Из книги "Золото преисподней", издательство "Калининградский ПЕН-центр", 2010 г.
ISBN 978-5-904895-06-8
С наступлением сумерек из маленькой темной подворотни на безлюдную улицу вышел высокий господин и зашагал по тротуару неторопливой важной походкой. Он беззвучно ступал по сырой плитке, исчерченной тенями голых деревьев. Золотистые отблески уличных фонарей бросались на его бледное худое лицо и заставляли щуриться от неприятного ему света. Его тень, скользящая то позади, то сбоку, многократно удлинялась и сжималась до смешного маленького размера, и при этом она беспрестанно кривлялась, отчего казалась еще уродливей и ужасней. В прохладном воздухе висела желтовато-серая дымка. Далеко впереди и позади она сгущалась и скрывала от глаз продолжение кирпичных стен и стройный ряд старых деревьев. Время от времени из тумана возникали машины, с гулким шорохом по брусчатке они проезжали, пронзая мглу двумя лучами фар, и потом снова вокруг становилось тихо. На другой стороне улицы торопливо прошагал прохожий, затем дорогу пересекла белая кошка, где-то в крышах уныло гудел ветер. Высокий господин остановился, поглядел на кошку, плюнул в ее сторону и продолжил путь, озираясь, как хищник, преисполненный уверенностью в удачной охоте. Снотворный мрак приближающейся ночи возбуждал его.
Герр Вольф, как называли местные жители этого человека (кстати, в их насмешливом тоне первое слово в прозвище слышалось мягче, отчего оно наполнялось более емким, полным призрения смыслом), приехал в этот старинный провинциальный городок из Германии якобы на родину предков и, надо же, остался. Некогда богатый родительский дом он нашел в разоренном состоянии и приспособленным под хлев, из которого теперь вместо граммофонной музыки Вагнера доносились истошный визг и хрюканье десятка, другого свиней и мужицкая ругань, а приятный аромат яблочного пирога и ягодного варенья сменился кисловатой вонью забродившего навоза. Решив осесть в родном городке, который, будучи в стороне от цивилизации, почти не пострадал во время войны, Вольф купил жилую мансарду в трехэтажном кирпичном доме. Недорогая эта квартира с одним большим окном под двускатной черепичной крышей вполне отвечала его скромному вкусу.
У Вольфа были маленькие блестящие глазки, под которыми темнели мешки, серое лицо, покрытое грубыми морщинами, черные, ровно зачесанные налево, волосы, длинные руки с цепкими пальцами, напоминающими паучьи лапки. Носил он шерстяной костюм, шляпу с узкими полями, лакированные туфли, а в холодные дни надевал длиннополое пальто. По обыкновению, днем он спал, затаившись в своем жилище, поднимался с постели ближе к вечеру, но еще засветло, долго и тщательно приводил себя в порядок, в сумерках спускался на улицу и шел в кафе ужинать, а после возвращался в свою комнату и до утра сидел на стуле перед окном, завешанным старой кружевной паутиной с замученными в ней и спеленатыми мошками, и ждал первых прохожих. Жилище Вольфа было убогим, мрачным, но хорошо прибранным, разве что оконные стекла были покрыты таким густым слоем пыли, что сквозь них едва проникал белый свет. Но это вполне Вольфа устраивало. Солнце угнетало его, уличный шум и тем более визг, крики, болтовня играющих детей вызывали у него раздражение, и только женщины привлекали его внимание.
Он ни разу не женился, но женщин у него было много. Даже очень много. Вряд ли найдется другой мужчина, который мог бы похвастаться богатой коллекцией женщин, которыми он обладал. Когда-то отец внушал ему: «Бог сделал тебя немцем, и ты вправе брать все, чего пожелаешь», за что, впрочем, во время войны, и был зарезан в дебрях России. Но Вольф продолжал свято верить в эти слова. И брал.
С невинностью он попрощался внезапно в двенадцать лет, когда однажды войдя поздним вечером в кухню попить воды, включил свет и увидел на столе двух занятых любовью тараканов. А спустя некоторое время он и сам познал сладкое обаяние женщины. Тогда его совратительницей стала дородная, в сереньком платочке, бездетная крестьянка с Молочной фермы, которая охотно отозвалась на его просьбу «покажи». Раз испытав волшебное ощущение страсти, он желал его повторения еще и еще раз, да так увлекся, что стал посвящать любовным развлечениям немало свободного от учебы времени. С годами он приобрел богатый опыт. Он выучился, чтобы работать, работал, чтобы были деньги, и зарабатывал, чтобы иметь женщин, которых бесконечно менял. Это был пир духа и тела. Вольф не жалел денег на то, чтобы получать от женщин все больше удовольствия. Он собирал страсть – коллекцию любовных ощущений. И в этом занятии весьма преуспел. Не зная усталости, Вольф разъезжал по разным городам, и удача ему нигде не изменяла. Он всюду находил желанную добычу, которая надолго запечатлевалась в его сознании вкусным ощущением. Мозг его стал чем-то вроде музейного архива, на полочках которого были разложены эти самые редкостные впечатления. В минуты отдыха было приятно их вновь переживать в воспоминаниях. Очень скоро цвет кожи, национальность, вероисповедание перестали иметь значение. Белокурые арийки с непременно голубыми глазами сменились представительницами других народностей. В поисках новых и редких образцов Вольф изъездил полмира. В его дальних странствиях появились элементы экстрима, что разнообразило букет ощущений, и он мог похвастаться перед самим собой очередной удачей. Бывало, Вольф останавливался на любви одной женщины и наслаждался ею, покуда очередная находка не затмевала ее достоинств. Он беспрестанно искал ту особенную, блаженство с которой будет продолжительнее прежнего и с каждым разом перемещал планку требований все выше. Нет предела совершенству – убеждался Вольф. Удивительно, что ни одна избранница не могла ему отказать, словно он оказывал на жертву необъяснимое магическое воздействие. Ему необходимо было лишь ее захотеть. И женщины попадались в его колдовские сети как зачарованные. Никто из них не осознавал, что такое привлекает в этом странном человеке, но делали для него все, чего он желал. В минуты, или часы, или даже дни волшебной близости он зацеловывал жертву до умопомрачения, потом внедрялся, впитывался, всасывался в ее беззащитное тело, и оно отдавалось ему целиком до последнего импульса страсти. Он получал все, ничего не давая взамен. Какой бы замученной, истощенной и выдохшейся ни уходила от него женщина, она не могла не вернуться к нему в следующий раз.
Оказавшись в Прибалтийском городке своего раннего детства, Вольф стал искать добычу в кафе, ночном баре, на кладбище, за околицей и даже в соседнем дремучем лесу. Теперь здесь Россия, в которой он никогда не бывал и русских женщин не знал, хотя много лестного о них слышал. Именно поэтому он остался здесь, рассчитывая найти для себя еще непознанную вершину сладких впечатлений. И тогда в нем возникла потрясающая мысль. Для будущих трофеев он отвел особое место в своей дорогой коллекции и повесил ярлык «ощущение пикантной остроты». Эта идея была навеяна старой обидой, которая жила в закоулках его памяти и теперь проснулась в нем как желание мести за все потерянное в те послевоенные годы, когда он, мальчишкой-сиротой, был выдворен из ставшей вдруг чужой Пруссии и отправлен в неизвестность – в не менее чужую и разгромленную Германию. И хотя Вольф не собирался причинять добыче никакого телесного вреда, он решил придать своему развлечению садистский уклон. Вольф вознамерился заставлять местных женщин страдать, чтобы они, брошенные им после многообещающих встреч и желанной близости, переживали чувства смятения, обиды, одиночества – такой букет ощущений, от которого в юношеские годы он страдал сам, и на этом страдании жертв получать наивысшее удовлетворение. Он надеялся также, что теперь, на родине предков, утомительным скитаниям его придет конец.
Небо потемнело до беззвездной черноты. Потонувшая в белесом тумане улица оглохла. Прошагав до самой окраины городка, Вольф повернул за угол и остановился перед крыльцом придорожного кафе «Ностальгия». Тут он постоял недолго, прислушался. Из пустынных окрестностей плыла какая-то лютая тишина поздней осени, а тут, над порогом, болталась на цепи и поскрипывала на сквозном ветру вывеска: «Добро пожаловать!», и приглушенно, как из чрева пивной бочки, доносилась кафешная музыка. Вольф взялся за ручку, отворил дверь и вошел.
Музыка ударила по ушам. В зале было довольно светло, и Вольф прищурился. В воздухе перемешались запахи табачного дыма, кофе, духов и жареного лука. Вольф понимал, что другого заведения, мрачнее этого, он в городке не найдет. Впрочем, тут неплохо готовили. Вольф направился к стойке сделать заказ. Посетителей было немного. Кто сидел в одиночку, кто в компании веселых приятелей, а кто и вовсе торопливо собирался и покидал кафе, увлекая за собой случайно встреченную даму. Заказав отбивных с кровью, жареной картошки и большую кружку пива, Вольф занял столик в самом дальнем и темном углу. Отсюда был хорошо виден почти весь зал и входная дверь. Запивая пивом свой ужин, Вольф наблюдал посетителей, не подозревая, что по соседству двое подвыпивших, заметив его, принялись рассуждать о дурной иностранной моде: о секс туризме в третьих странах. Время ползло не спеша. И вот, сделав последний большой глоток и слизнув с губ пивную пену, Вольф собрался было заказать добавочную кружку, как в дверях появилась женщина. С первого взгляда Вольф определил, что этот русский экземпляр занял бы в его коллекции достойное место. И чем больше он рассматривал ее пышное, цветущее тело, – как драгоценность, случайно упакованную в дешевую оберточную бумагу, то есть в плохонькую, но теплую одежду: телогрейку, черные сапожки, серую косынку, из-под которой выбились русые пряди, – тем глубже он осознавал свою удачу. Его сердце запрыгало в радости, как от встречи давнего, знакомого, притягательного существа. Передумав заказывать пиво, он с вожделением за этой женщиной наблюдал. Между тем она окинула хмурым взглядом пивную, сердито сдула со лба нависшую челку и твердой поступью направилась к столику, что находился возле окна. Ее простота, румянец на круглых щеках, уверенность в себе привели Вольфа в головокружительное возбуждение. Желание сблизиться с этой женщиной взбудоражило его. С восхищением он блуждал по незнакомке взглядом, подмечал каждую черточку ее грубоватого лица, неторопливо изучал ее движения, мечтательно проникая под одежды, которые вне сомнения скрывали соблазнительную красоту тела скромной крестьянки. Он несколько раз ее мысленно раздел. А тем временем женщина подошла к столику, за которым сидели двое мужчин и выпивали, пригрозила пальцем одному из них, на вид самому пьяному, после чего между троими произошел довольно короткий, но неприятный разговор, закончившийся требованием женщины следовать за ней. Здорово подвыпивший мужчина виновато поглядел на приятеля, затем медленно поднялся и, неловко ступая, направился к выходу. Она ушла, но у Вольфа созрело крепкое охотничье желание непременно ее разыскать. Возвращаясь на квартиру, он все еще пребывал в приятном возбуждении. Им овладела жажда, которую сможет утолить только та женщина. Почти всю ночь он маялся в постели, думая о незнакомке, пока усталость не сморила его уже под утро.
На другой пасмурный день Вольф блуждал по закоулкам городка, надеясь застать вчерашнюю женщину и завоевать ее доверие. Новый предмет вожделения лишил его покоя. Он вообразил себе, что та женщина станет самым ценным, дорогим и важным приобретением в его жизни. И чем дольше он искал, тем ценнее она становилась, а мысль, что он не увидит ее больше никогда, нагнетала тревогу.
Несколько дней подряд он искал с нею встречи, как заведенный, но в кафе она больше не появлялась; не видел ее во дворах, магазинах, на улицах и даже в общественной бане. Вольф спрашивал о ней у прохожих, соседей, дворника, да тщетно. Здесь никто не соображал по-немецки, а по-русски он сам едва мог связать несколько слов, чтобы изобразить желаемый портрет искомой крестьянки. Все было попусту. Его незавидное положение усугублялось плотным вакуумом непонимания окружающих. Отчаяние все больше овладевало им. Неужели заветная мечта коллекционера упорхнула навсегда? Было очень досадно. Вольф тосковал, думая о ней, и не желал других женщин, которые казались ему менее ценными.
Он увидел ее случайно, ранним утром, прямо посреди Центральной площади, напротив средневековой кирхи. Она в затрапезном пальтишке, в резиновых сапогах и двумя ведрами на коромысле через плечо, грузно ступала по блестящей от моросящего дождя брусчатке.
Ее звали Марфа. Она славилась лучшей дояркой в городке и работала на соседнем хуторе. Была замужем, но супруг ее, несуразный, либо вкалывал на ферме с утра до позднего вечера, либо пил беспробудно по нескольку дней сряду. Не всегда Марфе удавалось предупредить его попытку побега в запой, и тогда она разрывалась между работой на ферме и уходом за бестолковым мужем.
При виде желанной цели Вольф воспрянул духом. В один миг он приготовил к действию свою колдовскую силу и без колебания, щегольской походкой гуся, двинулся к жертве. Марфа, удивленная тем, что странный немец уже с утра на ногах, свежий, бодрый и улыбающийся, охотно с ним поздоровалась. Тогда Вольф отважно взглянул в бездонные озера ее лазурных глаз, и едва испив из них, произнес несколько обольстительных слов. Не понимая еще, чем может помочь богатому немецкому гостю, Марфа опустила на брусчатку коромысло с ведрами и, слушая его объяснения, пыталась разобрать, чего это ему надобно. Тут Вольф с удовольствием ощутил едва уловимый ее запах молочницы, тот самый эфир, дух парного молока, который на мгновение перенес его мысли в далекое прошлое. Он как будто узнал ее. Это была она. Ему отчетливо вспомнилась красота и сладость незабвенного первого тела. Она воскресила в нем то ощущение блаженства, которое он с нетерпением искал, желая испытать еще раз с тех пор, как это произошло с ним однажды, когда он безрассудным мальчишкой попал под колдовские чары впервые. Это воспоминание обострило его чувства, наполнило сердце удовлетворением, подняло дух до невообразимых высот и бесконечно взволновало его. Да, это она, эта заветная цель сейчас стоит подле него. Теперь, самое важное, ее не упустить. Сейчас она так близка, что достаточно лишь протянуть руку, чтобы ее коснуться, взять, притянуть к себе и всецело возобладать ею. Он нашел ее и наконец-то может брать. Они будут одни. Он заставит ее кричать. Чтобы стонала громче, с надрывом и жалобно. Уже явственно, как никогда, он ощутил на себе приятно щекочущее воздействие ее биомагнитного поля. Поначалу Марфа казалась спокойной, затем в ее глазах появилось недоумение, вскоре сменившееся вопросительной настороженностью. Находясь в плену собственного вожделения, словно в хмельном забытье, Вольф обласкал Марфу лукавым взглядом и таким соловьиным красноречием, что вопрос его, наконец, сделался ей понятным, и она от неожиданности растерялась. Признаваясь в любви, он распылялся в обещаниях счастья, богатства и звезд, не замечая того, как удивлена и ошеломлена эта женщина и, не подозревая, как грубо звучит роковая немецкая речь в ее ушах, застрявшая там с военных пор, когда расстреляли на ее глазах родителей. Обвеяв добычу волшебными миазмами обольщения, Вольф приготовился было ее схватить, обнять, прижать и увлечь в свой мрачный угол, но женщина почему-то не поддалась. Продолжая сиять ей в лицо, любезный как ангел, но с помыслами клеща, он потянулся к ней и вольно обхватил за талию. Болтаясь на краю захваченного в плен сознания, Марфа презрительно усмехнулась, собрала всю силу духа в массивный кулак и со всего размаху наградила Вольфа таким метким ударом в глаз, что немец, оглушенный, отпрянул на шаг и закачался, прикрывая ладонью лицо. После этого Марфа погрозила ему толстым указательным пальцем со словами: «Чтоб ты, гад недобитый, ко мне больше не подходил», подняла коромысло с ведрами и, победоносно выпрямившись, зашагала прочь. Вольф едва удержался, чтобы не взвыть от боли, пронзившей его не столько под глазом, сколько в сердце. Как раненый зверь, он был совершенно сбит с толку. Впервые в жизни он получил столь жесткий отпор. Прежде ему не доводилось чувствовать себя таким беспомощным, каким оказался он в эту минуту. Никогда еще он не встречал такой великой бабы. Его щеки и лоб побагровели. Растерянный, с опухшим глазом, он стоял и глядел на ее удаляющуюся фигуру, теряя с каждым ее шагом всякую надежду овладеть неприступным сокровищем.
Впервые Вольфа поразила мысль, что отец ошибался, что не все дозволенно ему в этом мире. Русская баба, легендарная сила которой сломила немало врагов, так и осталась не завоеванной. И тогда Вольф почувствовал себя обманутым, слабым и беззащитным, как ребенок, наказанный за плохой проступок, и, поддавшись расстроенным чувствам, пролил горячие слезы. Не скрывая их, рыдая горестно и жалобно, он побрел домой, провожаемый недобрыми, едкими, ироничными взглядами случайных прохожих и громким смехом двух сбежавших с уроков шалопаев, которые, преследуя немца, принялись его дразнить, плеваться и отпускать ехидные шутки.
До позднего вечера он просидел у окна. Разные мысли тревожили его воображение. Теперь он чувствовал себя самым несчастным существом. Он понял, что увлечение завело его в ловушку, что все, чего достиг он в своей жизни – это лишь мерцающие в памяти никчемные впечатления, искры, которые однажды погаснут. А после, боже сохрани, о нем не останется даже памяти.
К вечеру, оправившись от потрясения, Вольф пришел к трагическому заключению, что самый лучший, дорогой и редкий образчик любви достался кому-то другому, что эта женщина никогда не будет принадлежать ему, Вольфу, что, наконец, большего источника страсти он нигде не найдет, а прежние экземпляры перед той женщиной в его сознании померкли и рассыпались в прах.
На другой день Вольф проснулся непривычно рано и вдруг почувствовал в себе какую-то неизвестную, непонятную, загадочную перемену, будто прошедшая ночь вынесла из него тяжелый груз. Он поднялся с постели, осмотрелся и тотчас же понял, что полумрак комнаты действует на него угнетающе. Тогда он подошел к окну, взмахом руки разорвал паутину, повозился немного, дергая ручку, и отворил настежь. В комнату вместе с потоками солнечного света, уличного шума и свежего воздуха нахлынуло на него новое ощущение, оно было приятно и создавало впечатление небывалой легкости. Вольф наскоро собрался, покинул квартиру и спустился на улицу. Оказавшись на свежем воздухе, он сделал глубокий вдох, точно хотел втянуть в себя всю радость солнечного дня.
Мостовая весело сияла, омытая ночным дождем. По улице бежали на занятия школьники, по одному или шумной компанией. Звонко позвякивал звонок на велосипеде почтальона. Широко и шибко шелестела по тротуару метла дворника. А на ветвях соседнего дерева громко переругивались вороны.
Необыкновенная легкость словно приподняла Вольфа над землей. Этого невозможно было увидеть, но Вольф отчетливо это ощущал. Свежий воздух взбодрил его, взгляд прояснился, мысли сделались чистыми. Прогуливаясь по улице, он вдруг почувствовал, будто на спине его, где лопатки, хрустнуло, затем лопнуло что-то, и вдруг пробились нежные скомканные крылья. Тогда он снял пиджак и рубашку, чтобы крылья могли хорошенько расправиться. Легким, точно мотылек, сделался он. Вольфу представлялось, будто он выбрался из плена своей прежней тесной оболочки хищника и теперь должен научиться летать.
Вернувшись домой, Вольф придумал оригинальное упражнение. Он снял с себя всю одежду, чтобы не стесняла движений, огляделся по сторонам, увидел табурет и поставил его посреди комнаты. Затем взобрался на него, нашел точку опоры для равновесия; стоя на правой ноге, раздвинул руки на ширине плеч, так что лопатки проступили под кожей острыми буграми, и, осторожно подняв как можно выше и вытянув левую ногу назад, слегка подался всем корпусом вперед и замер в такой воздушной ласточкиной позе. В этом чрезвычайно забавном положении Вольф пробыл несколько минут. Он остался доволен, ощутив себя легче воздуха и оттого, что голова ясная, что он умеет держать равновесие и что широко расправились его огромные крылья. Он впервые почувствовал их большую подъемную силу, но воспользоваться ими в тот день не решился.
С тех пор Вольф изо дня в день, голый, повторял это странное упражнение перед распахнутым окном, доводя его продолжительность до часа, затем двух, трех часов и более. Размышляя над своим загадочным превращением, он понимал, что назад, к прежнему образу жизни, пути уже нет. Отныне он чувствовал себя подобно тому, как ощущает себя в полете счастливый мотылек. Теперь взлететь было не трудно. Труднее было оставаться в прежней мрачной обители – этой мансарде. И однажды Вольф решился. Он взмахнул перепончатыми крыльями, вспорхнул с табурета и устремился сквозь глубокую синеву неба, притягательно сияющего в настежь открытом окне.
Но путь Вольфа оказался иным: спустя некоторое время, под окном той самой мансарды два школьника-оболтуса нашли мертвое тело демона и, сплевывая в пыль, побежали звать взрослых.