А после похорон Сергей запил по черному. И на работе пил, и дома пил, и после, как Яна его с собутыльниками шуганула, в подъезде пить стал. Потерял он работу. Яна за него просить, больше к начальству не пошла, отпустила всё на самотёк. Своих у неё проблем набралось.
Отец её решил вдруг уезжать с Леокадией в Россию. Перестройка уже давно закончилась, и СССР разделился на отдельные республики. Стал и Казахстан независимым государством. Только Яна этого сразу как-то не заметила, ну, поменяли рубли на тенге. Вот и все перемены. Года три назад, когда она ещё на рынке стояла, собрала Яна документы для эмиграции в Германию, уже и Antrag подготовила, и для себя и для брата Мити, и для отца.
Тогда Яне пришлось много побегать с документами, в ЗАГСе только справок пять штук пришлось брать. Просматривала она там книги регистрации браков и рождений и вот, что стало ей очень интересно. В 1950 году в Джезказганских списках казахские фамилии попадались единично, но, начиная с восьмидесятого года их становилось всё больше и больше. А ближе к 2000 году уже русские фамилии появляются единично. Поуезжали многие в Россию, поприехали многие из аулов и сёл. Сменился контингент.
Заявителем на эмиграцию был отец Яны – немец во всех поколениях Ликоцкий Вальдемар Матвеевич. Он даже мечтал туда поехать, пару раз даже посылки получал, как репрессированный от немецкого благотворительного фонда. А потом женился на Леокадии, да ехать и передумал:
- Боюсь я, дочка, туда ехать, в моём возрасте климат менять опасно. Тут сухой климат, а там дожди постоянно. Что я туда – умирать поеду?
- Если ты не едешь, папа, то я тоже не поеду. Как я тебя тут оставлю. Тебе уже шестьдесят восемь лет, я тебя не брошу.
Эмиграция отпадала. Забрала Яна Antrag у переводчицы и успокоилась. Зря забрала, надо было так и отправлять. Просто не поехал бы отец и всё. А подруга её Майка отправила свои документы. И правильно сделала. А теперь Янин отец документы на выезд из Казахстана оформил и поставил дочку перед фактом. И перемена климата его не пугала, он всё имущество срочно распродавал. А квартиру тёти Тоси отец раньше обещал своему любимому внуку Славику, а теперь собрался продавать за бесценок какому то менту.
Квартира была не приватизирована, документов на неё не было, поэтому так дёшево и продавал. Яна собрала все документы, подала их на приватизацию. Приватизированную квартиру Леокадия быстренько пристроила за хорошие деньги. И никакой благодарности Яне. А Яне отец свой гараж предложил. За 400 долларов. Она и купила, не могла ему отказать. Понимала, что ему его не продать, оформили гараж, как дарение, чтобы потом муж на него не претендовал, дело то к разводу шло, а заплатила Яна отцу в два приёма. И то ей пришлось в долги влезать. И только много времени спустя Яна вдруг поняла, что надо было настаивать на купле квартиры, а не гаража. Пошла на поводу у отца, и прогадала.
А муж пил и пил, озлобился он, стал свою злость на пацанов изливать. Всё воспитывал их, но теперь это воспитание больше походило на дрессировку. В этот раз он придрался к Ильюшке из-за собаки, мол, не прогуляли псину, а за брата вступился Слава. Сергею это очень не понравилось и он бросился на Славу с кулаками. Слава был уже ростом выше отчима, но естественно, более хрупкий. Но парень стал оборону держать, так драка и получилась.
Яна с Настенькой на этот ужас смотрела и цепенела. Её ребёнка взрослый мужик бьёт! Потом, словно в замедленном кино схватила молоток, как он под руками оказался? Занесла она молоток над головой своего мужа, а тот и не видит. Ребёнка её лупцует. Об шифоньер головой его торкает. Шифоньер ходуном ходит. Только, в последний момент, опомнилась Яна, из комнаты метнулась, и молоток за шкаф выбросила, чтоб и достать больше нельзя было. Пальцами, скрюченными от страха, набрала номер милиции. И вызвала наряд. В комнате крик, да гам. Пока дозвонилась, да объяснила, что происходит, что отчим её сына избивает, тихо стало.
Сергей со Славой мимо Яны промчались в ванную комнату. А за ними следом кровь по полу. Яне плохо стало, ноги надломились, она и рухнула, хорошо, что диван рядом был. Оклемалась. Кинулась она вслед за сыном, а там муж её Славе ногу от крови моет и уговаривает:
- Я не хотел, скажи матери, что ты сам…
Яна кинулась за бинтом, ногу сыну обработала, перетянула. На Сергея смотреть не может, убила бы. Тот топчется растерянный, и хмель пропал. А тут милиция нагрянула, хорошо ещё, что не через час. Зашли сразу трое мужчин. Один в форме, двое в гражданском.
- Что у вас тут?
- Да, всё уже нормально, повздорили чуть-чуть, - Сергей натянуто улыбнулся.
- Это твоя дочка, - мужчина в штатском указал Сергею на Настеньку.
- Да, моя.
- Ты слушай, перец, - мужик окинул квартиру взглядом, сообразил что-то, и продолжил, - ты сюда на всё готовое пришёл, жить бы да радоваться, а ты, значит, пасынков избиваешь?
- Да нет, он сам на стекло наступил.
Это пока он Славу о шифоньер торкал, сверху упал большой бутыль одеколона и разбился. А славка босиком. На острое стекло и наступил. Кровь так и хлынула. На этом и драка закончилась.
- Да, от рук отбиваются, воспитывать их надо! – Сергей старался оправдаться.
- Ты больше не будешь воспитывать моих детей! Ты больше к ним не прикоснёшься! – Яна смерила мужа ненавидящим взглядом, её очень кольнуло замечание следователя, обо «всём готовом». Не понравилось её это замечание. Потому что она об этом даже не задумывалась. А тут посторонний пришёл, увидел, определил. И резюме вынес. И прав был, что самое унизительное.
- Так, будем оформлять, мы его забираем.
- Не надо его забирать, он уже успокоился.
Яна знала, что Сергея там изобьют. И сделают это жестоко. Могут и покалечить. Надо было что-то придумать более рациональное. И она придумала.
- Вы можете взять с него расписку, что он больше никогда не будет обижать моих детей, ни словом, ни делом?
- Можно, конечно, давайте сюда бумагу.
Сергея заставили написать расписку о том, что он больше никогда не будет оскорблять и бить своих пасынков и жену. Он расписался, поставил дату. Отдал следователю бумагу.
- Вот теперь, голубчик, по первому же её заявлению, я тебя посажу. Это гарантия! – с такими словами полиция отбыла восвояси.
Сергей сразу позвонил Герке, объяснил ему, что произошло, и уехал к брату. Тот ему по свойски объяснил, что расписка – это не шутки. И может он по своей горячности на нары загреметь. Посоветовал им разойтись от греха подальше. Тем более, что Сергею было теперь где жить - батин дом пустовал.
Яна подала документы на развод. Она пообещала Сергею, что не подаст на алименты. И тогда он согласился на развод. Их развели в декабре без всяких проволочек. Он заверил Яну, что будет помогать деньгами, сколько сможет. Яна сама отдала ему новый цветной телевизор, знала, что он без него умом тронется от тоски. И ещё настояла, чтобы он забрал с собой собаку.
После того, как Сергей вывез свои вещи, Яна переклеила обои, и сделала перестановку в доме. Сняла со стены большой шерстяной ковёр и постелила его на пол. Квартира преобразилась. Новая жизнь стояла на пороге. Только Настенька плакала по отцу. А парни, даже не поняли Яну. Им было жалко, что Сергей ушёл. Привыкли они к нему.
Директор телеканала, узнав новость о её разводе, сказал Яне:
- Даже не знаю поздравлять тебя, или сочувствовать.
Помнил он пикник.
Влада развод Яны и Сергея смял и морально и физически. Он узнал эту новость от Павла. Там же у него в бане и отметили это событие. Пили не от радости. Погано на душе было. Владу совесть покоя не давала, а Павел пил, видя состояние друга. Набрались выше ватерлинии. Очнулся Влад у Яны в доме на полу в её тесной прихожей. Соображалось туго: - «Как я сюда попал? Домой же шёл?»
Он уставился на удивлённую Яну бессмысленными глазами, тряхнул головой:
- Чао-какао! Ты что ли?
- Я, горе ты моё луковое, разувайся!
Время было позднее, дети спали, и Яна старалась их не разбудить. Разула дружка, а он никакой, и провела в спальню. Тот рухнул на кровать, как есть в куртке, и отрубился.
Яна повздыхала, да тоже уснула. Только поспать в ту ночь ей не удалось. Влад скоро очнулся, растормошил её и вдруг заявил:
- Ну, хоть совокупимся теперь по-человечески.
- Влад, ты, что с ума сошёл? Настенька в этой комнате спит, не шуми, разбудишь!
- Иди ко мне!
- С-с- час, побежала!
- Иди сюда, я сказал, голос Влада не обещал ничего хорошего. Агрессия из него так и пёрла.
- Успокойся, - шептала Яна, стараясь вырваться.
- Я, успокойся? – возмущение мужчины росло.
Как это, ему отказывают? Столько лет он сам себя сдерживал, наконец, как ему казалось, он имеет моральное право обладать этой женщиной, его не хотят! Свободна она теперь, свободна! А тут нет, сама упирается. В его, отуманенной хмельной голове, это не укладывалось.
Гнев и возбуждение в нём боролись с остатками рассудка, и победили. Он схватил Яну за ворот ночной рубашки и рванул. Ткань поддалась легко, даже чересчур легко. Две половинки от ночной рубашки остались у него в руках, слегка обескуражив. А Яна, словно с неё кожу сорвали, вдруг почувствовала себя оскорблённой, почти раненой.
Она молча встала, натянула на голое тело халат и вышла в другую комнату. Там она разбудила сыновей и попросила их вывести дядю Влада из квартиры, то есть попросту выгнать. И ей уже не важно было, что на улице мороз, что Влад пьян, и его могут забрать в вытрезвитель. Ей было всё равно. В ней говорило оскорблённое самолюбие. Хорошо ещё, что ребята не стали задавать никаких вопросов. Мудрые у неё были мальчишки. И Влад не стал упираться. Увидев, что в комнату входят Илья и Слава, он грузно поднялся и, пошатываясь, не поднимая глаз, вышел в прихожую. Так же молча, и парни вышли следом за ним. Просто стояли и ждали, когда тот обуется, а потом закрыли за ним двери.
Вскоре вся семья вновь уснула. Только Яна ворочалась до самого утра, мысли обидные и надоедливые лишили её сна.
Но жизнь из-за этого инцидента не рухнула. Долго обижаться Влад ей не дал. Через день он появился с гостинцами, выбритый и ароматный, отглаженный и холёный. Яна показала ему останки ночной рубашки, и услышала на это замечательные, просто гениальные слова:
- Не может этого быть. Я на такое не способен!
- Ладно, не помнишь, только хотела бы я видеть, как ты посмотришь теперь в глаза моим мальчикам?
- А они дома?- в глазах его всё-таки промелькнул испуг.
- Нет, их дома, успокойся.
А через неделю Влад пришёл к ней с сумкой. Как она поняла, насовсем. Приняла его сразу, и без сомнений. Ей не спалось в ту ночь. Смотрела на него спящего, на его точёный профиль, на тёмные полукружья ресниц и мечтала о том, как теперь всё встало на свои места, и что теперь жизнь её, её женское счастье, наконец-то, сложиться. Сами собой пришли стихи. Встала и записала их, чтобы до утра не забыть:
Долгий путь ты прошел, ну здравствуй.
Проходи, коль пришел, и властвуй!
Мой кумир, мой король, мой идол,
Я согласна опять под иго…
В уголок из-под ног ставь пожитки,
И не будет для нас больше пытки,
Буду воздух вдыхать с твоих губ я,
Снова стану счастливой, глупая…
Выплеснув на бумагу свои чувства, Яна улеглась Владу под мышку, и уснула. Уснула счастливой и уверенной в себе. Она не понимала ещё, что её подсознание, которое, естественно, никогда не обманешь, уже тогда неспроста подсунуло ей это последнее словечко в стихотворение - «глупая»…
Утром Влад проснулся голодным и больным. Обвёл измученными глазами чужую ему комнату и простонал:
- Творожка бы мне, со смородиновым вареньем, кисленького…
- Нет у меня…
- А в моём холодильнике есть, я сам вчера купил.
У Яны творожка не было и много чего не было. Хозяйка она была не ахти. Её огуречный рассол Влад не оценил. Свои маринады он готовил всегда сам и страшно гордился этим.
- Ты меня, извини, дорогая, но солить ты не умеешь, сказал он, поморщившись.
- А что я умею? Женщина пыталась свести всё к шутке, и хотя тень сомнения уже поселилась в её нежных глазах, не хотелось ей портить это первое утро, такое важное утро в их будущей безоблачной совместной жизни. Но их первый день как-то сразу не задался. Чуткая Яна видела, что Влад уже сожалеет, его раздражало всё и стены, и мебель и … дети.
К обеду у них состоялся ещё один очень разговор, определяющий:
- У меня там свиная косточка мозговая для борща припасена. Сейчас бы я такой борщец заварганил. Пальчики оближешь.
- Ну, заваргань, Яна болезненно улыбнулась. Можно на бульонных кубиках, - добавила она упавшим голосом.
Влад окинул взглядом её маленькую кухню и скис совсем. На этой кухне ему было уютно только водку пьянствовать, потому что дома это не приветствовалось, а сейчас он встал перед дилеммой. После Яниного развода он, словно с цепи сорвался, неделю гудел. Угрызения совести заливал. Из дома его вежливо попросили, после очередной попойки с друзьями. На пьяную голову он выбрал самое простое – ушёл туда, где его всегда ждали. А, протрезвев, он с ужасом вдруг понял, что не готов поменять свой кропотливо выстроенный быт на рай в шалаше. Болела голова, неудержимо хотелось курить. Влад уставился в заснеженное окно и соображал: - «Что же делать, вот дурак, идиот, чего натворил! Надо было сразу к отцу ехать. Ничего, жена с неделю попсихует и остынет, не впервой. Опять же, сын уже подрос, ему-то как всё объяснять. Нет, только к отцу. И сейчас же».
- У меня сигареты кончились.
- А здесь недалеко есть магазинчик, можно сходить.
Несчастная женщина была готова сорваться с ног, бежать за этими сигаретами, хоть на край света, она уже понимала, что снова теряет его.
- Я пошёл, - Влад обулся и, помешкав, вороватым движением выволок свою сумку из-под скамьи и выдавил:
- Ну, пока.
- Пока, - ответила Яна севшим голосом.
Она поняла, что опять осталась одна и, погоревав, решила не унывать. Старалась обустроить свою жизнь, привыкнуть к новому ритму, только трудно это давалось.
Однажды в двери поскреблись. Яна открыла, а там их овчарка Агата. Сама нашла дорогу из привокзального посёлка. Яна впустила псину в дом, а та от счастья, что вернулась и давай прыгать и по стенам, и по диванам, и по кроватям. И были эти скачки для Яны таким упрёком, что слёзы раскаяния выступили из глаз женщины. «Это же надо же, собака, как соскучилась. А каково там Сергею? Лучше не думать», - Яна налила собаке в миску супа и покормила её.
Вечером пришёл Сергей. Он сразу понял, что его Агата убежала к Яне. Поиграл с дочкой, забрал собаку и снова вернулся в землянку. Грустно. А мысли о примирении Яна гнала прочь. Вспоминала и то, что батя избивал бабу Катю, и то, что Сергей бросался на Яну с ножом, и то, что случилось со Славой. «В следующий раз, они просто убьют друг друга», - так Яна и заявила Лене, подруге своей самой верной, когда объясняла, почему разошлись. «Правильно, что разошлись, ты ещё долго терпела. Если бы моих детей так унижали, я бы хама своими руками придушила. А тут ещё и руки распустил». Яне стало легче на душе, она и успокоилась. Её, почему- то мучила совесть. Жалко всё же было человека. Она понимала, что в этой ситуации хуже всех было Сергею, её принцу. Но события, развернувшиеся вскоре на телеканале, вскоре избавили Яну от угрызений совести. Чёрная полоса ещё не кончилась.