Отлечившись сколько положено Лёнька, наконец, вернулся домой. На этот раз обошлось без порки, и всё же первое время они с Васькой держались тише воды, ниже травы. Тем более, что Лёнькины родители запретили ему дружить с Васькой. По-видимому, они считали именно Ваську, зачинщиком всяких проказ.
Друзья, тем не менее, конечно же, виделись, однако не так часто, как раньше. К тому же их записали в разные школы: Ваську в пятую, а Лёньку в одиннадцатую. Обе эти школы находились, примерно, в трёх кварталах от дома, но в противоположных сторонах.
Ваське в новой школе совсем не понравилось. Класс, в котором он очутился, был очень недружным. В нём пацаны и девчонки, разделившись на группки, вечно вздорили между собой, ябедничали друг на друга и всё о чём-то шушукались по углам. И ещё Ваську поразило, как бесцеремонно они болтают на уроках, шумят, словно учителя и нет в классе.
Ему, после интерната, это казалось дико и непривычно. К тому же, как потом выяснилось, весь его класс, сплошь состоял из детей учителей, завучей, а один мальчишка был даже сыном директора школы - правда, другой, не этой.
Ваську они сторонились, да и он не горел желанием с ними водиться. Была ему нужда дружить со всеми этими мамсиками и ябедами.
Лёньке тоже пришлась не по душе его новая школа. Он жаловался, что учителя там уж очень строги, а одноклассники - убогие зубрилы, от которых его просто тошнит. В первые же дни он схватил там кряду три двойки, и это окончательно повергло его в уныние.
Так что, как ни крути, а они не могли обойтись друг без друга. Вместе им было хотя бы не скучно. Встречаясь тайком от Лёнькиных родителей, они изливали друг другу душу или мечтали. Мечтали непременно о чём-нибудь сверхъестественном, о чём-нибудь таком, отчего дух захватывало и от волнения горели глаза.
К примеру, Васька всегда мечтал обрести или развить в себе такие способности, которые бы превосходили все мыслимые пределы человеческих возможностей. Скажем, научиться летать. Без крыльев и всяких там приспособлений - летать, как птица. Или, например, развить в себе способность, чтобы подобно рыбам, уметь подолгу находиться под водой.
Причём, он не только мечтал, но и всерьёз ломал над этим голову. А с идеей по поводу рыб не обошлось даже и без некоторых опытов. Иногда он засекал время и погружался дома в ванну с водой. Всякий раз он стремился продержаться, как можно дольше, и побить свой прежний рекорд.
В разговоре с Лёнькой обнаружилось, что и тот тоже подумывает о чём-нибудь этаком. Правда, его мечты не заходили так далеко, зато, как выяснилось, он страстно мечтал так же, как японские каратисты, научиться перерубать толстую палку рукой или, к примеру, сто раз отжиматься от пола.
Что до того, чтобы выучиться летать, то Лёнька был решительно против. Он считал, что раз добиться такого невозможно, то и мечтать об этот нет никакой надобности. Однажды друзья даже поссорились из-за этого.
Как-то в один из дней, поболтавшись немного по двору, друзья занырнули в третий подъезд. Там, под лестницей, было куда лучше, чем на улице, где уже начал задувать холодный, пронизывающий ветер.
- Чепуха, - возразил Васька, продолжая начатый ещё на улице разговор. - Если уж мечтать, так уж о чём-нибудь таком, чего никто не умеет. А перерубать палку рукой может выучиться и каждый дурак.
- Ну, уж и каждый, - заартачился Лёнька. - Ты бы сперва попробовал, а уж потом говорил.
- А я и пробовать не собираюсь, - отрезал Васька. - Чушь какая-то, тратить на это столько времени.
- А мечтать о том, чтобы выучиться летать, - ехидно заметил Лёнька, - это что по-твоему? Это, по-твоему, не чушь? Хотел бы я посмотреть, как это у тебя получится.
- И получится, - не сдавался Васька, хотя, правду сказать, на сей счёт его грызли некоторые сомнения, - надо только хорошенько постараться, а главное - это очень сильно захотеть.
Но на его запальчивую речь, Лёнька ответил лишь скверной ухмылкой. Это ещё больше раззадорило Ваську. Но поскольку возразить ему было нечем, то он страшно разобиделся. В конце концов, они разошлись недовольные друг другом.
Правда, вскоре нашёлся повод для примирения. Этим поводом послужил фильм, который показывали в “Октябре”, и назывался он “ Индийские йоги, кто они?”
Лёнька услыхал о нём первый и тотчас же примчался звать Ваську в кино. По такому случаю, друзья немедленно заключили перемирие, согласившись взять на себя часть вины за происшедшую ссору. И хотя обсуждение размеров вины, которая причиталась на долю каждого, едва не привело к новой размолвке, на этот раз они вовремя остановились - в конце концов, в одиночку идти в кино никому не хотелось.
У Васьки нашлись припрятанные им когда-то двадцать пять копеек, ровно столько, сколько стоил билет на дневной сеанс. Что касается Лёньки, то он позаимствовал деньги у брата. Правда, как потом оказалось, он их попросту спёр, за что вскоре же поплатился. Ну, да это уже детали.
Так или иначе, друзья прибыли к кинотеатру. Но тут их ожидал сюрприз, причём довольно неприятный. Оказывается, желающих посмотреть этот фильм было так много, что к билетным кассам невозможно было пробиться. Тем не менее, они сунулись в самую гущу толпы, рассчитывая скорее на чудо.
И чудо произошло, но совсем не такое, на какое они расчитывали. Словом, Их тут же подхватил неистовый поток тел и, оторвав от земли, понёс в направлении заветных окошечек. Однако, - какая досада, - описав круг по всему периметру помещения, и, не сумев притормозить возле касс, друзья, один за другим, были выплюнуты на улицу.
Измятые и обескураженные, они отошли в сторонку. В итоге рейд им обошёлся в несколько пуговиц и в оторванный хлястик у Лёнькиного пальто.
Они стояли возле тумбы, уныло созерцая толпу, когда к ним подрулил юркий малый, со сдвинутой на затылок кепкой. У него оказалось как раз два лишних билетика, правда, он желал за них получить по сорок копеек.
Друзья попытались его умаслить, но он упорно стоял на своём. Хорошо ещё, что у Васьки в кармане оказался перочинный ножичек, который он дня три тому назад нашёл во дворе школы. Ножичек был совсем новенький, с зелёной перламутровой ручкой, но делать было нечего, и Васька с большим сожалением расстался с ним в уплату недостающей суммы.
Зато фильм превзошёл все их ожидания. Онемев от восторга, друзья просидели в душном, переполненном зале, ни на миг не отрывая глаз от экрана. На нём чёрные от загара йоги проделывали такое, что у Васьки с Лёнькой никак не укладывалось в голове.
Потом вспотевшие после душного зала, они брели по улице, не обращая внимания на проникавший под пальто студёный ветер.
- Вот это да! Вот это я понимаю! - заметил Лёнька после долгого молчания, но тут же снова умолк. Он уже что-то прикидывал в уме.
Васька тоже молчал, невольно подражая тем костлявым субъектам, которые, если верить тому, что о них говорилось, большую часть времени проводили в состоянии самопогружения.
- По крайней мере, - снова подал голос Лёнька, - теперь я знаю, что нужно делать.
При этом он настороженно покосился на Ваську, словно ждал с его стороны насмешек и возражений. Но тот опять промолчал.
Они пришли к себе во двор, и тут Лёнька, не говоря ни слова, сразу направился к ветвистому карагачу, похожему на сварливого старика, укоризненно разведшего в стороны руки. Пыхтя и шмыгая носом, он вскарабкался на него и, зацепившись ногами за толстую ветку, повис вниз головой.
- Вот спорим, - заявил он, скрестив на груди руки, - что я так провисю, сколько хочешь? Спорим?
У Васьки не было желания с ним спорить, хотя он заметил с некоторым сомнением, что не видел, чтобы йоги вот так же висли на деревьях.
- А ты и не мог этого видеть, - авторитетно отвечал Лёнька. - Потому что в фильме всего не поместилось. Но, если бы поместилось, то тогда бы ты узнал, что начинали они с чего-нибудь этакого.
Он продолжал разглагольствовать, между тем как его физиономия всё более наливалась краской. Васька стоял поблизости, с тревогой наблюдая за Лёнькиным экспериментом. Лёнька говорил всё медленнее, лицо его всё сильнее темнело, а речь становилась вязкой и тягучей, как у пьяного.
Наконец, Лёнька вдруг охнул, ноги его разогнулись, и он непременно воткнулся бы в землю, если бы не подоспел Васька - тот подхватил его буквально налету. И всё же он крепко саданулся о землю. К счастью, не головой, а задним местом, так что на этот раз всё кончилось благополучно. И всё равно ещё несколько дней Лёнька время от времени стонал, потирая ушибленное место.
Зато он нашёл в себе храбрости признаться, что насчёт дерева он, пожалуй, ошибался, и что йоги, видимо, начинают с чего-то другого.
В отличие от своего друга, Васька решил начать с закаливания. Он взялся каждый день обливать себя сначала горячей, а потом холодной водой и в добавление к этому решил заняться зарядкой.
Лёнька воспринял его методику крайне неодобрительно. Он сослался на то, что вовсе не заметил, чтобы у йогов были большие мускулы. Но больше всего ему не понравилась идея с контрастным душем. Об этом он и слышать не хотел, считая, что это ни что другое, как форменное издевательство над собой. Вместе с тем, сам он напускал на себя таинственный вид и упорно отказывался раскрывать свои секреты.
Впрочем, он не умел ничего долго скрывать, и вот однажды, наконец, проболтался. Выяснилось, что его путь в йогу лежит через многочасовые вылёживания на голом полу. Так он, мол, вырабатывает в себе волю, терпение и способность к самопогружению.
- Ага, вон оно как? - выслушав его, насмешливо проговорил Васька. - Ну, так бы сразу и сказал, а то изображал из себя чего-то.
- А чего? - насупился Лёнька. - Скажешь, неправильно? Мне, вон и Вадька (его брат) сказал, что так лучше всего.
- Твой Вадька, - заметил Васька, - тупой, как валенок. Ты сам мне об этом не раз говорил. Тоже мне, нашёл, кого слушать.
- Я говорил совсем к другому случаю. – взвился Лёнька, - а в таких делах он понимает побольше тебя.
- Да, ты бы уж лучше признался, что, небось, просто дрыхнешь на своём полу, а мне тут заливаешь. Йог, тоже выискался.
- Чего бы это я дрых?! - возмущался Лёнька. - Я, между прочим,я знаешь... Вот ведь тоже придумал. Ну, а если и усну иногда, то это тоже, между прочим, так надо.
- Кому это надо? - снова зацепился Васька.
- Кому, кому. Знаю, кому. Не твоё это дело.
Одним словом, друзья крепко разошлись в своих взглядах на йогу, и даже месяц потом избегали встречаться друг с другом. Но Васька вскоре и сам поостыл ко всем своим начинаниям. С Лёнькой же они в конце концов помирились, только уже о йоге ни тот, ни другой не вспоминал.