Фэндом: ориджинал.
Рейтинг: PG.
Жанр: гет, романс.
(Посвящение: есть.)
От автора: крайне нежно и трогательно. Предупреждаю - это очень романс.
***
Они сидели на веранде пустого дома. Родители Элизы уехали на день рождения маминой подруги и не посчитали нужным брать её с собой, так что девочка впервые оставалась дома одна. Но одиночество её скрашивал пушистый домашний любимец Тони и, конечно, Джонатан. Джонатан был сыном соседей, старше Элизы на полгода. Хотя велика ли разница в возрасте, когда тебе шесть, а твоему другу - тоже шесть? Элиза считала Джонатана своим самым близким другом (а по секрету, и самым близким человеком ей на Земле).
Они сидели на веранде - большой балкон с такого высокого пятого этажа с горшочками зацветающих растений, прикрепленных к оградкам, двумя родительскими огромными плетеными креслами и столиком с неизменными папиными сигаретами и пепельницей. Элиза сидела в мамином кресле, а Джонатан - в папином. Было тепло, дул легкий ветер и темно-красное солнце тяжело садилось за горизонт, пряталось от неба, а небо плясало, раскрашиваясь в розовый, желтый, оранжевый, фиолетовый, синий... Они сидели и наблюдали за закатом, и Элизе думалось, что они с Джонатаном сейчас точь-в-точь как мама и папа. Она даже сегодня перед их уходом также, как мама, крутилась перед зеркалом и выбирала платье (и даже ненадолго брала мамину пуховку, но это её почти самый страшный секрет). А Джонатан сегодня серьезный, прям как её папа, когда читает свою вечернюю газету, сидя в кресле, где сейчас сидит он. Может быть, все, кто садятся в это кресло, такие? Хотя нет, Элиза же сидела на нем, долго-долго, и ничего. Значит, и правда они просто очень сильно похожи. А это хорошо, потому что папа у Элизы самый лучший, какой только может быть.
Они сидят так еще несколько минут - а может, секунд? или часов? - и уже после того, как солнце убежало от неба так далеко, что ни того, ни другого не видать в погоне, Джонатан встает, чинно подает Элизе руку и говорит: "Пойдем в дом, скоро здесь холодно сидеть будет." И Элиза, очень радостная и странно гордая за себя, берет его за руку - у него рука такая теплая, а у неё холодная и чуть поменьше - и с королевской осанкой идет в тепло.
Дома же стрелки на больших стрекочущих часах останавливаются, и лампа заливает мягким светом всю комнату, а Джонатан и Элиза под несуществующий оркестр танцуют вальс, невесомо кружась по большой для них зале. Недавно они смотрели вместе фильм про выпускной, и, хотя никто из них еще не школьник, им уже жутко страшно не уметь танцевать на своем выпускном балу. Движения легкие, и Элиза видит себя чуть постарше, покрасивее, в длинном белом платье и на каблуках, вальсирующей с еще более высоким и уж совсем невыносимо красивым Джонатаном во фраке под красивейшую музыку вальса. А потом кажется ей, что они с ним едут кататься в карете по ночному городу совсем одни, что они смеются и что он в полумраке целует её руки.
Часы словно оживают и начинают дребезжать, и тут же скрипит входная дверь, и в квартире становится шумно. Мама и папа заходят в комнату, но они с Джонатаном уже сидят рядом на диване, все еще мысленно кружась в танце.
Перед тем, как уйти, Джонатан в темной прихожей берет её руку в свою и на долю секунды прижимает к своим губам. Щеки Элизы горят огнем, она задыхается и не может ничего сказать, когда Джонатан, кивнув ей на прощание, уходит совсем. Закрывая за ним дверь, она мечтает о том, чтобы снова остаться с ним дома и снова быть как мама и папа, как та пара на выпускном из комедии, быть как семья.
"Элиза, ты что, брала мою пуховку?" - заходит мама в коридор. И если почти самый страшный секрет её уже раскрыт, то самый страшный еще неясен никому, включая саму девочку; этот сложный секрет из четырех простых слов звучит как "Я люблю тебя, Джонатан".