Вскоре по приезде в Благовещенск, Васькина мать разыскала каких-то дальних родственников, у которых она жила раньше, когда приезжала сюда учиться в фельдшерской школе. Те согласились приютить их на время. Дом их находился в двух шагах от центра города, в глубине двора, где свободные от грядок клочки земли густо заросли лебедой и полынью. Дом был деревянный, в один этаж, но с просторной, светлой верандой и низеньким крыльцом. Зелёная краска, которой он был выкрашен, местами выцвела и облупилась, и он так стоял серый, словно бы схваченный плесенью.
Хозяйку звали Пелагея Прокопьевна. Полная, седая, совсем почти бабушка она всегда говорила нараспев, растягивая слова. От неё всегда пахло печёными булочками, а с круглого, покрытого мелкими морщинками лица не сходила улыбка. С утра и до вечера Пелагея Прокопьевна только и делала, что приготавливала на керосиновом примусе еду или наводила в комнатах порядок.
С ней жили два взрослых неженатых сына, которые каждое утро уходили на завод и возвращались только под вечер. Старший из них, дядя Костя, симпатичный и худощавый, с чёрными курчавыми волосами, ни капли не походил на своего младшего брата, рыжего и курного, у которого всё лицо густо покрывали веснушки. Да и по характеру они свовсем были разными. Дядя Костя был более молчалив и всё как будто о чём-то думал, тогда как дядя Паша болтал почти без умолку и всё время старался всех рассмешить. Ваську они приняли хорошо, были с ним очень приветливы, так что он вскоре почувствовал себя здесь совсем как дома.
Каждый день, с раннего утра, Васькина мать уходила в институт или в библиотеку и возвращалась домой почти затемно, так что всеми днями Васька находился в обществе Пелагеи Прокопьевны. Обычно он занимался тем, что рисовал, сидя на веранде, или бродил по двору, где всё ему было в диковинку. Правда, выходить за ворота ему строго-настрого возбранялось, но зато он отлично поладил с Жучкой, ласковой рыжей собачонкой, также как и он шлявшейся по двору или гревшейся на солнце возле заборчика, из-за которого были видны грядки с какой-то зеленью. Он больше не грустил и даже стал привыкать к здешней жизни. Только всё это продолжалось недолго.
В конце концов мама сдала вступительные экзамены и была зачислена в институт. Все ужасно радовались, особенно Васька. Ему всё время казалось, что как только мама поступит, то у него начнётся какая-то другая, необыкновенная жизнь. А Пелагея Прокопьевна по такому случаю испекла пирог с яблоками. В тот вечер все сидели за круглым столом на веранде, пили чай, лакомились пирогом и много и весело разговаривали.
Между тем близился день, когда Ваське надо было отправляться в школу. Он и ждал, и немного робел в ожидании этого дня. Накануне мама взяла его с собой на рынок, покупать ему школьную форму и всякие ученические принадлежности.
Там, среди длинных торговых рядов, было много народу, стоял гул и почти никуда нельзя было протолкнуться. Мама крепко держала Ваську за руку, чтобы не потерять его среди этой толчеи, а он вертел головой, не в силах оторвать глаз от горою наваленных в овощных рядах спелых яблок и груш.
В тот день мама купила ему серую школьную форму, новые ботинки и коричневый кожаный ранец. А ещё она купила ему мороженого в хрустящем вафельном стаканчике. От всей этой суеты Васька подустал малость, но настроение у него было самое превосходное. К тому же светило солнце, и все люди в этот день ему казались добрыми и весёлыми.
А первого сентября мама повела его в школу. Школа находилась сразу через дорогу. В одной руке Васька нёс букет георгинов, а другою держался за материну руку. На нём была новенькая форма, а за спиной поскрипывал ранец, с букварём, тетрадками и прочими принадлежностями.
Во дворе школы собралось так много детей, что Ваське сделалось немного не по себе. Мальчишки были все как один в таких же, как и он, новеньких костюмчиках, а девчонки - в белых фартучках и с огромными бантами на головах. Учителя озабоченно суетились среди ребятни, пытаясь построить их в линейку.
Мама подвела Ваську к тому месту, где чуть притихшие и настороженные топтались первоклашки. Учитель, высокая женщина со строгим бледным лицом, поговорив о чём-то с Верой Ефремовной, взяла Ваську за руку и отвела его в шеренгу.
Там, в строю, он постоянно оглядывался, боясь потерять маму из виду. Ему вдруг сделалось грустно и одиноко среди незнакомых детей, которые также как и он вертели головами, отыскивая своих родителей. К тому же правый ботинок уже натёр ему ногу, а в форме, да ещё с ранцем за спиной, было как-то тесно и жарко. Он едва смог дождаться той минуты, когда директор и завучи школы наконец закончили произносить свои речи, и он снова очутился рядом с мамой. Их ещё потом повели строем в класс, где новенькие парты, плакаты и цветы на окнах словно приглашали их в другую, ужасно серьёзную жизнь.
Впрочем, проучился здесь Васька всего лишь неделю. В один из дней, прямо посреди урока, за ним пришла мама. Васька как раз сидел за своей партой и также, как и все, старательно выводил карандашом крючки и кругляшки в разлинованой тетрадке.
Учительница тронула его за плечо и сказала, что в коридоре его ждёт мама. Мама стояла возле окна. Она была чем-то очень расстроена.
- Васенька, сынок, - прижав его к себе, с грустью сказала она, - ты больше не будешь учиться в этой школе.
- А где? - с изумлением спросил он, не зная радоваться ему или горевать.
И тут мама объяснила ему, что поскольку она перевелась на вечернее отделение и к тому же ей целыми днями придётся работать, то за ним, за Васькой, некому будет присматривать. Но зато в школе-интернате, куда она решила его записать, он всегда будет вовремя накормлен и к тому же с ним всегда будет рядом воспитатель.
Васька выслушал маму молча. Там школа, здесь школа, какая, собственно, разница? Одного он только не мог понять, отчего это у мамы такое грустное лицо? Сам он вовсе и не думал расстраиваться. Он сходил в класс за своим ранцем, и потом они отправились на автобусную остановку.
В тот день шёл проливной дождь, было сыро и прохладно. Вместе с мамой они доехали до какого-то кинотеатра, а дальше, ещё квартала два, шли под одним зонтиком, обходя кипевшие под дождём лужи.
Интернат находился в старом двухэтажном здании, к которому с тыльной стороны примыкал двор, весь заросший кустарниками и деревьями. Теперь и кустарники и деревья все утопали в одной разлившейся на весь двор луже. Дверь со стороны улицы была забита гвоздями, так что им пришлось воспользоваться чёрным ходом.
Войдя вовнутрь, Васька сразу же ощутил тревогу. Здесь всё, и даже странный какой-то неприятный запах, наводило на тоскливые мысли. В длинном коридоре с обшарпанным, нечистым полом и со стенами, выкрашенными тёмно-зелёной краской, царил полумрак. Всюду на глаза попадался сор, обрывки бумаг.
Мама подвела Ваську к подоконнику и, стараясь его ободрить, всё время улыбалась. Только от этих улыбок ему делалось ещё тяжелей. Он смотрел через мутное, заляпанное извёсткой окно на залитый водою двор, на чёрные деревья, понуро свесившие свои листья, и чувствовал, как ком всё сильнее подступает к горлу.
- Я буду приходить к тебе каждый день, - говорила мама, - а на воскресенье я буду забирать тебя домой.
Васька лишь кивал ей в ответ, почти не разбирая слов. В это время, откуда-то из-под лестницы, ведущей на второй этаж, появилась хромая, похожая на колдунью старуха. Седые, всклокоченные волосы её выбивались из-под тёмной косынки. Она что-то хрипло пробурчала, потом высморкалась в мятый платок и вдруг принялась трезвонить, размахивая медным колокольчиком.
От этих звуков Васька весь так и сжался, словно в ожидании чего-то ужасного. И впрямь уже вскоре одна за одной стали распахиваться двери классов, и в коридор, с рёвом и визгом, стали выскакивать мальчишки и девчонки, растрёпанные и взъерошенные, как черти.
Они живо заполнили коридор, то и дело схватываясь между собой и энергично орудуя кулаками. То тут, то там образовывались свалки.
Васька теснее вжался в подоконник, глядя на происходящее расширенными от ужаса глазами. Он не успел ещё ничего понять, как получил крепкий пинок под зад. Он охнул, ощетинился и стал искать глазами обидчика. Им оказался похожий на бесёнка малыш, с торчащими ушами и с круглой, наголо стриженной головой. Тот отбежал чуть в сторонку и злобно щерился, сверкая на Ваську глазами.
Васька оглянулся на мать. Она стояла бледная, потерянная, взирая на всё тоскливыми, опрокинутыми глазами. Казалось, она была готова расплакаться, но тут к ним подошла высокая, пожилая учительница, с приятным добродушным лицом. Она была спокойна и невозмутима так, словно и не замечала, что происходит вокруг.
- Успокойтесь, всё будет хорошо. - мягко промолвила она, пытаясь прикосновением руки вывести Веру Ефремовну из состояния шока. Потом она погладила Ваську по голове и прибавила. - Ничего, тут у нас совсем не так плохо, как кажется на первый взгляд. Надо только немного привыкнуть.
Потом она долго и настойчиво что-то говорила Васькиной матери, которая только болезненно морщилась и мотала головой. Похоже было, что она почти не слушает и только ждёт, чтобы поскорее отсюда уйти.
- Ну, куда же вы одна, да ещё с ребёнком? - убеждала её учительница. - Без своего жилья и, к тому же ещё, учась в институте.
Тем временем в коридоре вдруг как-то сделалось тише. Немного присмирев, детвора окружила их полукольцом, и с нахальным любопытством рассматривала то Ваську, то его мать. На всех на них были одинаковые рябые костюмчики, из-под которых выглядывали клетчатые рубашки, с кое-как пришитыми белыми воротничками.
Все они были словно на одно лицо: все чухались, ковыряли в носах и скребли свои лысые головы, частью покрытые болячками, закрашенными зелёнкой.
Вот снова раздался медный звон колокольчика. Детвора, нехотя, но словно подчиняясь волшебной силе, в считанные секунды исчезла за дверьми классов.
- Ну, идём, - позвала Ваську учительница, подавая ему руку.
Ей, видимо, всё-таки удалось убедить мать, но у Васьки, крепившегося до последней минуты, вдруг словно что-то оборвалось внутри. Со слезами он бросился к матери, и обхватив её руками, стал просить её не оставлять его здесь.
- Лучше бы мне умереть! - не помня себя, кричал он. - Давай, давай уйдём отсюда скорее!
Вера Ефремовна тоже была в слезах, и учительнице потребовалось ещё немало времени, чтобы успокоить их обоих. В конце концов Васька перестал плакать, словно вдруг осознав неизбежность происходящего. На прощанье мама поцеловала его и оставалась стоять у окна до тех самых пор, пока учительница не увела Ваську в класс.