Длинные пальцы, интелигентные, чувствительные. Это было первое впечатление. Только это. Пальцы рук. Все вокруг представлялось мне как радуга цветов. Я смутно ощущала все остальные люди, которые сидели на высокой, открытой к морю терассе. Периферным зрением видела цвет его рубахи, цвет скатертьи стола, за которой он сидел. Но мои глаза были фокусированный на пальцах его рук и все остальное мне казалось размытое и отодвинутое в перспективе.
Он взял маленькую коробочку и начал поворачивать ее. Был нерв и ритм в этом движении. Как окольдованы были мои глаза! Я снова попробовала расфокусировать их. Попробовала прогулять взглядом по соседным столам, по изобилию цветов, чьи запах окружал нас, по морю, блестящее и тонувшее в тени на заката солнца. Однако глаза мои, выбравшие с самого начала кадр с руками, не отронулись оттуда.
Мое предположение, что именно он командир пограничного вертолетного отряда, вышло правильным. Отпуск мой шел к финалу, на работу я должна быть в день, отмеченный в календаре как праздник пограничных воиск. Море – тоже граница. Не хотелось возвращаться пустым блокнотом. В ознакомляющем разговоре у меня было и человеческое любопытство и професиональная интуиция, что будет это не простой репортаж.
Командир вертолетного отряда продолжал поворачивать свою коробку.
- Сколько летательных часов у вас?
- Много.
- Наверное, все уже делаете машинально, стихает дрожь.
- Это нельзя быть. Если прийдет привычка, то потеряется чувствительность к машине, к приборам.
- А какое чувство идет после отталкивания от земли?
- Зная устройство двигателя, зная все до совершенства, человек сливаетесь с машиной. Каждый шум, всякие вибрации я улавливаю не слухом, а сердцем.
- Как?
- Это как с людьми. Почему с вертолетом должно быть иначе? Только человек должен быть на растворенность, со всей своей сетивностью. Все органы восприятия должный работать, чтоб улавливать сразу игру спидометра, шум от горючего, звук мотора.
- Это любовь?
- Любовь и… - от обнял свои руки, они как бы дали ему силу и он признался мне – И сейчас захотелось летать?
- А что мешает? Ведь это в конце концов ваше служебное обязательство.
- Не знаю смогу ли…
- Почему?
- Недавно катастрофа была.
- Это вы сделали?
- Нет. На прошлой неделе была, вы читали наверное в газетах.
- Да, читала о катастрофе с правительственным самолетом. Он не успел взлететь.
- Да. Там, сгорели дети моего близкого друга. В кабине были. Он посылал их к маме. Коллега взял их у себя.
- Сочувствую.
От воспоминание этого стало горько. Как бы и сейчас вспыхнул огонь, затрещало все вокруг, захрустело. Все это отобразилось на лицо командира и там, глубоко, надолго осталась боль.
Руки его продолжали постучивать с коробкой, рубаха затрепетала от ветра, а слова его взлетали как волна за волной, с каким-то внутренным напряжением, то взлетают, то приземляются.
Неожиданно для меня, и то „море”, которое находилось во мне внутри, которое всегда, замечая искренность и точность, готово было всколыхнуться, вот и оно зажурчало. Длина емоциональной волны видно, была одна и та же и мы оставились на ней, чтоб она покачала нам в приятным молчанием.
Наверное вы знаете и то, другое молчание, в котором нечего сказать, в котором чувствуешь как что-то уходит и остается пустота.
В данном случае это было не так. Молчание добывало такую плотность, что если бы вдруг пришли какие-то слова, то они наверное разрушили бы тот тонький слой, который накладывается вокруг людей с одинаковой чувствительностью.
- А вы знаете, иногда здесь делаются попытки пересечь границу даже на резиновых матрасов… – начал о другом говорить командир вертолета – Это так безсмыслено и неразумно.
Ветером отвеивался указательный белый „чулок”. Локатор развертывал свое любопытство. Все надземные приборы жили с готовностью. Только покрывало вертолета припекалось на солнце, вытянутое как все летовники на пляже.
Море качалось, бегало к берегу, потом возвращалось к горизонту, к извечном стремлению соединить свой синий цвет с небесной синевой. И мне захотелось увидеть это. Мне так захотелось с высотой, взглядом достич до горизонта. И он это понял. Взял себе воздух как-то по особому, как бы переодолевая стресса, как бы уничтожая нерешительность, как бы советовался с собой. Вот так, несколько раз взял себе воздух, потом посмотрел на меня с улыбкой своих глаз. Ничего не сказал. Но понятно было, что будем летать. Встали одновременно и пошли к вертолету. Солдаты разбегались, сняли покрывало, закрутили большое витло, прослушали сердце двигателя и поставили ступенки поднятия.
В кабине вертолета было тесно и очень шумно. Командир подал мне наушники и я подумала, что будем разговаривать во время полета. Вертолет отскокнул, убрал колесницу под брюхой. Я ощутила как давление ударило в груди. Потом опять увидела его руки. Они уверенно бегали по всем приборам. Командир посмотрел на меня и я наклонилась в ожидании его слова. Вместо слов в наушниках разлилась музыка. Волшебный вальс. Щраус? Здесь? Кабина вертолета вздрогнула, наклонилась налево, потом ласково погладила море и с правой стороны. Вальсовым шагом мы коснулись к одной волне, потом к другой, выкупали нос кабины и сразу сбежали вверх. Боже, это сумасшедший человек!
Остекленная дверь вертолета показывала морщины моря, темные места с водорослями, местонахождения рыбных стаи и мы как бы устремлялись к ним. Боже, это сумасшедший человек!
Я сжимала свое сердце, а оно разлеталось на кусочках от музыки, от ритма, от гармонии, которой связывала нас с этим невообразимым Щраусовским вальсом. Счастливое лицо командира свесилось к морю, где плыла рыбачая лодка и он крикнул:
- Как сегодня?
- Дал Господь! – ответил рыбак и махнул рукой.
Командир сделал еще один поворот над рыбачей лодки и забежал к близкие горы. Облетели и тот участок побережье. Все время в наушниках звучал Йоган Щраус. И удивительно, приземлились изрядно и очень точно, с последным аккордом вальса. Нет, это сумасшедший человек, вздохнула я.
автор: Магдалена Манчева