На этот раз брат мой, Шурик, исчез на несколько дней. Он и раньше мог не придти ночевать домой. Зацепится хмельным языком с друзьями-приятелями, да и заночует у них, что обычно для холостяка, но всего на ночь, не более. А тут трое суток тишина. На четвертые, позвонил отец и упавшим голосом сообщил о приезде незнакомца, сообщившего, что он сбил Шурика машиной и тот лежит в больнице.
А у меня от этих слов всё оборвалось внутри и вспомнился недавний сон - летит с небес свиток и я, поймав и развернув его, вижу, что это… свидетельство о смерти. Лихорадочно читаю строчку, где обычно пишут Ф.И.О. , а там - Овчинников Александр Алексеевич, брат мой Шурик, которому всего- то 29 лет! Что же это? И кричала в небо: «Господи! Прости нас грешных и помилуй! Страшно, да и как можно умирать в самые лучшие годы жизни!»
Едем в больницу с наехавшим на пешехода. Молодой парень, таких же лет, как и брат. Пытается оправдаться, пытается смягчить зло, которое приходит обычно при таких обстоятельствах. Говорит о деньгах. Заверяет помогать до конца. Я его не слушаю. В голове только один вопрос, что там с Шуриком? Вот и реанимационное отделение. Вызвали врача. Он прочитал медицинские термины, не подозревая, что я эти термины в состоянии расшифровать и то, что он прочел, было действительно «очень тяжелым состоянием», потому что перелом основания черепа, трепанация , трахеостомия горла и перелом ноги, а в заключении кома - как раз тот комплект, который дает право именно так и сказать, что всё зависит от того, как оперативно вы купите дорогущие лекарства.
И я бегу вниз по лестницам, придерживая огромный живот руками, потому что я - на девятом месяце беременности, в аптеку и верю, что именно с этого момента, когда я сейчас потрачу однодневную прибыль бизнесмена на лекарства, начнется улучшение состояния моего единственного младшего брата! Только деньги, это мелочь, в сравнении с тем, что творится внутри тебя. А куда деть этот неописуемой силы страх и навязчивую картинку смерти самого близкого человека? Когда ты эту самую картинку лупишь, как боксер по груше и жаждешь, чтоб она разлетелась вдребезги! А это состояние постоянной тревоги и надежду на чудо.
К девяти утра нужно привезти теплую детскую смесь, которую вливают через зонд коматознику. Пойти с новым списком скупить третью часть аптеки. Дать пятерочку медсестре и пятерочку санитарке, чтобы получше ухаживали за больным. А врачи меняются и не прочь получить презентик, глазами так и оценивают твой внешний вид. Не все. Не буду брать грех на душу и клеветать на патриотов медицины. Но большинство. И печально смотрят на твоё «пузо», думая, что это от него, от моего брата Шурика и ничего утешительного опять не говорят, а даже наоборот, сообщают, что чем больше человек находится в коме, тем меньше шансов на то, что он будет в дальнейшем не то, чтобы инвалидом, но близко к растению. И так почти три недели! И нет сил это всё терпеть, ужасно хочется забежать в палату к братке и самой взглянуть, правда ли, что всё так плохо или есть надежда на пресловутое чудо! Ах, как хочется это чудо прижать в коридорном больничном углу и потребовать, как разбойник, жизненной силы братке, лежащего там, куда пускают только по пропускам, купленным у завотделением, как минимум, за баночку кофе!
И всё же, один раз я прорвалась к нему в палату. Выпросила у кого-то белый халат и побежала, как марафонец, к палате №Н. Вот он - мой братка Шурик! Зарос за три недели, совсем как старый дед. А сам такой спокойный! «Такого спокойного я тебя не видела даже спящим. Чуть улыбаешься, значит не все так плохо. Живой! Где шастает сейчас твоя душа, братишка, в каких мирах? Ты, слышишь, Шурик, ты живи, брат! Нельзя таким молодым покидать этот мир! Что ты успел в этой жизни?»
Говорят же, что в коме человеческая душа летает по неизведанным мирам. Вон, даже Караченцов рассказал жене, когда вышел из комы, что был в другом измерении со своей мамой, которая давно умерла. А я ему верю, ибо он настоящий мужик, каких мало!
«Вы что тут делаете?» - окрик спугнул и разорвал невидимую ниточку сестринской любви. И выгнали меня, как собаку за дверь отделения, не глядя на «пузо». На четвертой неделе брат вышел из комы и его перевели в другую палату. Я купила пропуск и теперь могла его навещать. Вид у него ужасный. На голове две трещины, от висков и докуда не видно, зашитых широкими швами, как мешок. Одеяло откинула - голый. Это понятно, реанимация почти как морг. Температура в палате +13.Член распух и воспалился, перетянутый туго бинтом. Удерживать натянутый презерватив, в который воткнута трубка от капельницы, ведущая в пластиковую бутылку - незапатентованная выдумка наших медработников. Этот метод тоже понятен, не под себя же мочиться. Колено не сгибается, гипс не поставили на перелом. Худой, как узник Бухенвальда. Перевернула, а в пояснице пролежень глубиной с палец и диаметром с чашку. По ногам и локтям тоже мелкие пролежни. За что только платила? Еще и мешочек с просом заставили сшить, якобы от пролежней! Говорить не может. Дырка в горле. В эту дырку надо вставлять самостоятельно трубку из специального аппарата для отсасывания и качать гной из легких, потому что началась пневмония. И показать тебе бесплатно, как это работает мало кто хочет.
А денежки совсем истекают и даже обидчик уже стонет, что де, нет их окаянных. Еще через неделю Шурику стало лучше и когда дырка в горле затягивалась коркой, он мог тихо говорить. Но...он меня не узнает и спрашивает кто я! Амнезия. Еще через неделю, стал лучше кушать и узнавать папу. Список лекарств меняется , но не уменьшается. Даже увеличивается. Смотрю в фармсправочник - дозы лошадиные, превышающие смертельные. Однажды разговорилась с женщиной, сидевшей под отделением в ожидании выписки. Здешняя, реанимированная. Рассказала, что, якобы приобретенные для больных лекарства, относятся ночью назад в аптеку и по-новой продаются. Вполне может быть. Но какое тебе дело, если твоему единственному брату легче? Он вспомнил, что я - сестра Лена. Сестра Лена на радостях, возит на каталке любимого брата по этажам - на томограмму, на ренген легких, колена и черепа. Медсестры, которые должны это делать, отворачиваются, потому что у меня нет денег их прикармливать. Наконец, не выдержала врачиха и намекнула, что пора и о другом человеке подумать, намекая на беременность. Да разве ей расскажешь, что я забыла дорогу в женскую консультацию, что сама себе в ноги колю вечером, прописанные витамины и еще что-то для беременных, хотя с детства боюсь вида шприца, что ем только во второй половине дня, а первую, мою тело и кормлю брата, обрабатываю ему раны, делаю массаж, говорю с ним, потому что надо говорить. Делаю то, что должны делать все работники этого отделения за зарплату. Да, за мизерную! Но вы сами выбрали эту работу! А вы переложили на совесть родных и близких груз равнодушия и алчности! Да знаю я, что реаниматологи рано умирают, но вряд ли теперь и у нас! И простите меня, медики от Бога, не к вам эти слова. Те, читая меня, злятся, как потревоженные осы...
Лезу в тайничок. С последних сто долларов «лыбится» президент США. Вспомнила, что это деньги, отложенные на роды. Без них не примет ни один роддом с моим непосещением врача и прочерками в анализах, разве что спецотделение, где рожают бездомные. Приезжаю в реанимацию, опять список с лекарствами. Дозы не меняются. Всё те же лошадиные. Спрашиваю, почему такие смертельные? У меня деньги закончились. Обиженно сопят и читают нотацию о зависимости жизни реанимационных больных от списка лекарств. Пришла к братке. Выглядит неплохо. Только перевезли к окну. Это потом я узнала, что смертников за несколько дней до смерти, к окну перемещают, чтоб с белым светом проститься. Заранее знают, кому под окно.
Дома разревелась от безысходности: «Прости, братка! Не могу я отдать последнюю сотню, слышишь, прости меня! Не знаешь ты, как долго я ждала этого ребеночка, как мечтала услышать эти волшебные позывные «ма-ма», что не беременела десять лет и врачи разводили руками, как упрашивала мужа взять из детского дома ребенка!!! Шурик! Прости, брат, но не смогу отдать тебе эту зеленую ничтожную бумажку и тот, кто во мне ревет сейчас вместе со мной и стучит ногами изнутри и больно бьет по печени, требуя прекратить издевательство над ним, потому что он, как аквалангист, которому пережали шланг с кислородом!» Уснула одетая. Утром совсем обессилила. Хочу полежать в тишине. Звоню папе. Прошу подменить. Папа бросает парализованную, вот уже двадцать лет как, маму и едет в реанимацию выхаживать сына. Через несколько дней Шурик умер. В справке «…..травмы не совместимые с жизнью». Ещё через десять дней рожаю мальчика.
Восемь лет спустя, мой восьмилетний сын попадает в страшную автомобильную аварию 12 декабря. Машина, в которой он ехал, представляла покореженную консервную банку. Реанимация. Сын живой. Травмы тяжелые, но реабелитируемые. Ночью, вспоминаю число -12 декабря, день рождения моего братки. Вспыхнула странная мысль, что братка Шурик меня простил и вымолил у Вершителя судеб подарок на свой день рождения – мне, живого сына…