Ревность, море и любовь

               

Взгляды бывают разные: светлые, пристальные, осуждающие, изучающие...
Опасен взгляд Казановы: затягивающий, выбивающий почву из-под ног. Все! Весь мир сузился до одной точки, и больше нет в нем ничего реального, кроме этого жгучего обмана.

Господи, убереги - и дочь, и сестру, и племянницу, и соседскую девочку тоже!
А взгляды любимых – это молчаливый диалог, это – открытая дверь близкой души, где каждый уголок знаком и незнаком, где бездонность, но это не страшно.
- Ты почему так смотришь?
- Ты же смотришь, и я смотрю…

Здесь можно все: пересекать этот мир по диагонали, вдоль и поперек, опускаться вглубь, бережно касаясь самого драгоценного. Знаешь: не сможешь сломать, испачкать, предать, не сломав, не испачкав, не предав самого себя.

Ты, мой дорогой, умом все это понимаешь, но продолжаешь меня терзать. И сил не стало выносить больше твою ревность. Она меня засоряет, изгоняя радость общения.
Вот почему я хватаю дорожную сумку и еду к морю, на биологическую базу, в гости к одной замечательной девчонке, с которой мы подружки вот уже восемнадцать лет, с самого ее рождения.

Еду в такси и думаю – ну как доказать тебе, что я - не верблюд, не умею плевать в душу близким людям и нет на моей совести горбов предательства.
Ты любишь чистоту – я бегаю с тряпкой по квартире. Собираю рецепты разных блюд, хотя понимаю, что этим тебя не купишь. Вообще ничем не купишь! За что и уважаю. И требую уважения ответного. Я – часть тебя, а в тебе нет грязи. Откуда она будет во мне?
Я – не верблюд, верблюд – не я…

Смотрю по сторонам и глазам не верю: на обочине дороги – настоящий верблюд!  Зоопарк приехал, что ли?

Шофер останавливает машину, и мы, несколько пассажиров, с языческим трепетом подходим к священному для нас в эту минуту животному. Из лесополосы выходит человек с фотоаппаратом. Ясно, хозяин животины, на жизнь зарабатывает.
Спрашиваю, глядя с опаской на символ предательства – два шерстяных горба:
- Верен вам?
- Слушается!
- Плюется?
- Только в хозяина

Ехать дальше стало веселее. Обсуждаем с попутчиками несчастную верблюжью долю, когда в охотку даже и не плюнешь: цивилизация вокруг, почти Швейцария! Какие горы, какие леса! Правда, Новороссийск проехали, зажав носы, чтобы не расчихаться от цементной пыли, но дальше снова восхищались, только уже голубым небом, мирно льющимся в бирюзовые морские просторы.

Знакомой девчонки на базе не оказалось. Я бросила сумку возле ее кровати и помчалась на пляж, к обжигающей июньской морской воде. Да, здесь не Швейцария. Лучше! Именно здесь, у моря, земное совершенство наступает на маленького, задавленного городской жизнью человечка, раздевает душу до донышка, чистит от хлама, а тело – от болезней и отпускает обратно в мир, словно говоря: «Чтоб на этот раз без глупостей! Веди себя в миру, человече, разумно».

В бухте с красивым названием Бетта слушать природу можно, здесь она еще живая: дельфины не ушли, по крайней мере. Это первый признак нормальной экологии. В первую минуту встречи с морем увидела их блестящие спины возле буйков, мысленно поприветствовала. Языческого трепета в себе на сей раз не обнаружила. Эти не плюнут. И потонуть не дадут. Братья по разуму, одним словом - свои.

Девчонка, вернувшись с биологического маршрута, даже не обратила внимания на семейную поклажу возле своей кровати. Что делать, студенты! Тоже семья, мало ли кто пробегал мимо. Поэтому со спокойной совестью приводила с подружками в порядок территорию базы. Меня и не ждала, но увидев, признала былую дружбу, кинулась обниматься и целоваться, на вкус солененькая от морской воды и красная на вид от беспощадного южного солнца и ветра. Настоящий биолог!

Опять побежали с ней на пляж, любовались природой, секретничали. И совещались насчет ночевки. Предупредила меня сразу: ночи на базе холодные, двери не закрываются, так что утром можно обнаружить возле себя мирно сопящего замерзшего сокурсника.
Озадаченная полученной информацией, попросила оповестить всех мерзляков мужского пола о том, что приехал человек из другого мира, да со своим уставом. Просьба уважить и сна не нарушать.

Оповещенные по очереди входили в девчачьи апартаменты, расчесывались у зеркала их расческами и уходили, раскланиваясь. Двоих оповестить не успели, они-то и явились в четыре ночи, клацая то ли фонариками, то ли зубами от холода. Девчонки, в теплых шерстяных костюмах, еще и сверху накрытые одеялами и куртками, спали как убитые. Проснулись после моих препирательств с гостями, когда я просила их испариться вместе со сквозняком.

- Да не обращайте на них внимания, это ж наши мальчики, чего бояться-то? - бормотали девчонки и снова засыпали.

Наши – не наши. Не наши! Сами рассказывали, как они кроссовки друг у друга к полу приколачивают. И сетки с кроватей у друзей снимают, чтобы те с разгона на пол приземлялись. Шуточки, однако.

Под утро замерзла и я. Обида на тебя растворилась в этой очищающей природной махине, по ошибке названной как-то несерьезно курортной зоной.

Дочь проводила меня до автобусной остановки, сетуя на то, что я узнала далеко не все прелести студенческой жизни.

А жизненные прелести у каждого свои. И я, бывает, завожусь без повода, но ты умеешь посмотреть на это снисходительно. Посмотреть пристально, с лукавой искоркой в глазах, после чего мой пыл заметно остывает.

Сегодня моя очередь понимать. Ты устал, ты растерян, ты меня потерял. Но я возвращаюсь, потому что из ребра твоего, и потому что в тебе нет грязи. Откуда она будет во мне?