Было около шести утра. Женька долго чиркала мокрой спичкой. Ежилась у ветвистого от мороза окна. На подоконнике ухмылялся замороженный рогатый черт-пепельница, до самого кончика носа полный недокуренных окурков.
Конфорку Женька зажгла, громыхнула чайником, чертыхнулась, заскрипела стулом, сонная сняла с веревки недосушенные штаны. Пошла куда-то. Наткнулась в коридоре на что-то железное и скользкое. Чертыхнулась, чувствуя желание на кого-нибудь за что-нибудь накричать, плюхнулась в кровать.
На часах половина седьмого. На кухне Женькина мать отскребала испорченный чайник. С ее стороны это было естественно, хотя и непонятно зачем. Все равно сгоревший чайник пришлось выбросить на помойку. Вскипятила воду в двухлитровой кастрюле.
Около девяти приехал с работы дядя Валера, отчим. «Что случилось, Женя?» Та огрызнулась и хлопнула дверью.
Дядя Валера уснул. Перед работой мать попросила Женьку сходить за хлебом и за молоком. А так же, если ей, конечно, захочется, прибраться в квартире и полить цветы.
Женька взяла лопату. В рюкзаке шайбу и коньки. Старую клюшку зажала под мышкой. Загромыхала по ступенькам. Вышла на каток.
Пацанка в черной куртке и черной шапке сосредоточенно расчищала площадку. Для маленькой Женьки каток был огромный. Издалека похожая на упорного, долговязого человечка, по-мальчишески скользила, рассматривая полоски полублестящего сонного льда.
Было двенадцать. Женька клюшкой забивала голы в пустые ворота. Пришел Сашка: «Привет!» Натянул коньки. Женька кинула Сашке шайбу и тут же помчалась, выхватывая клюшкой шайбу из-под Сашкиных коньков. Боролись молча и жадно..
Темнело. Было около четырех. Сашка снял коньки. «Все, пора»,- с клюшкой под мышкой и с коньками на плече исчез в темноте. Дома у Сашки гитара. Отец купил ему гитару за триста долларов.
Женька странной черной тенью скользила по поверхности льда.
Домой пришла мать. Она готовила на кухне ужин. Отчим курил, наблюдал из окна за Женькой. Женька злилась и на мать, и на отчима и на все, что было вокруг.
Прибежали Маша и Настя, третьеклашки. Пихались и падали в кроличьих шубах на снег. Светлана Сергеевна, Настина мать, в норковой шубе выгуливала водолаза. Уверенная и статная, будто царская дочь. А, по мнению, отчима, торгашка и воровка. Женьке не было никакого дела, что вокруг отчима одни торгаши да воровки.
Стемнело. Стало холодно. Люди ежились на остановке. Женька сняла коньки. Дома зыркнула на отчима, как на кровного врага.
В комнате свет не включила. Села за стол в темноте. На столе фотография брата, Виктора. Виктор – водитель. Женьку старше на девять лет. Когда-то мечтал отдать ее в каратэ или у-шу, или еще куда-нибудь. Рассказывал другу Петьке о том, какая сестра у него спортивная девчонка. А Женька слушала брата, разглядывая блестящих карасей. А потом от радости прыгала в воду. жадно рассекая гребками грязную заросшую поверхность Джамгаровского пруда…
На столе в беспорядке стопка тетрадей и книг. Завтра опять придется получить двойку по физике, а потом чертыхаться, глядя на мать и на отчима.
«Женя, что бы ты хотела делать в этой жизни?» - спросил ее однажды спокойный, как деревяшка, отчим. А Женька чертыхнулась и стукнула дверью и, будто запеленованная одногодка, лежала на кровати и не в силах перевернуться, пялилась в потолок…
Лампочка на столе полукругом освещала книги и тетради. Снег за окном падал медленно и упрямо. Будто специально для Женьки, будто бы только снег любил ее так, как хотела этого она.
Неожиданно отключился свет. Женька подумала, что только у нее. Так как было естественно, что именно сегодня перегорела старая лампочка.
Свет загорелся вдруг около четырех утра. Женька встала, будто бы знала, как следует жить сегодня. Оделась, взяла коньки и клюшку.
Долговязая пацанка, хозяйка серого льда, скользила по-мальчишески, рассматривая упрямо полоски сонного льда.