Лисс знала, что люди, зависимые от болеутоляющих синтетических наркотических препаратов, в большей степени подвержены опасности остановки дыхания во сне. Об этом же свидетельствовали и результаты исследований, опубликованных в последнем выпуске журнала «Pain Medicin», который сейчас нещадно догорал в камине. По словам доктора Линн Вебстер из исследовательского центра в США, учеными была обнаружена взаимосвязь между опасным нарушением дыхания во время сна и приемом болеутоляющих лекарств, также была установлена доза метадонта, которая способна привести к ночному апноэ и летальному исходу. Препараты данной группы давно использовались пациентами, страдающими от онкологических заболеваний, однако в последнее время область их применения весьма расширилась. Лисс принимала эти препараты уже около шести месяцев…
Что она могла сделать? Она боролась за жизнь, как могла. Порой ей не хватало мужественности, сдержанности и смирения… Но она никому не показывала своих слез. Страдание воспитывает душу. Только познав страдание, понимаешь, насколько призрачны и непрочны блага внешнего мира. Лишь в этой маленькой комнате со сводчатым потолком, с небольшими овальными окнами, открывающими потрясающий вид на Эйфелеву башню, с уютно разместившимся на полке с книгами стареньким медвежонком, подаренным Майклом, с этим жарким камином, с этим резным старинным креслом-качалкой, в котором она сейчас полусидела-полулежала, закутавшись в теплое одеяло… она была спокойна и защищена и могла быть слабой, могла быть собой.
О чем она могла жалеть сейчас?.. Еще недавно она «порхала», жила одним мгновением, и думала, что все еще успеет, что все еще впереди… Друзья, любимая работа, путешествия… Романы, несерьезные увлечения… Но семьи так и не получилось. И больше всего она сожалела том, что не успела родить ребенка…
Лисс часто проводила время в этом кресле, потому что просто боялась спать, боялась банально лечь в кровать и не проснуться утром, в этом она до конца не признавалась даже себе. Так и дремала, тут, у камина…
Многие бы, будучи на ее месте, хотели бы именно такого исхода. Умереть во сне. Быстро, не осознавая происходящего, не жалея о несбывшемся, не почувствовав ничего, и без боли.
Но для Лисс сны были слишком странной реальностью, чтобы доверить им свою смерть. «В снах мы особо беспомощны, и когда видим «нехорошее», краем сознания все равно понимаем, что это лишь сон, и можем всегда успеть проснуться, выдернуть себя из леденящего ужаса просто открыв глаза. Но не смочь открыть глаза… И остаться там навсегда, вечно… Нет!», - думала она.
Как же ей хотелось жить! Чувствовать легкость во всем теле, детскую беззаботность и свободу! Как в детстве! Она нередко вспоминала свое раннее детство, но особенно часто, после того, когда поняла, что больна. Родителей, их огромный дом в пригороде, кошку Бэлль, пруд с лилиями во дворе… и Майкла, их первый поцелуй, их записки, их проделки и шалости...
В оконное стекло бился маленький мотылек, его прозрачные крылья блестели, отражая свет далекой Луны…
Лисс вспомнила, как давним летним вечером они с Майклом ловили ее белой летней панамкой ночных мотыльков. Точнее, просто бегали за насекомыми с восторженными криками и безудержным хохотом. Мотыльков было очень много, они растворялись в темноте, разлетались в стороны от резких движений детей, и все равно летели на свет по своей траектории. На смерть - на свет… Лисс запомнила этот звук - звук опаленных о стоящий у веранды горящий фонарь, нежных крылышек и глухой шорох падающих на землю мотыльков… Помнила, как они с Майклом отгоняли от них Бэлль, проворно ловившую их лапой… Мотыльки отдыхали, восстанавливались, расправляли крылья, поднимались в воздух и… снова летели на свет… снова и снова...
Позже, уже, учась на биологическом факультете университета, она узнала удивительный факт: мотыльки летят не на свет, нет, их привлекает самое темное место, которое, по их мнению, располагается непосредственно за источником света.
«Господи, дай мне пожить еще! Говорят, что порой души наши перерождаются в другие существа… Если уж мне суждено умереть, то в другой жизни я хотела бы быть порхающим и беззаботным мотыльком и не бояться смерти…»
* * *
Лисс проснулась от духоты и скованности. И тут же почувствовала страх, когда поняла, что одеяло, в которое она была завернута, словно обмотало ее нежными, но крепкими шелковыми сетями. Вокруг была темнота, и не раздавалось ни звука…
Сколько она так уже лежит? Лисс могла слабо дышать, но не могла понять, где она, где вход, где выход, не могла пошевелиться в этом тесном замкнутом пространстве. Она была вынужденно неподвижна. Ей хотелось закричать, позвать на помощь, но голос тоже пропал…
Что-то явно происходило и внутри ее самой. Какие-то сложные изменения. Нервы были напряжены, кровь пульсировала в каждой ее клеточке… Происходило «нечто», что не поддается пониманию и осознанию. Но это «нечто» несмотря на весь ужас, влекло ее своими метаморфозами. С телом что-то творилось. Словно «нечто» неотвратимое надвигалось на нее. И ничего уже не изменить…
Она жива. Это главное. Осознание этого факта немного успокоило Лисс. И тогда она поддалась потоку ощущений и стала «прислушиваться» к тому, что происходило внутри нее…
Нарастало непонятное ощущение. Нарастало поминутно. И вот уже тошнота, липкая слабость…
Сначала это были взаимоисключающие ощущения боли и обновления одновременно. Ей, вдруг, показалось, что все ее органы и кости разрушаются, растворяются и обращаются в какую-то живую, единую, активную массу… Кровь ее бежала все быстрее по сосудам, Лисс часто дышала… Все ее чувства, ощущения были обострены, она была в сознании…
Боль… И нет выхода из этой боли… И шелк вокруг холодит тело… Ей казалось, что она внутри будто пули или веретена из тончайших прочных нитей… Ее кожа, ее оболочка, ее душа были те же, - тридцати девятилетней женщины, но внутри ее уже было что-то (кто-то) начинающее жить своей жизнью. В солнечном сплетении неприятное тепло. Волна тепла поднимается наверх, бьет в голову, сознание почти уходит…
Слабость бесконечная, полное безразличие…
Сколько минут, часов, дней она уже тут? Лисс потерялась во времени и в пространстве, и не понимала, лежит ли она, висит ли… Ей уже было все равно… Время остановилось.
Лисс вдруг ощутила, что из энергетической массы, из самого ее нутра, развиваются под кожей из особых зачатков новые органы… Растут, наливаются, тяжелеют… И вот она уже чувствует новую анатомию, новую данную ей особую силу… Жизнь входит в тело, вливается в кровь…
Что это? Она справилась?
Она другая уже. Но лучше, обновленней, свободней, подвижней той – прежней! И это ей безумно нравится. Легко! И хочется жить! Ощущать каждую свою клеточку! Как будто другое существо под ее хрупкой и глупой кожей, божественное совершенство которого неоспоримо, и которое надо выпустить, вызволить, отпустить…
Это был процесс созидания – не разрушения, сотворения и рождения чего-то неясного, нового и будоражущего сознание. Процесс гармонии и божественной любви… Это было чудо! Чудо превращения! Акт творения…
Лисс не хотелось ни есть, ни пить… Животворящие соки питали ее изнутри. Ей казалось, что она достигла стадии расцвета, когда проявляется все лучшее, что было заложено Природой! И чувство это заполнило ее ВСЮ. Она поняла, распознала это чувство. Это была ЛЮБОВЬ…
ЛЮБОВЬ… Вот смысл всего! Жить, чтобы познать назначение бессмертной души, постичь истоки гармонии, красоты и вечности… Родиться, чтобы любить, и умереть, дав жизнь новому потомству…
…Кожа ее, ее оболочка из ровного светлого цвета темнела, и под ней постепенно проступал необычный рисунок. Потихоньку кожа стала маслянисто-прозрачной, и иногда через покровы можно было рассмотреть голубоватое сияние.
Однажды Лисс ощутила, что ГОТОВА.
Сил ее прибавилось настолько, что она смогла двигаться. Лисс пошевелилась. От движения оболочка лопнула и Бабочка, цепляясь ногами за край разорванной куколки, оставив позади свою уже ненужную коричневую блестящую защиту, выползла наружу.
Стояло раннее утро…
(продолжение следует...)
© Copyright: Арина Феева, 2010
Свидетельство о публикации №21005120582