В госпитале

Польшаков Аркадий
В ГОСПИТАЛЕ


(Продолжение фантастического романа Аркадия Польшакова
"Борис - предводитель жирных крыс", начало смотри
на странице:
http://www.proza.ru/avtor/acropol  )


- Лежу в палате номер шесть,
Стоит на «шопе» дыбом шерсть,
По клизме ставят через день, -
А за окном цвела сирень.
Приходит врач – козел в пенсне,
Ни в зуб ногой, ни «бе», ни «ме»…
Кишку вставляет гад в проход, -
А за окном птиц хоровод.
Бурда не пища, все не впрок,
Навылет, через черный ход,
Я исхудал весь, шкет-скелет,
А за окном весны балет.
Подплыла ночью медсестра,
Не вышло «дышло» до утра,
Узлом связала мой крючок,-
А за окном Луны сучек.
P. S.
В том, братцы, не моя вина,
Что от врача ушла жена.
Вскружил ей голову поэт, -
Был за окном весны расцвет!..

                Клизмы нашему герою Сержу пока не ставили, поскольку он раненый «в попу боец молодец» был еще  к тому же сильно контуженый и лежал под особым контролем военных врачей в одиночной палате.
               В его контуженом мозгу творился бедлам. Возникали урывками какие-то отдельные воспоминания:
             - Вспышки сознания... Яркие, огненные. Они как острые скальпели  разрезала бытие на две половины. До того и после того как...
               Что было до того? Они с Ниной мчатся в БТРе, на них напали удаевские боевики, он выпал с люка на землю и как поется в одной военной песне: «Вот пуля пролетела и ага…», и это «ага» была не пуля, а своя ракета и она так по-свойски «агакнула», что у него мозги заворотило набекрень.
               Как жить ему дальше с этим «до того» и «после того»? Как осознать всё происходящее? Только опираясь на прошлое можно понять настоящее и увидеть будущее...
Если оно, конечно, светит ему это светлое будущее. 
Ошибкой была вся эта поездка с самого начала.
Зачем надо было соглашаться ехать в эту дрянную командировку?
Зачем я, мудак, вылез тогда из БТР?
Зачем все это показное геройство?
Что хотелось пофорсить перед Ниной, показать себя этаким героем?
Ну и дурак же ты Серж!
               Мысли Сержа перескакивали одна на другую. Одна мерзкая мыслишка подсказала ему, что всё это плохо кончилось для него.
               Часто приходил на память огненный взрыв ракеты. Он как в замедленной съёмке,  ударной волной его сметает, и  Серж кулем падает на землю. В мозгах у него сразу закрутилось, и он погрузился в темноту.
                Еще одна хреновая мыслишка засела у него в мозгах и полоскала душу, что мир бардак, все люди гады. Возникала чудовищная досада на себя, на окружающих и особенно на тех кремлевских мудаков, которые послали их сюда в Сечню.
                В который раз в мозгу он переживал эту вспышку грома и молнии. Свои же летчики бомбили и промахнулись. Вернее будет сказать - по своим не промахнулись, с некоторой долей юмора подумал про себя Горенко.
                Нет, он сейчас, лежа на больничной койке, не увидел, а именно почувствовал этот взрыв. Он был в его голове. Серж видел в своей контуженой башке тот ослепительный свет, за ним страшный грохот. От этого взрыва он ослеп, нет, не глазами, а как бы изнутри, в мозгах, в голове.  При этом заодно оглох и потерял способность не то, чтобы встать, но даже повернуть голову.
                Наверное, это смерть, – подумал Горенко. - Хотя я, кажется, еще мыслю...
А если я мыслю – значит существую.
                Священники говорят, что там «за бортом» между жизнью и смертью есть другая «духовная бестелесная жизнь».
                Мыслежизнь без рук, ног, тела и головы. Хорошо это или нет, он не знал. А если там «нехрена» нет и все это враки, то зачем умирать, надо во что бы то ни стало выкарабкаться обратно.
                Жизнь на земле не так уж плоха. На земле светит солнце, растут цветы, летают бабочки, да и бабы попадаются ничего себе, например, как эта его спутница Нина. У ней есть всё «при себе», посмотрит - как рубль отнимет, - с юмором подумал о боевой подруге Серж.
                Кто из юмористов однажды сказал, что раз я сам к себе отношусь еще с юмором, значит, я жив и буду еще долго коптеть на этом долбаном свете.
                Мозг Горенко работал, питаясь накопленной в клетках памяти информацией.
Но почему тогда я переживаю о каких-то простых обыденных земных вещах? Ведь говорили, что там «за бортом жизни» человек становится счастливым, его не гнетут земные проблемы. А меня гнетут. Так жив я или уже как та деревянная колода, на которой мясники рубят мясо, мёртв? Вот в чем вопрос! Надо проверить это на практике и чем скорее, тем лучше.
               Но как проверить. Попробую пошевелить пальцами рук.
- Ё-моё…  Как больно!
               Но раз болит значить, я жив и еще дышу. Этому открытию он очень обрадовался. Серж напряг мышцы и постарался подвигать рукой....
               Будто грозовая молния проскочила между извилинами в его голове сопровождаемая страшной болью, возникла тошнота во рту. Словно он съел мерзкую земляную жабу. Во рту появился какой-то до ташнотиков противный привкус. Значить меня контузило, раз появляется тошнота, - подумал он.
               Очевидно, не стоит перенапрягаться. Чуть отдохнем и попробуем снова.
               Следующий вопрос: почему я ничего не вижу? Надо раскрыть глаза!
             - Раскрываю, раскрываю, но «нехрена» не вижу!
Впрочем, при контузии у меня должна быть забинтована вся голова, а значит, бинты закрывают глаза, и потому я не вижу.
Логично? Логично!
               Поехали дальше…
               Слышу я или не слышу, вот вопрос? Быть глухонемым при моей специальности ведущего первого канала ТВ – это катастрофа.
               Но как проверить глухой я или нет? Попробую сделать глубокий вдох.
- Уууу… Ааааа, как больно!
Из груди Сержа вырывался хриплый стон. - Слава богу, он не глухой, раз слышит собственный стон.
              Одновременно с болью возникло и чувство некоторой удовлетворенности собой, он слышит.
              Теперь надо понять, что случилось с моим замечательным телом, почему я его не чувствую. И, прежде всего надо проверит на месте ли моё мужское достоинство. Если его оторвало при взрыве, «нахрена» тогда жить.
              Меня ни одна баба не примет, а тем более такая шикарная женщина как Нина. Попробую я правой рукой, которая лежит ближе к «достоинству» добраться до него.
- Аааа! Больно, но терпеть можно.
              Рука его скользит под одеялом к животу, и он радостно дотрагивается до головки «своего лучшего друга».
              Боже мой, счастье то, какое… Дружок цел и, кажется, даже по-мужски реагирует на поглаживание пальцами.  Что ж, всё не так уж плохо. Поехали дальше…
              Что с моими ногами? Может мне их «оттяпали» и я их не чувствую?
              Серж представил себе на миг, что он не ходит, а передвигается в инвалидной коляске. - Брр!.. Такая перспектива ему очень не понравилась.
              В прочем кому она может понравиться, если отношение в обществе к инвалидам без ног просто паршивое. С коляской не сядешь в автобус, поскольку в большинстве своем транспорт в стране не оборудован для этого. В коляске не заедешь в магазин, так как у большинства из них нет соответствующих дорожек, а по крутым лестницам домов подняться по ступенькам инвалиду без посторонней помощи просто невозможно. Нет, это не жизнь, а сплошные мучения.
              Попробую потянуть свою правую толчковую ногу, ведь я когда-то спортом увлекался и хорошо прыгал с шестом в высоту, она у меня самая сильная, толчковая.
- Аааа!..
              Взрыв боли в мозгах был так силен, что Серж потерял сознание, перед глазами оказалась белая пелена.
             Очнулся он на следующий день. Серж понял, что жив, и, что жить бывает больно, как сейчас. Итак, начнём жить в этой реальности. Его губы при этом растянулись в улыбку, со стороны это была не улыбка, а гримаса раненого, но довольного собой человека.
Он живой! Глаза радостно набухли от слез. Эмоции жизни были прекрасны.
             Он жив! Всхлипы душили грудь. Он живой! Живой! Живой!
             Серж шумно втянул носом воздух. Посторонний запах, раньше его не было в больничной палате, до того там пахло только лекарствами.
              Это был новый, свежий и не обычный запах, так пахнут только женские духи.  Это были не французский «Шашель № 5», а другие духи.
             Он узнал их, по палате плыл знакомый запах Нининых духов. Их он мог отличить среди тысячи других запахов.
             Серж, затаив дыханье, прислушивался к звукам в больничной палате.  От волнения дыхание его сперло, было лишь слышно как учащенно бьется сердце в груди.
Затем он почувствовал легкое прикосновение. Теплая Нины ладошка коснулась его руки. Серж от радости дернулся и получил нокаутирующий удар по мозгам, боль яркой вспышкой полоснула по нему. Он застонал…
           - Лежи, лежи! – тихо сказала Нина. Тебе пока нельзя делать резких движений. У тебя контузия и два ранения. Врачи говорят, что ты в рубашке родился, и скоро поправишься.
             Нечленораздельное благодарное его мычание в ответ, повергло Сержа в уныние, так многое он хотел сказать ей, но не мог.
             Пришла медсестра, сказала, что раненого нельзя долго беспокоить и Нина ушла.
Да, жить хорошо, но больно! Боль лечится счастьем. А счастье... Оно иногда такое незатейливое. Оно может просто быть рядом и сидеть на его кровати.
Он радовался,  лежал и думал. Думал и лежал... Нина сидела рядом с ним  на кровати. Она не уехала без него. Значит... А это значит, что жить стоит! Стоит!
             На следующий день опять пришла Нина. Серж почувствовал это по скрипу кровати и знакомому запаху духов.
              Правой рукой он нежно, насколько мог, взял её за пальцы. Она вздрогнула и... не убрала руку. Серж затаил дыхание, боялся спугнуть радость этого теплого прикосновения к её руке. Прощаясь, Нина погладила его руку  и сказала: - Выздоравливай Сережа!
            Серж мысленно улыбнулся в ответ. Он был счастлив уже оттого, что она была рядом.
            С этими визитами Нины, Серж быстро оживал. Они вернули его из двух реальностей. Что-то приятное и тёплое жило в нем. 
            Он с нетерпением ждал её визитов. Естественно он ждал от них больше, чем мог получить. Здоровье его с молодым и закаленным суматошной жизнью в Лоссии организмом шло на поправку.
                * * *
             Вскоре Серж Горенко уже мог вставать и медленно передвигаться по больничному коридору. Организм оживал. Горенко чувствовал, что становится прежним мужиком.
             Его перевели в общую палату, а на его место положили тяжело раненого полковника.
             Сеченцы на взлете подбили вертолет Ми-8, на котором он собирался лететь в  свою часть. Причем вертолет полковника был подбит не где-нибудь, а в Ганкеле, почти рядом со штабом объединенной группировки войск федералов.
             Компания выздоравливающих, в которую попал Горенко, состояла из разношерстных по составу и званию контрактников, которые не раз бывали в крутых переделках. 
             Друзья из подразделений, где они служили, часто навещали их и втихаря приносили  и спиртное, и курево. Вечерами в те долгие часы вынужденного безделья, когда основной персонал медицинской части уходил, и в приемной оставалась одна дежурная медсестра, они собирались вместе «гудели», травили анекдоты или рассказывали друг другу боевые передряги, в которых бывали, конечно, хвастались своими элитными подразделениями, мол, они такие круты, что самим страшно.
             Вот и сейчас их «теплая» компашка, выпивала принесенное разведчиками спиртное, травили анекдоты и рассказывали друг другу различные случаи из боевой жизни в Сечне. Интересно и нам послушать, о чем травят байки в госпиталях Сечни.
             - Братцы, расскажу вам один случай, который произошёл в нашей бригаде, - начал первым контрактник с подразделения «Алька».
            – Так вот, в нашем  элитном спецподразделении группе «Алька» - впервые выдали личному составу «пейджеры», тогда это была крутая связь, она только раскручивалась в Лоссии.
              Выдали их для того, чтобы мы быстрее собирались по тревоге. Обстановка тогда в столице была сложная, в парламенте засели «Гасбулатовцы», да и вообще тревожно было в Тоскве.
              И вот однажды, командир «Альки» дал по этой самой «пейхерни», как мы прозвали эти аппараты (пейжеры), кодированный сигнал сбора в условленном месте - в сортире на Пушкинской (рядом со станцией метро «Пушкинская»).
             Ну, все в авральном режиме с полной выкладкой через 25 минут были на месте.         
             Кроме одного новенького. Тот прибыл туда через полтора часа.
- У вас что, проблемы с новой техникой? – спросил его командир.
Тот отвечает: -  Никак нет, товарищ командир!
- Что же тогда? Вы получили сигнал «Сбор»?
- Так точно получил, товарищ командир!
- Объясните тогда, почему опоздали?
              Тот объясняет: - Получил сигнал сбора для освобождения заложников из Концертного зала на Пушкинской. Надел камуфляж. Раскрасил лицо, надел маску, нацепил гранаты, ножи, пистолеты. Надел сферу, схватил автомат и на улицу. Тут вспомнил, что забыл взять гранатомет из туалета, где он у меня хранился. Вернулся домой. Взял гранатомет. Ну, сами понимаете, возвращаться плохая примета, и тут случайно на выходе в прихожей посмотрел на себя в зеркало...
            - Ну, дальше что? Посмотрел в зеркало и что? – командир уже «выпрыгивает» из камуфляжа.
            - Ну, что, что! – замялся тот. - Не поверите, увидел не себя в зеркале, а какое-то страшилище и «обсиренился». Пришлось менять нижнее белье…
            - Поэтому, друзья, мой первый тост, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах, никто из нас не «обсеренивался».
Ну, парни, вздрогнули!..
               Компания, услышав концовку «ситуэйшин» с новичком этой прославленной группы, довольно заулыбались, загалдели. Все выпили за хороший тост, потянулись за закусками.
               В палате некоторое время раздавался хруст жующих огурцов, зеленого лука, запахло помидорами и колбасой.

              - Ну, это ты брось, - вступился за товарищей из группы «Алька», капитан из погранотряда, - там ребята, что надо, сами они не мочатся, а вот других – запросто «мочат».
               Лучше послушайте такой анекдот:
             - Когда мы взяли столицу Сечни, в  городе почти все дома были разбиты. Радист роты передает в эфир прямым текстом следующее сообщение, вещая на весь мир:
- У нас всё «хоккей». Разбили их в пух и прах. От города не осталось… передаю по буквам: Hиколай, Илья, Хpистиан, Устина, Яков. Как поняли приём!
               Так что выпьем за победу и чтобы мы все вернулись домой живыми.
- Поехали!
               Ребята снова выпили по «пятьдесят капель» универсального лекарства и закусили.

             - Да мы крепко повоевали за столицу, там действительно ничего не осталось, - вступил в разговор танкист. –  Послушайте наш армейский анекдот:
            - Ночь. Сечня. Позиция федеральных войск. У костра сидят два танкиста, наяривают из банок тушенку и от нечего делать играют в сеченские города:
- Знаменка, – говорит один. - Теперь твоя очередь, называй город на последнюю букву.
- Арсан Юрт
- Уже такого города нет!
- Тогда Ачхой Мартан
- Подойдет, Начхать Мартан пока еще есть…
              - Да, разрушенных городов и поселков здесь много, - заметил капитан. – Долго придется отстраивать. У них я тут одно интересное объявления прочел на заборе: - Продаю подземный гараж в прифронтовом лесу. Сыро, страшно, дорого. Не посредник!..
Вот так и живут,  ломать - не строить. Любят здесь у нас в Лоссии ломать, причем до основания. Когда же мы перестанем ломать и разбирать не разбираемое?!
               По этому случаю есть такой анекдот:
               В «учебке» идут занятия по разборке и сборке оружия. Старшина в конце занятий спрашивает:
- Вопросы есть?
- Есть, товарищ старшина. Почему автомат можно собрать и разобрать, а человека нельзя?
- Вопрос понятен, отвечаю. Вот представь себе, Пилипенко, что ты себя развинтил и лег спать, а тут боевая тревога. Ты второпях все свинтил, а на место головы поставил «жору».          
              И что получается: пилотка на «жору» не налезает, гимнастерка  не застегивается.  Пошли в атаку, все кричат "Ура", а ты? Пуу-у!

           - Значить вместо «ура» - «пу-у», хорошо сказано, - сказал, улыбаясь, танкист. У нас в танковых войсках на этот счет ходит свой анекдот.
             В связи с этим, я хочу вам задать такой вопрос, ребята:
-  Как вы считаете, что главное в танке?
- Ну, я думаю, что пушка, как жахнет так дом в дребезги! – заметил «алькавец».
- Нет не пушка.
- Тогда, броня, без брони танк не танк, а просто жестяная банка.
- Не угадал!
- Голова командира! - высказал свое предположение Серж.
- Командир с головой, это хорошо, но этого мало. Запомните, друзья, что главное в танке – не бздеть…

             - За такой тост ребята стоит выпить, - произнес, улыбаясь на все оставшиеся целыми  свои потемневшие зубы, капитан.
- Ну, вздрогнули! За то чтобы не бздеть!
              Ребятам тост очень понравился, поскольку только дураки рассказывают байки про то, что на войне им не было ни разу не страшно. У каждого из сидящих в палате это было и не раз.
              Добавив еще по «пятьдесят капель» теплая компания продолжала «гудеть»…
            - Мужики, а знаете, почему в действующую армию неохотно берут женщин? – спросил ребят капитан.
- Расскажешь, узнаем! -  заметил танкист.
-Да потому что они не правильно выполняют команду "Ложись!"...

-             Действительно! Что верно, то верно, солдаты по такой команде плюхаются животом вниз, а женщины ложатся на спину, – глубокомысленно изрек, улыбаясь, спецназовец.
              И он рассказал собутыльникам свой анекдот:
            - Штирлицу сообщили, что у полковника Исаева на родине в Урюпинске родился сын. У него сначала от радости чуть не выпал правый глаз. Затем скупая мужская слеза выкатилась из его левого глаза. Он вспомнил, что за пять последних лет, жену он видел один единственный  раз и то на конспиративной встрече в кафе нейтральной Швейцарии, где она на приличном удалении сидела не с ним, а со связным из разведки.
             Вот что делает настоящая любовь, - удовлетворенно подумал Штирлиц-Исаев, - может даже зачать на расстоянии…

            - Ну, ты, дружище, сказал сам того не замечая, замечательный тост, - с улыбкой заметил капитан. – И так друзья выпьем за любовь, которая творит чудеса.
Компания дружно выпила, загудела, послышались возгласы, что лучше это делать не на расстоянии, а при непосредственном контакте.
              Кто-то вспомнил бородатый анекдот про «контакт». Ну, помните, когда на вопросы спикера Лоссийской Думы Грызелова, лусское радио отвечало так:
- Если правительство скажет: - Контакт!
- Народ ответит: - Есть контакт!
- А если правительство скажет: - Есть контакт!
Народ будет, есть контакт (т. е. вместо макаронов -  будет грызть с Грызеловым мелко  нарубленную электропроводку).

               Горенко вспомнил и рассказал собутыльникам  по палате репортерский анекдот:
Женщину из глубинки один настырный корреспондент спрашивает:
- Скажите, а действительно президента можно называть отцом нации?
Та ему отвечает:
- Какое там! Он даже нам, бедным женщинам, алиментов не платит!

             - Да нашим бабам в рот ничего не клади, откусят, обматерят, а то еще могут запросто  отметелить, - заметил, капитан. И рассказал армейский анекдот про женщин:
             - Встретились жены старших офицеров, и давай лясы точить про мужиков. Одна жалуется другой:
- Мой подполковник вчера приперся домой в полночь, говорит, что на учениях был, а на лице следы губной помады.
- А мой полковник с этих учений появился лишь под утро, представляешь: в женском халате до пят и с яйцом, продернутым вместо пуговицы в нижнюю петлю женского халата.

              В палате раздался дружный хохот. Больше всего смеялся танкист. Он не мог себе представить, как можно так напиться, чтобы вместо пуговицы продернуть собственное яйцо в нижнюю петлю халата.
            - А вот еще один женский анекдот, - предложил собутыльникам по палате  все тот же неугомонный капитан. Он относился к разряду «ходячих анекдотов», поскольку знал их очень много и был душой любой компании.
- Во дворе встретились две соседки, одна говорит другой:
- Вот незадача, как начинаю стирать, обязательно погода испортится, тучи находят и дождь пойдет.
- А ты на барометр посмотри?
- Да у нас, его сроду не было. А ты, что по барометру определяешь, когда стирать?
- Нет, но у меня есть одна верная примета.
- Какая?
- Я утром заглядываю к мужу под одеяло и смотрю. Если член у мужа лежит налево – то будет дождь. Направо – то дождя не будет и я, потом спокойно стираю белье.
Соседка задумалась, а потом спрашивает:
- А если он не лежит, а стоит?
- Фу, какая же ты дура! Кто же по «праздникам» стирает?..

               Мужики в палате чуть не подавились со смеху.
            -  А вот еще анекдот, - продолжал капитан.
               Очень стеснительный парень хочет поцеловать девушку и начинает издалека:
- Оленька, а ты знаешь, что такое вакуум?
- Нет. А что это?
- А это, например, если я тебя поцелую - получится воздушное разряжение. Поняла?
- Знаю, знаю! Меня на прошлой неделе один «голодный» пограничник так глубоко «уделал», что когда он начал вытаскивать - такой вакуум образовался, что простыню в зад засосало!
            - Мужики знаете, я никак не пойму - почему невесты все хороши, но почему из таких милых и красивых женщин, порой рождаются настоящие стервы - сварливые жены? – задал вопрос контрактник из спецназа.
           - Я тебе отвечу, - громко заявил капитан, есть поучительный анекдот на этот счет. Рассказать?
           - Где ты их берешь? – спросил капитана спеназовец. – Рожаешь что ли! Я, например, плохо запоминаю анекдоты.
- Да рожаю! Сама жизнь наша «грёбанная» их рожает!
           - Давай, валяй капитан! – попросил его танкист.
Тогда слушайте:
- Под разливы деревенского оркестра, шумит, гудит раздольная  разудалая лусская свадьба. Идет «Обряд дарения». Тамада с родственниками невесты обходят гостей сидящих за праздничным столом. Собирают подарки и конверты с деньгами для устройства начальной жизни молодоженов, взамен, как это водится,  предлагают откушать хлеб-соль от свадебного каравая и выпить чарку спиртного.
Вот они останавливаются около одного хорошо «поддатого» гостя, дают ему попробовать хлеб-соль и наливают ему рюмку водки, тот залпом выпивает и смотрит на них осоловелыми глазами.
Тамада спрашивает его:
          - Что пьет Ваша жена?
          - Что, что! Мою кровь! Иногда шампанское, а сейчас налейте ей, то, что мне налили. Жена в смущении, а тот в кураже, говорит:
- Хотите, я продекламирую вам небольшой стишок.
Тамада, говорит: - Пожалуйста!
Тот читает стихотворение:
- Строчки вяжутся в стишок,
Море лижет сушу,
Дети какают в горшок,
А большие - в душу!..

              - Мда, видно здорово допекла его жена, - промолвил танкист. – Я тоже вспомнил анекдот про женщин:
            - Одна женщина вышла замуж в пятый раз. И ее новый муж с удивлением обнаружил, что она все еще «целка».
- Как же так, - спрашивает, - ты ж четыре раза замужем была и почти девушка?
- Понимаешь, дорогой, мои первые три мужа были пианист, программист и елкинист. Так вот.  Пианист -  все делал только пальцами. Елкинист – только обещал, но  ничего не делал. Программист -  контачил со мной только виртуально - через свой долбанный «компутер».
- А четвертый муж кто же был?
- О, четвертый был членом какого-то  ЕБНовского Комитета. Он, как ни старался, все делал, как его шеф - через «жору».

               - Да у нас всё как всегда, наперекосяк, - промолвил, сокрушаясь, Серж Горенко.- Я вспомнил один старый, но поучительный анекдот, задают лусскому радио вопрос: - Что нужно сделать, чтобы повысить урожайность в Лоссии?
Лусское радио отвечает?
               - Надо прекратить лить гавно друг на друга и начинать вывозить его на поля.

               - Видишь ли, «лить» всегда легче, чем «горбатиться» и вывозить что-то куда-то, да еще на раздольные лусские поля, - заметил капитан.
              - Ребята, а не пора ли нам сходить отлить…
              - Пора! – за всех ответил танкист. И тёплая компания пошла в нужник. Затем, вернувшись, поговорив еще немного, довольная собой подпитая кампания выздоравливающих армейского полевого госпиталя, захрапела.
               Сержу заснуть сначала мешал заливистый с переливами и камерными оттенками концертного органа храп танкиста. Но природа взяла своё, и он тоже заснул. И приснилась ему, нетрудно догадаться кто – Нина…

                * * *
               Такие вечера повторялись почти всегда, когда сердобольные друзья втихаря приносили свои гостинцы к ним в палату. Но это было не каждый день, были и другие вечера, где велись иные, не очень веселые разговоры.
               Самое трудное в таком ничегонеделании - это то, что ты не можешь прерваться и отдохнуть. Госпиталь не самое приятное место для отдыха.
В один из таких вечеров, Сержа поразила в самую, что не есть печенку одна  невыдуманная история о сеченском снайпере.
               Выздоравливающие в тот вечер не пили, так как пить было нечего,  и потому  рассказывали друг другу порой жуткие рассказы из боевой и кипучей их жизни в Сечне.
               Крепыш Николай (капитан из Кемерово), рассказал, как они всей ротой ловили одного сеченского снайпера. Этот снайпер своим огнем буквально терроризировал их блокпосты и проезжающие машины. Он довольно метко стрелял с большого расстояния и быстро уходил ущельем в горы.
Правильно говорит, что «самое сильное оружие снайпера -  это сам снайпер». Все зависит от его умения расположиться, выждать, выбрать цель и не спеша выстрелить в наиболее уязвимое место человека.
                Однажды после «удачного» выстрела снайпера, все кинулись за ним в погоню. Долго гнались за ним по каменистому ущелью, где протекал ручей. Бегать в горах сами знаете не очень приятное дело, когда часто спотыкаешься о камни, падаешь, подымаешься потом опять бежишь, боясь нарваться на сеченскую пулю или «растяжку» с гранатой.
                Снайпер достал нас своими неожиданными выстрелами, поэтому в тот день мы, стискивая зубы,  гнались за ним как борзые собаки, загоняя его в тупик. Думали любой ценой поймать гаденыша и отомстить за друзей.  Ходить под прицелом снайперской винтовки, сами понимаете муторное дело,  всегда ощущаешь противный холодок на затылке, ожидая пулю.
Когда мы с ребятами поднялись от изнеможения на гору, снайпер, прижатый к  выбоине в скале, отстреливался до последнего патрона. Когда у него кончились патроны, и он перестал стрелять по нас, мы забросали его дымовыми шашками и выкурили из укрытия
               - И чтобы вы думали, - обратился к присутствующим в  палате Николай, - снайпером оказался не мужик, а баба.
- Ну и какая она из себя была, старая или молодая? – спросил рассказчика раненый в ногу прапорщик из Тюмени.
- Во, во! Тут поподробней. Для этого самого она годиться или нет?..
- Да все сеченки страшненькие такие, ни титьки, ни питьки, одни кости, - вставил в разговор свое суждение о местных женщинах младший лейтенант с забинтованной головой.
-  На первый взгляд она была не старше тридцати лет, худая, на лице был шрам, но не в этом дело, парни. Когда я заглянул в её глаза, то ужаснулся. На меня смотрел ходячий труп, как будто она побывала в преисподней. В её глазах я прочел невыразимую боль и смертельная усталость. И что странно ни злобы, ни ненависти к нам, кого она считала врагами, не было.
                Рядом лежала её винтовка иностранного образца, очень крутая и очевидно дорогая. На всякий случай я  передёрнул затвор, патронов в патроннике не было.
             - Со хога вист хила веза? - спросил я. Она на это никак не прореагировала.
             - Товарищ командир, - обратился ко мне замкомвзвода. - Они колют наркотики не только в руки, но и в ноги и даже в живот.
             - Ладно, в штабе её осмотрят,- сказал я. -  Мы, связав ей руки, повели вниз к своим.
               Через некоторое время вызванная мной машина запылила по дороге.  К нам подъехал «уазик» с офицером и с ребятами из спецназа.
               Я подтолкнул сеченку к выходу, сказав: - Идите к машине!
Она замешкалась и тогда сержант, который конвоировал ее, дёрнул задержанную за рукав так, что она кулем упала в пыль.
              Я сказал ему:
- Полегче, браток! Ведь она женщина.
              Тот ответил, что не женщина, а дьяволица, сколько она ребят наших завалила.
              Вскоре мы вместе подъехали к временному штабу. Сдав задержанную снайпершу следователю, я отпросился отдохнуть.
              На следующий день я появился в полевом штабе, который размещался в одной уцелевшем доме.
  - Ну что, капитан. Значит, снайпершу поймал. Молоток, за это нужно выпить.
  Следователи налили по целому стакану, похлопали меня по плечу, поздравили. Все чокнулись и, шумно выдохнув, выпили разведённый спирт.
  - Колян, давай приведи нам эту зверушку, посмотрим на неё.
Сержант привёл сеченку.
  - У какая. Ничего так, даже разок трахнуть можно, хором конечно.
 Окружающие заржали. Сеченка не шелохнулась.
  - Ты это, кэп (капитан), не волнуйся. Мы её не убьём. Наоборот, она у нас отдохнёт. Хоть напоследок испытает настоящих мужиков.
Следователи снова заржали. Старлей подошёл вплотную к сеченки.
  - Ну что, красавица, повеселишь ребят? А? Что молчишь сука?!
                На следующий день следователи привели к нему сеченку вновь. Она была избита и не в себе.
                Сеченки неожиданно заговорила со мной:
              - Майра... кянт... ноа... нана...дада... со. Со!
  Она всхлипнула и хрипло проговорила по-русски.
  - Прошу тебя. Поговори со мной, один на один. Отведи в сторону и поговори.
Я отвел её в сторону, за развалины. Спросил:
  - Что ты хотела мне сказать?
  Сеченка посмотрела мне в глаза.
  - Ты воин. Настоящий воин.  Сеченка разорвала подкладку платья, достала помятую фотографию.
  - Вот, посмотри. Это мои сын, дочь, муж и мама. Их всех убили, в один день. Гаски. Солдаты. Взорвали вместе с домом. Я потеряла всё, сразу всё. Я потеряла своё сознание. Мы с мужем работали в школе. Учили детей всему доброму и хорошему на свете.  Возьми её себе. Возьми.
- Зачем она мне! Я могу показать тебе фотографии ребят, которых ты застрелила или покалечила.
                Сеченка заплакала.
              - Эта война, проклятая  и страшная. Зачем ваши разрушили мой дом, убили мужа, детей. Что мне было делать. Ничего у меня в этой жизни не осталось. Убей меня. Прошу, убей!
  - Нет, не хочу и не могу.
  - Ты хочешь, чтобы здесь в КеПеЗе надомной все издевались, окурки об меня тушили. (Она задрала платье, тело её было в сплошных кровоподтеках). Застрели меня сейчас. Очень прошу…
               Я посмотрел в её лицо. Её глаза были молящими и влажными от слёз. Подумал:
              - Разве эта сеченка не такая же, как все матери гражданка нашей «грёбанной» страны? Разве это не мы, разрушив её дом, убив всех родных, заставили её взять в руки снайперскую винтовку, вместо школьной указки? Чтобы мстить нам, федералам, и теперь она просит меня исполнить её последнее желание.
               Я вздрогнул от мысли, что попади в такую переделку моя жена, то, поди, она тоже повторила путь этой женщины. Передомной стояла и молила о смерти уже не человек и не женщина, а ходячий труп, в который превратила её эта «грёбанная» война. Зачем ей дальше мучатся, она уже и так отмучилась.
              Со стороны послышался отдалённый шум мотора. Приближался «газон», чтобы забрать её в тыл на допросы. Времени на принятие решения у меня было мало, автомат сам сполз с плеча.
             - Я её сказал: - Прости и прощай! Беги в сторону развалин.
               Сеченка, что-то по-сеченки прокричала и побежала. Я поднял автомат. И почти не глядя, дал длинную очередь. Черные волосы сеченки взметнулись вверх, и она как подкошенная споткнулась и упала. Конечно, на моем счету были трупы сеченских боевиков, война есть война, но, тут глядя на убитую, в горле у меня застрял комок.
                Я долго не мог прийти в себя. Потом перекрестился и мысленно сказал себе:
              - Дай, Господи, мне силы забыть всё это. Дай!..

                * * *
              - Да, - подумал Горенко, - такие рассказы очевидцев не опубликуют газеты. Сколько порабощенных народов, столько и врагов. Под пятой Лоссийской империи было много народов. Поэтому знать меру следует во всем и везде, и в дружбе, и вражде.
               Думать, что слабый враг не может вредить, - это думать, что из искры не может возродится пламя пожара. Особо опасна здесь затаенная в народе вражда, она  всегда опаснее явной вражды. Плохо, что это не все понимают в столице, особенно в Кремле.
               Как сказал поэт:
- В этом мире враждебном ты не будь дураком:
Полагаться не вздумай на тех, кто кругом,
Трезвым оком взгляни на лоссийский дурдом,
Друг, возможно, окажется злейшим врагом!

                Особенно поразил его здесь, в палате выздоравливающих, рассказ капитана о сержанте из разведки, которого звали как его -  Сергеем. Чтобы понять нутро этой необъявленной войны, очевидно, и нам следует повторить эту страшную историю, которая гуляла по Сечне среди «федералов».
               Будучи сержантом срочной службы, его друг тоже теска попал в плен к сеченцам сразу в начале военной компании.
                Две недели плененный сержант не видел ничего, кроме грязной земли и бетонированных стен подвалов, превращенных сеченцами в зинданы. Сержант был взят в плен разведчиками боевиков, когда лежал без сознания на опушке леса, контуженный внезапным выстрелом из «мухи». Вместе с ним в плену оказался и молодой солдат недавно призванный в армию. Их потащили на допрос к полевому командиру сеченцев Хераеву, тот посмотрел на них и сказал:
              - Да что их пытать. Они «нехрена» не знают. Аслан, расстреляй их перед окопами, чтобы федералы видели.
- Есть командир! - сказал конвоир и подтолкнул солдат к выходу.
              - Подожди, - чуть подумав, произнес Хераев. - Есть предложение к тебе, кафир. Если примешь Ислам и расстреляешь сейчас этого салагу повара, то будешь жить.
                На что сержант твердо ответил: - Нет!
- Я так и думал. Расстрелять! – коротко сказал боевик. 
                Тут вмешался в разговор наемник-зеленоберетник из Эмиратов:
- Эй, Руслан! Зачем таких хороших пацанов расстреливать? Есть предложение получше!
- У кафиров (федералов) сегодня праздник, Пасха. Давай их обеих в честь праздника, как того еврея - Иисуса, распнем на крестах, прямо перед окопами федералов.
- А что, давай. Хорошее предложение. Пусть федералы из штанов от злости повыпрыгивают.
                По команде Хераева сеченцы соорудили два креста из телеграфных столбов и досок
                Сережку раздели до гола и первым положили на крест, привязали веревками и прибили гвоздями. На голову надели венок из колючей проволоки.
                Таким же образом, к кресту прибили ржавыми гвоздями и молодого солдата из хоззвода. Его звали простым лусским именем -  Никита! Он служил поваром в отряде, естественно, что на его счету убитых сеченцев не было.
                Окатив мучеников водой, чтобы привести в сознание пленников, сеченец прибивавший их к кресту, ухмыляясь, пытался, балагурит на их счет:
              - Как себя чувствуешь, сержант? Видишь, какую мы тебе почетную смерть придумали. Сразу как Иисус на Небо попадешь. Цени наше милосердие…
                Кресты с телами федералов сеченцы вынесли на передовую и вкопали в землю, а сзади установили станковый пулемет.
                Их расчет был в том, что федералы озвереют и пойдут в атаку отбивать своих. Тут их и встретят пулеметным огнем боевики.
                Когда солдаты федеральных войск увидели такое зверство боевиков над их сослуживцами. Их ярость была пострашнее любой другой ненависти к врагу, которая существует на войне.
                Этот случай с распятыми солдатами всколыхнул всю армию федералов. Данное зверство диких сеченов потом послужило поводом для ответных зверств со стороны отдельных федеральных солдат. Федералы стали охотиться на сеченцев, как хамериканцы на индейцев, разница была лишь в том, там снимали с головы человека скальп, а здесь отрезали уши и нанизывали их на антенны своих боевых машин.
               Бойцы, с разведроты Сергея прикрепив штыки, смели сеченцев одним сумасшедшим порывом, перебив всех сопротивлявшихся сеченцев, которые не успели скрыться в «зеленке». Разведчикам удалось поймать мучителей  двух их солдат.
               Сеченцев притащили к командиру федералов, тот был из потомственных запорожских казаков, и придумал для сеченский изуверов не менее страшную для мусульман казнь. Он слышал от своих предков, да и читал о запорожцах, что те в ответ на зверства «дурок» применяли свою особую запорожскую казнь.
               Эту казнь для особо зверствующих фанатичных мусульман придумал 300 лет назад запорожский казак с Хортицы по прозвищу Нечипайзглузду (Нетрогайсдуру).
               Дело в том, что сеченцам с мальства имамы внушали мысль, что после смерти воина-сеченца, они вознесутся в мусульманский рай, где текут изобильные реки и нежные гурии будут там ублажать их.
               Поэтому пленные сеченцы задиристо бахвалились перед командиром федералов, что вдоволь порезали федералов и что теперь они не боятся умереть, так как попадут в мусульманский рай.
              Но когда командир рассказал, как они умрут, то те побелели от ужаса и просили у него любую другую смерть только не такую.
              Федералы вывезли этих  двоих изуверов в лес, закутали их не в белые полотнища, как это принято по мусульманскому обычаю, в свиные шкуры, набили их рты свинячьей требухой с кишками и живьем закопали на дне глубокого оврага.
              Таким образом, они никак не могли попасть в мусульманский рай, так как по их религии, свиньи – это нечистые, отверженные Аллахом и пророком животные. И погибли они не в бою, а умерли, будучи похоронены в свиных шкурах.
              Там где идет такая война, там всегда достаточно гнусности. Она и в страшном одиночестве и в нравственном падении, которое всегда рано или поздно (иногда и через несколько лет) проступает на лицах выживших солдат, в их повседневных поступках и снах. Для них время на войне означало наступление  апокалипсического Царства Зверей, где губят не столько тела, как души людей.
             После этого случая родилась в армии песня, о распятых  на кресте парнях, которая не звучит с официальных подмостков, а поется под гитару, гармошку или баян среди друзей в маленьких квартирах ветеранов той необъявленной малой войны.
             Мелодия песни проста и понятна всем,  кто любит авторские песни. Так споём её вместе в память молодых ребят отдавших жизнь на той безымянной малой войне:

- Помянем братьев на голгофе,      
Солдат распятых на кресте,            
Пусть генералы пьют свой кофе,   
И пусть бахвалятся в Кремле…    
Помянем братьев во Христе,         
Погибших рано по весне,               
На той неправедной войне.            

Припев:
И где-то словно с поднебесья
Раздался тихий скорбный клич:
«Плечом к плечу держитесь вместе,
Во имя всех наших святых,
Во имя падших и живых,
Во имя ждущих нас невест,
Сражайтесь за распятый крест!»

Земля от грохота стонала,
Когда в атаку шли бойцы
Хоть злая «Смерть» косой махала,
Не испугались храбрецы,
Загрызть до смерти «Смерть» могли,
Солдатской веры молодцы,
Отчизны верные сыны.

Припев:

С крестов, когда ребят снимали,
С запекшихся в крови гвоздей,   
Природа-мать вдруг  зарыдала,   
Дождем омыла сыновей.             
Салюты эхом отгремели,
Завяли листья и цветы,
Лишь одиноко на могилах
Стоят их «крёстные» - кресты!

Припев:
И с журавлями в поднебесьи
Раздался их последний крик:
«Прощайте, братья, держитесь вместе,
Во имя всех наших святых,
Во имя падших и живых,
Во имя жён и матерей,
Во имя вдов, и за невест,
Сражайтесь за распятый крест!»

                * * *

              Туман, липкий и жёлтый, противный и злой висел несколько дней над полевым аэродромом, не давая садиться и взлетать самолетам.
 От него не скрыться никуда. Туман вездесущ.
Его клочья рвут в клочья мысли и душу. И уносят обрывки туда - назад, в память,  в недавнее пережитое прошлое. Даже во снах туман не оставлял душу Сержа Горенко в покое.             
             Накануне друзья разведчики принесли пиво и спиртное, и Серж за компанию выпил этих бодрящих душу и тело напитков. Потом они долго сидели и  допоздна «гудели»… Рассказывали байки, анекдоты и даже тихо все вместе пели «Как упоительны в Лоссии вечера», а в конце юморную пародию на неё - «Как отвратительно в Лоссии по утрам». Кто не знает слова из этой юморной песни, приведем их:               
- Как отвратительно в Лоссии по утрам:
Мы пили самогон и пиво с местной водкой,
На «закус» был банан, да лук с худой селедкой.
Как отвратительно в Лоссии по утрам.

Бордель, шампанское, наркотик фраерам
И хруст купюр, а не хренцузской булки,
Любовь, коварство, "разборки" в переулке.
Как отвратительно в Лоссии по утрам.

Как отвратительно в Лоссии по утрам:
Башка трещит, "фонарь" горит синюшным цветом,
Такие ставят "лоссиянинским" поэтам.
Как отвратительно в Лоссии по утрам.

И сон - не сон, и жизнь - не жизнь, сплошной бедлам,
Как будто гвоздь забили, блин, в промежножность,
И «на гражданке» буду  долго вспоминать,
Как отвратительно в Лоссии по утрам.

Повторение куплета:
И сон – не сои, и...
            * * *
Но упоительно все ж там по вечерам,
Как упоительно, блин, нам по вечерам!..»

              В то утро Серж открыл отёкшие от лекарств, вина и безделья глаза. Ощутил тупую боль в голове и ломоту  во всём теле. Тьфу, блин, как противно во рту. Сердце стучало пулеметным эхом в груди, и отдавалась под лопатку.  Этот стук раздавался, пульсируя в висках ... Такое муторное состояние стало для него привычным делом, пока он находилась в этом богом забытом месте.
             Правильно мужики, побывавшие в крутых переделках, говорят:
 - Истина в вине, а в водке одна горькая правда.
             Полутрезвый ум от вина и ранений, от увиденного и пережитого за все дни, проведенные в Сечне, терзал его грешную душу.  Вино помогает уснуть и видеть сны. В этих снах он видел и плохое, и хорошее.
             Еще в своих снах он видел не настоящий, а  параллельный мир.
И в этом параллельном мире все иначе, все путем. Там не гибнут люди, они веселы, здоровы и полны жизни. Там отступило первобытное зло и торжествует справедливость и больше добра. Там нет ни малых, ни больших войн, крови и душевной боли. Там царит вечная любовь.
- Эх, жаль, что такое бывает только во сне! – просыпаясь, говорил он сам себе. – Когда же он покинет эту «грёбанную» Сечню?..

                Боевики, пользуясь непогодой, часто обстреливали их аэродром и расквартированные вокруг него части.
                Дожди поливали Сечню, кругом были лужи, в оврагах шумела стекающая с гор вода. Бронетранспортеры, танки, автомашины вязли в грязи, были, как говорится на приколе, самолеты и вертолеты не летали, привязаны были к земле. Поэтому лишь короткие встречи с Ниной скрашивали проведенные Сержем дни в госпитале.
                Наконец в Небесной канцелярии решили, что хватит лить воду на Сечню. Из-за серых туч впервые над аэродромом выглянуло солнце. Погода была за федералов. Они с Ниной  почувствовали себя увереннее, поскольку знали, что скоро за ними прилетит самолет, и они вернутся в столицу, где их ждали награды.
                Командование решило хорошо наградить всех участников этой «боевой» операции. Однако то, что пережили и душевно потеряли они здесь в Сечне, нельзя было возместить никакой наградой.
                Когда ему сказали, что их собираются представить к ордену, он подспудно подумал:
              - Зачем мне эта «грёбанная» награда, когда я здесь окончательно продал душу Нечистому.
                Правильно глаголют люди: - Плохо, если Царь, орел среди падали, но ежели он сам Падаль средь орлов -  пиши, пропало. Погубит себя, погубит орлиный народ!
                Еще Наполеон заметил, что войско баранов, возглавляемое Львом, скорее одержит победу над войском львов, возглавляемых Бараном. А в Лоссии наступило время не медведей, а лосей, тупых, зацикленных на себя, ограниченных на добывание корма таежных великанов.
                Горенко, как человек вышедший из благополучной, не безбедной семьи, баловень судьбы, кому телевизионные репортажи принесли широкую известность, испытывал отчужденность в такой тупой окружающей среде.
                Все что он видел,  выглядело достаточно отвратительно, как на пиру во время чумы. Но такие пиры всегда бывали в Лоссии. Следует ли преувеличивать значение “пира во время Сечни”? Это один из этапов «большого» пути.
                В мире есть много занятий, способных удовлетворить многочисленную касту искателей приключений и любителей риска. Альпинизм, хождение под землю, спуск на байдарках по горным рекам и водопадам, участие в постановке смертельных трюков…
Такие интересные и увлекательные виды головоломного спорта заставляют человека испытывать сильный стресс. Многие от этого тащатся и вновь и вновь лезут на рожон. Показать себя настоящим мужчиной или мужественной женщиной – дело чести.
                Этих любителей большой дозы адреналина в крови сюда бы, в Сечню. Где нервы скручены в жгут, уши ловят малейший звук, ноги готовы дать стрекача, а пальцы – жать на спусковой крючок автомата.
                Угроза идет со всех сторон, днем и ночью. В лесу, в поле, в городе, в деревне, у реки. Угроза смерти. От пули снайпера, осколка гранаты, ножа, приклада, кулака, петли. В соседнем кустарнике, на берегу реки, на окраине поселка…
                Экстрим в чистом виде, со стопроцентным щекотанием нервов. До икотки. До вылупления глаз. До тошноты и внепланового опорожнения желудка…
                Серж никогда не понимал тех, кто от нечего делать лазит в заоблачные горы, спускается в темные затхлые пещеры, совершает сумасшедшие поступки, ставит дурацкие рекорды просто так, ради того чтобы показать себя.
                Видимо, его короткая боевая жизнь на грани риска в Сечни, под прицелом смерти, заставила по-иному смотреть на напрасное заигрывание со смертью.
                Ценнее жизни - человеческое достоинство». Для него хождение «по лезвию бритвы»  возможно только при крайней необходимости, когда некуда деваться, когда ты или тебя гребанут.
                Серж решил насколько это возможно дистанцироваться от всего того, что связывало его с войной и «сильными» мира. С него хватит, пусть воюют другие.
                Он теперь твердо знал, на собственной шкуре испытал, что эту необъявленную малую войну легко начать, но крайне трудно кончить. Хуже того, что это не война, а что-то пострашнее, поскольку  страшнее войны - резня.  И в Сечне она стала резней. Здесь эта война будет длиться годами и в памяти народной останется надолго.
Эхо её откликнется и через сто и белее лет.
                Правильно заметил один поэт, говоря о войне и тех полоумных недобитков, которые развязывают войны и тысячу раз хуже, если эти войны гражданские:
- Когда б хоть половину тех усилий,
Что отданы ведению войны,
Все делу просвещенья посвятили, -
То арсеналы были б не нужны!..
                * * *
«Солдат», «захватчик» станет  бранным словом,
И если кто, презревший совесть и  закон,
Войну развяжет, прольет кровь другого,
Как Каин - народом вечно будет заклеймен!

                Вот такая была эта «маленькая война» в большой и в целом мирной стране, где все хотели жить мирно и счастливо. Увы, друг мой, этого не получилось:
- Тебя тебе хотел  вернуть,
Мой друг, в счастливые те годы,
Но время вспять не повернуть, -
То было время непогоды!!


Продолжение следует...