Дверцы кухонного шкафчика открываются с легким скрипом и обдают запахом лаврового листа и пустоты. Последний пакет супа сварен вчера вечером и доеден сегодня утром. Под шум машин, под шум ветра за окном, под отражение тридцатилетней женщины в зеркале. Меня уволили с работы в июне. Сейчас январь. Кем я только не работала за эти месяцы - уборщицей, посудомойкой, расклейщицей листовок. А где еще трудиться журналистке, оказавшейся без работы небольшом городке, где всего две еле сводящие концы с концами газеты и не умеющей ничего, кроме как писать. Денег хватало только на оплату квартиры, телефона и самую скромную еду. А неделю назад хозяин киоска, где я работала продавщицей, сказал коверкая слова:
- Недостача, дарагая. Чэм платить будешь?
И назвал сумму. Большую. Очень. И выразительно посмотрел на меня. Сволочь. И добавил, выталкивая меня за дверь, когда я отказалась платить:
- Мэсяц срока. Иначе…
Я знала, что иначе. Его сородичи умели вышибать деньги. Об этом рассказывала моя сменщица, со шрамом на щеке. Ей он тоже, сказал о недостаче. Она ничего не брала, как и я. Но заплатила, после того, как ей разрезали щеку и до того, как об ударе ножа стал напоминать шрам.
Уже неделя, как я мыла полы в офисе на новой работе. Платили гроши. И не знала, что и делать. Даже еды было купить не на что. И шкафчик смотрел пустотой. Я пошла в комнату и села за компьютер. Как обычно начала смотреть объявления о работе. И как обычно ничего не нашла. И как обычно пошла на местный форум. И там. В разделе знакомств. Увидела объявление: «Садист познакомится с мазохисткой». И номер аськи. «У, проклятый извращенец», - подумала я. И после того как выкурила сигарету, написала ему в асьску. В объявление была еще одна строчка: «Оплата высокая».
Он ответил сразу. Спросил, давно ли я занимаюсь мазохизмом. Я ответила, что давно, вспомнив свои вымучиваемые славословия в адрес местных замечательных людей, погрязших в коррупции. Он спросил, какие предметы я более всего люблю использовать. Я ответила, что авторучку и клавиатуру. Мужчина видимо поразился, потому что написал: «Вы редкостная извращенка, потому что про такое даже я не слышал». Я улыбнулась монитору, вспомнив, как один чиновник, на вопрос «что вы любите читать», ответил:
- Биографии замечательных людей. Сталина, Гитлера.
Я, помню, долго извращалась, придумывая кем бы заменить этих замечательных людей в тексте интервью. Но все же придумала, вставив в текст Шпренгера и Инститориса. Герой статьи меня похвалил. Интервью напечатали. А меня уволили, потому что эти два человека написали «Молот ведьм». Практическое пособие по истреблению некоторой части народонаселения. От извращений, знаете ли, страдаешь, в конце концов, сам.
Мы беседовали еще час. Почему-то мужчина завел разговор о литературе. «У, проклятый извращенец, - подумала я, - издалека разговор начинает, чтобы не вспугнуть». Однако к теме извращений мы так и не приблизились, несмотря на все мои старания, уж больно мне хотелось узнать, как именно мне придется зарабатывать деньги. Зато славно поболтали о писателях. Сойдясь, что среди них извращенцев пруд пруди.
Мужчина предложил мне встретиться в кафе на следующий день. Я согласилась. Утром понюхала лавровый листик, отмыла офис, а потом поплелась в кафе. Он, как и обещал, в одиночестве за угловым столиком.
- Что вы будете пить?
Подумав, я выбрала, кофе со сливками. Все же калорий в нем больше, чем в чае. Ом поманил официантку и заказал себе чай, а мне кофе. А я скромно дополнила, что сливок нужно добавить побольше.
Три дня полуголодного существования торкули меня крепко, и через два глотка, я немедленно погрузилась в сладкую истому, обычно наступающую у меня, разве что после огромной котлеты с жареной картошкой. «А, в общем-то милый дядька», - подумала я, - даже легкая седина не портит». Все же путь к сердцу женщины лежит, в том числе, и через желудок.
- Значит так…
Я с трудом сделала заинтересованный вид.
- Я необычный садист.
Я вспомнила фильм:
- В принципе, меня не смутит, если вопросите посадить вас на газовую плиту, с включенными горелками и кидать в вас помидорами.
Тут меня чуть не стошнило от ужасной картины, вдруг представшей перед глазами.
Мужчина улыбнулся.
- Нет, я предпочитаю более извращенные наслаждения.
Я быстро перебрала в уме все известные мне извращения.
- Могу…
Мужчина перебил:
- Не трудитесь. Это все в прошлом.
На его руке не хватало пальца.
Мы сидели и болтали о том о сем. О городе и мире. О странствиях вечных и о земле. Через полчаса мужчина сказал:
- Вы мне подходите. Я готов заплатить вам…
И он назвал сумму. Она с лихвой покрывала мой долг. Но он не сказал, что мне нужно было делать. Я спросила.
- Нет. Вы все узнаете завтра. Мы будем встречаться каждый день по вечерам в течение трех недель.
Он полез в портфель. Достал пакет.
- Вот это вы прочитаете за три дня.
Я допила кофе. Мне было страшно. Но еще страшнее был хозяин ларька. Мне так казалось тогда.
- Но вы обещаете, что крови не будет?
Он сказал:
- Я обещаю.
Он обманул.
Дома я развернула пакет. В нем оказался оказался том Шмелева «Пути небесные». Я когда-то читала этого автора, но не могла вспомнить, были ли в его книгах описаны какие-либо извращения или нет. Я открыла книгу и растворилась в ней на три дня. Там было все, что не было у меня.
Я закрывала глаза и видела, как «Повсюду, на столиках и этажерках, были розы. Виктор Алексеевич окликнул из-за бархатной занавески: «Можно?» - и, получив певучее: «Да-a-a!..» - вошел, совсем готовый, в свежем кителе, с фарфоровой чашкой на серебряном подносе, и она услыхала запах шоколада. Взяла его руку и закрыла себе глаза.
- Ты милый…- шепнула она, водя рукой по глазам.
Он слышал, как щекочут ее ресницы. Подали отличный завтрак: горячий филипповский калач, икру, швейцарский сыр, всякие булочки, сухарики. Он завтракал с нею у постели, просил не торопиться, отдохнуть получше».
Я шла по улице и за мной «под горкой, светилась в деревьях церковка. «А я купила, хочешь?» - вынула Даринька теплую просфору из муфты, пахнувшую ее духами, и они с удовольствием поели на морозе».
Я входила в монастырь и звали меня, как ее.
«Да, матушка,- чуть слышно сказала Даринька,- Дарья грешная… простите меня, матушка…- и укрыла лицо ладонями.
- Господь с тобой. Да, грешная. А кто не грешен!.. все грешные перед Господом. Не забываешь обители, смиряешься. Милая… кто и в обители, да без обители… а кто и без обители в обители. Упомнила я тебя, изюмцу-то приносила мне?.. в больничной я лежала, а ты навещивала. Вспомнила, а? матушку-то Аглаиду?..».
Мир «Путей небесных» был настолько чудесный и удивительный, добрый и светлый, что… Человек я впечатлительный и через три дня на полном серьезе начала подумывать о покупке лампадки синего стекла. Странный садист написал в аську и назначал встречу в том же кафе.
- Вы прочитали книжку?
- Причитать то прочитала. Только где же в ней садизм, мазохизм и все такое прочее. Все красиво, воздушно. Ах, благодать. Просфоры, муфты. Ах…
Мужчина улыбался.
- Вы, я вижу, прониклись. Это замечательно. А садизм… Как вам сказать… Вы пока не готовы услышать ответ. Впрочем, какая разница. Вы уже согласились. Значит так. Завтра вечером…
Он назвал адрес и ушел…
Упавшая в снег муфта. Искры бенгальских огней. Простота и бездонность слов старца Оптиной в затихающей метели. Яблоко, падающее из рук, потому что.
…Пролетающие недели. В последний день он достал конверт и подал мне. Я знала, что там деньги. Но не взяла их. Провела рукой по его волосам и ушла.
Больше я не видела Виктора Алексеевича.
На следующий день я пришла к хозяину ларька.
Он сказал:
- Ну что, принесла деньги, лахудра.
А потом долго смеялся. Я помню… Я говорила ему, что он поступает неблагородно. Рассказывала про уходящую мглисть рассвета перед заутренней, про лунных сестричек, радующихся алой заре, про радость постижения Бога, про заповеди. Я помню, что… Алюминиевый крестик в моей руке превращался в кипарисовый, когда я взывала к его душе. Падающий в морозные ландыши пола, когда хозяин толкнул меня.
- Еще три дня тебе срока. Дальше, пеняй на себя.
Он кричал это, стоя надо мной и тонул в ландышах.
Хозяина ларька убили ночью. Я не знаю кто. Может наркоманы. Может местные бандиты. Я прочитала об этом позже. А до этого я три дня плакала и молилась перед Казанской, шла куда-то по ландышевому полу, выходила откуда-то. И когда выходила, то видела, что небесные цветочки чуть поникли.
Я живу в странном мире. По вечерам лампадка синего стекла ласково светит мне и я счастлива. Солнышко улыбается. Листья шепчут сказки. Снег под ногами хрустит песенки. Фрески собора рисуют волшебные картины. Мне страшно выходить на улицу. видеть грязь, смотреть на людей с серыми лицами, слушать мат на улице.
Иногда я прихожу в кафе, где мы познакомились с Виктором Алексеевичем. Беру чай без сахара. Помешиваю ложечкой. Вспоминаю этого странного и беспредельно одинокого мужчину с сединой. Автобус за окном принимает облик пряничного огненного всадника и уносится вдаль. Сталь - в серебро, фаянс - в севрский фарфор. Виктор Алексеевич спрашивает меня, не заказать ли ложу в Большом и не соизволю ли я потом поехать в «Славянский базар», где желтые струки только что появившихся в Москве бананов отдают все свое золото хрусталю. И мне, сжимающей алюминиевый крестик, подобранный в поле морозных ландышей.