На этот раз Палыч, Данилыч и Колька-Николай, младший брат Данилыча, подрабатывали у вдовой Дуньки. В сенях прогнившие доски заменили; вторую раму, года три стоявшую у окна, пообтесали, плотно вставили.
Палыч, самый старший из друзей, и двух метров не могущий пройти без клюки из-за фронтового ранения в голень, то и дело впадал в задумчивость, молотком постукивал с расстановками.
Рукавицами старики с крыльца снег смахнули, сели перекурить. Один Данилыч не курит, но тоже объят клубами дыма, ноздрями шевелит от махорочного смрада.
- Маленько осталось. Подставку под вёдра сделаем, и всё. Литр Дунька должна дать. Как ты думаешь, Палыч?
- Я? Да я думаю, что не надо нам водкой брать. Выпьешь – и нету!
- Чем же тогда ты возьмёшь? Вермишелью, что ли?
- Да нет. Вон, смотрите, сколько у Дуньки длинных досок! Зачем ей, старой, столько?! Всё равно скоро помирать, растащат ведь.
Колька даже не докурил, кинул самокрутку к калитке.
- Действительно! Из досок мы чего-нибудь сделаем, продадим. Не то что на литр хватит, а на целое ведро!
Дунька всё это время готовила диковинный обед: по цвету что-то вроде щей, правда, без мяса, но зато с рассыпчатой картошкой; компот из сушёных яблок с добавлением апельсиновых корок, хранившихся не один год в гранёном стакане.
За обедом Палыч слишком мощно дунул на горячую бурую жидкость в ложке, на дне которой остался лишь один картофельный кусочек. Данилыч молча стряхнул капли с засаленного кримпленового пиджака, Колька рукавом протёр глаз.
Старуха Дунька суетилась возле умельцев, будто официантка в ресторане.
- Перчику, может, кому? Вот, берите!
Данилыч мокрой ложкой полез в баночку с перцем. Жидкость в его тарелке затянулась красной плёнкой, как ряской стоячая вода. Палыч и Колька не обращали внимания, зная, что им вдвоём столько перца за год не съесть.
- Слышь, Дунь? – Палыч держал стакан с компотом в руке. – Может, ты нам не водкой, а досками заплатишь?
- Ой! Этого добра навалом! Веранду хотели делать. Где уж там!
- Штук десять дашь?
- Да пятнадцать берите! И вот вам три бутылки водки, муж её перед повышением цен покупал. Мне эта гадость ни к чему, у меня через неё муж-то и помер… Пьяный лёг в кусты у железного моста и захлебнулся своей блевотиной…
При слове «блевотина» Палыч, как самый брезгливый из тройки, с трудом удержал уже улёгшуюся в желудке пищу.
По только что выпавшему снегу старики перетаскали доски к Палычу в дом, в зале сложили штабелями для просушки. Раздеваясь, кряхтели на разные голоса и подголоски. После того как похоронили своих жён, они постепенно привыкли к совместному существованию, и это им даже нравилась.
На столе три вида закуски: квашеная капуста, хлеб чёрный ломтями и хлеб белый резаный. После второго стаканчика стали решать судьбу досок. В таких важных случаях обычно Палыч говорил первым, затем философствовал Данилыч и рассуждал Колька.
- Давайте сделаем кухонный стол. Сколько их на базар мы уже перетаскали!
- Нет! Надо что-нибудь такое, чтобы деньжат побольше огрести. Если табуреток наделать, и то больше будет.
- А может, лучше сделать гроб?..
Палыч и Данилыч переглянулись.
- А как ты будешь на базаре продавать? Засмеют!
- Мы гробы-то ещё не делали. Надо размер знать. Покойника-то кладут, чтобы как раз всё было. Значит, надо сначала найти покойника.
- А вон, на соседней улице, вчера Нюрка Дронова, старуха, под машину попала, санки посередь дороги везла…
- Нюрку завтра хоронить, ей уж гроб наверняка справили…
Колька настаивал на своём:
- Да давайте сделаем под средний рост, люди-то мрут как мухи, не всегда же будут помирать только большие и маленькие. Гроб делать быстро, а цена у него большая!
Наутро Данилыч, меньше других болевший с похмелья, перетаскивал в сарай доски, начинал обстругивать. К обеду работала вся бригада. Делали под средний рост Кольки.
К вечеру гроб сколотили. Палыч, ещё мучимый остаточным похмельем, сел на перевёрнутое корыто.
- Ну давай, Николай, залазь, испробуй! – Николаем Колька именовался в весьма ответственные моменты.
Николай забрался в гроб, закатил глаза, сложил руки на груди.
- Благодать! Я, помню, в войну с одной девахой из медсанбата вот так в лодке ночью плыл и на звёздное небо смотрел. Как раз не стреляли. Тишина! Может, оставим до весны? Поплаваем!
Палыч свернул Кольке цигарку.
- На-ка, пловец, закури.
Видимо, ударился Колька в воспоминания, лежит, покуривает, пепел аккуратно стряхивает за пределы гроба. Окурок бросает, как всегда, не заботясь, куда попадёт.
Одурманенные свежеструганным деревом, ужинали молча, будто обдумывали вопрос, кто первым ляжет в гроб без права подниматься.
С кряхтением и сопением вывалились во двор на перекур и через открытую дверь же заметили в сарае костерок, который разрастался, пожирая стружечную кучу.
Колька, предчувствуя нагоняй, по-молодецки забежал в сарай и подвернувшимся старым пальто ударил по огню, после чего загорелось в нескольких местах, сарай заполнился дымом. Кашляя и сопливясь, друзья топтали стружки, спотыкались о гроб, ширяли рейками в огонёк, возникший внутри наваленной рухляди.
- Всё! – торжественно обещал Колька. – Теперь буду окурок заплёвывать!
Хотя то же самое было недавно сказано над ведёрной дырой в паласе.
Утром излазили весь сарай, но, кроме чёрного лака и старой зелёной краски, ничего не нашли.
- Есенина хоронили в жёлтом гробу, Брежнева в красном, я свою Аньку хоронил в серебристом, - пустился в рассуждения Данилыч. – Какая разница?! Правда, чёрный цвет больше для негры подходит, но ведь где же мы негру возьмём? Так что зелёный цвет, говорят, как цвет жизни и радости, он и подойдёт.
Палыч осадил философа:
- Чего несёшь?! Какая радость, когда коньки отбрасывают?! Будем покупателю говорить, что зелёный – это цвет зелёной тоски по усопшему…
В загустевшую краску добавили стакан постного масла. Красили старательно, будто первые доски забора. Покрасили и внутри, после чего гроб приобрёл действительно радостный вид.
По расчётам Кольки, краска должна была высохнуть за сутки, однако ждали две недели, покрыв всю ближнюю плоскость гроба отпечатками пальцев.
За ужином определили, что пришла пора решительных действий.
- С утра Данилыч пойдёт по улице Пугачёва, Колька по Телевизионной, я на Ломоносова пошныряю. Везде потихонечку спрашиваем, не умер ли кто или не умрёт ли в скором времени. Всё ясно?
- А то! – Данилыч, как мышка из норки, выглядывал из огромного кримпленового пиджака с чужого плеча. Из нагрудного кармана высовывался полиэтиленовый мешочек с документами о награждении медалями «За храбрость» и «За победу над Японией».
Выяснилось, что на означенных улицах покойников нет и никто не хотел верить в скорую смерть, даже бывший директор магазина, лежащий парализованным лет десять.
- Надо действовать смелее! – возглашал Палыч. – Идём на другие улицы, заходим в дома и навязываем свой товар! Иначе гроб придётся переделать в кухонный стол!..
У одного из частных домов Палыч, услышав за забором пронзительные женские и детские рыдания, невольно остановился, опёрся двумя руками о клюку, прислушался.
- Милый мой!.. И на кого ты нас оставил?!.. Как мы теперь без тебя?!..
- А-а-а-а!.. Ма-ма!.. А-а-а-а!..
Палыч постучал в калитку, плач прекратился. Вышла заплаканная женщина.
- Да, я вас слушаю.
Палыч быстро показал и спрятал пенсионное удостоверение.
- Наша фирма может предложить вам гроб, цена ниже рыночной.
- А что, разве бульдогов в гробах хоронят?!
Палыч не растерялся:
- Ну если собакам памятники ставят, почему бы им в гробу не полежать?! В цивилизованных странах… собакам даже мавзолеи делают…
- Наверное, не надо, мы всё равно его в саду зароем…
Данилыч решил сэкономить силы и сразу же отправился в центр города, облюбовал пятиэтажный дом и начал с первой же квартиры. Дверь открыла женщина в разорванном халате.
- Вам гроб нужен? Хороший, зелёный.
Женщина моментально повернула голову:
- Эй, пьянь поганая! Тебе гроб нужен?!
Из глубины квартиры донёсся сиплый голос:
- Давай сюда!.. Щас пропьём!..
- Нельзя ему гроб доверять: пропьёт, зараза!
Из второй квартиры через цепочку выглянула старушка лет под сто. Данилыч воодушевился.
- Вам гроб не нужен?
- Конечно, пенсия-то маленькая…
- Я спрашиваю: вам гроб нужен?
- Что вы7! Я уж в бане сколько не была!..
- Гроб, я говорю, гроб нужен? – Данилыч руками показал очертания гроба.
- Это я такая пышная в молодости была, а сейчас вся иссохла… Болезни замучили, не знаю, смогу ли, милок, теперь-то…
- Значит, вы отказываетесь от такого великолепного гроба?
- И не говорите, масло какое стало дорогое!..
Колька направился к моргу. Пристроился у дверей, взглядом искал возможных покупателей. Остановил мужчину под хмельком.
- Вам гроб случайно не нужен?
- Мне нужен скальпель: я трупы вскрываю, а скальпель, наверное, едри его в корень, вчера у кого-нибудь опять в животе остался. Скальпелями случайно не торгуете?
- Нет, только гробами, столами и табуретками…
Как назло все подъезжали с собственными гробами. Отчаявшись, Колька поплёлся на железнодорожный вокзал. Отыскал в толпе женщину с трагическим лицом, спросил:
- Может, вам гроб необходим?
- Если он похож на унитаз, то необходим: у меня расстройство кишечника, а у вас тут нормального туалета нет!
Когда надоело задавать этот дурацкий вопрос, Колька вытащил из захламлённого угла картонную коробку, оторвал прямоугольник от крышки, своим плотницким карандашом жирно написал: «Могу продать гроб». Подобрал у мусорки верёвочку, привязал, табличку повесил на грудь и в предчувствии покупательского ажиотажа стал расхаживать по вокзалу.
Примерно через час какой-то усатый мужчина вложил в Колькин карман бумажку с адресом, куда требуется доставить гроб к двенадцати часам ночи, когда обмоют и переоденут покойника.
За вечерним чаем тройка подводила итоги дня. Палыч рассказал о женщине, которая может купить всё, хоть гроб вместе с усопшим, но только за полцены. Данилыч молча подержал указательный палец возле подсинённого глаза. Колька положил на стол записку как самое веское доказательство того, что не зря чай пьёт.
Гроб с наполовину прибитой крышкой погрузили на большие самодельные санки, привязали бельевой верёвкой. В девять вечера отправились в дорогу, идущую через весь Петровск.
Прохожие приостанавливались, пытаясь переварить, по крайней мере, две странности: что за мода пошла хоронить по вечерам и, главное, последний путь прокладывать в противоположном от кладбища направлении?
За железным мостом, у коммерческих ларьков, процессию остановил милиционер, указав, как машине, дубинкой на обочину.
- Что это такое?
- Какое? – не понял Палыч.
- Вот это! – милиционер осторожно стукнул дубинкой по гробу, будто боялся, что тот может взорваться.
- Это – гроб.
- Кто в нём лежит?
- Никого.
- Открывайте!
Данилыч из-за голенища валенка достал стамеску – холодное оружие, с которым редко когда разлучался.
В гробу милиционер заметил что-то странное, поддел дубинкой, приподнял.
- Что это?
- Хозяйственная сумка. Для продуктов.
- Куда везёте?
- На заказ делали. Везём на квартиру. Вот адрес.
Милиционер с минуту держал бумажку, силясь запомнить написанное. Наконец разрешил двигаться дальше, тут же переключившись на какого-то пьянчужку, подковылявшего к ларьку.
Пыхтя и потея, старики едва занесли гроб на пятый этаж. Подождали, ровно в двенадцать позвонили в квартиру.
Дверь приоткрыла молодая женщина (из-за её спины выглядывал мальчик с раскрытым ртом), осмотрела стариков, стоящих в обнимку с гробом.
- Здесь живёт мужчина с усами?.. Примите, пожалуйста, заказ!..
- Ох-ха-ха-ха-ха-ха-ха!.. – женщина взорвалась клокочущим смехом. – Надули вас, старичьё! Это мой бывший муж забавляется! Недавно в посылке уши и ноги свинячьи прислал. Мне эта гробина и даром не нужна, так что ищите усастого и запихивайте его туда – я вам будто за это просто благодарна по гроб жизни!
Удручённые и уставшие, старики повезли гроб к реке, поместили в ложбинку, забросали снегом до лучших времён. Отходя, Палыч сказал, что готов быть погребённым в кухонном столе, лишь бы побыстрее сплавить эту проклятую зелёную пакость.
К обеду следующего дня в окно постучала женщина.
- Алло! У вас, говорят, гробы дешёвые продаются?!..
- Скажите адрес, мы скоро вам привезём. Зелёный подойдёт?
- Мне любой, хоть серо-буро-малиновый, лишь бы дешевле… Дедушка умер. Девяносто шесть лет! Позавчера ещё сам за бутылкой бегал!..
Старики, не отобедав, гуськом пошли к месту, где замаскировали своё ритуальное детище.
Гроба на месте не оказалось, только расшвырянный снег, будто могила разрыта. Кто-то, видимо, утащил его волоком.
Однополозный широкий след привёл к кирпичному частному дому. Данилыч яростно забарабанил в ворота, как стучались при раскулачивании. С крыльца раздался мужской голос:
- Кто там?
- Эй, мужик, отдавай наш гроб обратно!
Мужчина в фуфайке вышел к старикам.
- В чём дело?
- Гроб наш законный вертай обратно!
- Так ведь пацаны мне притащили!..
- Это нам до лампочки! Гроб мы сами сварганили!
- Но я же пацанам дал на пепси-колу!..
- Хоть на бочку самогона! Гроб мы делали сами, вот этими в мозолях руками! – Данилыч сунул в нос мужчине рукавицы.
- Но у меня же пацаны выпросили на морожену!..
- Хоть на хреножину! Надо кумекать, прежде чем хватать чужое добро!
Подавленный натиском кричащих стариков, хозяин повёл их в глубь двора. Под навесом хрюкали свиньи, штук пятнадцать, вытесняя друг друга, лезли к колодам за кормом.
Палыч первым сообразил, что свиньи возятся у двух частей их зелёного, обшарпанного, заляпанного мокрыми отрубями гроба…