РАФИНАД
Стоял густой, как бы застывший, запах гниющего человеческого мяса. «Мясо» подвозили машинами. И оно было без ног, без рук, с вываливающимися из животов кишками, с выбитыми глазами, с изуродованными лицами. 5 мая 1944 года нашими войскам начался штурм Севастополя. В здании бывшего педагогического института был организован госпиталь. Туда – то и свозили раненых. Мне тогда было десять лет, а моему дружку Антону одиннадцать. Мы пережили оккупацию, потеряли родителей и жили в развалке, пробавляясь мелким воровством, торговлей водой на рынке и вообще чем придется. Не прошло еще и месяца, как наши войска освободили наш город. Кто не пережил состояния освобождения от ненавидимого и злобного врага, от чужеземца, который может тебя в любое время пристрелить, избить, изнасиловать, унизить, тот , думаю, не до конца понимает, а что же оно такое – Свобода.
Мы с Антоном пришли в этот госпиталь и попросили разрешения помогать, чем можем. Нам разрешили. Когда мы вошли в помещение, то увидели, что ранеными буквально забиты все аудитории, раненые вповалку лежали в коридорах, на полу, едва прикрытые кто простыней, кто одеялом, а кто и вовсе ничем. Многие были без сознания, кто - то бредил, кто – то стонал, кто – то просил пить, кто – то в бреду звал сестру, а кто – то уже не звал никого.
Когда мы вошли в этот коридор, я сразу встретился глазами с лежащим на полу человеком. Это были карие, подернутые влагой, теплые, под большими ресницами, зовущие глаза. Человек поманил меня взглядом. Я подошел к нему, и он показал мне рукой – садись, мол. Я присел рядом на пол. Он взял мою руку в свою большую, жестскую, очень горячую руку и улыбнулся счастливой улыбкой:
- У меня, - он показал два пальца правой руки, - двое детей. - Он говорил с очень сильным кавказским акцентом. – Мальчик Автандил, как ты, и доченька Манана, пять лет. – Он гладил мою руку и в глазах его блестели слезы. – Вот ноги оторвало, - он глазами указал на место, где должны быть ноги. Я протянул руку и пощупал это место - там была пустота. Видимо, что – то изменилось в моем лице, он начал меня успокаивать:
- Не переживай, - обратился он ко мне,- поправлюсь, заберу тебя в Тбилиси. Будешь братом моему сыну и дочечке. Я тебе покажу Картвели Деда – Мать Грузии. Она нам поможет. Я не успел спросить его имя. Подошли два санитара и унесли его на операцию.
- Ты завтра обязательно приходи, - попросил он меня, - я буду ждать.
На следующий день я чуть свет вылез из лохмотьев, которыми мы с Антоном укрывались, и бегом отправился в госпиталь. Вошел в этот страшный коридор, моего грузина на вчерашнем месте не было.
- Вот здесь лежал вчера, - обратился я к пробегвющей мимо санитарке, - здесь лежал, без ног…,- она остановилась, - умер твой без ног, - и побежала дальше.
Мне уже ничего не хотелось, из моей жизни ушел еще один человек, и, казалось, этим потерям конца не будет. Едва сдерживая слезы, я поплелся к выходу.
- Мальчик! Мальчик! Подожди, - остановил меня окрик. Я оглянулся, медсестра, которая сообщила мне о смерти моего друга, протянула мне что – то завернутое в кусок марли, - вот, Георгий , ну, тот безногий, просил тебе передать. Возьми. Я развернул сверок – там был кусок сахара - рафинада, размером с детский кулачок.
На территории госпиталя есть могилка с обелиском в виде пирамидки, на нем надпись:
«Здесь похоронен лейтенант Сароян и два рядовых. Май 1944 года»
Имен рядовых нет. Может быть, один из них мой Георгий.