Отчаянные

Григорьев Дмитрий
Из книги "Золото преисподней", издательство "Калининградский ПЕН-центр", 2010 г.
ISBN 978-5-904895-06-8

– Отчего мы такие… Такие отчаянные? – с недоумением спрашивал мой приятель не то меня, не то себя, не то Всевышнего, когда мы обедали в кафе «Причал». – Не справедливо как-то все получается.
– А что случилось? – поинтересовался я, не понимая, чем мой собеседник так расстроен.
– Понимаешь ли, он был очень стар, болен и одинок, – с осуждением в голосе продолжал мой друг. – И вдруг взял себе щенка. Да ни какого-нибудь, а самого что ни есть… охотничьего, сеттера, рыжего. – Поглядел на меня вопросительно и заговорил дальше: – Тимофей, так звали старика, в тот год овдовел. Затосковал, конечно. От одиночества не знал, куда себя девать. Да еще сердце у него хворое. Нам с женой не раз приходилось врачей вызывать, мы с Тимофеем жили по соседству, бывало, сами возили его в больницу. Однажды думали, он не вернется, да к счастью ошиблись. Подлечили. Кто его научил щенка купить – не знаю. Только выхожу я как-то раз из дому ранним утром, гляжу, а Тимофей наш с собачкой на поводке гуляет. Картина, понимаешь ли, трогательная. Рой – так он звал своего нового друга – маленьким рыжим клубочком катится, ушами хлопает. Симпатичный, озорной, глазастый щенок. Старик едва за ним поспевает. Довольный: забота появилась. Вот, объявляет мне, друга завел, вдвоем будем жить... А я себе думаю, и зачем взял на старости лет? Хотел ему сказать, случись что, собаку-то куда? Да не посмел. Язык не повернулся. Такими они оба счастливыми выглядели. Да и что толку говорить – дело сделано. А может, ему и правда со здоровьем лучше. Выглядит ведь – будто и не болел никогда. Ну, решил я, долгих ему лет.
Целыми днями он возился с щенком, говорил с ним, как с человеком, обучал житейской премудрости. Денег на него не жалел, хотя, известно, на себе экономил. Кормил, выгуливал, играл строго по часам. Увлекся Тимофей так, что про все горести забыл, и на сердце перестал жаловаться. И Рой рос преданным другом. Вытянулся, окреп, остепенился. Его длинная шерсть так и блестела на солнце, как начищенная медь, глаза умные, хвост пушистый. Словом, красавец, каких поискать.
Во дворе Тимофей с поводка Роя спускал, чтобы тот набегался вдоволь, а если куда идти – привязывал. Вместе они совершали довольно продолжительные прогулки. Бывало, увидишь на улице – засмотришься. Тимофей семенит, сутулый, в сереньком заношенном пальтишке, в кепке, в кривых ботиночках, а Рой не тянет очень, понимает, старику не угнаться, идет чуть впереди, на хозяина поглядывает. Через дорогу переходить – Рой сядет у ног Тимофея и ждет зеленого света. Умная голова. Всюду был верным спутником хозяину. Сопровождал в поликлинику, магазин, церковь. Там терпеливо ждал у крыльца. Метет ли снегом, поливает ли дождь, свистит ли пронизывающий ветер – с места не уйдет. Сидит, на дверь смотрит и только с лапы на лапу переступает. А дождется – так пляшет вокруг старика, руки, щеки ему лижет от счастья. У того тоже глаза искрятся от удовольствия.
Дома Рой спал на коврике возле хозяйской кровати. По утрам будил в одно и то же время – пора, мол, на прогулку. Когда Тимофей чувствовал слабость и выйти на улицу не решался, выпускал Роя одного. А тот по нужде побегает и немедленно возвращается. Словно не хотел надолго оставлять старика одного. На всякий случай Тимофей обучил его бегать в соседнюю продуктовую палатку за бутылкой воды. Давал Рою авоську, отворял дверь, выпускал, а сам садился на стул в прихожей и дожидался, когда пес вернется. Деньги за воду Тимофей потом сам продавцу заносил. Все мы понимали, Тимофей воспитал себе надежного помощника. Так прошли три года. Большей дружбы человека и собаки я не видывал.
Учил Тимофей своего друга пользоваться деньгами, чтобы пес не пропал, если останется один, и мог разыскать на улице кем-нибудь оброненную банкноту, принести ее в магазин и получить от продавца сосиску, сухарь или пакетик корма – на что хватит.
Но однажды жена моя Клава слышит, что-то Рой за стеной сердечно завывает, точно плачет. Вспомнила, вроде бы и Тимофей с ним на улицу не выходил. Забеспокоилась. Я тогда в командировке был и обо всем узнал от нее по телефону.
Клава позвонила в дверь Тимофею – не открывает. Только и был слышен плач Роя. Вызвала она милицию и врачей. Взломали дверной замок. Ну, короче говоря, нашли Тимофея в постели. Лежит – не дышит. Умер он тихо, во сне, все равно как тайком ушел. Рой, понятное дело, врачей к Тимофею подпустил. Привык к их особому запаху, то есть медикаментов, от которых хозяину всегда делалось легче. Но в этот раз после их визита никакого облегчения не наступило: хозяин так и остался лежать без движения. И руки его оставались холодными, сколько не лижи, и жизни никакой в нем не слышалось, и запах его сделался слабее. Понимал ли пес, что хозяин мертв? Не знаю. Полагаю, все же догадывался. Но вынести тело не позволял – кидался с рычаньем и лаем. Как только моя Клава его ни уговаривала. Пришлось Роя в другую комнату обманом заманить и в ней закрыть, чтобы никого не покусал. Так за то время, пока сидел взаперти, он ту дверь исцарапал. В кровь когти изодрал, зубами дерево грыз, пока не выпустили. Подбежал он к кровати, а там уже пусто, тут он поворчал и остался хозяина ждать. Моя Клава решила Роя к себе забрать. Да пес не желал родную комнату покидать. Он все обнюхивал остывшую постель, тяжело вздыхал и, покрутившись на своем коврике, наконец улегся на него и голову на передние лапы положил. Так и лежал, будто в глубокой задумчивости.
А хозяин не возвращался. Где он теперь, псу было неизвестно. Но, видать, верил, что Тимофей вернется.
Потом Клава ему супу принесла. Рой к миске подошел, обнюхал, но к еде не притронулся, а Клава в сей момент перенесла его коврик в прихожую, чтобы старикову комнату закрыть. Да Рой воспротивился и немедленно свой коврик назад к кровати перенес. Да еще порычал возле него, чтобы не трогали. Пришлось Клаве оставить все как есть. Надеялась, подождет, погорюет пес и смирится с потерей хозяина. Оставила ему поесть и ушла.
Вечером Клава его навестила, открыла дверь, выпустила погулять. Рой выскочил ненадолго. И на другое утро Рой на улицу сбегал. Но от еды по-прежнему отказывался. Клава звонит мне в Москву, рассказывает, а сама, слышу, плачет. Говорит, тоскует он! Так тоскует! Похудел весь! Сама слезы в трубку льет, сердце, говорит, разрывается, а сделать ничего не может. Ждет моего возвращения. Но я приехал только на пятый день. Пошли мы с женой в Тимофееву квартиру. Вижу, Рой худющий лежит у кровати на боку, будто спит, а глаза стеклянные. Клава как увидала его, так миску с мясом и выронила.
На этом приятель мой закончил, поднял стакан воды и сделал несколько глотков, говорить нам больше уже ни о чем не хотелось, и мы разошлись по своим конторам.