Какой бы мы красивой были парой...

 

…Озноб изводил её всю ночь, а к утру поднялась температура, и Анна не смогла встать,

чтобы пойти на работу. В местной городской больнице Избербаша она числилась санитаркой,

 и без её ловких рук персоналу было затруднительно…

 Она это понимала, но простуда взяла своё и Анна, проводив мужа на работу, а пятилетнюю

Валюшу  в садик, свернувшись калачиком, устроилась на покрытой простеньким покрывалом,

железной кровати с нарядными никелированными спинками…

Полусон-полубред, тяжёлым нездоровым дурманом, заволок сознание, и она уснула, будто

провалилась в бездну…

Но вот чья-то прохладная ладонь, как спасение, коснулась её воспалённого лба, и до боли

родной голос встревожено произнёс: «Нюсь, да ты вся горишь!!! Заболела?»

Анна с трудом открыла глаза,  задержала взгляд на лице мужа, справляясь с тупой, будто

стучащей раскалённой кувалдой болью в висках…


Пронзившая сердце тревога, предчувствие  близкой беды уже в следующее мгновение

заставили забыть о страданиях.

- Что случилось, Веня? Ты почему – дома?

И раньше, чем муж протянул ей хрустящий квадратик бумаги с розовой  полосой, она уже

ухватила  смысл её содержания.

Анна, не слыша, что он говорит, укутывая ей плечи тёплым платком, поправляя прядь волос,

 выбившуюся их причёски, неотрывно глядя на розовую полосу повестки, повторяла и

повторяла один и тот же вопрос:

- А как же … бронь…А как же бронь? Бронь…


Уж несколько месяцев, как постучала в окна жителям Избербаша война, уводя мужчин  от

родных очагов…

Вениамин Кузьменко, нефтяник по профессии, не очень-то и надеялся на бронь, которая

полагалась ему , как специалисту, и, выходит, был прав. Всего неделю – другую длилась

отсрочка…


И вот пришла пора прощаться с женой и дочерью. Фотограф снял их в классической манере:

Вениамин Митрофанович – на стуле. По одну сторону , в светлом платье «николаевских

 времён»,( батистовом, с роскошной вышивкой на груди) стоит Анна, склонив голову к плечу

мужа, а по другую – чуть выше колена, замерла, ухватившись за отцовскую руку

 светловолосая Валюша… У ног мужчины, уже обутого в сапоги, - вещмешок, в просторечии

 - « сидор».


День, когда её муж, как и сотни других, поднялся в красный товарный вагон, чтобы ехать

на фронт, Анна запомнила  только сосредоточенным в одном эпизоде: дочка, повиснувшая на
 
шее
отца, виновато-растерянное его лицо и плачущие женщины вокруг...


Что же они тогда говорили друг другу?!..........Нет, не вспомнить…Зато до сих пор звенит
 
в ушах, его, охрипший от волнения и желания быть услышанным, голос. Уже с подножки

уходящего состава он, боясь, что не успеет, торопливо крикнул, словно приказал:  «Нюся!

 Если…. Что, - выходи замуж! Не живи одна! Я везде тебя найду! Найду-у! Найду-у!!!»


Вот этим его обещанием и жила Анна всю войну. Больница, где она трудилась, стала

по-военному именоваться «эвакогоспиталем». Все здания Избербаша, мало-мальски пригодные

 для этого, принимали раненых. Анна с девушками- санитарками сама выгружала их из

вагонов: безногих, безруких, исполосованных и искромсанных.Сначала ужасалась каждой

смерти, плакала над каждым умершим , а потом стала ловить себя на мысли, что испытывает

 даже тайное облегчение от осознания: этот и тот , скончавшиеся на госпитальных койках,

 пока ещё – не её Веня! И, значит, можно  жить дальше…..



_-Я найду тебя! – Стоило лишь вызвать в памяти интонации его голоса, и она с удвоенной

 энергией и без малейшего отвращения делала самую тяжёлую и грязную работу: проводила

завшивевших раненых через санпропускник, меняла бельё, спешила на зов «неходячих».

 Засыпала только тогда, когда падала от изнеможения.



…Подрастающая Валюша, с детским садиком, где она проводила теперь основную часть своей

жизни, давала концерты в палатах с  выздоравливающими . Анна приносила своей « артистке»

 размазанную по тарелке голубоватую манную кашу, сваренную на воде. Это был редкий

 драгоценный подарок из маминых рук.


-Я найду тебя! – день и ночь твердила она, как молитву, мужнино обещанье и не хотела

верить  возможности разлуки навсегда. Ведь нет его ни среди раненых, ни среди умерших!!!

 Стало быть, жив, уговаривала она себя.


-А что письма перестали приходить, так ведь – война! Не до писем!

Потом спохватывалась, прислушиваясь к  недобро  занывшему сердцу, и понимала другое: с

чего она решила, что Веню привезут именно в этот госпиталь? Есть и другие..а , значит… И тут же  гнала прочь пугающие мысли….


…Война шла на убыль…Всё чаще приходили  добрые вести с фронтов. Раненых в госпитале

 поступало заметно меньше, город преображался. Дочурка вытянулась и стала совсем

самостоятельной. Не узнает отец, когда вернётся…

Начнут возвращаться  их земляки с фронта, и он однажды, пригнувшись в дверном проёме,

шагнёт в их крошечную комнату, высокий и родной! Она припасала, отбирая, как жемчужины в

 ожерелье, слова, что скажет ему при встрече…А ночами, когда не спалось от мыслей и

ожиданий, ей грезились их счастливые мирные дни…



  В выходные  Вениамин не позволял  жене ничего делать по дому: «Ты отдыхай, Нюсь! Все

дела не переделаешь!» В такие дни они укладывали  в корзинку съестное и ехали за город к

 неописуемому восторгу дочки.


До войны Анна любила петь, выполняя немудрёную женскую работу. Её красивый голос

заполнял всё комнатное  пространство и вырывался наружу через окно с тюлевыми

занавесками…Веня подходил, становился рядом, обнимал её за плечи и подхватывал песню,

ведя вторую партию в их дуэте…


Иногда для своих вокальных упражнений они облюбовывали чердачное помещение, где , лёжа

рядышком, можно было петь, сколько душе угодно. А песни получались ещё красивее и

полнозвучнее.


Соседи, проходившие мимо, не стесняясь, обменивались мнениями по этому поводу: « Опять

Кузьменко поют! Пьяные уже с утра!»


Другие возмущённо опровергали столь вольное предположение: «Что Вы! Они сроду не пьют!»

 А через паузу кто-нибудь с завистливым вздохом добавлял: « Счастливые! Вот и поют!

Любовь, наверное…»



Крохами этих воспоминаний и жила Анна Кузьменко с дочерью и год, и два, и три… Не пришёл

 Вениамин Митрофанович ни летом, ни осенью, ни зимой 1945- го…Но не принёс ей почтальон

и страшного конверта, получив который женщины Избербаша надевали чёрные платки.

Оттого-то Анна, отвечая на дочкины расспросы, не дрогнувшим голосом говорила: « Скоро

наш папка приедет! Вот увидишь! Просто он очень далеко уехал». Верила в это и сама Анна.

 И потому, когда однажды к ним в комнату вошёл человек в военной форме, она, почти

счастливая , метнулась к нему навстречу…


Но лицо пришедшего было отчуждённо строгим и неулыбчивым.  А после его торопливого ухода

в намертво сжатой ладони застывшей на пороге женщины остался бумажный квадрат….


Из короткого официального письма,  с расплывающимися от слёз строчками, она поняла, что

 Веня не придёт. Ни завтра, ни через год….Но, может быть, когда-нибудь? Потому что в





письме не значилось слова «убит». « Без вести пропал» - значит, просто от него нет

вестей? Она вытерла слёзы и стала ждать….



P/S: Давно уже выросла, вышла замуж и даже обзавелась внуками Валентина Вениаминовна

(Валюша –артистка, отплясывавшая лезгинку в госпитале), Анна Ильинична всё ещё ждёт с

войны своего без вести пропавшего мужа….

- Я и сейчас думаю, что он придёт! – смущённо улыбается Анна Ильинична, прикрывая глаза

 морщинистой рукой. Может, чтобы не видеть слёз  дочери, присевшей рядом на краешек

дивана….


Татьяна Уварова ( к 50-летию Победы)
5 ноября 1994 г.