Я умер. Не было ни агонии, ни туннеля с пятном света в конце. Я просто открыл глаза и увидел свет. Не солнечный, солнца не было. Мягкий рассеянный свет исходил отовсюду. Несмотря на то, что лежал я на голой земле, было ощущение удобства и мягкости. В членах не ощущалось слабости и вялости, которые обычно испытываешь при пробуждении. Я легко приподнялся и сел. Осмотрелся. Вокруг раскинулась слегка всхолмленная местность, поросшая ярко-зеленой молодой травой. Вдали, затянутые легкой дымкой прослеживались невысокие горы. Скорее даже не горы, а холмы, чуть более высокие, чем те, что окружали меня.
То тут, то там, в некотором отдалении обнаружились люди. Разрозненными небольшими группами, парами, поодиночке. Была в них какая-то неясная странность. Нет, то, что все они были голыми, не удивило. Смущало нечто иное, пока неуловимое. Рука сама по себе потянулась взъерошить волосы на затылке, обычно это стимулирует работу моей мозговой деятельности, и коснулась гладкой кожи. Волос на голове не было. Проведя ладонью по лицу, обнаружил, что лишился не только усов, но и бровей и даже ресниц. Последующее изучение столь хорошо знакомого, и тоже обнаженного, собственного тела показало, что и все оно лишено растительности. Я был словно игрушечный пупс, только очень большого размера. И тут пришло осознание того, что же смутило меня при виде окружающих людей – все они были гологоловыми.
. Поднявшись на ноги, я побрел в сторону ближайшей группы, которую составляли пять женщин, преимущественно молодых. Нисколько не смущаясь своей наготы, дамы о чем-то беседовали. Странная картина: такие же, как и я, большие пупсы или точнее манекены из магазинной витрины, нашли общую тему для разговора. Кем они были при жизни, блондинками, брюнетками, шатенками, оставалось только догадываться. Лишенные одежд и волосяного покрова, они тем самым лишились и собственной индивидуальности. Однако у двух девушек фигуры были восхитительны. Плоские животы, высокие, явно не знавшие жадного младенческого рта, упругие даже на взгляд, груди. И очередная странность, - я, большой любитель плотских утех и ценитель красивого женского тела, совершенно не испытывал вожделения.
Я остановился подле них, не вникая в суть разговора. На меня не обратили никакого внимания и, постояв так несколько минут, я двинулся дальше. Переходя от одной группы к другой, от особи к особи, я постепенно продвигался в сторону невысоких гор. Попытки обратиться к кому-либо ни к чему не привели. Меня попросту не замечали. Я выпадал из поля внимания всех этих людей.
Вскоре я заметил, что не один такой. Еще несколько человек растерянно бродили вокруг. Прошло уже продолжительное время с момента, когда я открыл глаза. Свет оставался столь же рассеянным, на скорое наступление сумерек не было и намека. Ни жажды, ни голода я не испытывал. Даже курить не тянуло. Но лицезрение этих лежащих, сидящих, беседующих между собой тел начало утомлять. По своей натуре я очень общителен и когда был жив, это порой утомляло. Хотелось побыть одному. Никого не видеть, ни с кем не общаться. И вот такой миг настал, но удовольствия особого я не испытывал.
Чтобы как-то занять себя, я поставил целью добраться до дальних холмов. Ускорил шаг и более не обращал внимания на этих небожителей.
Сколько я шел, затрудняюсь сказать. Мыслить привычными временными отрезками было сложно. Здесь время не имело привычных свойств. Оно не текло, не бежало и даже не стояло. Его как будто и вовсе не было. Как не было часов на руке или солнца, чтобы по его движению сделать хоть какую-то привязку. У меня не было даже тени, которая сопровождала меня подобно преданной собаке.
Ничего не менялось, холмы оставались столь же далеки, как и в начале моего пути и местность была такой, какисколькотамкилометровпутиназад?, как вдруг я увидел старушку. Нет, пожалуй, не старушку. Старушка – это нечто согбенное и дряхлое. Скорее – бабульку. С тугими, румяными, как ранетки, щечками, улыбчивым добрым лицом, белыми, словно снег волосами, расчесанными на пробор точно посередине и стянутыми на затылке в узел. Бабулька восседала, точнее, просто сидела без всякой царственности, в удобном кресле. Ноги покоились на низенькой скамеечке. И она была одета! В белую блузку, расшитую разноцветными нитками по рукавам и вороту. Вышивка была искусно выполнена крестиком и изображала петухов и крупные цветы мальвы. Наряд дополняла пышная и длинная, белоснежная же, юбка. Этакая местечковая бабулька. В руках у нее быстро мелькали спицы, которыми бабулька вязала облако. Губы беззвучно шевелились. Видимо, чтобы не сбиться, она считала петли. Я замер в нерешительности. Но вот довязанное облако упало к ней на колени. Загадочная женщина легонько дунула и облако взлетело, поднимаясь вверх и увеличиваясь в размерах. А женщина принялась за новое изделие. Но прежде, подняла на меня глаза и приветливо улыбнулась – лучики морщинок сделали ее глаза похожими на два теплых солнышка.
- Здравствуйте, - я не знал, как к ней обратиться.
- И тебе здравствовать, милок, - ласково ответствовала бабушка. – Хотя у нас здесь и не принято так приветствовать, но ты новенький.
- У вас – это где? Что со мной случилось? Мне кажется - я умер, но значит, мне даже и сниться ничего не может? – терпеть не могу пулеметные очереди вопросов, но так уж получилось. – Вы здешняя кастелянша? – почему кастелянша я не понял и сам.
- Пусть будет кастелянша, - звонко, молодо рассмеялась бабуля. – Но вообще-то я – Бог.
- Боооог? – округлил глаза я. – В смысле – Всевышний? Но ведь Бог, он – мужчина.
- Ох уж этот мужской шовинизм, – покачала головой бабулька, - а бога-то кто из живущих лицезрел? То-то.
- Женщина я. По всем вторичным, - она выпрямила спину, обозначая под натянувшейся тканью кофточки и без того не иссохшую по-старчески грудь, - и, уверяю, первичным половым признакам.
- Но как же Пресвятая Троица – Бог-отец, Бог-сын и Бог-дух? – не сдавался я. – Мужское первородство, в конце концов?
- А и есть Пресвятая Троица, как не быть! – согласно закивала головой собеседница. – Только Бог-мать, Бог- дочь - есть доченька, есть, что же я похожа на какую пустопорожнюю бабу? – и Бог-дух. Но вот с мужским первородством – это все придумки ваши мужские. Начало всякой жизни – женщина.
- Но ребро, Адам, Ева… - я мужественно попытался сгрести в кучку свои слабые познания в религии.
- Ребро, - фыркнула Бог, - тоже мне, нашли детородный орган. Вон, то, что у тебя между ног висит (слово «висит» заставило меня в душе покраснеть) – есть остаток первородной пуповины, коей вы были соединены с утробой Богодочери. От нее вы люди-то и пошли. Оттого и стремитесь пуповиной этой проникнуть в женское лоно. Припасть, так сказать, к корням изначальным.
- А вы с дочерью от святого духа понесли? – бестактно полюбопытствовал я.
- А вот это, милок, никоим боком тебя не касается. – вмиг посуровела Бог-мать, но потом смягчилась. - Мой - приказал долго жить, а зятек – да мало ли среди вас козлов? – поди, найди куда завеялся и алиментов не дождешься.
Она помолчала.
- Ты историю в школе изучал? Помнишь ли, что по-первОй был матриархат, женщины руководили устроем жизни? Но бабы – плохие руководители. В душе они мягкие и слабые, за власть, как мужики не цепляются. Влюбленная женщина, ежели приласкать ее, все отдаст. Так вот и отдали бразды правления в мужские руки. Теперь жалеют, что профукали, локти кусают, движения всякие за равноправие организуют. Да толку – чуть, мужское племя – народ хваткий.
Мне стало неловко за свою принадлежность к коварной мужской половине человечества и я, в попытке сменить щекотливую тему, спросил со всем возможным почтением:
- А скажите, будьте столь добры, Госпожа, почему здесь все безволосые?
- Да какая я тебе госпожа, - отмахнулась Бог-мать. – Будь проще! Зови бабой Нюсей. Тебя-то как кличут? В списки вновь поступивших недосуг заглядывать, - пояснила она. И верно, беседуя, бабулька ни на секунду не прерывала вязание, и очередное кучевое облако было уже наполовину готово.
- Иннокентий, - смущенно отозвался я.
- Так вот, Кеша, - это превентивные меры, - баба Нюся с видимым удовольствием вставила мудреное слово. – Здесь ведь климат какой? Тепло, перепадов температуры нет, одежда не нужна. Ветра не дуют, значит и пыль не поднимается, да и нету ее здесь. Следовательно, что? – спросила она и тут же ответила. – Нет нужды в ресницах.
Она вопросительно взглянула на меня. До меня пока не доходил смысл сказанного. Хозяйка продолжила.
- Здесь и микробов зловредных нет. Одна беда, условия пришлись как нельзя лучше для вшей всех разновидностей: обычных, платяных, лобковых. Кто-то однажды занес, и они плодиться стали в неимоверных количествах, что твои кролики в Австралии. Никакая дезинфекция их не брала. Вот и пришлось мне лишить их среды обитания, так сказать. Постепенно сами исчезли.
- Так это рай? – восхитился я.
- Что значит рай? Это просто - Место, В Котором Ты Сейчас. Да будет тебе известно, ни рая, ни ада не существует. Они лишь в вас самих. Только вы создаете их. Живете в гармонии с собой, вот и рай. Начинаете метаться в сомнениях, измышления строить, - добро пожаловать в личный ад! Эти состояния не перманентны, - она вновь со вкусом ввернула ученое словечко, - вся ваша жизнь – метания между этими состояниями. Ваша задача, удержаться как можно дольше в том, которое вам более по душе. Здесь, после смерти, кстати, то же самое, что сам себе определишь, то и будет. Только уже без возможности замены. Поэтому прежде чем принять решение, имеет смысл хорошенько подумать. Рай, если разобраться, не такое уж райское местечко, - скаламбурила Бог-мать. – Довольно скучное и однообразное, между прочим. К примеру, представит себе иной индивид рай в виде сплошного отдыха и ничегонеделания и – всё. Готово! Всю оставшуюся вечность лежит на траве отдыхает. Ни рукой пошевелить, ни ногой. Ни чихнуть, ни пукнуть. Овощ овощем. Или вот ты. При жизни, ведаю, был большим охотником до плотских утех, ходоком по женской части. И что? Вообразишь ты свой собственный рай в окружении безотказных дамочек. Думаешь Вечный Трах тебе в кайф будет? Уверяю, быстро надоест, потому как даже поговорить не сможешь. Фрикции, возведенные в Вечность! В аду свобод куда как больше, однако, через боль всё там, через метания. Потому не все ад выбирают, ибо слаб человек.
- О, Боже! – непроизвольно воскликнул я, огорошенный откровениями высшего существа.
- Что, милок, не ожидал? Думал, преставишься и все заботы долой? Считал, без твоего участия определят место дальнейшего твоего пребывания? Ан, нет! Думай, Кеша. Думай!
- А для чего же тогда это Место, В Котором Я Сейчас? Чистилище?
- Да кто же тебя чистить тут будет? – в свою очередь вопросила баба Нюся. -. Скажем, Место для размышлений. Отстойник. Все вот эти, - она повела головой в сторону безволосых фигур, - пока не определившиеся. Думают, прикидывают, советуются между собой.
- И сколько времени отводится на раздумья? – поинтересовался я.
- Здесь нет времени, если ты еще не понял. Думай, пока не остановишь свой выбор на чем-то окончательном.
- Здесь только христиане? – несмотря на то, что при жизни я не утруждал себя верой, разговаривать с Всевышней было познавательно и интересно.
- В основном. Индусов ты здесь практически не встретишь. Они забегут ненадолго, перышки почистят и – на новый круг. Реинкарнация у них это называется. Мудрый подход, надо признать. Мусульмане тоже надолго не задерживаются, либо в рай с пэри развлекаться, либо в ад на вечную войну с воображаемыми неверными. Вот с иудеями и сама никак не пойму. Они же умные, придумали что-то хитрое, создали свою общину, куда и мне хода нет, и «живут» там по своим законам. Ладно, Кеша, - заключила она. – Иди, размышляй. А мне темную пряжу надо брать для грозовых туч.
- Последний вопрос. На меня здесь никто не обращает внимания, словно не видят. И женское тело не волнует как прежде.
- Теперь, когда я тебя прописала, и желания появятся, и видеть тебя начнут. Иди, решай.
И я пошел. Думать и склоняться в пользу собственного рая или же ада. Спешить мне некуда. Впереди целая Вечность.