Глава 10-я. Menage a trois

Георгий Островский
               

Кладбище Pere Lachese

Альфред де Мюссе, поэт, джентльмен, выходец из почтенного дворянского рода, настойчиво преследовал Жоржа Занд, но всегда с малопочтенными намерениями. Когда Жоржа после удачной погони удавалось прижать к стенке, или загнать в угол, стащить с него штаны и приглядеться – каждый раз окружающие теряли дар речи. И было от чего. Оказывалось, что это никакой ни Жорж, а совсем наоборот – известная литературная дама, в девичестве Аврора дю Деван, которая в замужестве вдруг стала именовать себя Жоржем. Альфред видимо знал или догадывался, но не хотел делиться ни с кем ни своими догадками, ни возможностью использовать открывшиеся обстоятельства. Жорж был очень известен. Его романами в Х1Х веке зачитывалась вся Франция из чисто литературного любопытства, нимало не интересуясь вопросом, как выглядит Жорж без штанов.

Альфред писал стихи, специализируясь в чистом искусстве, ну, сами знаете, всякие там васильки, лютики-цветочки. Казалось бы, при таких немудреных наклонностях, зачем ему все это? Но он был не в меру любопытен, дотошен и совсем не прост. Привык смотреть в корень и умел, при необходимости, его извлечь. Однако, если корень извлекался с душевным надрывом, отдавал себе отчет, что ему преподнесли какую-то пакость, и некто уже обставил его по дороге. Провести его на мякине было совсем не просто.

Теперь вы понимаете, что никаких голубых наклонностей у него не было, т.е. с нравственностью все было в порядке, не подкопаешься.

Кроме обычного, весьма тривиального интереса, из-за которого петух поспешает за курицей, в этой погоне был еще другой, наредкость возвышенный, и если Альфреду удавалось догнать, он писал свои лучшие стихи. Однако, коэффициент полезного действия был не всегда высок, потому что в то же время и по той же дороге ее преследовал Шопен и, заметьте, с теми же самыми намерениями. У Шопена возвышенного интереса было никак не меньше, т.к. в случае удачи из под его пера возникали гениальные ноты его лучших ноктюрнов и этюдов, а чаще – мазурок и полонезов. Говорят, что объясняется это, cnfhbyysv славянским j,sxftv –- удавшийся день непременно завершить пляской, естественно, после хорошей выпивки и драки. Хотя, вероятнее всего, Шопен не доходил до таких крайностей.

Как реагировал Жорж на эти встречи, в литературе нигде не описано, но надо думать – весьма положительно, т.к. тому, или иному из наших героев всегда удавалоссь его догнать.

Встреча на дороге втроем кончалась длительным творческим застоем для всех участников гонки преследования.

Такие взаимоотношения, крайне иррациональные по форме и содержанию, представляются малопонятными для заурядного, здравомыслящего человека. С его позиции это, ничто иное, как порочный любовный треугольник, или, скорее, четырехугольник, потому что у Жоржа, как у всякой порядочной женщины был еще и муж. Но, мужа в этой компании даже за мужчину не держали из-за отсутствия литературных, или музыкальных наклонностей. И это тоже удивляло здравомыслящего. Особенно же поражало то немаловажное обстоятельство, что с таким пренебрежительным отношением к нормам морали, ни один из участников гонок не был евреем.

У поэтов считалось, что ничего иррационального здесь нет, а всему виною «неразумная сила искусства».

Братоубийственная война между музами Эрато и Эвтерпой давно закончена. Шопен тоже здесь совсем недалеко от Мюссе. Теперь они сосуществуют в мире, хотя и в другом измерении. Следов Жоржа мне обнаружить не удалось.