили в РОА, но никакого отношения в своих действиях не имевших к так называемой армии РОА. Одна из таких частей, я предполагаю, оказалась в районе Будапешта, которую твой полковник принял за «армию» генерала Власова».