Я не могу тебя найти,
Ведь я тебя и не теряла
Я жду тебя, где я стояла,
Пока ты не свернул с пути.
Пока я писала тебе письма, прошел почти что год с момента нашей последней встречи. Пока я писала тебе письма, я прожила наше прошлое заново. Пока я писала тебе письма, я иначе взглянула на все, что со мной происходило. Пока я писала тебе письма, я практически переписала всю свою жизнь набело, словно это была последняя попытка оправдаться перед Страшным судом после смерти. Пока я писала тебе письма, я заглянула так далеко и глубоко, как не осмеливалась до этого времени. Пока я писала тебе письма, я жила, и это уже немало.
Но и это еще не все. Пока я писала тебе письма, я изменилась, сама того не желая. Я не из тех людей, кто с радостью готов прогибаться под изменчивый мир, лишь бы достичь сносного результата, я скорее положу усилия на то, чтобы прогнуть все и вся вокруг, лишь бы сохранить свою самость и целостность. Но пока я писала письма, это произошло само собой, незаметно, исподволь. Я писала и менялась, менялась и писала. Я избавлялась от всего ненужного, лишнего, наносного, я проживала и осознавала свою жизнь, я училась прислушиваться к своим эмоциям, я пыталась принимать себя и то, что происходит, как данность, я стремилась к тому, чтобы любить себя такой, какая есть, я принуждала себя быть терпимой, нежной и мягкой к людям, я обретала смирение и выказывала неприхотливость, я прислушивалась к страданию, боли и утрате, я пробовала прощать и прощаться.
Сама ли я это сделала или мне помогали? Конечно же, мне помогали – и небесные силы, и земные. Весь этот год жизнь вокруг меня была организована совершенно особым образом – мне встречались неслучайные люди, психологи, экстрасенсы, врачи, преподаватели, просто прохожие, мне подбирались удивительные книги, вплоть до того, что именно их дарили мне знакомые, я включала телевизор на одной мне понятных фильмах-посланиях, мне рассказывали необычные истории, сами не понимая их смысла, и так было все время. Небесные силы давали мне знаки, а я училась их читать. Но были и другие земные обстоятельства, сложившие мою жизнь так, что я пришла к кундалини йоге, о которой впервые читала в бессмертном романе Ефремова о Таис Афинской. Сознательно всю свою жизнь избегая общения с фанатиками и адептами разных вероучений, в этот тяжелый момент я вдруг оказалась в йога-клубе недалеко от дома, и это было меткое попадание с первого выстрела – кундалини йога имеет дело с осознаванием мыслей, чувств, дает опыт осознанного проживания определенных эмоций, состояний, позволяет примириться с самим собой и принять мир вокруг и быть целостным хотя бы какое-то время своей жизни. Она учит особому отношению к самому себе, позволяет открыть ресурсы и возможности, дает опыт проживания боли и самоисцеления. Это все было и есть чрезвычайно нужно мне – ибо я все время имела дело со страданиями внутри себя, не справлялась с балансом чувств и эмоций, не могла примириться с той ситуацией, в которой оказалась и со своей ролью в ней, не видела в себе сил для ежедневного проживания и преодоления боли. Поэтому я, несмотря на стойкий скептицизм и подорванное шарлатанами доверие, решила попробовать помочь себе сама – ведь в йогических практиках учителя не помогают ученикам, они учат помогать самим себе, заходить так далеко, как ученики не осмеливались, обретать то, о чем ученики не задумывались и так до бесконечности.
Не скажу, что с первого же занятия я обрела спокойствие и целостность, научилась медитировать, вдумываться в мантры и с блеском выполнять сложнейшие крии-практики. До этого мне еще очень и очень далеко, но есть и иное – спустя пару месяцев я поняла, что не могу обходиться без этих двух с половиной часов, проведенных либо в полнейшем молчании, либо за пением мантр, не могу жить без той осознанной боли и муки преодоления себя, вслед за которой приходит доселе незнакомое для меня состояние мира и покоя. Нет, это не тот наркотический покой, что получается, когда глушишь себя таблетками, и не тот сомнамбулический покой после применения жесткого гипноза, и не тот чужой покой, возникающий после накачки заемной энергией психотерапевта, все эти виды покоя – ложные, они проходят, и наступает жесточайшая ломка, ужасное беспокойство, гложущая душу тревога, которых уже ничем не удается утишить. Нет, это покой примирения, это чистая сила, приходящая к тебе от мира, принимаемая тобой и пребывающая с тобой на всем пути. Это покой, не зовущий к смерти, то есть к остановке всяческого движения, это покой, позволяющий идти своей дорогой дальше, не тратя время на напрасные и пустые переживания. Конечно же, пока я еще не могу оценить и воспользоваться этим в полной мере, но я учусь, и каждая новая практика придает мне силы, помогает справляться с физической и душевной болью, мягко и нежно лечит глубокие раны, и, что до сих пор удивительно, дает мне во всей нищете моего страдания иногда чувствовать себя почти счастливой…
Есть и еще кое-что, о чем я хочу сказать прямо. Ты ни разу не снился мне в эротических снах, ты вообще ни разу не приснился мне с тех пор, как мы разошлись. Это ведь невероятно странно – человек, которого любишь и ненавидишь, проживший в тебе много лет, ни разу не навестил меня во сне – ни как любовник, ни как друг, ни как враг. Ко мне в сон приходят разные люди, и все они, возможно, что-то хотят поведать мне из того, что я должна, по их мнению, знать из прошлого или из будущего. Так, ко мне часто приходит моя покойная бабушка, навещают живые, но бывшие друзья, но ты не пришел ни разу – ни живым, ни мертвым. Я думаю, что дело в том, что ты не хотел меня видеть, поэтому я не могла видеть тебя, а ведь это, согласись, лучше, чем видеть чужое равнодушное лицо – то лицо, которое я запомнила, стоя на коленях в придорожной пыли… Дальше этого – только тишина.
Но потом произошло то, чего я не ожидала – ты позвонил с неизвестного мне номера телефона, и я, до этого момента тщательно избегавшая твоего голоса, взяла трубку, не зная, что это ты. Я только сейчас понимаю, что я сделала. Я не только прервала наше обоюдное молчание, свое одностороннее общение с тобой, нет, этим разговором я поставила точку на нашем прошлом и перешла к настоящему или к будущему – время покажет..
Сначала это была катастрофа – я говорила с живым покойником, человеком, любя которого я старательно вычеркивала из жизни всем своим существом, всем нутром пытаясь пережить одну из главных трагедий собственной жизни, именно поэтому я не могла сдержать слез в первые минуты разговора, именно поэтому я просила тебя больше не звонить мне. Ведь каждый твой звонок означал, что прошлое не умерло, что наши отношения в реальной жизни, а не в виртуальном мире моих писем не окончились нашей взаимной смертью на дороге, что у нас – против моей воли – должно начаться какое-то настоящее. Я сопротивлялась собственной судьбе, не желая принимать тот факт, что сама вольно или невольно поставила не точку, а запятую, начав писать письма. Наше настоящее постучало в мое дверь, чтобы начаться.
И оно началось. Убогая, жалкая, кастрированная жизнь после смерти – тяжелое телефонное общение, дрожащие от волнения руки, знакомые жестокие тоны в разговоре, моя буря подо льдом спокойного и уравновешенного твоего общения. Каждое твое слово вызывало из услужливой памяти картины кошмара – ссоры, насилие, крики, обиды, боль, с каждым звонком я словно насильно провалилась в свое недавнее прошлое, проживая его, как йогическую практику, вновь и вновь. Первое время это было невыносимо больно – я буквально чувствовала свой предел всякий раз, когда ты говорил мне самые обыкновенные вещи, поэтому не всегда была в состоянии даже просто ответить на твой звонок. Не удивительно, что во время разговора всегда наступал момент, когда ты жестко возвращал меня в реальность – я слышала знакомые до боли гневные или раздражительные нотки, узнавала известные мне слова и выражения, и они отрезвляли меня, давая понять, что прошлое еще не ушло так далеко, как мне бы хотелось. Тогда мне думалось, что это и есть мое противоядие против настоящего…
А потом я узнала, что ты давно читаешь эти письма, и это был второй шок. Я задумывала писать тебе исключительно потому, что знала, что ты никогда не прочтешь того, что я выплесну на компьютерный лист и попрошу разместить в сети. Я могла писать все, что думала и так, как я это думала, безо всякой оглядки на тебя или на тех, кто решится это прочесть. Я позволила себе быть самой собой в этом романе, и я ей постепенно стала – несмотря ни на что. Закончился монолог и начался диалог – пусть ущербный, пусть вынужденный, пусть разговор с самим собой в присутствии за стеклом того человека, о ком идет речь, но все же – призрачная возможность продлить то, что уже закончилось. Но я не хотела, клянусь, не хотела, чтобы ты об этом знал. Но теперь я знаю, что ты знаешь, что я знаю, и так до бесконечности…
Ты думаешь, я хотя бы на секунду поколебалась в решимости довести свои письма до логического конца, ничуть – теперь только письма и их правда, точнее сказать, моя версия правды спасали меня от безумия – безумия общения после смерти того, кого продолжаешь любить несмотря ни на что. В один из своих последних визитов к доктору, взявшему на себя труд по изданию моих записок, я спросила, что будет со мной через год - закончатся ли мои чувства, смогу ли я свободно дышать, избавиться от боли в спине, перестану ли я любить и ненавидеть, и она ответила, что год – еще слишком малый срок, чтобы с уверенностью об этом судить. Прошел год, и мои чувства не только не закончились, они обрели какую-то странную форму, словно зажили своей жизнью, отдельной от меня сегодняшней, как будто я прожила за это время две разных судьбы, не пересекающихся друг с другом.
Клянусь, если ты не позвонил, этого бы не произошло - я бы смогла поставить точку в наших отношениях и оставить их в прошлом. Знаю, что ты со мной не согласен, и все же настаиваю, но ведь у истории нет сослагательного наклонения, теперь, когда наше прошлое плавно перешло в настоящее, невозможно остановить то, что уже происходит на наших глазах. Сначала это меня безмерно пугало – я боялась, что снова впаду в зависимость от тебя, начну страдать, мучиться, ждать нашего общения. И так оно и есть, несмотря на все наше прошлое, я больше не могу обманывать саму себя и продолжать говорить тебе, что не хочу ни видеть, ни слышать тебя. Ведь это неправда, а я пришла к заключению, что единственное, что мне помогает, это правда – самой себе, тебе, окружающим меня людям. Правду говорить легко и приятно, сказал Иешуа Га-Ноцри или Иисус Христос Понтию Пилату в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», и я соглашусь – правду говорить легко и приятно, потому что она открывает душу, снимает замки и дает силу. Так вот тебе правда – я снова начала ждать твоих звонков, а потом задумалась над твоим предложением о встрече где-нибудь на нейтральной территории, а потом поняла, что я хочу быть с тобой как женщина с мужчиной. И это был третий шок, испытанный мной в новой жизни. Я поняла, что я хочу тебя как мужчину – хочу слышать твой запах, хочу обнимать твое тело, хочу чувствовать твои руки, хочу ощущать твое мужское естество внутри себя, хочу хотя бы один раз, хотя бы на мгновение стать одним целым – как тогда, как раньше, как в прошлом, как давно уже не было, как не было никогда, как никогда уже не будет…
Не колеблясь ничуть,
Ни единой минуты –
Лечь в постель и заснуть
И присниться кому-то.
Рук во сне не ломать,
Лицемеря слезами.
И собой не играть,
Обещая глазами.
Только сон, только раз,
Без надежд и мучений.
Только пропасть у глаз,
Только страх возвращений.
Теперь я знаю, что мы когда-нибудь встретимся. Теперь я знаю, что прошлое закончилось, но оно уступило место настоящему, в котором есть зародыш будущего, не известного никому. Теперь я знаю, что есть жизнь после смерти так же, как возможна смерть после жизни. Теперь, когда я все это знаю, я задаю себе вопрос – зачем все это, зачем год невыносимых мучений, зачем эти письма, зачем твои звонки, зачем мое желание, и не нахожу ни одного ответа, кроме такого понятного и ясного, как мир вокруг меня – ради любви, ради жизни, ради этого мира.
Достаточно ли эта серьезная причина… не знаю…