Но вот пролетели летние каникулы, хотя вначале казалось, что им не будет конца. Пришла пора возвращаться в интернат. И тут выяснилось, что интернат переехал в другое место. Теперь он находился в северной окраине города. Этот район ещё назывался “Спичкой”, поскольку там размещалась спичечная фабрика.
Новый кирпичный корпус интерната был возведён в три этажа и имел форму буквы “П”. Его центральная часть была отдана под учебные классы, спортивный зал и столовую, а в боковых крыльях помещались спальные комнаты: в одном крыле для девчонок, а в другом для мальчишек.
Вокруг здания простиралась обширная территория, обнесённая штакетником, а с задней стороны - дощатым забором. Что и говорить, здесь было, где разгуляться. Были тут и берёзовая роща, и футбольное поле с воротами, и хозяйственный двор со складом и прочими постройками. Был здесь даже и свой лазарет, где принимал большой и волосатый доктор, и где была настоящая палата с койками.
Одновременно Васькин класс пополнился тремя новичками. Один из них - Колька Романов, белобрысый худощавый мальчишка, с огромной, похожей на стог сена головой. Этот Колька с первого дня показал себя ужасно ершистым. Он никому не спускал обид и по малейшему поводу бросался на всех с кулаками. Его не смущало даже то, что в большинстве случаев доставалось ему самому. Как ни говори, а одолеть закалённых в драках интернатовцев было не так-то просто. Поэтому бледное его с редкими конопушками лицо почти постоянно украшали синяки и ссадины. Но наука никак не шла ему впрок; он продолжал оставаться колючим и задиристым и наскакивал на обидчиков, хотя сам подчас едва держался на ногах. В конце концов к нему привыкли, и без особой нужды старались его не задевать. Не то, чтобы перед ним робели, просто все сошлись на том, что он храбрый мальчишка и, стало быть, вполне заслуживает уважения.
Зато Валерка Славин, тоже новичок, был совершенно другого рода. Маленький, тщедушный, с носом уточкой и разными по цвету глазами, с первого же дня стал «придуривать», изображая из себя психопата. Не успев появиться в классе, он принялся всем внушать, что у него, мол, есть такая справка, где сказано, что он псих, и что, если он даже кого-нибудь убьёт, то ему за это ничего не будет. Правда, саму справку он никому не показывал, а всем врал, что она у него где-то запрятана. Этот самый Валерка довольно правдоподобно изображал припадки, а иногда даже накидывался на пацанов с табуреткой. Но ни его болтовня про справку, ни даже душераздирающие вопли с пеной на губах, не произвели на пацанов ровно никакого впечатления. И вообще его ”психа” хватило ненадолго: дважды или трижды ему крепко наподдали, после чего он присмирел, впал в уныние, а ещё, примерно, через месяц и вовсе сбежал. Так, что больше его в интернате не видели.
Но из всех троих, самым противным оказался Борька Бугаёв. Его перевели из другого интерната, где он просидел три года в одном классе. Этот Борька, или, как его называли, Бугай, был здоровенный детина, возвышавшийся почти на целую голову даже над самыми рослыми пацанами Васькиного класса. Рядом с ним даже такой силач, как Толька Подгайко выглядел совершенно беспомощным слабаком.
С первого дня Бугай никому не давал проходу, налево и направо раздавая пинки. А добивался он того, чтобы все ему подчинялись и всячески ему угождали. Но не тут-то было: ни подчиняться, ни уж тем более угождать ему никто не собирался. Следуя заведённой традиции, с ним один на один поочерёдно схватывались и Толька Подгайко, и Васька , и даже Колька Романов. Потом с ним померялось силой ещё с десяток пацанов. Каждый с ним бился отчаянно, но одолеть такого громилу было делом немыслимым. Всем им, так или иначе, пришлось несладко, но даже и после этого, сдаваться никто не хотел.
Вновь и вновь, после очередной его грубой выходки, вспыхивали драки, хотя исход каждой из них был заранее предрешён.
Бугай же не успокаивался и всё наглел с каждым днём. В конце концов он добился того, что пацаны перестали выяснять между собой отношения и, ввиду общего врага, как бы заключили между собой перемирие. Но даже и это не образумило Бугая, за что он в последствии и поплатился. Правда, поплатился он неожиданным образом.
А дело было так. Как-то в один из тех дней пацаны Васькиного класса тайком от Бугая собрались в дальнем конце берёзовой рощи. Это был тихий закуток, скрытый с одной стороны густым кустарником, а с другой дощатым забором, за которым находился хозяйственный двор. Всего собралось человек пятнадцать. Расположились кружком, прямо на сухой листве. На сбор не был приглашён лишь Валерка Славин, не внушавший никому доверия, ну и, конечно же, сам Бугай. Остальные были все налицо.
- Ну что, мужики, что будем делать? - открыл собрание Толька Подгайко.
- Ясно одно, - отозвался Васька Гриднев,- поодиночке нам его никак не одолеть.
В ответ раздались одобрительные возгласы.
- Тёмную, тёмную ему! - потребовало сразу несколько голосов.
- Одной тёмной дело не кончится, - резонно заметил Санька Смоляк. - А что будем делать дальше?
- А дальше, - снова взял слово Васька, - дальше надо будет держаться всем вместе. И пускай он только кого-нибудь тронет...
- Это, конечно, зэконски придумано, - вмешался смуглый, черноглазый Генка Малюта, - но ещё бы лучше, это, пока он будет дрыхнуть, треснуть его табуреткой по башке и дело с концом.
- Э-э, ты спятил, - покачал головой Толька Подгайко. - Этак и убить недолго.
В общем, идея с табуреткой пацанам понравилась, тем более, что по мнению многих, Бугай “табуретки” вполне заслуживал. Однако бить спящего, да ещё табуреткой, показалось всем делом скверным и даже позорным.
- А чего с ним цацкаться? - не унимался Генка. - Я бы эту гадину на кусочки разорвал.
- Брось болтать, Малюта, - нахмурился Толька. - Тёмная - это то, что надо. А потом и вправду, как Васька говорит, надо будет держаться всем скопом. А чуть на кого потянет, так мы все на него и навалимся.
- Нет, думаю, тёмной для него будет мало, - вдруг подал голос вечный молчун Вовка Вешкин. - Его бы ещё надо как-нибудь проучить.
- Точно! Проучить бы не мешало! - мигом вдохновились пацаны.
- Но как? - поинтересовался Санька Смоляк.
- Нет ничего проще, - заметил Вовка-молчун. - Надо, когда он будет спать, всем скопом посс...ть ему в кровать.
- Во, здорово! Устроим ему потоп! - загорелись остальные.
- А утром, - невозмутимо продолжал Вовка, - утром его подкараулить, когда он забегает с матрасом, и посмеяться над ним.
- Ну, молчун, ну ты придумал! - одобрительно воскликнул Толька.
- Хорошо бы ещё и девчонкам рассказать, пускай и они погогочут, - развивал идею Вовка. - Тогда-то он уж точно позору не оберётся.
На том и порешили. Тёмную было назначено устроить Бугаю в тот же вечер и той же ночью было решено устроить из кровати Бугая общественный сортир. Ну, а пока, суть да дело, договорились держаться вместе, и, если Бугай посмеет кого-нибудь тронуть, то навалять ему объединёнными силами.
Но Бугай, видимо, что-то почувствовал. Он как-то вдруг присмирел, ходил с хмурой миной, подозрительно косясь на пацанов. За весь день он даже никому не отвесил пинка.
Тем не менее, незадолго до отбоя заговорщики собрались в спальной комнате. Было приготовлено одеяло, а Вовке-молчуну было поручено сидеть на окне в коридоре. Он должен был заблаговременно подать сигнал о приближении Бугая. Ждать пришлось довольно долго. Бугай всё никак не появлялся. Некоторые даже стали высказывать подозрение, уж не предупредил ли его кто. Наконец уже перед самым отбоем, в комнату почти кубарем влетел Вовка.
- Идёт! - выдохнул он.
- Свет! - скомандовал Толька Подгайко, и Санька Смоляк щёлкнул выключателем.
Но дальше произошло такое, чего, уж точно, никто не ожидал. В полной темноте дверь отворилась, и одеяло было точнёхонько наброшено на вошедшего. Потом все скопом накинулись на запутавшегося в одеяле Бугая и принялись его мутузить пинками и кулаками. Каждый вкладывал в удары всю обиду и накопившуюся злость.
Вдруг вопли из-под одеяла насторожили сначала одного, а потом и остальных. Что-то в этих звуках всем показалось странным, да и голос совсем не походил на голос Бугая. Тогда Санька Смоляк включил свет, и все расступились.
Из-под одеяла с ревом и проклятиями показалась голова Августы Мироновны. Срывая с себя одеяло, она хрипела и плевалась, издавая нечленораздельные звуки. Все пацаны застыли в ужасе.
Как раз в этот момент на пороге появился Бугай. Харя его расплылась в самодовольной ухмылке. Видимо, он был ужасно рад, что так ловко сумел всех провести. Но именно на него-то и обрушила свой гнев Августа Мироновна. Она кинулась к нему и, сбив его с ног, принялась, что было мочи, пинать ногами. Все, онемев от страха, наблюдали, как под градом ударов корчится и извивается перепуганный на смерть Бугай. Он вопил, срываясь на визг, закрывал голову руками, но узконосые туфли Августы Мироновны достигали его повсюду.
- Так вот ты зачем меня звал!? - в ярости хрипела она, сделавшись почти невменяемой.
Наконец бедный Бугай совершенно обмяк. Но Августе Мироновне показалось этого мало, она подтащила его за волосы к кровати и несколько раз треснула лбом о железную спинку. Затем, пнув его напоследок в бок и грозно зыркнув на остальных, исчезла за дверью.
Пацаны, чуть только пришли в себя, кинулись Бугаю на выручку. Тот жалобно стонал и шмыгал разбитым носом. Он с трудом перевернулся, встал на четвереньки, но сам подняться никак не мог. Его подхватили под руки, дотащили до кровати и осторожно уложили сперва туловище, а потом уж и ноги. Той же ночью Бугаю совсем сделалось плохо - так плохо, что его на руках пришлось тащить в лазарет, а оттуда его увезла “скорая помощь”.
На другой день, ещё до начала уроков, всех пацанов Васькиного класса загнали в кабинет директора. Директором в интернате был невысокого роста холёный человек, одевавшийся всегда с иголочки. Обычно его можно было видеть лишь в самых исключительных случаях. Чем он занимался в другое время, никому не дано было знать, да и не больно хотелось. Помимо директора в кабинете находились: завуч, сморщенная тётка в здоровенных очках, Августа Мироновна, ну и, конечно же, классная, Варвара Петровна. У всех у них были строгие лица, а у Августы Мироновны, ещё вдобавок заплыл правый глаз, которым она, кажется, даже гордилась.
Так началось разбирательство, которое продлилось целую неделю.
В результате выяснилось, что один из пацанов, присутствовавших в берёзовой роще (имя пацана, по известным причинам, не оглашалось), желая выслужиться перед Бугаем, донёс ему о замышляемых на его счёт планах. В свою очередь Бугай, изрядно струхнув, и, желая себя обезопасить на будущее, соврал Августе Мироновне, что мальчишки его класса собрались в спальной комнате покурить. Сам же он вызвался сходить прежде глянуть, а потом уж, если всё подтвердится, позвать и её. Ну, а о том, что произошло дальше, повторяться не стоит.
Ему его хитрость обошлась в два сломанных ребра и во множество других, хотя и не столь значительных, но всё же увечья. После выписки его из больницы, он тут же был переведён куда-то в другое место, а Августу Мироновну, о художествах которой пацанами было рассказано всё без утайки, выгнали с работы, а потом даже завели на неё дело. Всему же Васькиному классу тоже не поздоровилось. Его лишили на три месяца походов в кино. Но, слава богу, всё тем и кончилось.