Тогда же, в пятом классе, Васькины родители решили записать Ваську в музыкальную школу. Записали его в класс баянистов, поскольку в доме Гридневых был один только музыкальный инструмент - это старый чёрный баян, принадлежавший отчиму чуть не со времён войны.
При всех своих музыкальных способностях Васька никогда не питал к нему вожделений. Ему не нравилось его звучание, слишком, как он считал, резкое и грубое. Зато вот уж на чём Васька хотел бы выучиться играть, так это на гитаре. Как он завидовал Вальку, парню из соседнего дома, который лишь только появлялся во дворе с гитарой, как его живо обступали девчонки и парни и слушали его, затаив дыхание.
И голос у гитары такой нежный, вот словно сам и просится в душу. Но ни о какой гитаре Васькина мать и слышать не хотела. А позднее, когда она вроде бы стала поддаваться, то оказалось, что гитару не так-то просто достать и не иначе, как только по большому блату.
И тем не менее, на тот момент Васька был совсем не против музыкальной школы. Правда, его смущало само слово “школа”. Для Васьки оно олицетворяло беспросветную скуку, а ещё учителей, досаждающих ему домашними заданиями. Поэтому он некоторое время колебался, сомневаясь, стоит ли ему во всё это ввязываться. Но даже и потом, уже согласившись, он всё не мог отделаться от ощущения, что угодил в расставленную для него ловушку.
Васькиных родителей действительно несколько беспокоила его дружба с Лёнькой Востриковым, вечно попадавшим в сомнительные истории и вечно сманивающим Ваську на всякого рода проказы, и, должно быть, поэтому они с особой настойчивостью пытались занять его каким-нибудь полезным делом.
К слову сказать, было время, когда Васька и сам мечтал учиться музыке, но с тех пор много чего переменилось. Теперь же его было хлебом не корми, а только дай поноситься по улице в поисках приключений. Опять же - футбол, хоккей... Словом, интересных занятий тьма, а тут, здрасьте, пожалуйста, ещё одна школа. Будто мало ему одной. И дёрнул же его чёрт согласиться. Так он размышлял, отправляясь в очередной раз на музыку.
Лёньке он решил пока ничего не рассказывать: и так на душе одни сплошь сомнения, а прознает об этом Лёнька, так уж обязательно станет над ним насмешничать. А того хуже, распустит по двору слух, что, мол, Васька Гриднев совсем записался в мамсики. Достаточно и того, что он всё никак не мог простить Ваське книжки, которые тот по-прежнему почитывал, особенно если попадалось что-нибудь интересное.
Самому Лёньке медведь на ухо наступил, оттого-то он не мог выносить, когда Васька, вдруг позабывшись, принимался мурлыкать себе под нос какую-нибудь песенку. Тогда он сразу умолкал, мрачнел и становился ужасно раздражительным. Ему, видите ли, казалось, что Васька таким путём нарочно его дразнит, намекая на полнейшее отсутствие у него музыкального слуха.
Но от Лёньки не так-то просто было что-либо утаить. Уже вскоре, встретив Ваську на улице, он живо смекнул, что тот явно что-то скрывает. Сперва, пока они просто болтали, он всё присматривался к Ваське, как будто ждал, когда тот сам обо всём расскажет. Но Васька - ни гу-гу, и тогда он обиженно заметил:
- А всё-таки, Васька, ехидный ты человек.
- Я? Отчего это я вдруг стал ехидный?
- Откуда мне знать, отчего? А только я всё вижу, не обдуришь. Вот ведь зуб на мясо даю, что ты чего-то задумал. Задумал, а мне так сказать не хочешь.
Васька долго запираться не стал и тут же выложил ему всё, как на духу. Выслушав его, Лёнька сделался чернее тучи.
- Ну, так я и знал. Так я и знал, - разразился он. - Вот об этом я и говорю. Ну, разве ты после этого не ехидный? Думаешь, я не знаю, зачем ты в музыкалку свою записался. Не знаю, думаешь?
- Зачем это? - опешил Васька.
- А за тем, чтобы потом передо мной выхваляться, дескать, вот я какой...
Васька пустился уверять, что у него и в мыслях такого не было, и что по поводу этой самой музыкалки его и самого донимают сомнения. Но сколько бы он ни старался, Лёньку уже было не переубедить.
В конце концов, своими глупыми предположениями он довёл Ваську до белого каления. Тогда Васька объявил, что, раз он такой, то, стало быть, никакой он ему не друг, а злобный завистник. Лёнька, конечно, полез в бутылку. Короче говоря, друзья в очередной раз поссорились.
Потом целых два месяца Васька с неслыханным для него прилежанием ходил в музыкальную школу, разучивал на баяне гаммы, арпеджио, ну и, конечно, постигал нотную грамоту. Каждый раз после занятий, у него от этих нот рябило в глазах. И вообще, ему очень скоро надоели и эти гаммы, и арпеджио, а на баян он уже не мог смотреть без отвращения. И всё же он упорно продолжал заниматься и выполнять задания своего учителя, Геннадия Петровича Прокопенко.
Надо сказать, что попервости у Васьки всё шло довольно гладко, и Геннадий Петрович частенько его подхваливал, но долго так продолжаться не могло. Наконец вместо сидения за баяном, Васька всё чаще стал выбираться на улицу, погонять по льду шайбу. Домашние задания он выполнял кое-как, через пень колоду, да и со стороны Геннадия Петровича вдруг начались сплошные придирки.
Васька ужасно злился: он уже и так скоро разучится держать клюшку в руках, а Геннадию Петровичу всё мало.
“Что проку с того, - с грустью размышлял он, - что я разучу несколько пьес или даже целую кучу, когда всё самое интересное проходит без меня.”
А тут ещё выяснилось, что помимо упражнений на баяне, от него также требуется посещать уроки сольфеджио, участвовать в каком-то там хоре и ещё много всего прочего.
Словом, эта музыкалка словно нарочно была для того рассчитана, чтобы съедать до капли всё его свободное время. Ну, уж этому не бывать, решил тогда Васька и мало-помалу стал отлынивать, всякий раз придумывая себе новые оправдания.
А тут, к счастью, у него разболелся зуб, а чуть позже он основательно простудился. Всё это позволило ему в течении недели и вовсе не ходить ни в какие школы.
Он был бы не прочь поболеть и подольше, но толстая врачиха, с этими своими уколами и таблетками, так усердно за него принялась, что он волей-неволей уже скоро совершенно сделался здоров.
Опять же мать, она всё никак не хотела забыть про его учёбу в музыкальной школе и чуть не каждую неделю требовала у него для проверки дневник. А поскольку в последнее время в нём не содержалось ничего утешительного, а как раз всё наоборот, то она страшно расстраивалась.
В конце концов, этот самый дневник превратился для Васьки в сущее проклятье. Учителя из музыкалки всё время записывали в него что-то и вдобавок к этому в нём замелькали жирные двойки. Вот тогда-то Васька и призадумался. С дневником надо было срочно что-то делать. Но, что?
Можно было его, конечно, разорвать в клочки и выбросить в мусорный контейнер. Но тогда бы ему пришлось каждый раз врать, изворачиваться, чего, по правде сказать, он никогда не умел, да и не хотел этому учиться. Нет, тут надо было придумать что-то другое.
Вот так размышляя, Васька вдруг вспомнил, про Лёньку. Тот однажды хвастался, что при помощи каких-то капель он выучился выводить из дневника двойки. Правда, как потом оказалось, он что-то там напутал с химией, и вместо того, чтобы вывести двойку, прожёг в дневнике здоровенную дыру. За это отец выпорол его хорошенько, и на том, собственно, его эксперименты закончились. И всё же, после долгих и бесплодных раздумий, Васька решил обратиться за советом к нему.
С Лёнькой они не виделись уже больше двух месяцев, а если и виделись, то почти не разговаривали. Васька и сейчас был в сомнении, захочет ли Лёнька ему помогать. Ну, да делать было нечего, и как-то после уроков он отправился к Лёньке домой.
Как и следовало ждать, того дома не оказалось. Вадька, его старший брат, не имел ни малейшего понятия, где тот шляется, и только развёл руками.
Где только Васька его не искал: он обошёл весь двор, заглянул на новую стройку, порасспросил у пацанов. Но те только пожимали плечами, но ничего толком сказать не могли. Наконец Васька решил заглянуть за гаражи. Там, в укромном уголке, Лёнька любил иногда бывать, в особенности когда замышлял произвести без свидетелей какой-нибудь опыт.
Так и есть, Лёнька оказался там. На этот раз он устроился на штабеле из досок и, держа в одной руке полбуханки хлеба, другой разбрасывал крошки невдалеке от себя. Появление Васьки его не обрадовало.
- Чего пришёл? - нахмурился он. - Не подходи, давай, а то ты мне всех воробьёв распугаешь.
- Каких ещё воробьёв? - удивился Васька. Он посмотрел по сторонам и увидел стайку воробьёв, сидевших на крыше гаража. Те перескакивали с места на место, громко чирикали и, похоже, с нетерпением ждали, когда Лёньке, наконец, надоест их дразнить, и он уберётся отсюда подальше. Но Лёнька уходить вовсе не собирался и явно что-то задумал.
- Ну, и что ты тут делаешь? - поинтересовался Васька, на время позабыв о своём деле.
- Тише ты. Не видишь, что ли? - сердито проворчал Лёнька.
Васька пожал плечами и остался наблюдать, что Лёнька станет делать дальше. А тот всё раскидывал крошки, посматривал на воробьёв и всё как будто чего-то ждал.
- И долго ты тут собираешься сидеть? - не выдержал Васька.
- А сколько надо, столько и буду. И всё равно я их приручу, никуда они не денутся.
- Кто?
- Да, воробьи, говорю же тебе.
- Это ты что, воробьёв приручать собрался? - ушам не поверил Васька.
- А хоть бы и так, тебе-то что?
- Да, мне-то ничего, - усмехнулся Васька. - Только у тебя, Лёнька, похоже, с головой не того. Где ж это ты видел прирученных воробьёв?
- А вот приручу, тогда и посмотрим, у кого из нас с головой не того. Сам-то ты чего заявился? Сидел бы, пиликал на своей гармошке.
- Не на гармошке, а на баяне, - поправил Васька, подумывая уже, чтобы уйти. - Хотел тут насчёт одного дела с тобой посоветоваться, но раз ты так занят...
- А что за дело-то? - неожиданно заинтересовался Лёнька. Видно, возня с воробьями ему и самому надоела. Он слез с досок, стряхнул с себя крошки и подошёл к Ваське. - Так, чего там у тебя стряслось? - спросил он, засовывая в карман телогрейки остатки хлеба.
И Васька рассказал ему о своих горестях, особенно упирая на то, что музыкальная школа уже давно у него в печёнках сидит, и что он только и мечтает, как бы поскорее с ней расплеваться.
Васькино желание покончить с музыкалкой, вызвало у Лёньки благодушную ухмылку. А, судя по тому, как он наморщил лоб и с какой яростью принялся скрести под шапкой затылок, можно было заключить, что он проникся Васькиной проблемой всерьёз.
- Выкинь ты этот дневник, и делу конец, - посоветовал он.
- Ну да, выкинь. Этак я бы и сам догадался, - озабоченно возразил Васька. - А как мать станет спрашивать, чего я ей скажу?
- Скажешь, что нечаянно потерял.
- Ага, потерял. Тогда она уж точно пойдёт в музыкалку, а уж там ей такого наговорят... Нет, это никак не годится.
Лёнька снова погрузился в раздумья. Между тем они пересекли двор и забрались в Лёнькин подъезд. Там, грея об батарею руки, они стали думать вместе. Прошла минута, за ней - другая...
- О! - вдруг оживился Лёнька. - Кажется, я кое-что придумал. У тебя, Васька, тараканы дома есть?
- Тараканы? Какие ещё тараканы? - выпучил глаза Васька.
- Ну, обыкновенные, рыжие... с усами. Да, что ты придуриваешься-то? Тараканов не видел, что ли?
- Ну вот, так я и знал, - огорчённо развёл руками Васька. - Мне тут весь дневник исписали, живого места на нём нет, а тебе всё шуточки.
- Да никакие не шуточки, - успорял Лёнька. - Тараканы, Васька, это как раз то, что нам нужно... Правда, я пока ещё ничего такого не делал, ну так вот и спробуем.
И тут он рассказал, как однажды его отец за обедом поведал об одном удивительном случае. Он, как известно, работал в уголовном розыске и, стало быть, имел дело с разными преступниками. Словом, он рассказал, как однажды ими был пойман вор, у которого оказался паспорт совсем на другую фамилию. Стали разбираться, и вдруг оказалось, что паспорт-то у него был вполне настоящий. Из него только как-то удалось вывести прежнюю запись, а вместо неё сделать новую. А главное, что всё это им было сделано так чисто, что прямо не подкопаешься. Долго сыщики ломали голову, но никак не могли понять, как это ему удалось. Но потом он и сам во всём признался.
Так вот оказывается, что для выведения записей в паспорте он использовал обычных тараканов. Лёнькин отец также описал и способ, как это делается. Что, мол, надо на документ, с которого требуется удалить запись, поставить стеклянную банку, только горлышком вниз, а внутрь неё напустить тараканов.
- За несколько дней, - продолжал Лёнька, - эти самые тараканы так оголодают, что съедят все чернила до крошки. Только тут главное, это чтобы не переборщить. А то они, чего доброго, и типографский шрифт тоже сожрут.
Способ, о котором он рассказал, показался Ваське удивительно остроумным и простым. Уж чего-чего, а тараканов-то кругом завались.
И вот уже на следующий день, пока Васькины родители были на работе, друзья прямо у него дома устроили охоту на тараканов. Они добросовестно обшарили все углы на кухне и даже для этого отодвигали буфет. Но в награду за все труды, им попался лишь один таракан, да и то такой крошечный, что ждать от него было решительно нечего.
Они запихали его в спичечный коробок и уселись на пол отдохнуть.
- Не, так дело не пойдёт, - озабоченно заметил Лёнька. - Нам их нужно хотя бы с десяток. Тогда-то они живо управятся. А с одного всё равно никакого проку.
Васька молчал, что-то прикидывая в уме. Потом шлёпнул себя по лбу.
- А я знаю, у кого полно тараканов.
- У кого?
- Да, у кого, у кого, у Серёги Боженко.
- Во, точно, - загорелся и Лёнька. - У этого обжоры их, точно, завались. Айда, к нему прямо сейчас?
Серёжка их встретил на пороге и, как всегда, хиурый и с заспанным лицом.
- Чего надо? - спросил он, подозрительно косясь на спичечный коробок, который Васька держал в руке.
- Слышь, нам бы тараканов у тебя подзанять, - сказал Лёнька. - Хотя бы с десяток.
- Это ещё зачем? - зевнув, поинтересовался Боженко. - Для этого, что ли, и пришли? А, понятно, решили меня разыграть? - скривил он недовольную мину. - Вам делать больше нечего, что ли? Катитесь вы...
Он уже собрался захлопнуть дверь, но Лёнька успел просунуть в щель ботинок. Он стал его уверять, что у них и в мыслях ничего такого не было, и что тараканы им с Васькой нужны позарез.
Насупив брови, Боженко размышлял. А через минуту его щекастая физиономия прояснилась
- А чего дадите? - осведомился он.
- Как это, "чего дадите"? - ушам своим не поверил Лёнька. - Ты что, совсем уже, что ли, того? Или не проснулся ещё?
- Задаром не дам, - стоял на своём Боженко.
- Да где ж это видано, чтобы за тараканов да ещё чего-то давать? - ершился Лёнька, поражённый столь неслыханной жадностью.
- Вот именно, - поддержал Васька, - мы, можно сказать, тебе услугу оказываем. От тараканов тебя хотим избавить, а ты...
- А мне и с тараканами хорошо, - упорствовал Боженко. - Не хотите ничего давать, не надо.
Убедившись, что с таким жмотом, спорить бесполезно, друзья принялись торговаться:
- Ладно, чёрт с тобой, - сказал Лёнька, - купим мы тебе... батончик с изюмом.
- Два, - тут же уточнил Боженко.
- Два! - возмутился Лёнька, - А харя у тебя не треснет?
Боженко заверил, что за “харю” его беспокоиться нечего, но пока ему не представят два батончика, он их и на порог к себе не пустит.
Делать было нечего. Немного посовещавшись, друзья согласились.
Решив что дело уже решено, Лёнька попытался протиснуться к Серёге в дом, но тот загородил ему дорогу.
- Э, нет, - заявил он, - сперва батончики, а уж тараканы потом.
- Ещё чего, - начал препираться Лёнька. - а вдруг ты наши батончики слопаешь, а тараканов мы у тебя не поймаем?
На это Боженко состроил такую мину, словно Лёнька сморозил несусветную глупость. Лёнька отступил.
- Пошли, - сказал он Ваське, - не знаешь ты, что ли, этого жмота.
Друзья отправились искать деньги. Сначала сходили к Ваське, потом - к Лёньке. С трудом им удалось наскрести как раз ровно на два батончика по восемь копеек. Потом они сгоняли в гастроном и, примерно, через час снова заявились к Боженко.
- На, подавись, - протянул ему батончики Лёнька, с трудом удерживаясь, чтобы не треснуть его по харе.
Теперь уж Боженко не упрямился и запустил друзей к себе в дом. Жуя по дороге батончик, он проводил их прямо на кухню.
Там, в раковине, была гора немытой посуды, а на грязной, липкой клеёнке, покрывавшей обеденный стол, валялись крошки и разные объедки. Тараканов у него даже ловить не пришлось. Они поодиночке и целыми отрядами ползали по столу, брезгливо ощупывая усами попадавшуюся на пути еду.
- Да, - с досадой заметил Васька, - эти ещё не скоро оголодают.
Со страшным отвращением он взялся запихивать их в спичечный коробок. Лёнька и вовсе отказался к ним прикасаться, сославшись на какую-то мудрёную аллергию. Он отошёл к окну и наблюдал оттуда.
Вернувшись к Ваське домой, друзья всё сделали, как полагается. Дневник был открыт, как раз на том месте, где находилось письменное приглашение Васькиным родителям. На него-то и была установлена поллитровая банка, а под банку были запущены тараканы. Правда, некоторые из них, всё же успели удрать. Но и тех, что остались должно было хватить с лихвой. А чтобы всё это сооружение не попалось кому-нибудь на глаза, друзья поместили его в спальню, в самый дальний угол, под родительскую кровать. Покончив с этим, они с лёгким сердцем отправились гулять.
Кто мог знать, что как раз в тот вечер Васькина мать надумает мыть полы? Орудуя шваброй, она извлекла из-под кровати и Васькин дневник, и стеклянную банку. Что касается тараканов, то те, воспользовались суматохой, должно быть, разбежались по разным углам.
Как бы то ни было, а подлежащая удалению запись была с большим вниманием прочитана Васькиной матерью. Поэтому, вернувшись с гулянья, Васька подвергся неприятному разговору. Положение его усугублялось ещё и тем, что Вера Ефремовна заодно ознакомилась и с другими страницами дневника. Ох, и натерпелся же он в тот вечер...
Он молча выслушал все упрёки, стоя с низко опущенной головой, и всем своим видом изображая раскаявшегося грешника. Ему и в самом деле было немного стыдно. Хотя, с другой стороны, он ведь не просил его записывать в эту самую школу. А ещё его утешала мысль, что об их с Лёнькой затее, мать, кажется, не догадалась.
На следующей неделе, когда Вера Ефремовна пришла в музыкальную школу, там ей в категорической форме объявили, что её сын окончательно отчислен за неуспеваемость и за систематические пропуски занятий, и что отныне ей нет нужды напрасно тратить на это деньги.
Тем для Васьки и закончилось его музыкальное образование. А ещё через месяц Вера Ефремовна недоумевала, обнаружив нашествие тараканов, с которыми ещё полгода назад, казалось, было покончено. Васька, разумеется, хранил молчание. Подозрение же пало на соседей, которые как раз недавно затеяли ремонт.