Жил-был Васька. Глава 9. Такая детская любовь

      1

      История, о которой пойдёт речь, началась за неделю до летних каникул. Май близился к концу, стояли тёплые ясные деньки и деревья все сплошь покрылись молодой пахучей листвой. Во дворе, напротив Васькиного подъезда, отцвела черёмуха, да и сам Васька, как всегда в эту пору, как-то весь осовел и размягчился, будто в ожидании праздника. Он теперь всё время пропадал на улице, словно боялся его пропустить. Вот ещё совсем малость и позади останется пятый класс, а впереди шестой, потом седьмой...
      Так вот, в один из тех дней мать, послала его в магазин за продуктами. Надо было купить пару бутылок молока, буханку хлеба, ну и ещё кое-что по мелочи. Ходить по магазинам Васька ужасно не любил, но каждый раз шёл, поворчав сначала для отстрастки. И на этот раз не обошлось без бурчанья. Однако, выворчав свою норму, он всё же взял сетку, деньги и отправился в путь.
      Проходя через двор, Васька вдруг увидел забавную картину. Два потешных пацанёнка гоняли резиновый мяч и всё норовили попасть им в дверь второго подъезда. Того самого подъезда, где жил Лёнька Востриков. Дверь же стерегла от мяча девушка, на вид лет шестнадцати. На девушке было спортивное трико и светло-зелёная тоненькая футболка, под которой острыми бугорками топорщилась грудь.
      Васька застыл на месте. Сперва его поразило то, что такая взрослая девушка связалась вдруг с малышнёй и притом она отдавалась игре с таким азартом, что в это трудно было поверить.
      Второе и главное, что поразило Ваську - это её лицо. Раскрасневшееся, с шалым блеском в глазах, её лицо показалось Ваське необыкновенно красивым. Его словно всего сковало, он смотрел на неё, не в силах оторвать взгляд.
      А между тем и девушка, и пацанята продолжали свою игру. Пацанята пинали мяч, целя в “ворота”, а девушка довольно ловко отбивала удары. Пышные волосы её каштанового оттенка, иногда спадали ей на глаза и она поминутно откидывала их рукой. Васька продолжал стоять всего шагах в двадцати от них, машинально теребя в руках сетку.
      Поразительно, как хороша была в ней каждая чёрточка, и даже те два крошечных прыщичка: один на щеке, а другой на подбородке, не только не портили вида, но наоборот ещё больше добавляли её лицу привлекательности - как и два передних, чуть выдававшихся зуба, сверкавших белизной, когда она улыбалась.
      Но более всего Ваську поразили её глаза. Такие ясные и сияющие - словом, такие, каких он ещё никогда и ни у кого не видал.
      В очередной раз она отбила рукою мяч, и тот покатился прямо в Васькину сторону. Но ничего этого Васька не замечал. Мяч долетел до его ног и, ударившись об них, откатился к цветочной клумбе. Тогда девушка выпрямилась, губы её вдруг как-то странно зашевелились. Он не вдруг понял, что она обращается именно к нему. Он выглядел до такой степени растерянным, что пацанята, лишь глянув на него, покатились со смеху.
      - Подай, пожалуйста, мячик, - донёсся до Васьки голос девушки.
      Он вздрогнул, повёл взглядом, и так стремительно бросился выполнить её просьбу, что с первого же шага споткнулся обо что-то и чуть было не упал. Это ещё больше развеселило пацанят. Зато девушка, когда он принёс ей мяч, поблагодарила его и приветливо ему улыбнулась.
      Всю дорогу до магазина и обратно Васька думал только о ней, мечтая по возвращении снова её увидеть. Уже возвращаясь, он, сам того не замечая, всё сильнее убыстрял шаг, а последние  с полквартала он и вовсе перешёл на рысь. К счастью, он ничего не разбил и не рассыпал. И всё равно всё оказалось напрасно - ни девушки, ни пацанят во дворе уже не было.
      Проходя мимо второго подъезда, Васька с надеждой заглянул в тёмный проём двери. Но и там тоже никого не оказалось.
      Забирая у него сетку с продуктами, Вера Ефремовна вдруг спросила:
      - Ты откуда это такой явился? Ты уж не заболел ли?
      - И ничего я не заболел, - пробурчал Васька, исподтишка посмотрев на висевшее в передней зеркало. Вид его и впрямь был какой-то растрёпанный, да и глаза смотрели уныло, почти испуганно.
      - Где ж хорошо-то? Я что слепая, что ли? - всё никак не могла успокоиться мать. - Да, на тебе же лица нет...Эй, постой, куда это ты собрался?
      - Да так, никуда, - нехотя отвечал Васька. - я только схожу во двор, погуляю.
      - Ну, иди, может, оно и лучше. Подыши там хоть свежим воздухом.
      Мать ещё давала ему какие-то указания, но он уже ничего не слышал.
      Выскочив на улицу, Васька остановился у подъезда и огляделся. К этому времени солнце уже клонилось к верхушкам тополей и, как обычно в такую пору, у сколоченного из досок стола сгрудились мужики, гремя и постукивая косточками домино. Длинная сухая тётка Уля, из сорок седьмой, снимала с верёвок бельё и складывала его в эмалированный тазик, а от калитки к своему подъезду тяжело двигалась Раиса, Васькина соседка, с третьего этажа,  ужасно растолстевшая с того времени, как вышла замуж. Она вела за ручку свою маленькую, разукрашенную зелёнкой дочь. Тем временем из-за дальнего угла дома вывернул расхристанный Петрович, безобидный пьяница, как огня боявшийся своей жены. Его сильно бросало то на стену дома, то от неё, но он упорно пробирался домой.
      Проводив глазами Петровича, Васька направился к лавочке, врытой между двух карагачей, прямо напротив Лёнькиного подъезда. Обычно, чтобы лишний раз не встречаться с его родителями, Васька устраивался на этой самой лавочке - это служило сигналом Лёньке, чтобы он выходил. Но на этот раз дело было вовсе не в Лёньке. Тем более, что ждать не имело смысла: Лёнька к концу года нахватал столько двоек, что теперь всеми днями сидел за учебниками, под крепким надзором родителей или старшего брата.
      А пришёл сюда Васька с одной лишь целью, чтобы хоть ещё разок увидеть ту девушку, из-за которой его всего словно перевернуло, так что он не мог больше ни о чём другом думать.
      Он, конечно же, не знал ни кто она такая, ни где она живёт, но подозревал, что, возможно, она приехала к кому-нибудь из жильцов второго подъезда.
      “Эх, вот бы сюда сейчас Лёньку, - с грустью подумал Васька. - Порасспросить бы его, может, он чего знает.”
      Васька всё сидел на лавочке, задумчиво поглядывая на окна квартир - вдруг случится чудо, и она покажется в котором - нибудь из них. Но окна лишь отражали оранжевые лучи закатного солнца и через них всё равно нельзя было ничего различить.
      А пока он так сидел, на балкон вдруг выбрался Лёнька. На нём были затрапезные  шорты и растянутая до невозможности майка. Вид у Лёньки был до такой степени жалкий, что он больше походил на узника в заточении. Он боязливо покосился на балконную дверь и вполголоса дал Ваське знать, что скоро выйдет.
      И правда, не прошло и десяти минут, как он вынырнул из подъезда. Теперь на нём были трикотажные штаны и клетчатая рубашка с короткими рукавами. Он подошёл к скамейке и в изнеможении плюхнулся рядом с Васькой. Он и впрямь имел утомлённый вид.
      - Проклятая школа, - пожаловался он, скорчив страдальческую мину, - она меня точно доконает...Чего сидишь? Небось, уроки все уже вызубрил?
      По причине своих двоек Лёнька был зол на весь свет.
      - Чихать я хотел на уроки, - отозвался Васька. - Всё равно уже скоро конец.
      - Ну да, хорошо тебе говорить... - Лёнька тягостно вздохнул и сильно пнул от себя какой-то кругляш. - Ну так, а чего ты тогда тут сидишь? - снова обратился он к Ваське.
      - Да так, сижу вот думаю о всяком разном.
      - Гм, думает он. И про что же это ты думаешь, интересно?
      - Так, вообще, о жизни, - уклончиво отвечал Васька, хотя самого так и подмывало подвести разговор к сегодняшней девушке. Правда, сам он не представлял, как  это сделать, а главное, с чего начать.
      - Во, даёт, - усмехнулся Лёнька, но тут же насупился. - Хотя я тоже вчера всё думал. Мне бы надо задачки по алгебре решать, а я всё думаю, думаю...
      - Это ты о чём? - удивился Васька.
      - Да тоже, как и ты... о жизни... Видал, у меня какие руки худые, мускулов совсем почти нет?
      - Ну?
      - Так вот, Вадька, братец мой ненаглядный, он мне, знаешь чего сказал? Он сказал, что для того, чтобы наросли мускулы, надо сперва потолстеть. Он сказал, что вроде как из жира потом должны получиться мускулы... А у меня, сам видишь, откуда у меня жир?  Вот, я вчера и думал...
      - Чепуха, - отмахнулся Васька. - Нашёл, о чём думать.
      - Ну да, чепуха. Видал, я совсем почти как скелет, - Лёнька уныло оглядел свои тонкие, как палки, руки и перевёл завистливый взгляд на друга.
      - Слушай, Лёнь, - всё же решился наконец Васька, - я тут сегодня видел одну девчонку... то есть не то, чтобы девчонку... ну, она так годика на три постарше нас... Вроде она из вашего подъезда.
      - Ну? - думая о чём-то о своём, рассеянно отозвался Лёнька.
      - Да, что ты нукаешь? - разозлился Васька. - Я тебя спрашиваю, ты её случайно не знаешь?
      - Кого?
      - Тьфу ты, да девчонку, про которую я тебе говорю. Она ещё такая, с длинными волосами... наверно, в классе девятом или даже в десятом...
      - А, это такая, что ли, красивая? - прищурил один глаз Лёнька.
      - Ну да, наверное, - замялся Васька, отворачиваясь от ехидного Лёнькиного взгляда. - Я тут сегодня шёл, - продолжал он, чувствуя, что краснеет, - а она тут, возле вашего подъезда, с какими-то пацанятами играла в футбол.
      - А, видал, видал... Так то Наташка Кропоткина. Она прямо под нами, на первом этаже живёт... Да ты что, ни разу не видел её, что ли? Во, даёт! Она уж тут сколько живёт, а он не видел... А чего она тебе? – заинтересовался Лёнька.
      - Да так, ничего, просто спрашиваю.
      - Ну да, скажи кому... А, между прочим, я на неё давно уже посматриваю, только говорить тебе пока не хотел... А ты что, ты тоже в неё влюбился, что ли?
Васька потупился, но ничего не ответил.
      - Ага! Ну точно, я же сказал, - обрадовано захохотал Лёнька. - Ну, Васька, ну ты даёшь!.. А вообще, - прибавил он, озабоченно почесав висок, - ерунда всё это.
      - Это почему?
      - А потому. Потому, что всё равно у нас ничего с ней не выйдет. Видал, она какая? Она, между прочим, восьмой уже заканчивает. Она с Вадькой, с моим, в один класс ходит.
      - Ну, так и что из этого?
      - А то, - огрызнулся Лёнька. - Была ей нужда с такими, как мы, возиться. Ты сам-то, что ли, не видишь? Она ж почти взрослая совсем, а мы... Нет, я её, конечно, тоже люблю, но как подумаю...
      - А чего думать-то, - горячо запротестовал Васька, - раз уж всё равно любишь? Ну и пускай, пускай она немного постарше...
      - Ничего себе, ”немного”, - ехидно ухмыльнулся Лёнька.
      -...но ведь мы тоже, мы же не всё время такими будем? - не слушая его, продолжал Васька.
      - Ну да, и правда, - как бы согласился Лёнька, но с усмешкой добавил, - а она, пока мы будем вырастать, будет сидеть и ждать... Дурак же ты, Васька, ей богу. И вообще, я же говорю, глупости это всё и больше ничего... Хотя, конечно... - насупился он, как бы прикидывая что-то в уме. - И всё равно... Всё равно это здорово, что ты в неё тоже влюбился.
      - Что же тут такого, здорового? - удивился Васька. - Чего-то я, Лёнька, тебя не пойму?
      - Как это, чего? Так бы, я один её любил, а теперь зато будем любить вдвоём. Вдвоём-то оно всё веселей.
      На это Васька ничего не ответил, а только взялся рассматривать облупившиеся носки своих бареток. Ему вдруг сделалось как-то не по себе от их вида. И что бы их было не почистить кремом? А пока он над этим размышлял, Лёнька стал подбивать его познакомиться с Наташкой.
      - А как же это ты с ней познакомишься? – с надеждой в голосе спросил Васька.
      - Да, очень даже и запросто, - беззаботно засмеялся Лёнька. - Вон, видал, её окна? Ну те, которые прямо под нашими... три окна?
      - Ну, видал. И что с того?
      - А то. Мы вот сейчас будем сидеть и на них смотреть.
      - Ну? -  Васька всё никак не мог понять, куда тот клонит.
      - Вот тебе и ну... Она же всё равно в какое-нибудь из них выглянет. Ну, а как она выглянет, то мы ей тут и помашем: выходи, мол.
      - Да, с чего это ты взял, что она тебе выйдет? - недоумевал Васька. - Делать ей, что ли, больше нечего?
      - Ну, может и не выйдет, - согласился Лёнька, - ну и пускай... А вдруг всё-таки выйдет? Тебе что, помахать, что ли, жалко? А то давай тогда, сиди. Только не знаю, чего ты тут высидишь.
      - Да, не стану я ей махать, дурак я, что ли? - заупрямился Васька. - Ещё скажет: и что это за дураки такие? Ещё руками чего-то машут.
      - Тьфу ты, - чертыхнулся Лёнька. - Вы только поглядите на него. Да, и пускай себе думает. Какая разница? Или, что думаешь? Думаешь, что ты тут будешь сидеть, вздыхать, а она так прямо возьмёт к тебе и выйдет: А, давайте-ка я, мальчики, с вами познакомлюсь. Так, что ли? Нет, Васька, я смотрю с тобой каши не сваришь. Ну, не хочешь махать, ладно. Тогда, скажи как? Как ты ещё собрался с ней познакомиться?   
      - Откуда я знаю, как? Но махать - это уж как-то слишком.
      - И ничего, не слишком. Вот погоди, пускай ещё стемнеет немного...

        2.

      Сумерки всё больше сгущались. Вот уже стали загораться окна, и падающий от них свет квадратными пятнами ложился на землю. В одном из таких квадратов оказалась лавочка, на которой расположились друзья. 
      Тихонько переговариваясь, они между делом посматривали на окна Наташиной квартиры. Все три окна её горели: в зале окно было задёрнуто тюлевыми шторами, из-за которых  были отчётливо видны силуэты Наташиных родителей; они зачем-то переходили с места на место и, кажется, разговаривали между собой; кухонное окно было наглухо закрыто белыми занавесками, ну, а там, где находилась спальня, свет электрической лампочки едва пробивался сквозь тёмно-малиновые портьеры.   
      - Чёрт, где она там прячется? - ёрзал от нетерпения Лёнька. - Хоть бы выглянула разок, трудно ей, что ли.
      В зале то появлялись, то исчезали силуэты Наташиных родителей, но её самой не было видно. Лёнька тем временем рассказал, что Наташа Кропоткина живёт с матерью и с отчимом, и что у неё ещё есть маленькая сестрёнка, с которой они родные лишь наполовину.
      - И давно они здесь живут? - спросил Васька.
      - Я же тебе сказал, давно. Почти столько же, сколько и мы.
      - Странно, - задумчиво обронил Васька, - почему ж я её никогда не видел?
      - Наташку-то, что ли? - хохотнул Лёнька - Да видел ты её тыщу раз, просто не обращал внимания. У меня и у самого так часто бывает: вот что-то вижу, а потом посмотрю - и, вроде, никогда раньше не видел... Смотри, смотри!... Да, не туда смотришь. Ты смотри там, где спальня...
      И впрямь, приглядевшись, Васька заметил, как тёмно-малиновые портьеры сперва легонько шелохнулись, а потом немного раздвинулись. На месте образовавшейся щели мелькнула чья-то голова. Ещё через время кто-то почти полностью загородил  жёлтый просвет.
      Возможно, то была Наташа, а возможно и нет. Если это была она, то,  по всей видимости, она смотрела в окно. Лёнька стал, как бешеный, махать рукой, как бы вызывая её на улицу. Силуэт отдалился от окна, и вскоре же свет в спальне погас. Друзья затаили дыхание.
      - Вот увидишь, сейчас выйдет, - потирал руки Лёнька.
      Васька же никак не мог в это поверить, но он тоже этого ждал, и от ожидания у него как-то даже тревожно заныло в животе. Прошло минут пять, а может и больше, и вдруг в подъезде, на первом этаже, хлопнула дверь, потом послышались лёгкие шаги сбегавших по ступенькам ног. Васька весь подобрался. Напоследок он бросил взгляд на свои нечищенные баретки - к счастью, их уже почти не было видно.
      Когда же он поднял голову, то в освещённом проёме двери увидел знакомый силуэт. В ту же секунду он почувствовал острый толчок под рёбра - то Лёнька пихал его локтём, призывая удостовериться в его правоте.
      Наташа немного задержалась в дверях, как бы раздумывая, что делать дальше, а затем решительно направилась к ним.
      - Здравствуйте, мальчики! - попривествовала она.
      Лёнька живо подскочил с места и прогорланил  своё ”здрасьте”. Ваську он толкнул в плечо, заставляя и его сделать тоже самое. Васька встал, но отчего-то поперхнулся, закашлялся и поэтому поздоровался не сразу.
      Потом они сели: Наташа посредине, а друзья по обе стороны от неё. Она оправила на коленях платье и заговорила с ними так, словно они были давно знакомы.
      Васька помалкивал. Ощущая Наташу своим боком, он сидел ни жив-ни мёртв от охватившего его волнения. Он даже не вполне улавливал, о чём всё время болтал его друг, и что отвечала ему Наташа. Он только отмечал, что Лёнька говорил без умолку и, кажется, чувствовал себя, как рыба в воде. Тем временем Лёнька всё также непринуждённо отрекомендовался сам и отрекомендовал своего друга.
      - О, о, посмотрите вы на него, - немного погодя, хохотнул он. - Сидит, будто воды в рот набрал... Ну, чего молчишь-то? Я, что ли, один должен за тебя отдуваться?
      - Я не молчу, - совсем растерявшись, оправдывался Васька.
      - Нет, молчишь, - настаивал Лёнька. - Это он из-за тебя так стесняется, - объявил он вдруг, обращаясь к Наташе.
      Она повернула к Ваське лицо.
      - Так тебя, значит, Василием зовут?
      - А то как же? - вмешался Лёнька. - Между прочим, Васька - мой самый лучший друг.
      - Вот как? - отчего-то удивилась Наташа.
      - Да. И ещё какой. Ты не смотри, что сейчас он тихий такой. Небось, когда тебя не было, так он ого-го... он все уши мне про тебя прожужжал.
      - Про меня? - ещё больше изумилась Наташа.
      - А про кого же ещё-то? - снова хохотнул Лёнька. - Никогда ещё от него такого не слыхал. Люблю, говорит - и хоть ты с ним что.
      Ну, это уже было слишком. Ваську так и подбросило на месте. Он вскочил и сжал кулаки.
      - Ты знаешь!.. Ты лучше!.. Трепло ты, вот ты кто!.. Врёт он всё. И ничего я такого не говорил.
      - Ничего я не вру, - взялся успорять Лёнька. Он тоже на всякий случай встал, изготавливаясь отразить атаку. - Может, ещё скажешь, что вообще ничего о ней не говорил?
      - И не говорил, - отважно врал Васька, надвигаясь на друга.
      Ещё немного и они бы обязательно подрались, но вмешалась Наташа.
      - Мальчики, мальчики! - встала между ними она, отодвигая их друг от друга. - Ну, стоит ли уж так горячиться? Сядьте и успокойтесь, а не то я сейчас же уйду.
      Угроза возымела действие. Друзья попритихли и, хотя мириться не собирались, тем не менее уселись на свои места.
      - А тебе, Лёня, должно быть, стыдно, - мягко упрекнула Наташа, - Ну, разве можно, так подводить своего друга. Мало ли, что он мог сказать тебе наедине.
      - Да, врёт он всё, - приободрился Васька. - Ты его, Наташ, не слушай.
      - А я почти и не слышала ничего, - засмеялась она, и в свете окон блеснули её удивительные глаза.
      - Ага, ну конечно, - разобиделся Лёнька. - Вы, значит, кругом получаетесь хорошие, а Лёнька, выходит, врун и трепло. Так, что ли?
      - Нет, не так, - спокойно возразила Наташа. - Но, давайте, лучше поговорим о чём-нибудь другом. Вот ты, Василий, ты чем увлекаешься?
      Во второй раз она назвала его по-новому - так, как его ещё никто не называл. Он даже не представлял себе, что его имя может звучать столь внушительно и приятно.
      - Я? - смущённо пробормотал Васька. - Я... я это...
      Он всё ещё не мог поверить, что Наташа так вдруг взяла и пришла, и что она теперь сидит рядом и запросто разговаривает с ними.
      - Да, чем он только не увлекается, - снова влез Лёнька. - Давай, давай расскажи, как ты в музыкалке своей учился, - мстительно подсказал он. - И ещё про книжки... про них тоже, давай, расскажи. Он у нас, Наташ, ужасный до этих самых книжек любитель. Может целыми днями за ними просидеть и хоть бы что... А лучше расскажи-ка, Васька, свой какой-нибудь фильм... Он ещё любит сочинять разные фильмы. А всем всегда врёт, что будто бы он их на самом деле видел. Так и говорит: видел, мол, как-то раз один фильм, - передразнивая Васькину интонацию, дурачился он, - но только вот забыл, как он называется... А сам, как начнёт заливать. Чего молчишь, не так, что ли? Или, может скажешь, что я опять вру?
      Лёньку так и распирало. Васька же помалкивал, сгорая от стыда и досады.
      - То есть, как? - вдруг заинтересовалась Наташа. - Ты что же, сам  целые фильмы придумываешь?
      - О, ещё какие! - опять не удержался Лёнька, - Такого иногда нагородит, только дух захватывает. И откуда только у него всё это берётся? Вот я, к примеру, сколь пробовал - ничего не выходит, а он - на тебе, хоть каждый день может сочинять, только уши развешивай.
      - И про что же обычно твои фильмы? - ещё больше заинтересовалась Наташа, продолжая обращаться к Ваське, которому от Лёнькиной трескотни и слова было некуда вставить.
      - А про что угодно, - опять-таки отвечал за него Лёнька. - Говорю же, у него почище, чем у любого радио. У него там и про войну, и про любовь... да про что только там нет.
      - И даже про любовь? - удивилась Наташа.
      - А то, - многозначительно хмыкнул Лёнька. - Такие страсти, бывало, завернёт, спятить можно... Помнишь, ты как-то рассказывал про эту... ну, как её там?... Да, помнишь... она ещё не то разведчицей, не то ещё кем-то была, а её ещё выдал предатель... Ух, и разозлился же я на этого гада! Такая красивая девушка, а он...
      - Красивая? - изумилась Наташа. - А откуда ты знаешь, что она красивая?
      - Как это откуда? -опешил Лёнька. - Так, Васька же... это он её так расписал. Вот прямо как сейчас её вижу. Так ты помнишь тот фильм или нет? Чего молчишь-то?
      - Не помню, - мрачно отвечал Васька.
      И это была чистая правда. Из всех придуманных и рассказанных им фильмов, он не мог вспомнить ни одного, хотя его часто об этом просили. Такой вот феномен. У него как-то так получалось, что когда он рассказывал, то словно погружался в другой, совершенно нездешний мир. При этом он как бы и сам становился прямым очевидцем описываемых событий. А когда всё заканчивалось, то словно бы опять становился Васькой, а тот, другой, кем он только что был, он так и оставался там, откуда он возвращался.
      Сам он никак не мог себе этого объяснить, а когда к нему приставали, то лишь пожимал плечами и отмалчивался.
      Как бы то ни было, а ему всё же ужасно льстило внимание Наташи, за что он, как это ни странно, он должен был благодарить своего болтливого друга. А на Лёнька - на него, как видно, опять нашло. С ним такое и раньше случалось, особенно, когда был сильно взволнован. В такие моменты он молол всё подряд - и даже то, о чём потом ужасно жалел. Зато, когда всё это проходило, он умолкал почти на весь день.   
      - А ты мне расскажешь какой-нибудь из своих фильмов? -  обратилась к Ваське Наташа, явно и всерьёз заинтересовавшись его такою способностью.
      - Не знаю, - застеснялся Васька, - попробую... когда-нибудь... может, потом.
      - Хорошо, я обязательно тебе об этом напомню.
      Из раскрытого кухонного окна Лёнькиной квартиры доносилось шкворчание, и аппетитный запах жареной на сливочном масле картошки уже достиг лавочки. Вот уж и Лёнька с беспокойством заводил носом. Он как-то приумолк, а ещё погодя немного, вдруг завозился, и в животе у него стало громко урчать.
      Несмотря на свою худобу, Лёнька был страшный охотник до еды. Вот уж перед чем он не мог устоять. Бывало, сколько бы ни была интересна какая-нибудь игра, но стоило ему проголодаться, он бросал всё и мчался домой, чтобы в очередной раз набить себе брюхо. А как он ел, Васька не раз видел собственными глазами. Его всегда ужасало, сколько Лёнька мог слопать за один только присест. К примеру, Ваське хватило бы и половины, да и то было бы наверное многовато. Но при всём том Лёнька как-то ухитрялся оставаться худым, как щепка - загадка, над которой Васька не раз ломал голову.
      Кажется, Лёнька больше не мог усидеть на месте.   
      - Вы тут посидите пока, - смущённо пробормотал он, поглядывая на свои окна, - а мне тут домой ненадолго надо. Вот ведь совсем забыл про одно дело... Я быстро.
      Никто и не думал его удерживать, и он рысью помчался домой. А пока его не было, Наташа порасспросила Ваську о его делах в школе, поинтересовалась, какие книжки он читает, ну и так, о разном.
      Разговор у них не очень-то клеился, потому что Васька так сильно смущался, что ему почти силой приходилось выдавливать из себя слова.
      Но вернулся Лёнька, и разговор снова оживился. Правда, теперь Лёнька был не настолько болтлив, как раньше, а временами так и вовсе был не прочь уступить слово Ваське. Его словно подменили. Теперь, если он и говорил, то говорил медленно и с благодушной ухмылкой. Зато с его приходом воспрял духом Васька и уже не лез за словом в карман.
      Так, поболтав ещё с часок, они разошлись по домам, условившись встретиться утром. Они договорились пойти на Амур, искупаться.

3.

      Следующим днём было воскресенье. Уже часов с восьми Васька сидел на той же самой лавочке и ждал, когда выйдут остальные. Пустынный двор и слабый ветерок, приносивший запах омытой в росе листвы, погрузили его в мечтательные раздумья. Перед этим он полночи не спал - всё думал о Наташе. Он всё никак не мог дождаться, когда же наконец наступит утро. А чуть забрезжил рассвет, уже был на ногах.
      Вот он заметил, как из подвального оконца показалась рыжая кошка. Она уставилась на Ваську, потом зажмурилась, потянулась и, усевшись поудобней, принялась умываться. Её отвлёк воробей, скакавший по земле и выискивающий что-то между камнями. Кошка не спеша опустила лапу  и, не спуская с воробья глаз,  стала осторожно прижиматься к земле. А воробей, скокнув ещё раз-другой, вдруг вспорхнул и улетел. Кошка проводила его взглядом и, помотав головой, вновь принялась за утренний туалет.
      Увлекшись этой сценой, Васька не заметил, как подошла Наташа. На ней был голубенький сарафан, с тонкими вязочками на плечах.
      - Привет! - сказала она, устраиваясь рядом. В руке у неё была капроновая сетка, из которой выглядывало зелёное покрывало. - И давно ты тут сидишь?
      - Да нет, не очень.
      Лёнька, как всегда, задерживался. 
      - Прекрасное утро, - заметила Наташа, - наверное, и день будет отличный.
      - Да, пожалуй, - стараясь походить на взрослого, отвечал Васька.
      - А плавать-то ты умеешь?
      - Кто? Я? - удивился вопросу Васька. - Само собой... И Лёнька, он тоже умеет... Мы оба отлично плаваем.
      И кто его тянул за язык? Надо же было так расхвастаться. Васька умолк - лицо его запылало огнём.
      - А вот я, - вздохнув, призналась Наташа, - плаваю ещё не очень хорошо, но я про себя решила, что обязательно научусь этим летом.
      Из открытого окна на втором этаже высунулась Лёнькина голова. С набитым ртом он делал знаки, обещая в скором времени выйти.
      - Давай, ты там побыстрей, - сердито поторопил его Васька. - Вечно ты...
      Лёнькина голова исчезла, а ещё минут через пять он нарисовался сам, собственной персоной и вдруг ни с того, ни с сего начал всех торопить.
      - Ну, чего вы так медленно плетётесь? Пошли побыстрее, - рвался он всё время вперёд, - так мы до обеда будем тащиться...
      Это он, конечно, загнул - идти до берега было всего метров двести - только перейти главную улицу, а там уж и вовсе рукой подать. Но Лёнька не унимался и всё время их подгонял. Глядя на него, Наташа лишь тихонько посмеивалась, а Васька беззлобно ворчал, не позабыв ему напомнить, из-за кого произошла вся задержка.
      В том месте, куда они пришли, берег был каменистый и только кое-где виднелись песчаные проплешины. Местами эти проплешины были довольно внушительного размера, по крайней мере, на них легко могло поместиться сразу несколько человек. На одной из таких проплешин они и остановились.
      Обычно здесь загорали немногие - большинство горожан предпочитало уходить дальше, на песчаный пляж или за дебаркадер - там тоже был пляж, хотя и каменистый. Теперь тут находились две девушки, возможно, студентки, а чуть поодаль, прямо на камнях, распластался уже немолодой мужчина, с огромным пузом, накрывший лицо газетой.
      Немного осмотревшись, друзья постелили на песок Наташино покрывало. Сами они ничего с собой не брали, потому что привыкли обходиться и так. Потом Васька скинул с себя рубаху и штаны, оставшись в чёрных сатиновых плавках, завязывающихся сбоку на тесёмки.
      Пока остальные возились, он принёс несколько увесистых камней, чтобы придавить ими от ветра края покрывала.
      К этому времени Наташа освободилась от сарафана и теперь собирала волосы на затылок. Увидав её в одном купальнике, друзья обомлели и тут же стыдливо отвели глаза - у неё было всё, как у взрослой. А фигура у неё была и вовсе закачаешься. Но это лишний раз им напомнило, насколько они всё же далеки от неё. 
      Состроив кислые мины, они переглянулись и почесали в затылках.
      - Ну, что же вы? - засмеялась Наташа, посмотрев на приунывших Ваську и Лёньку. - Давайте, быстрее, я купаться хочу.
      Слова её относились главным образом к Лёньке, который всё что-то мешкал и хмуро поглядывая по сторонам. Он явно не спешил раздеваться.
      - Ты чего это? - спросил его Васька. - Чего не раздеваешься-то?
      - Да, тише ты, - зашипел тот. - Чего разорался? Что-то мне, Васька, купаться совсем расхотелось. Может, я лучше так посижу?
      Наташа их ждать не стала и направилась к воде. Она осторожно ступала  по камням, грациозно изгибаясь то в одну, то в другую сторону. Она как бы балансировала, держа чуть наотлёте согнутые в локтях руки. У кромки берега она остановилась и помахала им рукой.
      - Чего это ты ещё придумал? - напустился на друга Васька. - Один я с ней, что ли, буду купаться?
      - А что такого? Хотя бы и один. Съест она тебя, что ли?
      - Она меня, предположим, не съест... Да, что случилось-то?
      - Отстань. Вот привязался. Тебе вон хорошо, у тебя уже и мускулы есть и загорел уже где-то успел, а я... – Лёнька в отчаянии махнул рукой.
      - Тьфу ты, нашёл, о чём переживать. Больно ей надо, на нас любоваться. Пошли, давай, чего тут сидеть.
      - Сказал, не пойду, значит, не пойду, - ожесточённо отбивался Лёнька. - Иди вон, она дожидается.         
      Тут от воды донёсся Наташин голос:
      - Лёня, Вася! Ну, чего вы так долго? Идите скорей.
      Васька направился к реке, а Лёнька посидел ещё немного и стал нехотя стаскивать с себя одежду. Правду сказать, ему и впрямь было чего стесняться: он был удивительно костляв, так что на спине у него острыми углами торчали лопатки. К тому же у него была бледная, совсем не загоревшая кожа, тут же покрывшаяся целой рябью пупырышек. Он выждал момент, когда Васька с Наташей зайдут в воду и отвернутся, и скачками бросился к реке. Лишь нырнув в воду, он немного приободрился.
      Наташа плавала осторожно, стараясь не намочить волосы, а Лёнька с Васькой, словно ошалев от воды, ныряли и резвились, как сумасшедшие. Им ужасно хотелось продемонстрировать своё умение плавать. А плавали они действительно хорошо: могли и по морскому и вразмашку, правда, из них двоих Лёнька плавал всё же быстрее. Зато Васька дальше заныривал, и вообще, мог довольно долго держаться под водой.
      Подстрекая друг друга, они долго выделывали разные номера, пока их не начал бить озноб. Наташа первой выбралась на берег; за ней немедленно последовали и Васька с Лёнькой. Они дрожали, и зубы их выстукивали мелкую дробь. Добравшись до покрывала, они свалились по обе стороны от Наташи и ещё некоторое время пребывали в блаженном оцепенении. А когда солнце начало припекать, они ожили и разговорились.
      На них обоих словно что-то нашло. Они болтали без умолку и каждому из них казалось, что они говорят какие-то ужасно остроумные вещи. Вот и Васька, он хоть и чувствовал, что городит что-то не то, но остановиться уже не мог. Впрочем, Наташа будто и не замечала этого. Она улыбалась своей спокойной улыбкой, вставляла коротенькие реплики - словом, вела себя в высшей степени снисходительно.

4
      Тем не менее Васька первый взял себя в руки. Он сконфузился и умолк, а Лёнька ещё долго нёс околесицу, пока не ощутил странные позывы в животе. С ним частенько что-нибудь такое случалось, и каждый раз это происходило как-то внезапно.
      Продолжая болтать, он как-то вдруг заприслушивался, потом в тревоге завертел головой, а ещё, спустя немного, вскочил и, напустив на себя озабоченный вид, стал стремительно одеваться.
      - Ты куда? - удивилась Наташа.
      Лёнька  вспыхнул, как маковый цвет, и забормотал что-то совсем несуразное:
      - Да вот тут надо... совсем забыл... Васька знает...
      Прыгая на одной ноге, он всё никак не мог попасть в штанину. Тревога в нём нарастала.
      - Я тут... я скоро... забыл... одно дело... - почти в отчаянии лепетал он, корчась, и, млея.
      Рубаху он надевал уже по дороге.
      - Что это с ним? - спросила Наташа, провожая его взглядом.
      - Да, кто его знает, - спрятав улыбку, отвечал Васька. - Может и правда, чего забыл... по рассеянности. С ним это бывает.
      Он тонкой соломинкой дразнил больших чёрных муравьёв, собравшихся у кругленькой, как кратер, норки...
      
      Лёнька вернулся, примерно, через час. Они потом ещё немного покупались и отправились домой. А вечером того же дня Наташа вынесла волейбольный мяч, и они проиграли в волейбол почти до самй темноты.
      На другой день всё почти в точности повторилось. Только на этот раз Лёнька никуда с берега не бегал и уже почти не стеснялся своей худобы. И было им также весело и беззаботно втроём.
      А на третий день они ходили в “Октябрь” смотреть кино, а потом, после фильма, свернули в сквер и, устроившись там, на скамейке, спорили чуть не до хрипоты, доказывая каждый своё насчёт главного героя и насчёт всего того, что он там насовершал. Фильм был про советского разведчика. Он проник к немцам в штаб, а когда его там припутали, он перебил чуть ни целый взвод эсэсовцев и в конце концов сумел сбежать с документами и доставить их куда следует.
      Вот Васька и спорил, что такого быть не могло, а Лёнька орал, что как раз только так всё и должно было получиться. Вообще-то, Ваське и самому хотелось бы думать также, но его распирало от желания поспорить, а заодно и от желания показать Лёньке, а ещё больше Наташе, что он вовсе не какой-нибудь простофиля, чтобы верить в подобную ерунду.   
      В отличие от друзей, Наташа в споре почти не участвовала, а решила высказаться уже в конце, когда Лёнька с Васькой заметно выдохлись и сидели, надувшись друг на друга. Она попыталась их примирить, сказав, что каждый из них по-своему прав, и что успех нашего разведчика ей тоже показался несколько фантастическим.
      Васька торжествовал, а Лёнька нахмурился ещё больше.   
      
      Так дни летели за днями. По утрам они уходили на Амур, купались, загорали, а вечерами встречались у лавочки поболтать или поиграть в мяч. А кроме Амура и лавочки, они ещё отправлялись куда-нибудь в парк или за Зею, а как-то однажды даже совершили поход на рынок, где в складчину накупили грецких орехов и потом лакомились ими, забравшись в какой-то заброшенный двор.
      Наташа от них не отставала и также, как они с удовольствием пускалась в разные путешествия. То были дни, полные безмятежного веселья, дни радостных волнений и самых незабываемых впечатлений.
      Но уже и тогда, в отличии от Лёньки, который беззаботно и с жадностью предавался веселью, Васька временами как бы мрачнел, задумывался, а, случалось, что и вовсе уходил в себя, совершенно от всего отстранившись. В такие моменты он словно видел себя со стороны, видел себя рядом с Наташей, и его вдруг начинали мучить сомнения.
      Ему казалось, что всё это ненадолго, и что когда-нибудь это всё непременно закончится. Правда, с ним такое случалось не часто и длилось всё это минуты две-три, не больше. А потом он снова становился прежним, таким же весёлым и бесшабашным, как и друг его, Лёнька.
      Но всякий раз, когда он так задумывался, Наташа вдруг тоже начинала проявлять беспокойство. Она словно терялась, отвечала невпопад и всё задумчиво посматривала на Ваську. И один только Лёнька всегда и во всём оставалася прежним и ничего не хотел замечать.       
      Правда, недели две спустя с ним снова приключился конфуз, точно такой же, как и тогда, когда он на рысях умчался с берега домой. Причём на этот раз он так шибко припустил, что по дороге даже потерял один плетёнок, и вместо того, чтобы за ним вернуться, он по дороге выбросил и другой.
      Заметив это, Васька потом специально ходил, чтобы их подобрать. Вернувшись с Лёнькиными плетёнками, он бросил их рядом с покрывалом, а сам улёгся на живот возле Наташи.
      Она лежала, запрокинув голову, и, подставив солнцу лицо. В губах она держала травинку.
      - Странный он какой-то, - задумчиво произнесла она, переворачиваясь со спины на живот. - Он совсем не похож на своего старшего брата.
      Упоминание о Лёнькином брате, заставило Ваську насторожиться. Вот уж о ком ему не хотелось бы слышать, так это о Вадике. А тем более от Наташи. Мало того, что тот был спортсмен, самбист и одного с нею возраста, так он вдобавок был ещё и недурён собой. Ничего не попишешь - с этим приходилось считаться.
      Правда, по словам Лёньки, он был жадюгой и непроходимым тупицей, ну, да это Лёнька мог и приврать. Лёнька, он в пылу и не такое мог брякнуть. К тому же, у него с Вадькой всё время были какие-то контры.
      Словом, когда о нём, хотя и вскользь, упомянула Наташа, у Васьки как-то нехорошо заныло в груди. Он покосился на неё, но ничего не сказал.   
      - Впрочем, на тебя он тоже не похож, - добавила она, после довольно длинной паузы.
      - Ещё бы, - решился наконец подать голос Васька. - Лёнька, он хоть и заполошенный немного, но он настоящий друг и совсем не зазнайка, как некоторые.
      Он прямо намекал на Вадика, но Наташа, кажется, не обратила на это внимания.
      - И вообще, - угрюмо продолжал Васька, - с Лёнькой, с ним интересно.
      - Да, да, наверное, - продолжая думать о чём-то своём, согласилась Наташа, - жаль только, что  он мало читает, и вообще...
      Она не сказала, что “вообще”, а только вздохнула и снова задумалась.
      - Он что тебе очень нравится? - спросил Васька.
      - О да, конечно, - ответила Наташа, но тут же прибавила. - Вы мне оба нравитесь, и вообще, вы хорошие ребята.
      Васька вздохнул и отвернулся - такой ответ его вовсе не устраивал. Какое-то время они молчали, и каждый думал о своём.
      - Послушай, всё хочу тебя спросить, - снова заговорила Наташа, - А ты веришь в бескорыстную дружбу? Ну, я имею в виду, в дружбу между парнем и девушкой?
      Не вполне уразумев смысл вопроса, Васька задумался. Его очень смущало слово “бескорыстная”. Откуда ему знать, что за ним такое скрывается? Но спрашивать он постеснялся.
      Впрочем, заметив его смущение, Наташа сама всё взялась объяснить. Она сказала, что под бескорыстной дружбой она понимает такие отношения, при которых ни парень, ни девушка не питают друг к другу никаких чувств.
      Внимательно выслушав её, Васька наморщил лоб.
      - То есть, как это? - переспросил он. - Совсем, что ли, никаких?
      - Ну да... то есть, не считая, конечно, дружеских. Ну, так как, веришь ты в такие отношения или нет? - с хитринкой посмотрела на него Наташа, блеснув двумя передними своими зубами.
      - Я не знаю, - нехотя отозвался Васька. Он пожал плечами, потом немного подумал и прибавил. -  Может, у маленьких что-то такое и бывает... нет, не знаю.
      - А почему только у маленьких? Неужели, ты думаешь, что между парнем и девушкой такого быть совершенно не может?
      - Ничего я не думаю, - насупился Васька. - Но я, к примеру, не стал бы дружить с девчонкой, если бы она мне ни чуточки не нравилась. Должно же меня к ней хоть сколько-нибудь тянуть?
      - Ну, а то, что она просто хороший человек, и что на неё всегда можно положиться - это что? Разве это ничего не значит?
      - Может и значит, - отозвался Васька, - только для этого у меня есть Лёнька. А девчонка, на что она мне? С ней только морока одна. У них же что, у них там фантики, скакалки разные... Нет, с девчонкой я бы дружить не стал, - с уверенностью  заключил он.
      Наташа взглянула на него сбоку и рассмеялась.
      - Ты чего? - спросил Васька.
      - Ну, а вот мы тогда как же? - продолжая смеяться, спросила она. - Ведь мы же с тобой друзья, не так ли? 
      На это Васька ответил не сразу. Он задумчиво на неё посмотрел, потом сел, стряхнул с себя поблескивающие песчинки.
      - Это совсем другое дело, - негромко проговорил он и отвернулся. Он никак не мог выдержать её взгляда.
      - То есть, как это другое? - тут же последовал вопрос.
      - А так. Другое и всё.
      Он был уверен, что это должно быть понятно и так.
      - Пошли, лучше искупаемся, - предложил он, - а то я уже изжарился весь.
      Он встал и, не дожидаясь Наташи, пошёл к воде.

  5

      Лёнька в тот день на берегу так и не появился. Возможно, его отвлекли какие-нибудь дела, а, может, просто не захотел тащиться по жаре. И то сказать, солнце палило нещадно и, если бы не близость реки, то от такой жары можно было бы заживо испечься.
      Впрочем, Васька был даже рад, что Лёньки не было. Лёнька, всем был хорош, но  уже само его присутствие всегда вносило суету и сумятицу в любой разговор. А Ваське давно уже хотелось как-нибудь поговорить с Наташей с глазу на глаз, и чтобы этому никто не мешал.    
      Собственно, он не собирался говорить о чём-то конкретном, а так, просто.
      Немного поныряв и поплавав вблизи Наташи, Васька выбрался на берег. За ним вскоре вышла и она. Как только они расположились на покрывале, Наташа попросила Ваську рассказать ей какой-нибудь “ свой фильм”. Из тех, какие он обычно придумывает.
      - А про что ты больше всего любишь? - поинтересовался он.
      - Да хоть про что, - пожала плечами она, жмурясь на солнце. - Хотя, конечно, лучше, если в нём будет что-нибудь и про любовь.
      - Про любовь? - Васька почесал висок. - Ладно, попробую...
      Но тут вдруг обнаружилось, что ему совершенно ничего не придумывается. Такое с ним случилось впервые. Он честно и добросовестно старался, так что даже капельки пота выступили на лбу, но мысли его всё время ускользали и затем разными путями возвращались снова к Наташе, к её рассуждениям о какой-то там "бескорыстной дружбе".
      - Что-то сегодня не получается, - печально вздохнул он.
      - Ну и ладно, и ничего, - успокоила его Наташа. - Может, в другой раз получится. А что, это, наверное, ужасно трудно, придумывать “фильмы”?
      - Вовсе нет, -  возразил Васька.  - это только сегодня. Сам не знаю... почему-то не выходит и всё.
      Он был так расстроен, что даже не заметил Наташиной руки, которую та положила ему на плечо. Легонько погладив его как бы в утешение, она тут же её убрала.
      - Посмотри, - сказала она, указав глазами на парня с девушкой, которые, стоя у воды, о чём-то спорили.
      Васька пригляделся хорошенько.
      Парень с девушкой усиленно жестикулировали и что-то выговаривали друг другу. Правда, их голоса были едва слышны.
      - И что? - не понял Васька.
      - Я говорю, посмотри, какая красивая девушка. Ну, ты только приглядись хорошенько.
      - Ну, пригляделся, и что?
      - И что скажешь? Неужели, она тебе не нравится?
      Они сидели на покрывале, почти касаясь плечами друг друга.
      - Да, посмотри же ты, посмотри, - Наташа толкала Ваську плечом. - А какое красивое у неё лицо, а какая фигура!
      Глянув на Ваську сбоку, она  вдруг рассмеялась.
      - Фигура, как фигура, - пожав плечами, отвечал он, - и лицо совсем обыкновенное.
      - Ну, уж это ты зря.
      - И ничего не зря. У тебя лицо в тысячу раз красивей. И фигура тоже, - прибавил он, сделав паузу.
      - У меня? - искренне удивилась Наташа. - Да ты присмотрись к ней хорошенько. Куда мне до неё.
      Тем временем и девушка, о которой шла речь, и её парень зашли наконец в воду.
      - Не хочу я на неё смотреть. - заупрямился Васька. - И вообще, она мне совсем не нравится.
      - Вот чудак. А какие же тогда тебе нравятся?
      - Не знаю, какие. Ты мне нравишься и больше никто, - почти с отчаянием выпалил Васька и отвернулся, чтобы не видеть её смеющихся глаз.
      Он был почти уверен, что уж теперь-то она точно рассмеётся. Однако Наташа не рассмеялась и даже напротив, вдруг сделалась очень серьёзной.
      - Ты не должен мне этого говорить, - примерно, через минуту сказала она.
      - Почему? - удивился Васька. -  Ведь это же правда.
      - Вот потому и не должен. Мы с тобою друзья, слышишь? А друзья такого другу другу не говорят.
      Вот уже во второй раз за день она пыталась навести его на мысль, с которой Васька был в корне не согласен. Тем не менее он спорить не стал. Только настроение его вдруг как-то испортилось. А вместе с этим и разговаривать расхотелось.
      Вскоре они отправились домой. Васька был молчалив и задумчив. Наташа же вела себя так, будто ничего не случилось. Она даже раз-другой попробовала его растормошить. Но на её слова Васька либо не отвечал вовсе, либо отделывался однозначными ответами.
      Так они поднялись на парапет набережной и потом, обогнув площадь, двинулись по тротуару, вдоль гостиницы “Юбилейная”.
      - Я тебя что, чем-то обидела? - глянув на него сбоку, поинтересовалась Наташа. - Почему ты всё время молчишь?
      - Я не молчу, я думаю, - угрюмо отвечал Васька.
      Солнце даже сквозь рубашку обжигало спину, но он этого почти не замечал.
      - И о чём же, интересно, ты думаешь? - допытывалась Наташа.
      Васька и сам толком не знал, о чём он думает, но для солидности решил сказать, что думает он вообще, о жизни. На том разговор оборвался снова. В полном молчании они дошли до Ленина, пересекли её и тут же очутились у себя во дворе.
      Но Наташа вдруг передумала идти домой, а свернула к лавочке, которая пряталась в тени карагача. Ваське и самому хотелось посидеть - всё равно делать было нечего.   
      Однако этот раз он сел не рядом с нею, как обычно, а почти на самый край лавочки. Тем самым он хотел дать ей почувствовать, что он всё-таки на неё немного обижен.
      - Не понимаю, ну почему ты на меня злишься? - спросила Наташа. - Я ведь что хотела? Я только хотела, чтобы ты меня правильно понял. С самого начала, понимаешь? И потом, мы ведь ещё так мало друг друга знаем. Нет, мне очень нравится с вами дружить: с тобой, с Лёней, но... Понимаешь, то что ты сказал там, на берегу, всё это немного не то... Я это всё не так представляю. То есть я хочу сказать, что я пока вообще об этом не думаю... Ты слушаешь меня или нет?
      - Я тебя слушаю, - ответил Васька, разглядывая валявшиеся на земле камешки.
      - И вообще, ну подумай сам... ну, разве мало быть просто друзьями? Ну, а, впрочем, если уж тебе так не хочется, то... то я уж и не знаю.
      Кажется, ей больше нечего было сказать. На все её слова Васька лишь горько усмехнулся, но опять промолчал.    
      - Ну что, что я опять не так сказала? - начиная нервничать, сказала Наташа. - И вообще, почему ты всё время хмуришься? Это ведь не только сегодня. Я и раньше за тобой это замечала.
      - Я не хмурюсь, - возразил Васька, - а мне просто не нравится, что ты разговариваешь со мной, как с малышнёй. Какую-то ещё “бескорыстную” дружбу придумала. Я не знаю, может, Лёньке бы всё это и понравилось... я за него говорить не хочу... но лично я ничего о такой дружбе не знаю и знать не хочу.
      - Ну, и напрасно, - вздохнула Наташа. - А мне казалось, что тебя наши отношения вполне устраивают. Ну, скажи, разве нам не хорошо всем вместе? Разве мы плохо проводим время?
      - А это тут причём?
      - То есть как это так причём? Ну, разве нам было бы так здорово, если бы мы не были друзьями?
      - А что для этого обязательно надо быть только друзьями? - удивился Васька. - Или те, кто любит, им что плохо друг с другом?
      - Господи, Василий, что ты такое говоришь? - всплеснула руками Наташа. - Ты знаешь, ты меня просто шокируешь.
      - Шокирую? Вот здорово! Что же я такого сказал?
      - Ну, как же? Ты рассуждаешь о таких вещах, о которых даже понятия не имеешь.
      - Ну, вот ты опять, - удручённо заметил Васька. - А откуда ты знаешь, о чём я имею понятие, а о чём не имею?
      - Да, но ведь ты ещё...
      - Что, я ещё? - перебил её Васька. - Ребёнок, ты хочешь сказать, да?
      - Нет, я вовсе не это хотела сказать, - смутилась Наташа. - Но с другой стороны... извини, что я об этом напоминаю... но тебе ведь, Василий, всего только двенадцать. Вот я и подумала...
      - Ну и что? И что с того, что двенадцать? А что в двенадцать нельзя, что ли, полюбить?
      - Ну, я не знаю, может, и можно, - как-то вдруг сникнув, пробормотала Наташа. - Но только я где-то читала, что в таком возрасте это ещё и не любовь вовсе, а что это... ну, что-то вроде детской влюблённости. И что всё это ненадолго, и что потом это быстро проходит.
      - Проходит, говоришь? Ну,ну. Только в книжках много чего можно написать. А что, если не пройдёт? Тогда, что? Тогда, значит, это никакая и не детская, и не влюблённость вовсе? А у совсем взрослых, у них разве не бывает, что любовь вдруг проходит?
      - Не знаю... наверное бывает.
      - Наверное, - усмехнулся Васька. - А вот я, например, о таких случаях читал, и тоже в книжках. Так, какая же тогда, выходит, разница?
      - Послушай, Василий, ты меня совсем запутал, - взмолилась Наташа. - И вообще, зря мы завели весь этот разговор. Я просто знаю, что тебе ещё рано об этом говорить, вот и всё.
      - А тебе?
      - Мне? Ну, и мне, наверное, тоже. Хотя я всё-таки постарше тебя, ну согласись... Погоди, погоди, ты только не обижайся. Я ведь к чему. Я к тому, что, понимаешь, у взрослых, у них существуют совсем другие отношения... Ну, как бы это тебе объяснить? То есть такие, про которые дети... то есть не то, чтобы дети, ну хотя бы вот такие, как вы с Лёней... одним словом, подростки... вы ещё и понятия не имеете. У взрослых, у них, всё гораздо сложней, понимаешь?
      - Это-то я как раз понимаю, - угрюмо усмехнулся Васька.
      - Понимаешь? - с беспокойством посмотрела на него Наташа. На лице её вдруг вспыхнул румянец, который был заметен даже сквозь коричневый её загар.
      - Да, понимаю. То есть ты говоришь о поцелуях и обо всём таком прочем, так?
      - Ну, что-то в этом роде... Но даже не столько об этом... Послушай, давай лучше не будем об этом, хорошо? А то мы так с тобой бог знает до чего договоримся.
      - Не будем, так не будем, - согласился Васька. - И всё равно, - не удержался он, - я лучше знаю, что я чувствую, а чего нет.
      - Ну, хорошо, пусть будет так. - устало вздохнула Наташа. Было видно, что этот разговор ей действительно неприятен.
      Ещё минуты три они просидели молча. Наташа задумчиво смотрела по сторонам, а Васька чертил щепкой по укатанной земле, вырисовывая непонятный узор. Потом он отшвырнул щепку, отряхнул руки и встал.
      - Ну ладно, я пойду, - сказал он.
      Он был почти уверен, что Наташа больше не захочет с ним видеться, но он ошибался. Наташа тоже поднялась и спросила:
      - Ты вечером-то выйдешь?
      Васька обернулся. На него вдруг нахлынула такая радость,от которой даже запершило в горле и зачесалось в глазу. Но он постарался не подать виду. Он пожал плечами и сказал, что постарается. А потом спросил:
      - А во сколько?
      - Ну, хотя бы так, часикам к восьми.
      - Ладно.
      Он зашагал к своему подъезду, а Наташа пошла к себе.


                6

      До вечера ещё оставалась уйма времени. Сперва Васька бесцельно слонялся по квартире, размышляя о разговоре с Наташей, пытаясь выискать в нём хоть что-нибудь для себя утешительного.
      Но как ни старался, из этого мало что получалось. Как раз наоборот, всё: и сказанные ею слова, и тон её голоса, убеждали его в том, что надеяться ему решительно не на что. В какой-то момент у него даже был порыв, просто взять и постараться выбросить всё из головы. И Наташу в первую очередь. Но порыв этот моментально иссяк, не набрав даже силы. Да и самая мысль об этом показалась ему совершенно невыносимой. Нет, ему не хватит на это духу.
      В конце концов он решил себя чем-нибудь занять. Первое, что пришло ему в голову -  это устроить генеральную уборку квартиры. Из ниши он выволок пылесос, сдвинул стулья и стол, так, чтобы было удобно чистить палас и принялся за работу. Потом он на два раза тщательно вымыл полы, а ,закончив с полами, не спеша взялся вытирать пыль. Когда всё было закончено, и мебель была расставлена по местам, к нему вдруг  вернулись уверенность и спокойствие.
      А ещё он почувствовал голод. Он зашёл на кухню, заглянул в холодильник. Мать с отчимом уже второй день находились в командировке. Обычно в такие дни он готовил еду себе сам. Он отыскал в шкафу пакет с макаронами, а банку с томатным соусом достал из холодильника. Это было всё, что ему требовалось. Из-под крана он налил в кастрюльку воды, зажёг газ и поставил кастрюльку на огонь.
      Макароны уже зажаривались, когда в дверь позвонил Лёнька. Он выглядел немного виноватым. Оказалось, что ему и впрямь прихватило живот, но, к счастью, добежать он всё-таки успел. Потом, с его слов, он плотно пообедал и прилёг на диван вздремнуть. Спать он вовсе не собирался, но так уж вышло, что крепко уснул и проснулся лишь час назад.
      Слушая его, Васька перемешивал в сковороде макароны, добавив в них погуще томатного соуса. Главное - это чтобы они зарумянились как следует, тогда это будет просто объеденье. Потом он нарезал несколько ломтиков докторской колбасы и аккуратно разложил их на отдельной тарелочке.
      Не переставая говорить, Ленька слидил за ним с жадным вниманием.
      - Будешь? - спросил Васька, ставя сковороду на подставку.
      - Вообще-то я недавно перехватил... - замялся Лёнька, не отрывая взгляда от макарон. - Ну, разве что за компанию немножко.
      Сказал: немножко, а сам так лихо взялся орудовать вилкой, что Ваське вольно-невольно приходилось за ним поспевать. Сковорода и тарелка опустели в считанные минуты. Зато от чая Лёнька решительно отказался. Он с озабоченным видом погладил свой округлившийся живот, икнул и заметил, что, вообще-то, макароны он обычно не ест, к тому же Васька их, кажется, пересолил.
      - То ли дело жареная картошка, - вяло бормотал он, - а ещё лучше, если с яйцами. А макароны... Что с них толку? Тесто одно.
      В другой раз Васька бы нашёл, что ему ответить, но сейчас он думал о другом.
      - Послушай, Лёнь, - отпив из кружки чаю, начал он, - а что бы ты сделал, если бы узнал, что Наташке ты совсем не нравишься? Стал бы ты с ней дружить просто так или нет?
      - Конечно бы, стал, - не задумываясь, отчеканил Лёнька. Он привалился спиною к стенке и, кажется, приготовился вздремнуть. - Между прочим, - пробормотал он, - мне Колян Каменков на днях показал, как делать скобочный пистолет. Давай, себе тоже сделаем?
      - Да, погоди ты с пистолетами. Я тебе про Наташку, а ты мне про какие-то пистолеты.
      - А, что? Хочешь знать, очень даже запросто можно сделать. Вот только бы венгерку где-нибудь раздобыть. У тебя нет, случайно, венгерки? Ну, резинка такая круглая?
      - Я тебя серьёзно спрашиваю, - начал закипать Васька. - Неужели бы, стал? Даже, если бы совсем-совсем ей не нравился?
      - Ну и что такого? - презрительно хмыкнул Лёнька. - Подумаешь. И вообще, чего ты ко мне привязался? Стал - не стал. Откуда я знаю? Она что, она сказала тебе, что ты ей не нравишься?
      С досады Васька даже прикусил язык.
      - А причём тут я? - поморщившись от боли, проворчал он. - Ничего она мне такого не говорила. Я просто так спрашиваю.
      Лёнька недоверчиво на него покосился, хмыкнул и сказал:
      - Вот вечно ты так, Васёк. Раз не сказала, то чего ж ты тогда? Ты, лучше, расскажи, как вы с ней покупались?
      Васька понял, что говорить с Лёнькой на эту тему совершенно бессмысленно и в двух словах, обсказал ему, как всё было, ни словом не обмолвившись о разговоре с Наташей.    
      Потом Лёнька отправился погулять, а Васька остался дома, сославшись на кое-какие дела. На самом деле ему просто никуда не хотелось...
      
      Прошла неделя. За эти дни не произошло ничего такого, о чём бы стоило упоминать. Три или четыре раза, обычно под вечер, Васька выходил всё на ту же лавочку, посидеть с Лёнькой и с Наташей. Теперь она днём к ним почти не выходила, говорила, что занята. Ну, а теми вечерами, когда они всё же встречались, всё было по-прежнему: опять были шутки, весёлые разговоры - словом, ничего необычного.
      Васька, конечно, помнил их разговор, помнил даже до мельчайших подробностей. Но, к слову сказать, в эти дни Наташа вдруг стала с ним как-то особенно ласкова и внимательна, так что он даже воспрял духом. Ему начинало даже казаться, что она к нему относится совсем не так, как к тому же Лёньке, а, возможно, что он даже начал ей нравиться.
      Скажем, с Лёнькой она особенно не церемонилась, зато с ним, с Васькой, она ничего такого себе не позволяла. И вообще, когда он что-нибудь говорил, Наташа очень прислушивалась и всё время как бы стремилась его отвлечь от грустных мыслей. 
      В те дни, а вернее, почти с первого дня их знакомства, многое из того, что ещё недавно занимало Ваську, что составляло круг его даже самых горячих увлечений, всё это как-то незаметно ушло в сторону.
      Шутка ли, за эти дни он ни разу даже не вспомнил о гитаре, которую с таким трудом и по великому блату раздобыла для него мать. И это после того, как он почти целый год не давал ей проходу и даже во сне бредил ею. Теперь гитара тоскливо стояла в углу, за шифоньером и покрывалась пылью, а у Васьки всё никак не доходили до неё руки.
      И вот как-то под вечер, придя с улицы, он вдруг вспомнил о ней. Он достал её из-за шифоньера и решил попробовать что-нибудь сыграть. В голове у него вертелись три инструментальные пьесы из репертуара “Поющих гитар” , изумительные и очень мелодичные,  которые он время от времени напевал, и которые частенько звучали где-то у него в мозгу.
      Гитара была совсем ещё новенькая; от неё пахло лаком и древесной стружкой. Красивая и блестящая, она привораживала взгляд. Её чёрный, с медными ладами гриф, отлично сочетался с оранжевой, переходящей в жёлтый дэкой.
      Васька ласково провёл рукой по струнам; они отозвались слабыми, идущими вразнобой звуками. Тут он вспомнил, что сначала гитару нужно настроить, но, как это делается, не имел ни малейшего понятия. Зато он знал парня, которого все называли Вальком, - он жил по соседству, в кооперативном доме, - вот уж у кого гитара буквально пела в руках. Правда, пел Валёк вовсе не так хорошо, как играл. У него был хрипловатый голос, а некоторые ноты ему вообще не давались.
      Так вот, Васька решил в ближайшие же дни наведаться к нему. Как знать, может, он и не откажется ему помочь. Размышляя над этим, он осторожно пощипывал струны, с трепетом прислушиваясь к их голосам. Спустя немного, он поставил гитару на место, взял книгу и, подвинув кресло поближе к окну, устроился почитать.
      Когда мать бывала в командировках, отчим обычно задерживался на работе. Но даже и когда он приходил вовремя, веселей от этого не становилось. Даже наоборот, от его молчаливого присутствия у Васьки делалось как-то холодно и неприютно в душе.
      Отчим и Васька не то, чтобы недолюбливали друг друга, просто, когда матери не было дома, Васька с особенной остротой чувствовал, насколько они с отчимом чужие люди. К счастью, отчим и сам довольно часто уезжал в командировки, и тогда в доме становилось как-то уютней и веселей.
      В этот день отчим пришёл с работы, когда не было ещё и семи. Сперва он долго намывался в ванной, а потом ушёл на кухню и стал готовить себе ужин. Ваське сразу же расхотелось читать. Он отложил книгу и отправился на улицу.
      Бесцельно побродив по двору, он пришёл всё к той же лавочке, сел и стал ждать, на тот случай, если вдруг выйдет Наташа. Впрочем, он не очень на это надеялся, потому что накануне вечером между ними снова вышел не очень приятный разговор.   
      Они сидели здесь же, вдвоём, в то время, как Лёнька отсиживался дома - он поругался с родителями, и те его арестовали. В этот раз Наташа была как-то особенно задумчива, и вид у неё был рассеянный и грустный.
      Васька не докучал ей разговорами и тоже помалкивал, довольный уже тем, что находится с ней рядом.
      Шло время, Васька не решался нарушить молчание. Он с беспокойством ждал той минуты, когда Наташа вдруг встанет и уйдёт домой. И вот после довольно долгого молчания Наташа вдруг спросила:
      - Послушай, Вась... но только честно... как на твой взгляд, я красивая?
      - Ты?! Спрашиваешь. Да, красивей тебя и нет никого, - отвечал Васька, но тут же спохватился и прибавил. - То есть ты ничего, конечно,да.
      Наташа глянула на него, тряхнула своими пышными волосами и углубилась в изучение листочка, который ещё раньше сорвала с ветки и всё это время вертела в руках.
      Васька был озадачен. Да и впрямь, с чего это ей вздумалось о таком спрашивать? Уж наверняка за этим что-нибудь кроется, размышлял он, бросая на неё настороженные взгляды. 
      - А вообще, как ты считаешь, - снова заговорила Наташа, всё как бы продолжая о чём-то думать, - а в меня... в меня можно влюбиться?
      - В тебя? - На этот раз Васька решил не давать воли чувствам. - А почему бы и нет? И вообще, я думаю, что влюбиться можно в любую девушку... Да. И даже и в самую некрасивую.
      - Так уж прямо и в любую? - как бы нарочно его дразня, засмеялась Наташа.
      - Да, в любую, - твёрдо подтвердил Васька и невольно нахмурился.
      В этот вечер он чувствовал в Наташе что-то такое, отчего ему становилось не по себе. Вот и, разговаривая с ним, она явно думала о чём-то другом. Ей что-то явно не давало покоя, и это что-то уж точно было связано не с ним. Иначе он это бы понял. Но тогда, с кем?..
      - Я знаю, я тебе нравлюсь, - с грусть промолвила Наташа, - но...
      Тут она, словно запнувшись, остановилась и ещё почти целую минуту хранила молчание.    
      Васька ждал.
      - ...но, видишь ли, - продолжила она наконец, отбрасывая истерзанный ею листок, - я даже не знаю, как бы это правильнее тебе сказать... но этого ничего не нужно. Не нужно, понимаешь? То есть я хочу сказать, что для меня было бы вполне достаточно, если бы ты просто относился ко мне, как к хорошему... ну, скажем, человеку. Я не говорю “другу”, потому что знаю, как раздражает тебя это слово... но я именно это я имею в виду.
      Васька не ответил. Всё внутри у него сжалось. Да, что ж это такое делается? Она опять за своё!
      - Почему ты молчишь? - почти с упрёком спросила она. - Или, может, ты считаешь меня эгоисткой? Нет, я понимаю, - продолжала она, чуть подумав, - возможно, что с моей стороны это жестоко... ну, то есть так говорить... но, ты понимаешь, мне бы не хотелось тебя обманывать. Нет, ты замечательный, я бы даже сказала, очень интересный человек, и вообще, в тебе есть что-то такое... как бы это сказать?.. что-то необычное. Ну, словом, я уверена, что в тебя очень даже можно влюбиться. То есть, со временем... когда ты будешь чуть-чуть постарше.
      - “Чуть-чуть”? Это когда? - весь вспыхнув от негодования, спросил Васька.
      - Ну, я не знаю, я не могу тебе сказать точно...Ну, может, лет через пять, через шесть... Ты только пойми меня правильно, я этим вовсе не хочу тебя обидеть, но... но, я думаю, что всему своё время. Ты меня, понимаешь?
      - Я тебя понимаю, - нехотя отозвался Васька. - Чего уж тут не понять. Но опять же... Хорошо, ладно, пускай через пять лет... Но это значит, что через пять лет я тебе может быть понравлюсь? А как же эти пять лет? – забеспокоился он. – Мы ведь будем с тобой видеться?    
      - Видеться? - задумалась Наташа. - Ах, ну да, конечно... То есть, я не знаю... я не знаю, нужно ли нам это? К тому же через пять лет мне уже будет... ну, да что там говорить... за это время, я уверена, что и ты, может быть, встретишь другую девушку, а может и не одну. Ты только главное на меня не обижайся, хорошо? - Она положила руку на Васькино плечо, а сама между тем смотрела куда-то в сторону.
      - Я и не думал обижаться, - отдёрнув плечо, сказал он.
      - Ну, вот, - вздохнула она, - ты всё-таки обиделся.
      - И ничего я не обиделся. Я уже говорил, что не могу терпеть, когда ты так со мной разговвриваешь.
      - Как, так?
      - Ну, так...Ты сама знаешь, как. Будто ты совсем взрослая и всё уже кругом знаешь, а я... я будто и не понимаю совсем ничего.    
      - Ах, извини. Но вообще-то, я совсем не это хотела сказать. И всё же, ну посуди сам... А, впрочем, мы ведь, кажется, договорились больше этого не касаться.
      - Ни о чём таком я с тобой не договаривался. А, кроме того, ты сама, первая начала.
      - Да, да, тут ты, пожалуй, прав, - согласилась Наташа.
      На этом, собственно, разговор и закончился. Они посидели ещё минут десять. Потом Васька встал, сказал, что ему нужно домой и зашагал к своему подъезду.
 

7


      Этот разговор начисто опрокинул зашевелившиеся в нём было надежды. И вот теперь он сидел на лавочке и с тяжестью на душе размышлял над вчерашними словами Наташи. Хотя, что тут размышлять? Всё было понятно и так.
      «Так чего же я тогда здесь сижу? – не двигаясь с места, думал Васька. – Надо просто взять и уйти и больше сюда не приходить. Так было бы правильнее всего. И пускай она тогда помучится... Ну, да как же? – печально усмехнулся он, - станет она из-за этого мучиться. Да, она и не вспомнит обо мне никогда.»
      От этих мыслей ему вдруг сделалось так горько, что прямо хоть в пору заплакать.
      “Ну, уж нет, - тут же одёрнул он себя, - ещё чего? Не хватало ещё разнюниться. Уж этого она от меня не дождётся”.      
      А пока он таким образом размышлял, откуда ни возьмись, появился Лёнька. Он был весел и размахивал перед собой выструганным пистолетом.
      - Видал, какую я себе штуковину сделал? - Он плюхнулся на лавочку рядом с Васькой. - Вот только осталось просверлить вот тут дырку и сделать курок. Ну как, скажи, лихой?
      - Да, ничего, - согласился Васька, поглядывая на Наташины окна.
      - Я и насчёт венгерки уже договорился. - возбуждённо продолжал Лёнька, вертя в руке пистолет. - Мне Ромка Савинов обещал. У него этих венгерок завались. Да вот пообещал, а сам куда-то запропастился. Ты его, случайно, не видал?
      - Нет, не видал.
      - А чего ты кислый такой? - насторожился Лёнька.
      - Да, ничего я не кислый. Просто сижу и всё.
      - “Сижу и всё”, - передразнил его Лёнька, состроив гримасу. - Не боись, может, она ещё выйдет. А я вчера ну и намаялся. Эти предки, они меня точно со свету сживут. Ну, а вы... вы долго ещё сидели?
      - Да, нет, - мрачно отвечал Васька.
      - А курок я, наверно, всё-таки сделаю из стальной проволоки, а не из алюминиевой, - немного подумав, сказал Лёнька. - Как думаешь? Стальной, он ведь лучше, точно? А то алюминиевый, он станет гнуться, а мне нужно, чтобы он скобку как следует прижимал.   
      Лёнька всё не мог налюбоваться своею новой игрушкой. Он то засовывал пистолет за поясь, то снова вынимал и принимался осматривать его со всех сторон. Васька молча наблюдал за ним, удивляясь на его беззаботный характер. Он даже ему немного завидовал. Вот бы и ему вот так же: ни о чём не переживать и радоваться бы всякой безделушке...

      Наташа появилась неожиданно, причём как раз в тот момент, когда Лёнька в очередной раз достал пистолет и приготовился насладиться его созерцанием.
      - Что это у тебя? - с любопытством спросила она, подойдя к ним.
      - Пистолет, - с гордостью объявил Лёнька. - Он будет у меня стрелять скобками.
      Наташа взяла у Лёньки пистолет, с интересом повертела его в руке и вернула назад.
      - Ты что, сам его сделал?
      - Ну, а кто же ещё, - засовывая пистолет за пояс, похвалился Лёнька.
      Странно, всё выглядело так, будто бы Наташу и впрямь заинтересовал этот дурацкий пистолет. Усевшись рядом, она стала расспрашивать Лёньку о том, как ему удалось его смастерить, и в чём, собственно, заключается принцип его действия. Лёнька с гордостью и не спеша, объяснял ей всё по порядку, а она внимательно слушала, иногда прерывая его уточняющими вопросами. Бред какой-то, и ничего больше. 
      На Ваську же она как бы и вовсе не обращала внимания. Потом разговор у них перекинулся на разные шалости из раннего детства. В другой раз Васька, может быть, и сам с удовольствием к ним присоединился, -  ему-то уж было, о чём порассказать, - но сейчас лишь косился на них, подозревая за всей этой болтовнёй какой-то глупый спектакль.
      Впрочем, он раз-другой попытался вклиниться в их беседу. С тем, собственно, чтобы как-нибудь перевести его на другую тему, но выходило это так неловко и некстати, что Лёнька с Наташей мгновенно умолкали и смотрели на него с недоумением. Обида всё больше разъедала его.
      Ещё некоторое время он крепился, но, когда они взялись над ним подтрунивать, за его мрачный вид, на его серьёзность, терпение его окончательно лопнуло.
      - Ладно, вы тут болтайте, - вставая с лавочки, сухо заметил он, - вам, я вижу, и без меня хорошо. А я пошёл. - Сказав это, он быстро направился к подъезду.
      - Здрасьте, пожалуйста, - кричал ему вслед Лёнька. - Куда это ты?
      - На кудыкину гору, - не оборачиваясь, огрызнулся Васька и прибавил шагу.
      Наташа и вовсе промолчала - и от это было особенно обидно.
      Но оказавшись дома, он тут же пожалел, что погорячился. Мысль о том, что, оставшись вдвоём, они, возможно, станут любезничать друг с другом, отзывалась в нём мучительными переживаниями. Но, что сделано, то сделано. Да и потом, подумал он, немного поуспокоившись, разве не глупо ревновать её к Лёньке. Уж на что - на что, а на роль Наташкиного кавалера Лёнька никак не годился.
      “Также точно, как и я”, - мысленно прибавил он и вздохнул.
      Обида же на них двоих глубоко въелась ему в душу.
      
      Следующим утром, он не стал заходить за Лёнькой, а пошёл на Амур один. Он ещё с вечера постановил, что больше никогда не перемолвится с ними ни словом и, что он вообще теперь будет держаться от них подальше.
      Эта идея ему очень понравилась. Он представлял себе, как Лёнька уже вскорости спохватится и станет снова навязываться к нему с дружбой. А там, как знать, возможно, и Наташа наконец поймёт, чьей дружбы она лишилась. В конце концов с таким пустомелей, как Лёнька, ей уже скоро сделается скучно и вот тогда-то она о нём и вспомнит. Ну, а пока...
      
      На берегу этим ясным, почти без ветерка утром собралось много народу. Была тут и молодёжь, и люди постарше, а чуть позднее сюда вдобавок прибыла целая ватага ребятни. Все галдели, резвились и шумно плескались в реке.
      Васька постоял немного, осматривая берег, потом разделся, сложил одежду на песок и без особенного желания полез в воду. Купаться в одиночку было совсем невесело. Раз - другой он отмахал метров по десяти против течения, затем ещё немного понырял на дальность и после этого выбрался на сушу.
      Здесь, среди толпы народа, он чувствовал себя особенно одиноким. Грусть и наслаждение грустью в нём причудливо смешивались между собою. Он сидел на песчаном пятачке, печальный и отрешённый, и неотрывно наблюдал за единственным облачком, медленно плывущим по небу. Сперва оно походило на лицо бородатого старца, потом его черты стали расходиться по сторонам, и вот уже вместо лица, начали вырисовываться очертания не то птицы, не то другого какого-то крылатого чудища...
      Между тем прошёл час или даже больше. В очередной раз искупнувшись, Васька улегся на песок и незаметно для себя задремал. И только ему уже начало что-то сниться, как вдруг его обдало целым дождём брызг. Он вздрогнул, открыл глаза, и уже приготовился дать отпор тому, кто это сделал, но увидел ухмыляющуюся рожу Лёньки.
      - Ты что, совсем обалдел? - недовольно проворчал Васька.
      - Это я-то обалдел?! - возмутился Лёнька. - Упёрся, понимаешь, без нас и лежит себе тут, загорает. А я уж и туда, и сюда. Куда, думаю, запропастился? Ну, и чего ты тут развалился?
      - Ничего, - недружелюбно отвечал Васька. - Хочу и лежу. Тебе-то какое дело?
      - Мне-то, может, и никакого, а вот Наташка, она о тебе спрашивала.
      Ваську, который до этого уже почти забыл про все свои обиды, - так благотворно на него подействовало одиночество, - снова охватила нестерпимая злость.
      - Наташка? А ей-то чего понадобилось? Ей что, уже надоело играть в пистолетики? И вообще, вот что я тебе скажу, катитесь вы вместе с ней, куда подальше, понятно?
      - Ага, так ты, выходит, расфыркался? - вставая во весь рост, сказал Лёнька. - Так, значит, Наташка не зря вчера говорила? А я уй ещё не верил... Ну, ладно, кончай ты дуться, пошли лучше к нам.
      - Отстань, никуда я не пойду. Уж как-нибудь и без вас обойдусь. Что, смотришь? Давай, давай, беги к своей Наташеньке, а то ведь она уже заждалась. 
      - Так ты вот какой, значит?
      - Да, такой. Так что можешь бежать...
      - Ну, ну... - обиженно пробормотал Лёнька. - Ну, и валяйся себе тут один, плакать не станем. Подумаешь... - он повернулся и отошёл.
      -  Давай, давай, - напутствовал его Васька, - скачи к ней, давай, на полусогнутых.
      Под конец он так разозлился, что даже швырнул Лёньке вслед горсть песку. Правда, тот уже был далеко и ничего не заметил. 
      Он ушёл, а Васька ещё несколько минут бесился, уже не зная на чём бы выместить злость. В душе он понимал, что с Лёнькой он, пожалуй, перегнул палку, но от этого понимания злость его делалась ещё сильней. И злился он теперь на Лёньку не столько даже за вчерашнее, сколько за то, что он так запросто взял и ушёл, хотя ведь мог же хоть немного и поуговаривать. Но на Наташу он злился ещё сильней. Он злился на неё за то, что она и вовсе не удосужилась к нему подойти. Голова его буквально горела от мстительных мыслей, и тут уж он ничего не мог с собой поделать.
      А пока он исходил злобой, Наташа с Лёнькой плескались и бултыхались в воде почти напротив того места, где он сидел, и громко при этом смеялись. Им, судя по всему, было глубоко на него наплевать. Они, кажется, даже нарочно всё делали так громко и заметно, чтобы ему было ещё обидней.
      “Ну, и пускай, - думал про себя Васька, пытаясь взять себя в руки, - а мне и подавно без них хорошо.”
      Правда, сам он в это не верил, и оттого ему делалось ещё досадней.
      Ещё минут десять он сидел, крепился, прикидываясь равнодушным, но потом всё же не выдержал, оделся и ушёл домой.
      Но дома он ещё больше не находил себе места.
      Тогда, пометавшись немного по квартире, он вытащил из ниши пылесос и взялся за уборку квартиры. А после уборки, он целых  полчаса делал разные физические упражнения, а потом полез под холодный душ и довольно долго терпел под струями воды. Потом он крепко растёрся полотенцем и вышел из ванны почти обновлённым.
      Ещё под душем он дал зарок не думать больше ни о Лёньке, ни о Наташе, да и вообще ни о чём таком, что хоть как-нибудь их касалось. Теперь же он ощутил себя сильным, твёрдым и совсем почти неуязвимым, как если бы он был воином, закованным в латы. Теперь даже и злость его куда-то ушла, а на её место явились ясные благородные мысли.
      В приступе этого самого благородства, он даже пожелал Лёньке с Наташей всяческих успехов и больше уже о них не вспоминал... По крайней мере, до самого вечера.
      После встряски, которую он себе устроил, Васька причесал перед зеркалом волосы, переоделся во всё чистое и отправился на поиски Валька - то есть того самого парня, который мог бы научить его игре на гитаре. Васька вспомнил о нём нечаянно, попав взглядом на торчавший из-за шифоньера гриф гитары.


                8


      Валёк жил в сорок восьмой квартире, в соседнем  пятиэтажном доме. На эту квартиру Ваське указал маленький вихрастый пацанёнок, возившийся с лопаткой в куче песка.
      Дверь Ваське открыл сам Валёк, взъерошенный и с заспанными глазами. О нём Ваське было известно только то, что он год назад закончил школу и теперь учился в мединституте. Хотя одного взгляда было довольно, чтобы сказать, что Валёк - музыкант, ну или что-нибудь в этом роде. У него были длинные чёрные волосы, неубранные и всегда свисавшие неряшливыми лохмами. Лицо тонкое, бледное и обычно как будто со сна. 
      - Тебе чего? - спросил Валёк.
      Васька немного помялся, но, собравшись с духом, сообщил ему о цели своего визита. Тот сперва ничего не понял, а когда понял, то рассмеялся:
      - Да, куда тебе? Ты что ж думаешь, ты думаешь, так это просто, взял и научился? - продолжая смеяться, сказал он. - Да тебе ещё, как минимум, годик-другой надо подрасти. А так у тебя и сил не хватит, чтобы струны-то зажимать.
      - Почему это не хватит? - нахохлился Васька. - Я, между прочим, сильный, ты не думай. Вот нарочно, хочешь, попробуй. - Васька согнул руку в локте и изо всех сил напряг мускулы. - На, попробуй, чего ты? - предлагал он
      - Сильный, говоришь? - усмехнулся Валёк, посматривая на Васькин бицепс. - А ну-ка, давай... давай, для примера, сожми-ка мне руку. Да, левой же, левой. Чего ты мне правую-то суёшь? Ты же левой будешь струны-то зажимать.
      Васька набрал полные лёгкие воздуху и изо всех сил стиснул его руку - довольно тонкую и длинную, почти невесомую. Валёк сперва ухмылялся, но потом охнул и поморщился.
      - Ну, хорош, хватит, - вырвал он руку. - Ишь дорвался. А что? Ничего, силёнка есть, - озабоченно заметил он, разминая длинные пальцы. - Ну, а со слухом у тебя как? Без слуха-то за гитару нечего и браться. Ну-ка, давай, напой мне что-нибудь.
      Васька подумал, подумал и спел ему куплет из песни “Синяя птица”- той самой, что исполняли по радио “Поющие гитары”. Валёк прослушал его с самым серьёзным видом, потом, удовлетворённо хмыкнул и сказал:
      - Ну ладно, заходи, чёрт с тобой. Так уж и быть, помогу тебе, пожалуй. А гитара-то у тебя есть?
      - Гитара? Гитара есть, - заверил Васька. - Только бы её надо настроить.
      - И настраивать тебя научу. - уже без тени прежних насмешек пообещал Валёк. - Но, знай, не так-то это просто - на гитаре играть. Небось, ещё наплачешься, когда шкура с пальцев полезет.
      Но, что бы он там ни говорил, а за Ваську взялся всерьёз. У них у обоих были шестиструнные гитары, так что с этим затруднений не было. Сперва Валёк научил Ваську настраивать гитару, а затем на тетрадном листке нарисовал ему схему пяти аккордов, которые сверху обозначил латинскими буквами.
      - Лучше всего, сразу начинать с песен, - объяснял он. - Так ты всего лучше запомнишь.
      Он набросал на том же листке, только с обратной стороны, слова песни ”Гимн восходящему Солнцу” - и прямо над словами надписал латинские обозначения аккордов. Потом он сыграл и спел её целиком, так, чтобы Васька запомнил мотив. На первый раз этим и ограничились.
      Васька тут же помчался домой, чтобы, не откладывая в долгий ящик, приняться за дело. Мотив песни он запомнил с первого раза, так что на этот счёт он мог не переживать, да и сама песня ему очень уж понравилась.
      
      С этого самого дня Васька сделался почти одержимым. Он не выпускал гитару из рук, разучивая песни. Хотя поначалу ему казалось, что ничего у него не получится. Во-первых, ему долго не удавалось добиться, чтобы пальцы располагались на грифе так, как это было нарисовано на схеме, а во-вторых, даже и добившись этого, он не мог зажать струны так, чтобы они при этом ещё и звучали. Временами его даже охватывало отчаяние - до такой степени всё оказалось трудно и даже почти невозможно. Мало того, что рука после нескольких минут начинала отламываться, так ещё и кончики пальцев буквально горели настоящим огнём, так что к ним нельзя было даже прикоснуться.
     Но Васька решил всё вытерпеть. Ведь, если это получается у других, думал он, так, значит, и у него должно получиться Пускай, не сразу, но хотя бы когда-нибудь.
     Он целыми часами корпел над гитарой, постанывая и морщась от боли. А вскоре, как и предсказывал ему Валёк, на кончиках его пальцев сперва образовались волдыри, а потом даже стала слезать кожа.
     Но гитара - это ещё было не всё. В придачу к ней, Васька поставил перед собой цель за короткий срок, как можно сильнее натренировать свои мускулы. Для этого он каждое утро стал мучить себя физическими упражнениями. С некоторыми из них он познакомился ещё на тренировках по самбо, другие же придумывал сам.
     Все эти новые увлечения в какой-то мере отвлекали Ваську от ощущения грусти и одиночества. Но вот уж чего ему никак не удавалось, так это окончательно забыть о Наташе. Сколько б он ни старался, чем бы себя ни занимал, мысли о ней никак не оставляли его в покое. А особенно по вечерам. С наступлением каждого вечера ему невольно вспоминались их посиделки на лавочке, её мягкий ласковый голос и её улыбка - самая прекрасная улыбка в целом мире.
     Хотя каждый раз, вслед за приятными воспоминаниями, откуда-то появлялась горечь, тяжёлая и мучительная, сопровождавшаяся картинками из того, последнего вечера. Дальше он начинал представлять, что вот, быть может, сейчас, прямо в это самое время, она, наверное, сидит там, на лавочке, с Лёнькой, разговаривает с ним, смеётся, а про него, про Ваську, даже и не вспоминает. Это было так нестерпимо и так больно, что он буквально не знал, куда себя деть. Единственным спасением для него было - это гитара. Он брал её, и чтобы не мешать родителям смотреть телевизор, уходил с нею в ванную. Там он почти до одури, до изнеможения, мучил себя разучиванием песен.
      Он, конечно, понимал, что Лёнька теперь страшно на него разобижен и всё же ему казалось странным, что за все эти дни тот ни разу не дал о себе знать. Это было совсем на него не похоже. Для Васьки же это означало только то, что у Лёньки с Наташей всё складывается отлично - так отлично, что им просто не до него.
      “Ну и пускай, - крепился он из последних сил, - а я всё равно к ним навязываться не буду.”
      Но это легко было сказать, на деле же всё было куда как труднее. Однажды, не выдержав, Васька совсем уже было собрался наведаться к Лёньке, и для этого даже придумал какой-то пустячный повод.  Но в самый последний момент он всё же остановился и вернулся от двери: не хватало ещё, чтобы тот подумал, что будто бы он без него никуда. К тому же Лёньку он считал гнусным предателем, а, стало быть, и мириться с ним ему вовсе не хотелось.
      А между тем он каждое утро отправлялся на Амур, с надеждой увидеть там Лёньку с Наташей, или хотя бы кого-нибудь из них двоих. С тою же мыслью он прохаживался иногда по двору и по нескольку раз на дню проходил мимо знакомой лавочки. Но сколько бы он ни старался, на какие бы уловки ни шёл, те упорно не попадались ему на глаза. У Васьки даже возникало подозрение, что они нарочно прячутся от него. А, может, даже выбрали для загораний другое место. Чтобы проверить это, он обошёл несколько пляжей, но и там он их не нашёл.
      И вот однажды, придя на Амур, на обычное своё место, он вдруг увидел Наташу. Она лежала на своём покрывале, но почему-то одна, без Лёньки.
      В тот момент, когда он проходил мимо, - а он намеренно проходил так близко, чтобы она непременно его заметила, - Наташа подняла голову, посмотрела на него и приветливо ему улыбнулась. Наверное она собиралась с ним поздороваться, но он отвернулся, и вообще, сделал вид, что её не узнал.
      Радость, смешанная с горечью переполнила его сердце. Однако, горечь оказалась сильней.   
      Обычное его место находилось как раз там, где сейчас загорала Наташа. Она, разумеется, это знала, но он прошёл дальше, к песчаному холмику, возле которого то тут, то там торчали жидкие кустики ивы. Там он скинул с себя одежду и бегом бросился к воде.   
      На этот раз он нырял и резвился куда в воде с большим азартом. Хорошенько искупавшись, он вылез из воды бодрый, почти весёлый, и плюхнулся на песок рядом с одеждой. Песок приятно согревал тело, хотя сверху, по спине и ногам, пробегал холодящий ветерок. Васька положил голову на руки, и так лежал, жмурясь от удовольствия.
      Он был почти уверен, что Наташа не спускает с него глаз, во всяком случае, ему бы этого очень хотелось, но сам он избегал смотреть в её сторону. Это было довольно трудно, но он терпел.
      И всё же один раз он не вытерпел и осторожно посмотрел на неё. Каково же было его разочарование, когда оказалось, что Наташа и не думала на него смотреть, а лежит на спине с закрытыми глазами. Ваську снова захлестнула обида, ему вдруг захотелось подойти к ней и выпалить ей всё, что он о ней думает. Быть может, он так бы и поступил, но вдруг понял, что сказать-то ему было и нечего.   
      Теперь он лежал, не спуская с неё глаз. Раз-другой к ней подходили какие-то взрослые парни. Они садились возле неё на корточки, начинали с ней о чём-то разговаривать, но она их довольно быстро спроваживала.
      Купаться она не ходила, а только всё лежала, переменяя время от времени позу. Тело её покрывал коричневый с оранжевым отливом загар, на котором красиво выделялся светло-голубой купальник. Как бы Ваське хотелось очутиться сейчас рядом и, как раньше, разговаривать с ней о каких-нибудь пустяках. Хотя бы даже и о погоде – не важно.
      А что? Вот, если бы она, к примеру, подошла, и сказала бы ему что-нибудь  хорошее, тогда бы уж он точно простил бы ей всё. Но она к нему не подойдёт, а он к ней - и подавно.
      Подумав обо всём об этом, Васька вздохнул и закрыл глаза, собираясь немного вздремнуть.
      “Однако, куда это подевался Лёнька?” - подумалось ему, но как-то отдалённо, словно сквозь дымку...   

      Прошло что-то около получаса; Васька открыл глаза, огляделся. Спину ему припекало хотя и не сильно. Наташа всё также загорала на прежнем месте. Васька встал отряхнулся от песка и пошёл к реке. Но на этот раз он глубоко в воду заходить не стал, чтобы не мочить плавки, а лишь поплескал себе водой на живот, на ноги, а затем вернулся и стал одеваться. Сказать по правде, ему надоел и этот берег, и жара, а ещё больше ему надоели эти глупые его надежды насчёт Наташи. И никогда она к нему не подойдёт, а, стало быть, и нечего больше здесь делать.
      “Ну, да и ладно, не больно-то и хотелось”, - вяло размышлял Васька. Его уже порядком разморило, так что у него осталось одно только желание - это спрятаться куда-нибудь в холодок и хотя бы на время забыть обо всём.
      Шагая по берегу, он теперь даже не старался пройти вблизи от Наташи, а шёл тем путём, какой был короче. И вообще он смотрел себе под ноги, а о ней даже и вовсе не думал.
      Но тут произошло что-то невероятное. Чей-то знакомый голос окликнул его по имени. Он сделал ещё несколько шагов и лишь после этого остановился. Он увидел Наташу, которая приподнявшись на локтях, смотрела на него с приветливой улыбкой. 
      - Здравствуй, Василий! - сказала она. - Ты разве уже уходишь?
      - Ухожу, - буркнул он, продолжая, однако, стоять.
      - Ты не очень торопишься? А то подожди меня. Я как раз тоже собиралась уходить...
      Васька ничего не ответил, но присел на корточки и приготовился ждать. Тем временем Наташа встряхнула покрывало, сложила его и убрала в сетку. Затем она накинула на себя платье, расчесала волосы и, сунув ноги в босоножки, направилась к нему.
      - Ну вот, я и готова, - сказала она, подходя к нему, и, глядя на него с улыбкой.
      Он не ответил на её улыбку, а встал и молча двинулся чуть впереди, даже не убедившись идёт ли она следом. Вскоре Наташа с ним поравнялась, и они пошли рядом.    
      Некоторое время они молчали, но потом Наташа стала что-то рассказывать, собственно так, о всякой всячине. При этом она делал вид, что будто бы между ними ничего не произошло. Похоже, она рассчитывала, что и Васька подхватит разговор, но он и не думал этого делать. И дело тут было вовсе не в обиде, о которой он почти совершенно забыл, а просто ему было лень болтать попусту. Вот, если бы она заговорила о чём-нибудь значительном, тогда бы другое дело.  В конце концов, не дождавшись от него слов, Наташа вдруг смешалась и замолчала.
      Так они дошли до дамбы и по ступенькам поднялись наверх.
      - А почему ты ничего не спросишь про Лёню? - пройдя ещё немного, спросила она.
      - С чего о нём спрашивать? - нехотя отвечал Васька. Потом глянул на неё стороной и прибавил. - Теперь это уже ваши дела, а меня ваши дела не касаются.
      - Не касаются? - удивилась Наташа. - Ты вправду, что ли, так думаешь? Странно, а мне казалось, что вы с ним друзья.
      Ну, насчёт того, кто кому друг, а кто кому кто, у Васьки нашлось бы, что ей ответить. За эти дни он припас на такой случай немало хлёстких выражений. А вместо этого вдруг спросил: 
      - Что, небось, опять чего-нибудь отчебучил?   
      Наташа ответила не сразу. Она посмотрела на него как бы в раздумье - видимо, решала, стоит ли говорить. Но потом всё же сказала:
      - Ты напрасно так говоришь. И ничего он не “отчебучил”, как ты выражаешься, а совсем даже наоборот. Так ты, стало быть, не знаешь, что с ним приключилось?
      - С кем? С Лёнькой, что ли? - с подозрением покосился на неё Васька. - А что с ним такое приключилось?
      - Так тебя же это не касается? Зачем же тогда ты спрашиваешь?
      - А я и не спрашиваю. Не хочешь - не говори. Так, что с ним?
      - А то, что он очень сильно порезал ногу.
      - Как, ногу? - сначала не поверил Васька.
      - А вот так, представь себе. Кто-то на берегу разбил бутылку и закопал осколки в песок. Ну, а Лёня, он нечаянно на них наступил. Это было ужасно! Он так много потерял крови, мне даже пришлось вызывать “скорую”. Но сейчас он уже помаленьку ходит. Правда, пока только по квартире.   
      Васька был ошарашен. Так вот он почему не показывался? Ему вдруг сделалось ужасно стыдно. Так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю.
      Лицо его всё горело. Уж ему ли было не знать, как больно и обидно вот так среди лета вдруг оказаться с порезанной ногой. Глянув на него, Наташа грустно улыбнулась и сказала:
      - Да, не переживай ты уж так. Ты же не виноват. К тому же, у него дела уже пошли на поправку. Да, может, недели через две, совсем нормально сможет ходить.
      - Но почему он мне-то ничего не сказал? - продолжал расстраиваться Васька. - Мог же ведь позвонить?
      - Но ведь ты тоже ему не звонил, - заметила Наташа. - Впрочем, я ему говорила... А вообще, должна тебе сказать, вы друг друга стоите. По крайней мере таких упрямцев я ещё не встречала. И ты тоже... Ну, с чего ты так, спрашивается, разобиделся? Хотя это, наверное, я во всём виновата, - сделав небольшую паузу, заключила она.
      - Ты? А причём тут ты? - удивился Васька, но тут, словно вспомнив о чём-то, покраснел и опустил голову.
      - Конечно, я, - задумчиво продолжала она. - Я ведь помню, с чего тогда всё началось. Господи, как я глупо себя вела. Глупо и нехорошо. Но я думала... то есть, я хотела... Ну, да что теперь об этом говорить? Я виновата, я это признаю, и я хотела бы попросить у тебя прощения.
      Они остановились возле её подъезда. Васька не мог заставить себя поднять на неё глаза. В душе у него творилось такое, что казалось, вот стоит ему на неё посмотреть, и он либо рассмеётся, как дурак, либо расплачется. Уж это как пить дать.   
      - Так ты прощаешь меня или нет? – виновато улыбнувшись, спросила Наташа.
      Васька кивнул, всё продолжая смотреть себе под ноги, и тут же усмехнулся. Он вдруг вспомнил, как ещё тогда, на другой день после ссоры, он, будучи на берегу и кипя от обиды, как он примерно представлял себе примирение. Как Наташа, вдруг спохватившись, станет вымаливать у него прощения, а он, весь такой серьёзный и великодушный, её, конечно, простит. Но простит не сразу, а лишь после того, как сделает ей решительное внушение.
      - Ну вот, и хорошо, - не заметив его усмешки, облегчённо вздохнула Наташа. - Ну тогда, может, мы прямо сейчас к нему и зайдём? Вот так прямо вместе? Я думаю, ему будет приятно.
      - Ты уверена? - засомневался Васька. - А вдруг он скажет, чтобы я проваливал, тогда как?
      - Ну, с чего бы ему так говорить? И потом мы же будем вдвоём. Правда, я уже была у него сегодня... но, думаю, при мне вам будет гораздо легче помириться. Кстати, чтоб ты знал, в последнее время Лёня только о тебе и говорил.
      - Обо мне? - встрепенулся Васька. - Да уж, представляю, - кисло усмехнулся он, - представляю, что он мог обо мне наговорить.
      - А вот и нет, - возразила Наташа, - я как раз уверена, что ничего ты и не представляешь, раз так улыбаешься.
      - Ну, и что же тогда он обо мне говорил? - спросил Васька.
      - А только всё хорошее... Не веришь? Честное слово. Он так мне тебя расписывал...
      - Ну-да?!
      - Вот тебе и “ну-да”. Он, представь себе, всё время расстраивался и всё твердил, что, мол, такого отличного друга, ему больше никогда не найти.
      - Что, прямо так и сказал? - покраснев от смущения, произнёс Васька - Ну, уж это он чего-то загнул.
      - Ну, не знаю... хотя я ему верю. И  ты знаешь, он, между прочим, тоже ужасно жалеет, что у вас всё так вышло. Да, да, я ничего не придумываю. Так что в любом случае, вы обязательно должны помириться.
      Васька покосился на неё, почесал в затылке, но промолчал. Он как раз ломал голову над тем, и что, интересно, такого особенного мог наболтать о нём Лёнька. Тот, конечно, если бы постарался, вполне мог бы насочинять всё, что угодно, хотя сам Васька никаких особенных достоинств за собой не примечал. А теперь выходит, что он и другом-то оказался так себе - за столько дней даже ни разу не поинтересовался, не стряслось ли с ним чего.
      Но Наташа не стала дожидаться, когда он покончит со своими сомнениями, а взяла его за руку и потащила за собой в подъезд. Они поднялись на второй этаж. Там Васька отошёл немного в сторонку, а Наташа позвонила в дверь.
      Дверь им открыл сам Лёнька, правда, не сразу, а минуты через две. Похоже, ему пришлось ковылять с больной ногой через всю квартиру. По крайней мере, даже за дверью было слышно, как он чем-то громыхает по деревянному полу.
      Он предстал перед ними, с перебинтованной ногой и с палочкой. Выглядел он неважно. С тех пор, как Васька его не видел, он словно бы выцвел, осунулся и даже как будто сделался меньше ростом. При виде Наташи Лёнька страдальчески улыбнулся. Ваську же он сперва не заметил, а когда заметил, то переменился в лице и нахмурился.
      - А он чего заявился? - ощетинился он. - Небось, это ты его уговорила? Сам-то он, уж я его знаю, ни за что бы не пришёл.
      Васька вспыхнул и шагнул было к лестнице, но Наташа его удержала. Впрочем,  не будь Лёнька весь такой раненый, то даже и ей не удалось бы его остановить.
      - Во-первых, - укоризненно заметила Наташа, - он и сам хотел к тебе зайти. Особенно, когда я рассказала ему, про то, как ты порезался. Ведь он же ничего не знал. А, если бы знал, то ещё и раньше бы пришёл. Правда, Василий? - Васька неохотно кивнул. - А, во-вторых, - продолжала она, стараясь подтянуть Ваську поближе к Лёньке, - я вас умоляю, перестаньте вы дуться друг на другу. Ведь это глупо наконец, такие хорошие друзья... Так ты нас впустишь к себе? - обратилась она к Лёньке, - или мы и дальше тут будем стоять?
      Лёнька, с виду всё ещё недовольный, однако, посторонился, освобождая гостям дорогу.   
      Они скинули в прихожей обувь и вслед за Лёнькой прошли в зал. Поначалу друзья почти не разговаривали друг с другом и в основном отмалчивались. Наташа же не теряла времени даром. Она взялась им доказать, насколько нелепа их ссора и насколько для них обоих важно опять помириться.
      В конце концов ей удалось добиться своего, хотя и не сразу - по всему видать, взаимные обиды пустили слишком глубокие корни. Но, как бы то ни было, под конец Лёнька с Васькой уже вовсю болтали, смеялись и даже шутили.

     9

      Ещё почти целых две недели Лёнька был вынужден сидеть дома. Васька с Наташей, вместе и порознь, навещали его и, как могли, старались поднять ему настроение. И всё равно в эти встречи Лёнька бывал обычно скучен. Он мало говорил и всё выводил всем на вид свою пораненную ногу. Он, кажется, так сжился с ролью инвалида и ему так понравилось, что его все жалеют, что без этого он уже просто не мог.
      Правда, такие встречи длились недолго. Наташе, кажется, всё это стало надоедать. А Васька, так прямо ему посоветовал, чтобы он не придуривался, на что Лёнька страшно разобиделся и сказал ему, чтобы он больше к нему не приходил.
      Но Ваське также как и Наташе уже и самому надоела вся эта канитель с посещениями.  Единственное ради чего он сюда приходил, так это ради Наташи. Теперь они виделись только у Лёньки. Но и она в последнее время почти перестала к нему заглядывать, а, если и заходила, то минут на пять, не больше, и потом спешила уйти, сославшись на какое-нибудь дело.
      Васька снова затосковал. Его не спасали ни гитара, ни изматывающие зарядки по утрам, ни даже книжки. Даже когда он засыпал, его преследовали всё одни и те же сны. То были грустные, наводящие тоску сны, и в каждом из них обязательно было что-нибудь про Наташу.
      К примеру, однажды ему приснилось, что будто бы он её всё время искал, с тем, чтобы с ней куда-то пойти. Она пообещала ему, что будет ждать его на лавочке, но вот он пришёл, а её там не оказалось. Тогда он повсюду ходил и всё спрашивал о ней у каких-то незнакомых людей. А те почему-то над ним смеялись, пожимали плечами и говорили, что будто бы не знают о ней ничего. Но он был уверен, что все они притворяются, и что они только не хотят ему о ней говорить. Но потом ему будто бы кто-то сообщил, что Наташа куда-то уехала с Вадиком, с Лёнькиным братом, и что между ними уже давно отношения.
      Такие и похожие на этот сны ему снились довольно часто, и всякий раз, просыпаясь, Васька чувствовал себя несчастным и измученным. Но он не сдавался, а лишь открыв глаза, вставал, заправлял постель и принимался делать зарядку. А в завершение он залезал в ванну, включал холодный душ и подолгу мок под струями воды, пока ни начинало сводить скулы и всё тело ни покрывалось мурашками. 
      Была ли она этими днями дома или куда-либо отлучалась Васька не знал, а позвонить ей или позвать её на улицу ему не хватало смелости. Но вот однажды Наташа вдруг сама ему позвонила и спросила, не хочет ли он сходить с ней в кино.
      С этого дня всё вдруг переменилось. Теперь она чуть ни каждый день звала Ваську куда-нибудь с собой. Обычно она звонила ему по телефону, потом он ждал её у подъезда, она выходила, и они отправлялись чаще всего на набережную или в какой-нибудь сквер, а то и просто устраивались на лавочке и часами говорили почти безумолку.
      В конце концов Васька уже почти совершенно перестал её стесняться, а иногда даже делился с нею самыми сокровенными своими мечтами.
      Так, к примеру, однажды вечером, гуляя по набережной, он признался, что мечтает когда-нибудь стать актёром кино. Он сказал, что в этой профессии его привлекает то, что за одну свою актёрскую жизнь, артист имеет возможность пережить очень много самых разных жизней.
      Наташа была удивлена,но слушала, не перебивая. Правда, вслед за этим признанием Васька поделился и кое-какими своими сомнениями. Его, к примеру, смущало, что по роду своей профессии артисты очень мало бывают дома со своими семьями. Собственно, в этом он видел самый главный недостаток этой профессии.
      - Понимаешь, - задумчиво сказал он, - мне всё это не очень-то нравится. Съёмки, гастроли... они ведь месяцами не бывают дома. Вот я и сомневаюсь.
      - Ну, и напрасно, - заметила на это Наташа. - Да, и потом, может, ты к тому времени ещё и не женишься. А с детьми и вовсе можно подождать.
      - То есть, как это не женюсь? - опешил Васька. - Я обязательно женюсь. Вот только стану малость постарше и женюсь. И дети у меня обязательно будут, да. Трое или даже целых пятеро. Но, что трое, это точно: два сына и дочка, я так уже решил.
      - Ты что, это серьёзно? - изумилась Наташаю. - Неужели ты уже сейчас об этом думаешь?
      Она даже специально остановилась, чтобы заглянуть ему в глаза.
      - О чём? - не понял Васька.
      - Ну, о семье, о детях?... Ты меня, конечно, извини, но это даже немного странно.  И потом, зачем тебе так много детей? Что ты собираешься делать с такой оравой?
      - Как это, что? - удивился Васька. - Я буду их воспитывать... К примеру, по вечерам и по выходным я буду им читать разные книжки, мы будем вместе петь, а ещё я буду их закалять и делать с ними зарядку. Странно ты как-то спрашиваешь:”что делать?” Да, столько всего... Это же так здорово, когда столько много детей. Им всегда будет весело и никогда не будет одиноко, даже когда я и моя жена... ну, в общем, когда мы даже умрём. А что хорошего? Вот взять хоть меня. Что хорошего, что я совсем один? Ну уж нет, я не хочу, чтобы и у моих детей было так же.
      - Ну, не знаю, - в раздумье проговорила Наташа. - А ты подумал, сколько с ними хлопот, с детьми-то? Каждого одень, накорми... не знаю, не знаю. И вообще, по-моему ты так говоришь, потому что сам вырос один и не представляешь себе, что на самом деле это такое, когда много детей.
      - И очень даже хорошо представляю, - возразил Васька. - Я ведь не всё время был один. К примеру, я частенько на летние каникулы ездил к бабушке, в деревню. А у бабушки, что б ты знала, было аж целых девять детей, и это не считая нас, внуков. Так что ты зря говоришь, что я не представляю, ещё как представляю.
      - Ну, тогда тем более. Вот у меня одна только младшая сестрёнка, а иногда знаешь... Бывает иногда так развоюемся, что пыль до потолка. А в общем, - немного подумав прибавила она, - может, ты в чём-то и прав. По крайней мере я об этом как-то ещё не думала.
      - Но, самое главное, - продолжал Васька, опять вдохновляясь, - главное, это, конечно же, найти себе хорошую жену.
      - О, господи! - даже всплеснула руками Наташа. - Ты уже и о женитьбе мечтаешь?
      Не выдержав, она рассмеялась, а потом  взяла его за плечи и повернула к себе лицом. Видимо, ей хотелось удостовериться, уж не шутит ли он в самом деле.
      Нет, Васька вовсе не шутил. А теперь он ещё и залюбовался ею, вдруг так близко оказавшись с ней лицом к лицу. В свете фонарей её лицо показалось ему каким-то даже неправдоподобно прекрасным. А эти её густые длинные волосы, они точно клубились вокруг её головы, сверкая тысячами искринок. На минуту Васька словно оцепенел. 
      - Послушай, Василий, - заговорила Наташа, когда они снова направились вдоль бетонного парапета, - я , конечно, всё понимаю, и может это даже и неплохо, что ты так серьёзно ко всем этому относишься, но не слишком ли ты рано забиваешь этим голову? И зачем? Вот и про жену тоже...
      - А что, про жену? - насупился Васька. - И вообще я же не специально, просто это у меня как-то само получается. Да, и как об этом не думать? Ты посмотри, ведь что ни семья, то обязательно всё что-то не так. Скандалят, дерутся... а дети, между прочим, страдают.
      - Ну так, что с того? Видимо, эта сама жизнь так устроена.
      - А я думаю, - убеждённо заметил Васька, - что жизнь тут и вовсе ни при чём, а просто... просто люди сами во всём виноваты. Потому что они сперва женятся, а уже потом начинают думать. А, если бы они сперва думали, а уж потом женились, то, может, и не было бы никаких скандалов... ну, или хотя бы их было поменьше.
      - Надо же, как у тебя всё просто, - усмехнулась Наташа, - а ведь это совсем не просто. У меня вон на что уж отец с мамой друг друга любят, а и то, бывает, ссорятся, да ещё как. Иногда даже так страшно бывает. Вот, кажется, ещё немного и они возьмут и действительно и разведутся. А ты, что? Ты уж, небось, решил, какая у тебя должна быть жена? Вот бы интересно послушать.
      В это время им навстречу шла компания девушек, всего человек шесть. Они точно по команде, вдруг уставились на Ваську с Наташей и даже перестали болтать. Васька нахмурился и бросил взгляд на свою спутницу. Впрочем, Наташа шла, как ни в чём не бывало, и даже как будто ничего не замечала. А те молчком прошли мимо, но, спустя несколько секунд, вдруг прыснули со смеху. Ваське показалось, что его словно бы стукнули по затылку. Он даже вздрогнул и весь собрался в комок. Он и раньше, когда они вот так же гуляли, замечал на себе недоумённые взгляды. Он понимал, отчего это происходит: ну как же, идёт такая красавица, а рядом с ней - какой-то жалкий тип, этакий гадкий утёнок, да ещё к тому же и на полголовы ниже её. И всякий раз ему хотелось крикнуть - крикнуть им всем, что никакой он не жалкий, и что придёт срок, и он тоже станет таким же, как все они, таким же взрослым и большим.
      - Ну, и чего ты замолчал? - не дождавшись его ответа, спросила Наташа.
      - А? Что? - переспросил Васька, уже позабыв, о чём они до этого говорили.
      - Так ты уже решил, какая у тебя должна быть жена?
      - Нет, не решил, - мрачно отвечал Васька. - Откуда я знаю? - Но, подумав немного, прибавил. - Вообще-то, я бы хотел, чтобы она была добрая... ну, и красивая, конечно.
      - Ну, а как же насчёт ума? - с улыбкой поинтересовалась Наташа. - Или тебя всё это не волнует?
      - Ума? - настороженно покосился на неё Васька. - Ну, это само собой... И вообще, - сказал он, сделав паузу, - если честно, то я хотел бы, чтобы у меня была жена, примерно такая, как ты.
      - Как, я? - рассмеялась Наташа. - Да, откуда же ты знаешь, какая бы из меня вышла жена? Ведь ты же меня почти не знаешь. А, может, я для этого совсем не гожусь?
      - Может быть, - задумчиво обронил Васька. - Но ведь я...  я вседь не могу на тебе жениться прямо сейчас.
      - Не можешь?
      - Нет, не могу, - серьёзно отвечал Васька, не обращая внимания на её улыбки. - Ну, а пока я буду расти, я и узнаю тебя получше.
      - О, да я, как погляжу, у тебя уже почти всё спланировано, - уже без улыбки заметила Наташа. - Господи, не могу поверить. Да, выходит, Лёня всё-таки прав...
      - Лёнька? В чём это он прав, интересно? - встрепенулся Васька.
      - Да это я так, к слову пришлось. Теперь-то я и сама вижу, какой ты всё-таки чудной. Нет, нет, ты не думай, я вовсе не в плохом смысле. Я только хотела сказать, что ты совсем не похож на других... Давай, немного посидим, - остановилась она возле пустой скамейки, - а то я уже устала ходить.
      С минуту они сидели, не разговаривая; Наташа смотрела по сторонам и о чём-то думала, Васька же смотрел на огни китайского города, того самого, что светился огнями на другой стороне Амура, но мысли его как-то ни на чём не сходились, а словно терялись или увязали в каких-то буреломах.
      - И всё же странно, - медленно заговорила Наташа, словно бы размышляя вслух,  - вот мы с тобой иногда беседуем... И, знаешь иногда мне вдруг кажется, что это не я тебя старше, а всё как раз наоборот. Смешно, правда?
      На это Васька только пожал плечами.
      В тот вечер они ещё довольно долго гуляли и даже на минутку зашли в городской парк. Но там Васька сразу почувствовал себя неуютно. К тому же там, куда ни глянь, всюду толпился народ, оглушительно гремела музыка и, если требовалось что-то сказать, приходилось кричать, надрывая горло.
      Они постояли немного возле танцплощадки, обнесённой высоким штакетником. Сквозь штакетник хорошо было видать, как в такт музыке качается целое море голов. А ещё он слышал, как под тяжестью ног скрипит и стонет деревянный настил. Оттуда они отправились в обратный путь.
      По дороге домой Наташа вдруг сделалась задумчивой, она молчала и всё как-то рассеянно смотрела по сторонам. Ваське тоже сразу расхотелось разговаривать.Ну, да ему и так было с ней хорошо. Его только немного беспокоила эта её задумчивость, а вообще он готов был с ней так идти сколько угодно и куда угодно.
      Впрочем, иногда на Наташу как будто что-то находило. Это когда она, словно спохватившись, вдруг принималась говорить почти безумолку, но всё как-то путано, невпопад, так что Васька даже совершенно терялся. А потом она также внезапно умолкала и как бы снова уходила в себя.
      Уже прощаясь возле подъезда, она виновато улыбнулась и попросила его зайти за ней завтра, часикам этак к десяти. Ей вдруг захотелось побывать в Первомайском парке. Это такое, довольно тихое местечко, на восточной окраине города, куда обычно мало кто заходит.
      Собственно, его и парком-то уже трудно было назвать, настолько он весь зарос, превратившись в настоящий лес и в излюбленное прибежище для местных грибников. Правда, там кое-где ещё сохранились скамейки, а от главных ворот  по-прежнему тянулась широкая аллея.
      Идея с парком Ваське понравилась. Он и сам иногда любил там бывать. Однако, когда он зашёл за ней в назначенный час, то дома её не оказалось. Младшая сестрёнка, открывшая Ваське дверь, сказала, что Наташа куда-то ушла, а куда она и сама не знает.
      Всё это показалось очень странным. Васька вернулся домой, изнывая от смутных предчувствий.

    
                10

      Прошло дня три. Во все эти дни Васька с Наташей не виделся. Но зато  Лёнька наконец решился выбраться из своего убежища. Он немного ещё прихрамывал, но делал это скорее из предосторожности. Он явился к Ваське домой звать его погулять.
      Они побродили немного по двору, сходили на Амур, Правда, купаться они не стали: было не так уж жарко, да и вода в Амуре стала уже холодной. Они просто пошатались по пустынному берегу и вернулись обратно во двор. Отсиживаясь дома, Лёнька прочитал ”Трёх мушкетёров”, так что все его теперь разговоры были об этом. Васька ещё сто лет назад прочитал эту книгу и в общем ничего интересного в ней не нашёл. Но он слушал друга, не перебивая, потому что самому ему говорить не хотелось. Это был первый случай, когда ему было с Лёнькой неинтересно и даже скучно.
      Несколько раз он пытался навести разговор на Наташу, но каждый раз Лёнька его перебивал и снова начинал талдычить про своих дурацких мушкетёров. Правда, уже во дворе он всё же согласился вызвать на улицу Наташу. Васька вместе с ним не ходил, а остался поджидать его на лавочке. Он не верил, что у Лёньки что-нибудь получится, и как же обрадовался, когда вслед за Лёнькоё из подъезда вышла Наташа.
      Она согласилась с ними погулять, но сразу было видно, что ей этого не слишком хочется. Тем не менее она и в дальнейшем позволяла себя уговорить и кое-когда отправлялась с ними на прогулку, правда, нечасто. И всякий раз всё выглядело так, словно она делает им величайшее одолжение.
      Но Лёнька, кажется, ничего этого не замечал и, намолчавшись в одиночестве, он теперь стремился выговорить всё, что у него накопилось. Васька в основном помалкивал, лишь изредка вставляя короткие реплики. Всё же остальное время он незаметно наблюдал за Наташей.
      Ему показалось, что за последнее время она сильно изменилась. Не внешне, конечно, -внешне как раз наоборот, она стала как будто ещё красивей, - а по характеру. Она держалась как-то напряжённо или наоборот бывала рассеянной, и при этом она словно чего-то всё время ждала. Чего-то, что её беспокоило. А, если изредка и старалась выглядеть всё тою же веселой и по-мальчишески бесшабашной, то это получалось у неё как-то ненатурально и совсем ей не шло. А сверх того, в её словах всё чаще стали проскальзывать назидательные нотки, как если бы она общалась с детьми, совсем неравными ей по годам. То есть тем самым она как бы отгораживалась от них, а заодно и показывала им своё превосходство.
       Это страшно обижало друзей, в особенности Ваську. Лёньку это обижало тоже, но всё-таки поменьше. Но даже и он временами не выдерживал и начинал лезть в бутылку. 
       Раз уже под вечер, они сидели на своей лавочке. До этого Лёньке долго пришлось уговаривать Наташу, прежде чем она согласилась к ним выйти. Разговор снова зашёл о “Трёх мушкетёрах”. Лёнька и тут не утерпел, чтобы о них не вспомнить. На этот раз он как-то особенно разошёлся, обвиняя Д”Артаньяна в том, что тот не воспользовался случаем и не прикончил зловредную леди Винтер.
       Васька, как всегда, помалкивал. Лёнькина болтовня не вызывала у него ничего, кроме досады. Наташа тоже не особенно к нему прислушивалась и явно скучала. Но Лёнька, если уже завёлся, то ничего уже замечать не хотел.
       -...Да я бы такую гадину! - полыхая злостью, вопил он почти на весь двор, - Уж я бы её... Она бы у меня... - ну и всё в том же духе.
       - Ну что, что ты так раскричался? - с досадой поморщилась Наташа. - Стоит оно того, чтобы уж так расходиться? Неужели не понятно, что это всего только выдумка. - Но на этом она не остановилась и прибавила. – Смешной ты. Одну книжку прочитал, а уж крику, как будто весь свет перевернулся.
       От этих слов Лёнька словно поперхнулся, умолк и обиженно засопел. Наташа же лишь усмехнулась и перевела взгляд на Ваську. Но Ваське вдруг сделалось обидно за друга. Он тоже насупился, а потом сказал Наташе, что ей не стоило так говорить. Она ничего не ответила, а только пожала плечами. Возникла неловкая пауза.
       - Ну, извини, - первой не выдержала Наташа и потрепала Лёньку за плечо - я не хотела тебя обидеть. Но ты так раскричался, - продолжала она, миролюбиво улыбаясь, - мне просто хотелось тебя успокоить. И, кроме того, - прибавила она, легонько зевнув в подставленную ладошку, - я с тобой совершенно не согласна. Ну, насчёт этой самой леди Винтер.
       - Не согласна? - наново нахохлился Лёнька, ещё толком не отойдя от первой обиды. -Это ещё почему?
       - Да, очень просто, - скучным голосом отвечала Наташа. - Ведь ты всё время забываешь, что эта самая леди... ну, какой её расписал Дюма... что она была очень красивой. А убить красивую женщину, да ещё когда она умоляет о пощаде, это, знаешь ли, не так-то просто.
       - Подумаешь, красивая, - буркнул Лёнька. - Какая разница, если она такая гадина?
       - А, по-моему, - подхватил Васька, скорее из желания поддержать друга, - по-моему, некрасивую убивать намного жальче, чем красивую. И вообще, эти красивые, они такие зазнайки и такие капризные... Вот у нас, в классе, есть Танька Леонтьева. Если разобраться, то ничего в ней такого уж красивого нет, но почему-то все решили, что она красавица... А уж как она ломается и какую принцессу из себя корчит, так это просто умора. Вот уж кого, мне совсем было бы не жалко.
       Говоря это, Васька отчасти метил и в Наташу, хотя как раз её ему было бы жальче, чем кого бы то ни было.
       - А, у нас, Райка Кобочкина, - немедленно зацепился Лёнька. - Она думает, что если у неё красивые волоса и голубые глаза, так уж все перед ней должны ходить на цыпочках. А с чего бы это я ходил перед ней на цыпочках?   
       - Ну, не знаю, - с усмешкой отвечала Наташа. - И всё же, что бы вы там не говорили, а к красивым всегда особенное внимание. Ничего не поделаешь, так уж устроена жизнь. Разве нет?
       В другой раз Васька бы, наверное, с ней согласился, но сейчас ему не хотелось принимать её сторону.
       - А вот и нет, - горячо возразил он. - И вообще, лично меня от таких девчонок просто тошнит.
       - И меня тоже, - поддакнул Лёнька.
       - Кроме того, - продолжал ободрённый Васька, - я думаю, что внешность - это ещё не главное. Гораздо главней, чтобы она была умная и добрая, и чтобы она не задирала нос. 
       - Ну, это ты сейчас только так говоришь, - насмешливо отозвалась Наташа. – И потом, с некрасивой девочкой ты ведь не очень-то захочешь дружить. На словах-то вы все любите и про ум, и про доброту рассуждать, а как до дела, то все норовите выбрать красивую. И вообще, хотела бы я на вас посмотреть, что вы станете говорить, когда хоть немного повзрослеете.
       Словом, она опять не удержалась и опять напомнила им о разделявшей их разнице. Это вышло у неё случайно и она, возможно, тут же пожалела, но было поздно.
       - А это-то тут причём? - в миг ощетинился Васька.
       - Вот именно, - горячо поддержал его Лёнька. - Это тут совсем не причём. Или думаешь, раз уж ты немножко постарше, так уж обязательно и умней?
       Тлеющие угли недавнего конфликта явно готовы были воспламениться вновь, но Наташу это как будто не заботило. 
       - Умней или не умней, не в этом дело, - нехотя отозвалась она, явно давая понять, что спорить с ними ей вовсе неинтересно,  - просто в вашем возрасте всё видится совсем по-другому.
       - Ага! - взвился Лёнька. - Ты видал? Она, Васька, хочет сказать, что она уже вся такая прямо взрослая, а мы с тобой дураки и мелюзга.
       - И ничего такого я не хотела сказать, - начиная раздражаться, заметила Наташа. - Хотя, если вам нравится так думать, то думайте себе на здоровье.
       Васька принял её слова немного сдержанней, хотя ему было, может быть даже, обидней, чем Лёньке.
       - Но, если ты нас такими считаешь, - раздельно произнёс он, - то зачем же ты тогда с нами водишься?
       - Да, зачем? - подхватил Лёнька.
       - Зачем? – вдруг как бы сама себе удивилась Наташа. - А я и сама не знаю, зачем. Впрочем, если вам не нравится, то я могу и уйти. Ведь это же вы меня позвали, забыли? Ну, ну, не дуйтесь, - дружелюбно улыбнулась она, взяв друзей за локти и потянув их к себе. -  Я это только к тому, что вы сегодня какие-то не такие. Всё вы чего-то злитесь из-за всяких пустяков, прямо слова вам не скажи.
       - Ничего себе пустяки, - проворчал Лёнька, немного смягчаясь. - Тычешь нам всё время, какая ты взрослая. А нам, думаешь, не обидно? Скажи, Вась?
       Васька промолчал. Ему вдруг сделалось ужасно стыдно за то, что они вдвоём набросились на неё одну, заставляя её бесконца оправдываться. Тем более, что ничего она уж такого не сказала, а всё, что сказала, то ведь так оно и есть, если вдуматься.
       - Ладно, Лёнька, кончай, - хмуро проговорил он. - Чего ты разошёлся?
       - О, а ты-то ещё чего?
       - А того, - резко оборвал Васька. - Сам же знаешь, что она права, оттого вот и бесишься.
       - Ах, вот оно как?! Интересно, интересно...
       - Мальчики, мальчики, - поспешила вмешаться Наташа, - давайте, не будем ссориться. Посмотрите, какой замечательный сегодня вечер. Ну, погорячились немного и хватит...
       Конфликт погас, так и не разгоревшись. Но всё равно настроение у всех было подпорчено. А вскоре Наташа встала и сказала, что ей пора домой. После её ухода друзья посидели ещё немного и тоже разбрелись по домам.
       После этого случая Наташа и вовсе перестала к ним выходить.

       Васька загоревал, а Лёнька стал его успокаивать. Он был твёрдо уверен, что Наташа лишь слегка на них разобиделась, но что со временем это пройдёт. При этом Лёнька клятвенно уверял, что он и сам тоже страдает, только Ваське не очень-то в это верилось.

       Ему казалось, что Лёнька нарочно так говорит, чтобы и тут от него не отстать. По крайней мере всё говорило за то, что о Наташе он почти не вспоминает и вообще как-то подозрительно быстро утешился.

       Лёнька снова принялся бесцельно шляться по двору, лазить по стройке и всё чего-то придумывал и что-то взрывал. Васька же снова засел за книги, за гитару и болтаться с ним по двору отказывался. В эти дни они почти не видались.

       А однажды Лёнька где-то раздобыл коробку с ампулами глюкозы и принялся дразнить дворника, подбрасывая их ему в костёр, на котором тот сжигал мусор. Ампулы, конечно, взрывались, а мусор и пепел разлетались в разные стороны. Наконец, сколько он ни прятался, но дворник, дядя Харитон, изловил его на этом деле и отвёл к отцу. После этого из Лёнькиных окон доносились жалобные вопли.

       Порка возымела действие, и Лёнька ненадолго угомонился, но уже вскоре снова принялся за своё. Это он придумал стрелять из скобочных пистолетов по Наташиному окну. Но сперва он уговорил пригорюнившегося Ваську, не желавшего сопутствовать в его проказах, сделать и себе такой же скобочный пистолет.

       И вот, вооружившись, они,  пока Наташиных родителей не было дома, пуляли по её окну, рассчитывая тем самым привлечь её внимание.   
 
       Наташа на это почти не реагировала, а, если и показывалась в окне, то всего на минутку. При этом она смотрела на них, как на каких-нибудь недоумков и, презрительно улыбнувшись, исчезала снова. Тогда пальба возобновлялась с ещё большим ожесточением. Но потом Васька вдруг сказал:

      - А всё же, Лёнька, мы с тобой действительно дураки. - Затем он сломал об коленку свой пистолет, зашвырнул его обломки куда-то за забор и, не сказав больше ни слова, ушёл домой.   
               

                11


      Прошло ещё несколько дней. И вот как-то под вечер друзья, созвонившись по телефону, договорились встретиться возле лавочки. Но каково же было их огорчение, когда оказалось, что лавочка занята. На ней расположилась целая толпа взрослых парней и девушек.
      
      Причём одной лавочки им показалось мало и они откуда-то приволокли сколоченную из штакетин скамейку. И всё равно места им всем не хватало, так что несколько парней были вынуждены топтаться рядом или сидеть на корточках.
      
      Девушки были из близлежащих четырёхэтажек, впрочем, их было совсем немного. В основном же всё это сборище составляли парни, которые жили по соседству, в деревянных домах.
      О большинстве из них ходила дурная слава. Обычно они болтались без дела, пьянствовали, резались в карты и нередко устраивали потасовки с парнями из других районов. Поговаривали даже, что некоторые из них носят с собой ножи, и что все они состоят в шайке, которой верховодит Кузя, невысокого роста широкоплечий здоровяк, со шрамом на шее.

      По слухам, этот самый Кузя уже отсидел один срок, и вообще, никого не боится. Кстати, он тоже был тут, правда, в отличие от остальных, он говорил мало, и всё как-то презрительно посмеивался.
 
      Но всего больше друзей поразило то, что среди всей этой компании была и Наташа. Причём она, кажется, чувствовала себя вполне на месте. Также, как и остальные, она непринуждённо болтала и смеялась, а рядом с нею возвышалась фигура Лёнькиного брата, который говорил мало, но весь так и светился самодовольством.

      И было отчего. Наташа то и дело преданно заглядывала ему в глаза и словно ловила каждое его слово. Вадик же отвечал ей благосклонными ухмылками, но лениво и как бы между делом.

      Как только Васька это увидел, так у него всё перевернулось внутри. Лёньке, как видно, это не понравилось тоже. Друзья заняли наблюдательный пост чуть в сторонке, возле старого карагача, и оттуда бросали угрюмые взгляды.

      До них доносился и смех, и громкие голоса, и среди этого шума какой-то худощавый парень, с остриженной налысо головой, скрючившись на краю скамейки, ожесточённо колотил по струнам гитары. Своим хриплым голосом он выводил какие-то блатные куплеты, к которым, впрочем, никто не прислушивался.

      Хмурые и молчаливые Васька с Лёнькой продолжали маячить на виду у этого сборища. Им хотелось привлечь к себе внимание Наташи. Но она их никак не замечала или только делала вид, что не замечает.

      От обиды и злости им даже не хотелось ни о чём разговаривать. Спустя какое-то время, Наташа всё же посмотрела в их сторону и даже помахала им рукой, как бы приглашая подойти. Но Друзья замотали головами, решительно отказываясь принять её приглашение.         
      Тогда она потянулась к Вадику и что-то шепнула ему на ухо. Он нехотя глянул на Лёньку с Васькой, презрительно усмехнулся и что-то ей ответил. Потом они рассмеялись и уже больше не обращали на них внимания.

      А друзья всё топтались на месте, никак не решаясь уйти. Наконец их присутствие не понравилось Кузе.

      - Эй, шкеты, - рыкнул он, - а-ну, валите-ка отсюда, да побыстрей. Нечего вам тут ошиваться.

      - Где хотим, там и стоим, - в один голос заявили друзья.

      Кузя открыл даже рот от такого нахальства. Его дружки, перестав болтать, тоже повернули головы. На их бандитских рожах появились нехорошие ухмылки. Потом один из них встал с корточек и направился было к друзьям, крутя на пальце железную цепочку.
 
      Лёнька с Васькой не двинулись с места. Но, не дойдя до них двух шагов, парень остановился и оглянулся на Кузю, как бы испрашивая у него разрешения. Тот небрежно взмахнул рукой.

      - Ладно, Кот, не связывайся, - крикнул он. - Пускай торчат, раз им так нравится. А то ведь щас набегут папеньки, маменьки, шуму не оберёшься. Нет, но вы видали, - усмехнулся он, обращаясь к остальной компании, - какие отчаянные шкеты тут у нас подрастают?

      Парень, который собирался к ним подойти, немного потоптался на месте, потом вернулся к своим дружкам и снова присел на корточки. После этого про Лёньку с Васькой все как будто забыли.  А друзья постояли ещё немного и разошлись по домам.

      Увиденное в этот вечер явилось для Васьки жестоким ударом. Настолько жестоким, что в продолжении нескольких дней он не мог даже прийти в себя. Его повсюду преследовала всё одна и та же картина. Это сидящая рядом с Вадиком Наташа, и как она заглядывает ему в глаза. Это было невыносимо.

      И всё-таки он не мог поверить, чтобы такая девушка, как Наташа, могла полюбить такого кретина. Ведь, если всё правда, что о нём рассказывал Лёнька, то это был настоящий урод: самовлюблённый эгоист, жмот, да к тому же ещё и тупица. Одно в нём только и было - это его внешность. Но тут уж придраться было не к чему. Он был высок, широкоплеч да и на лицо хорош собой. Но всего больше Ваську беспокоило то, что он с Наташей учился в одном классе.
   
      И всё же здесь было что-то не так: не могла Наташа польститься на одну только внешность.

      И вот, терзаемый ревностью, Васька решил разузнать о нём побольше. Как-то, в очередной раз встретившись с Лёнькой во дворе, он постарался как бы издалека навести разговор на его брата. Они угнездились на шаткой скамейке, возле доминошного стола, спрятавшись от солнца под развесистой черёмухой.

      Собственно, Васька ещё и раньше знал, что братья не особенно ладят. Однажды Лёнька рассказывал, что его старшему братцу ничего не стоит “слопать” всё, что отыщется в холодильнике из вкусненького, и что ему никогда даже не придёт в голову подумать о других, и уж тем более о нём, о своём младшем брате. Да, много он чего про него рассказывал, всего и не упомнить. Однако, на этот раз Лёнька упорно не хотел о нём говорить и, как нарочно, всё время отклонялся на другие темы.

      - Да чего он тебе дался-то? - наконец не вытерпел Лёнька и подозрительно уставился на Ваську.

      - Да так, просто, -  замялся тот, придумывая, как бы подиполматичней взяться за дело. - Я вот тут подумал о Наташе и...- мямлил он, отворачиваясь и стараясь не смотреть на друга.

      - Ну?  - хитро ухмыльнулся Лёнька  - Ну, а Вадька-то тут причём? Или ты думаешь, что он там что-то насчёт Наташки, что ли? Плюнь, ерунда это всё.

      - Почему это ерунда? - Ваське вдруг показалось, что дружок его чего-то юлит. - Ты видал, как они тогда сидели рядышком?..ну на лавочке, ещё когда Кузя хотел нас прогнать.

      - Ну?

      - Да, чего ты придуриваешься, не помнишь, что ли? А я говорю, что они сидели, как влюблённая парочка... вот тебе и ну.

      - Ещё чего? - хмыкнул беззаботно Лёнька. - Дурак ты, Васька, и не лечишься.  Да у него, хочешь знать, столько этих самых девчонок, ажно телефон бесконца разрывается. Была ему нужда с ней связываться. Да, и вообще этот Вадька, он же только одного себя и любит и больше никого. Придумал тоже:”влюблённая парочка”. Ты бы только видел, как он перед зеркалом на себя любуется. Так прямо целыми часами и не отходит. Бывает, то одним боком повернётся, то другим, то так волоса зачешет, то по-другому... Смотреть на него, так это целая умора. И чтобы он ещё за кем-нибудь убивался, да чепуха всё это, никогда не поверю. Нет, вообще-то ходит-то он со многими, это точно, - слегка насупившись, продолжал Лёнька. - Да, что толку. Он походит, походит с одной, потом бросит. Глядишь, а  на другой день уже с какой-то другой.. Нет, говорю тебе, ерунда это всё, можешь даже не думать.

      - Да, ерунда, - задумчиво повторил за ним Васька, разглядывая носы своих штиблет. Слова друга его ничуть не убедили.

      - А вообще-то, Васёк, если честно, - сломав какую-то щепку и отбросив её в сторону, заметил Лёнька. - он хоть мне и брат, а всё равно, свинья он порядочная и больше ничего.

      - Что, так уж прямо и свинья? - желая его подзадорить, спросил Васька.

      - У-у, да ещё и какая. Да, что о нём говорить, вон даже и матуха с отцом... Вот, если, к примеру, я что-то сделаю, так отец, небось, сразу за ремень, а этот придурок, он хоть что, бывает, отмочит, и ему ничего: мол, как бы всё так и нужно. Вот хотя бы недавно, он у матери спёр из кошелька аж целых десять рублей и куда-то потратил. А сам ещё потом свалил на меня...

      - Ну?

      - Вот тебе и “ну”, - обиженно поджал губы Лёнька. -  Отец меня, конечно, выпорол... Это ещё хорошо, что его дружок обо всём потом проболтался, а так бы до сих пор все на меня бы и думали. И ты думаешь ему, что-нибудь было? Да, чёрта с два - даже и не отругали-то как следует. А он только и знает: гы-гы, да гы-гы. Смешно ему, видите ли, что мне ни за что, ни про что за него досталось. А ты говоришь... конечно, свинья. А всего больше меня бесит, что даже и после этого матуха с отцом так прямо перед ним, как на цыпочках: всё Вадичка, да Вадичка. “Вадичка, сынок, а что ты, Вадичка, так мало кушал?”... Это он-то мало? Да, он жрёт за четверых. “А ты, Вадичка, хорошо ли спал эту ночь?” - И так бесконца, а меня так будто и нет вовсе. А этот их Вадичка... да, что там говорить.

       В конце концов Лёнька так разошёлся, что уже не мог остановиться. Даже Васька, для которого слова друга были точно пластырь на изболевшуюся душу, но даже и он не выдержал и заметил, что тот, верно, так говорит просто от злости, и что не может быть, чтобы его брат был таким уж плохим.

       - Не может, говоришь?! - прямо так и взвился Лёнька. - Да, если тебе всё порассказать... - тут он разразился целым потоком обвинений, припомнив всё чуть не с самого раннего детства.

       Да, похоже, что брат ему крепко насолил. Однако, главный вопрос так и оставался без ответа. Васька был в замешательстве. А тут дня через два Наташа вдруг сама вызвалась скоротать с друзьями вечерок.

       Уже смеркалось. Лёнька с Васькой пришли из-за гаражей, где гоняли мяч с другими пацанами, и решили передохнуть на лавочке. И вдруг, на тебе - из подъезда выходит Наташа и сразу к ним.

       - Привет, мальчики! Ничего, если я с вами посижу?

       Лёнька с Васькой молчком уступили ей место, а она, как только села, так тут же стала рассказывать забавную историю, которая с ней недавно случилась, При этом так заразительно смеялась, что они невольно тоже развеселились. Ещё немного погодя, они уже вовсю болтали, смеялись - словом, всё как будто вернулось в то время, когда им было так хорошо и весело вместе. И лишь после того, как они расстались Ваську вдруг снова охватила тревога.

       “А что, если это опять ненадолго?” - думал он, расправляя свою постель. Он, однако, постарался отогнать эту мысль и впервые за последние несколько недель,  лишь только коснулся подушки, так тотчас и забылся тихим беззаботным сном.      

       На другой день всё повторилось снова, и на третий, и было даже веселей, чем раньше. Все эти дни Наташа с ними почти не расставалась: и снова она ходила с ними в парк, на Амур или просто сидела и болтала на лавочке. А Васька как будто даже воскрес, и даже снова стал напевать себе под нос разные песенки, чего за ним уже давно не водилось.

       Ему опять начало мерещиться, что из них двоих Наташа выделяет его каким-то особенным вниманием. Правда, он теперь верил в это с оглядкой, но всё равно душа его ликовала, когда он примечал на себе её долгий, задумчивый взгляд. Она теперь часто на него так смотрела, а с Лёнькой она только шутила и смеялась и больше ничего. 

       Впрочем, Лёнька как будто ничего не замечал и всё лез из кожи вон, чтобы её рассмешить. Хотя, чем больше он старался, тем хуже у него это получалось. Он отчего-то вбил себе в голову, что он ужасно остроумный, а это было совсем не так. Любой дурак бы на его месте догадался, что Наташа смеётся над его шуточками только для того, чтобы сделать ему приятное. Да и шуточки его раз от разу были всё более плоские, а иногда даже грубые и почти неприличные.

       В конце концов пришёл такой момент, когда Наташа совсем перестала над ними смеяться, а один раз даже сделала ему замечание, указав на их грубость и непристойность. 

       После этого Лёнька вдруг как-то скуксился, перестал болтать и только отмалчивался. Тем не менее он по-прежнему выходил с ними погулять, но, кажется, делал это только для того, что бы не дать Наташе с Васькой побыть наедине. Обычно он с каменным лицом сидел с ними до самого конца, при этом либо дулся, либо загадочно ухмылялся. Всё это выглядело так, словно он знает что-то секретное, но говорить пока не желает.

       Это молчаливое его присутствие, его ухмылки действовали им на нервы. Особенно это нервировало Наташу. С некоторых пор в его присутствии она вдруг становилась рассеянной, мысли её как бы путались, так что она или молчала, или говорила что-нибудь невпопад. В конце концов, посидев немного, она обычно вставала, произносила что-то невнятное и уходила к себе домой.
 
       Однажды, после очередного её такого ухода, Васька напустился на друга. Он отчитал его за эти его ухмылочки, а также пригрозил ему окончательным разрывом, если тот и дальше намерен валять дурака. В ответ на это Лёнька только рассмеялся, причём самым издевательским образом. А заодно объявил, что он, Васька, круглый дурак, если на что-то рассчитывает, в смысле Наташи.

       - Это почему, интересно? – сразу насторожился Васька.

       - Знаю, почему, но тебе не скажу, даже не думай, - твёрдо заверил Лёнька. – А только всё равно ничего у тебя не выйдет.

       - А я знаю, почему ты так говоришь, - сказал Васька.

       - Ну, почему, почему?

       - Да потому, что тебя завидки берут.

       - Это меня-то завидки берут!? - раскатился Лёнька. Он схватился за живот и чуть было не свалился с лавочки. - Ну, Васёк, ты меня уморил, - отсмеявшись, и, вытерев с глаз слёзы, проговорил он, - Надо же такое сказануть... Сказал бы я тебе, да обещал никому не болтать.

       - И не надо, и не говори. Не больно-то и хотелось, - мрачно отозвался Васька. - Можешь хранить свои секреты сколько тебе влезет, мне они всё равно ни к чему.

       - Ни к чему, говоришь? Ну, ну, - ухмыльнулся Лёнька. - Да, я бы сказал, мне-то что, но, сказал же, ведь я дал слово. К тому же и секреты это вовсе не мои, а... - Тут он спохватился и прикусил язык.

       Васька на него подозрительно покосился, но допытываться не стал. Он знал своего друга, как облупленного, и что бы тот о себе не говорил, болтун он был, первоклассный. Ему только не надо было в этом мешать, и, боже упаси, не нужно ничего специально выспрашивать. Тогда, глядишь, он и сам всё выложит, ни за что не утерпит.
 
       Лёнька уже начал ёрзать на месте и всё с нетерпением посматривал на друга. Но Васька словно и не замечал ничего и, кажется, засобирался уходить домой, но всё как-то медлил. Неизвестно, чем бы всё закончился, если бы не Лёнькина мать. Она высунулась из окна и позвала Лёньку ужинать.

       Лёнька пообещал, что скоро выйдет и скрылся в подъезде. Васька остался его ждать, но минут через пятнадцать Лёнька появился на балконе и сказал, что больше уже сегодня не выйдет, а будет смотреть кино по телеку.

       Его слова теперь не выходили у Васьки из головы. Он только о них и думал. А тут со следующего дня Лёнька как будто даже стал его избегать. То пропадал неизвестно где, а то сидел дома, как пришитый, и не хотел никуда идти. Перестал Лёнька появляться и на лавочке. Вдобавок к этому у него вдруг открылся новый интерес.

       Примерно в те дни, парни со двора, из тех, что постарше, взялись запускать на стройке самодельные ракеты, склеенные из картона и бумаги и начинённые порохом и графитом. Лёнька, конечно, мигом об этом прознал и уже почти всё время пропадал там. Васька однажды тоже сходил на стройку, посмотрел, как запускают ракеты, но в общем остался к этому равнодушен.

       Лёнька же напротив, заделался там своим человеком и всё увивался возле больших парней со своими услугами. На пришедшего же Ваську он даже не посмотрел и вообще старательно делал вид, что будто бы его не знает.

       Впрочем, после этого единственного раза, Васька там больше не появлялся. Ему было интересней проводить время с Наташей, тем более, что без Лёньки им стало и вовсе хорошо. Теперь никто не мешал их задушевным разговорам и не портил им настроения своими дурацкими ухмылочками.

       Теперь они виделись почти каждый день, ходили вместе гулять или устраивались на скамейке в каком-нибудь сквере. О чём они только не говорили и всё словно не могли наговориться досыта.

       В ту пору стояли ясные, но уже совсем не жаркие дни, и словно бы сама природа способствовала их безмятежным общениям. В один из тех дней Наташа как-то призналась, что так спокойно и хорошо ей никогда ещё не было. От этих слов Васька и вовсе разомлел и сделался совершенно счастливым.            

       Но вот как-то однажды Наташа сказала, что ей нужно уехать дня на два к тётке, в деревню. Что будто бы та звала её помочь управиться с огородом. Васька, конечно, расстроился, но ничего не поделаешь - раз надо, так надо.

       Вечером, накануне её отъезда, они тепло простились у её подъезда, а уже начиная с утра следующего дня Васька не мог найти себе места. Ощущение тягостной пустоты не оставляло его ни на минуту. Васька то сидел дома, раз за разом принимаясь за какую-нибудь книжку, то выбирался на улицу и как неприкаянный бродил по двору.

       Так прошёл первый день. А на другое утро к нему вдруг заявился Лёнька. Вид у Лёньки был кислый и подавленный. Он с порога заявил, что все эти ракеты гроша ломаного не стоят, и что они опротивели ему до тошноты.

       Васька тогда ещё не знал, что, оказывается, незадачливый его дружок отличился и там. Он как-то неловко подсунулся при запуске очередной ракеты, и что будто бы по его вине ракета взорвалась прямо на старте и обожгла руки и лицо одному из парней. За это Лёньке наподдали подзатыльников и прогнали его со стройки.

       Сам Лёнька ни о чём таком рассказывать конечно не стал, но выглядел ужасно разочарованным. Правда, он заметил, что и Васька как будто не в духе и тотчас пристал к нему с расспросами. Васька отвечал скупо, но больше отмалчивался и вздыхал.
 
       - Не пойму я, Васька, что ты за человек такой, - так ничего от него и не добившись, заметил Лёнька. - Ну и, подумаешь, уехала. Нашёл, о чём горевать. Вот погоди, явится, никуда не денется твоя Наташенька. А пока лучше пошли искать клад.

       - Какой ещё там клад? - с досадой отмахнулся Васька. - Вечно ты со своими выдумками.

       - И никакие это не выдумки, - нахохлился Лёнька. - Я слыхал, что когда старые дома рушат, то там иногда находят золото, даже целые банки с золотом. А тут я видал неподалёку как раз два старых дома разбирают. Пошли хотя бы глянем. У тебя лопата-то есть?

       - Лопата?  - не понял Васька. - А, лопата.. Нет, Лёнька, чего-то никуда мне идти не хочется. Ты, лучше иди пока один, а я... я, может быть, потом как-нибудь.

       - Да, когда потом-то? Когда? - выходил из себя Лёнька. - Потом он, придёт. Да потом, может, уже будет поздно. Пошли, говорю, прямо сейчас.

       - Ну, поздно так поздно, мало их, что ли, старых домов-то.

       Лёнька поуговаривал его ещё немного и совсем уже собрался уйти, но передумал.

       - Ладно, чёрт с тобой, - сказал он. - Раз ты такой, то тогда и я не пойду. Чего я там буду один?

       - Да ты-то из-за чего будешь страдать? Сходи, посмотри, потом расскажешь.

       - Сказал не пойду, значит не пойду. - отрезал Лёнька. - Ну тогда, -выждав немного, вновь загорелся он, - тогда айда хотя бы на Амур, что ли?

       - Ну, на Амур, пожалуй, можно, - подумав, согласился Васька.

       Правда, в эту пору в реке уже почти никто не купался, да и вода была холодновата, но зато там можно было поискать кремушки, и вообще, так просто побродить. 

       Но на берегу, где они частенько бывали с Наташей, Ваське не только не стало веселей, а наоборот, ему сделалось даже ещё тоскливей.

       - Если б ты, Лёнька, только знал, - пожаловался он вдруг, усаживаясь прямо на камни, и уныло оглядывая пустынный берег, - если б ты знал...

       - Чего? - не понял Лёнька.

       - Если бы ты знал, как я её люблю.
 
       - Ну, так...- понимающе закатил глаза Лёнька, но тут же замолчал и с интересом уставился на трёх девушек, проходивших мимо. Они шли босиком по самой кромке берега и весело болтали  между собой. - А ты знаешь, - сказал он, нехотя переводя взгляд на Ваську, - я вот что думаю. Я думаю, что вот было бы здорово её поцеловать.

       - Кого? - не сразу сообразил Васька и тоже бросил взгляд на удалявшихся девушек.

       - Как кого? Наташку, конечно. Кого же ещё-то?

       - Да ты... Да ты что, совсем уже, что ли, того?! - прямо привскочил Васька. Глаза его засверкали.   

       - Ну, а чего тут такого? - заметил Лёнька, провожая девушек задумчивым взглядом. - Сам же говоришь, что любишь. Ведь любишь же?

       - Ну, люблю. Ну, так это...- Васька не нашёлся, что сказать и умолк.

       - А раз любишь, - не спеша продолжал Лёнька. - то, значит, ты должен обязательно её поцеловать. Ну, чего ты на меня уставился? Не знал ты, что ли? Я, вон по телеку сколько раз видел. Там всегда, когда любят, то обязательно потом целуются.

       - Мало ли что, там по телеку твоему покажут. Да и целуются там одни только взрослые.

       - Подумаешь, взрослые. Какая разница? Раз ты уже любишь, то, значит, и тебе можно.

       - Можно или нет, чушь всё это. И вообще, как тебе такое в голову могло прийти? Это ты, видать, от братца своего нахватался. Уж он-то наверняка без этого никак обойтись не может.

       - А чего тебе мой брат? Чего брат-то? - заколдобился Лёнька.

       - А то. Сам знаешь чего. Забыл, что ли, что ты сам про него рассказывал?

       - Мало ли, чего я рассказывал, - ещё больше ощетинился Лёнька. - Это, чтоб ты знал, тебя не касается. Мой брат, хочу рассказываю, хочу нет, а твоё дело - сиди и помалкивай в тряпочку.

       - Ну да, так прямо я тебя и послушался. Указчик мне ещё тоже нашёлся.

       Друзья чуть было ни рассорились, но тут Лёнька посмотрел на взбешённого друга и вдруг расхохотался. Он катался по берегу, так что глядя на него, Васька и сам начал потихоньку посмеиваться.

       Потом они встали и направились по берегу, в сторону порта, где железными чудовищами ворочались краны. Они шли медленно, выискивая среди камней кремушки, в которых иногда попадались кристаллы кварца. Надо было только взять кремушек положить его на камень побольше и другим камнем разбить его на кусочки. Правда, кристаллы попадались не всегда.

       О Лёнькиной идее с поцелуями, да и вообще о Наташе, больше не было сказано ни слова. Однако, уже по дороге домой, Лёнька как бы случайно обронил фразу, от которой у Васьки всё похолодело внутри. Он ни с того ни с сего вдруг заметил, что, хоть брат его и скотина, но кое-кто по нему всё-таки сохнет. Не трудно было догадаться, кого он имел в виду.

       - Врёшь? - не поверил Васька. - Не может этого быть.

       Лёнька лишь пожал плечами и странно усмехнулся.

       - Чего ты лыбишься? - приступил к нему Васька. - Ведь это ты сам нарочно придумал, что бы мне досадить.

       - Больно мне было надо, придумывать? Но дело твоё, не хочешь, не верь. Я, конечно, в точности пока ничего не знаю, - продолжал он, глянув сперва на воду, потом на небо, - но что-то уж больно часто она к нему стала захаживать. И он что-то в последнее время к ней зачастил.

       - Но это ещё ничего не значит, - горячо возражал Васька, бледнея и краснея по переменке. - Мало ли чего может быть.

       - Может, и не значит, - меланхолично отозвался Лёнька. - Я же тебе сказал, что в точности пока ничего не знаю, но только подозрительно это всё.

       - А раз не знаешь, так и нечего зря болтать.

       Разговор тем и закончился. Но с того момента Васька и вовсе потерял покой. Он ещё больше стал задумываться, припоминать некоторые мелочи, на которые раньше не обращал даже внимания. К примеру, он припомнил, как однажды, когда они вдвоём с Наташей сидели на лавочке, из подъезда вышел Вадик. Он тогда коротко кивнул кому-то из них, а, может, и им обоим. Впрочем, с какой бы стати, он стал кивать Ваське, которого он и знать не хотел? Но главное было ни в этом, а в том, как вдруг вспыхнула и смутилась Наташа и, как она поспешно наклонила голову, чтобы он, Васька, ничего не заметил.

       Тогда Васька не придал этому значения, как не придал значения и настороженному её взгляду, брошенному как-то раз на окна Лёнькиной квартиры. Тогда они собрались куда-то пойти втроём. И много, много  ещё всякого прочего стало лезть ему в голову - всяких незначительных на первый взгляд мелочей, которые словно нарочно подбирались, чтобы подкрепить Лёнькины и а теперь уж и его подозрения.


                12



        Но вот наконец прошли эти два долгих дня, а на третий Наташа появилась, как ни в чём не бывало. Ваське показалось, что она ещё больше похорошела, глаза её весело лучились да и вся она была в каком-то радостном возбуждении. 

        Позабыв обо всех своих подозрениях, Васька просто залюбовался ею, когда поутру она вышла из подъезда и направилась к нему. Он специально пришёл пораньше и поджидал её у заборчика, напротив подъезда. Он шагнул ей навстречу. Наташа остановилась, сияющая в своём голубеньком платье, тряхнула головой, ещё больше распушив свои и без того пышные волосы и несколько секунд с улыбкой смотрела на оцепеневшего от восторга Ваську.

        Они уселись на лавочку, и Наташа принялась сбивчиво и взахлёб рассказывать ему о том, чем она занималась эти дни. Он, впрочем, мало что разбирал из её слов и всё молчал, не в силах оторвать от неё взгляд. Она же поминутно тормошила его и один раз даже прошлась рукой по его волосам, чего прежде никогда не делала.

        Потом она ещё довольно чувствительно ткнула его в бок, вероятно, чтобы привести его в чувство. Её переполняла радость и она с беспечностью шаловливой девчонки выплескивала эту радость на Ваську.

        Так или иначе, ей удалось его как следует расшевелить, так что вот уже и он смеялся и болтал первое, что приходило в голову. После первых излияний и восторгов, Наташа со всеми мельчайшими подробностями рассказывала, как она тяпкой окучивала картошку и как у неё с непривычки отваливалась спина. Не забыла она сказать и о том, как она по нему соскучилась, и как там, в деревне, ей его не хватало.

        От радости Ваську так разобрало, что он уже собрался было рассказать ей о своих страданиях. Но не успел и рта открыть, как из подъезда показался Лёнька. Выглядел он заспанным и угрюмым. Он глянул на Ваську, потом на Наташу, однако подходить не спешил, а как бы чего-то раздумывал.

        Васька заметил, что при виде его и Наташа как будто стушевалась, в глазах её мелькнуло беспокойство. Лёнька же, постояв немного на крылечке, подошёл к ним. Он сухо поздоровался с Наташей и уселся на край скамейки. С его приходом всё как-то расстроилось. Наташа, как ни старалась, так и не могла опять настроиться на весёлый лад, да и Васька вдруг ощутил какую-то натянутость во всём, о чём бы она ни говорила.

        Он пытался ей помочь вопросами и коротенькими репликами, но, кажется, только ещё больше мешал ей сосредоточиться на чём-то определённом.

        Лёнька продолжал сидеть, как изваяние, и кажется думал о чём-то своём. Спустя немного, он встал и, не сказав ни слова, отправился куда-то за дом.

        - Что это с ним? - с беспокойством спросила Наташа.

        - Не знаю, - пожал плечами Васька. Его сейчас заботило не столько поведение Лёньки, сколько странная перемена, происшедшая в самой Наташе.

        - Он как будто на нас за что-то обижен. Тебе не показалось?

        - Нет, не показалось. А чего ему на нас обижаться?

        - Ну, не знаю. Может, пока меня не было, между вами опять что-нибудь произошло?

        - Да, ничего такого особенного.

        Ваське вдруг припомнился вчерашний разговор с Лёнькой и прозвучавший намёк на якобы существующую связь между Наташей и его старшим братом. Он попробовал эту мысль отогнать, но вместо этого ему вдруг в голову полезло и всё то, о чём он размышлял накануне.

        Настроение его тотчас испортилось. Он сидел, опустив голову, и чертил на земле носком баретки какие-то круги и квадратики.
 
        - Может, пойдём куда-нибудь погуляем? - осторожно предложила Наташа. У неё был такой голос словно она догадалась, о чём он думает.

        - Пошли, - чуть помедлив, согласился Васька.

        Они встали и отправились сперва на набережную, а уже с набережной свернули в сквер. Там отыскалась всего одна свободная скамейка, да и та почти на самом солнцепёке.

        - Давай, посидим? - сказала Наташа, опускаясь на край скамейки.

        Васька уселся рядом, огляделся по сторонам, потом сорвал длинную тонкую травинку и стал наматывать её на указательный палец. Теперь он не решался посмотреть на Наташу, точно опасаясь, что она подсмотрит его мысли. А он всё продолжал думать о ней, о Лёньке и о старшем его брате.

        Да и Наташа, словно бы выплеснувшись в первые минуты, как бы иссякла и выглядела даже немного потерянной. Но всё равно Васька был счастлив: в конце концов Наташа вернулась и теперь она сидела рядом. Он прикрыл глаза и стал прислушиваться к звукам. И это было прекрасно - вот так просто сидеть и молчать.
 
        А солнце сначала припекало, но потом его загородила тучка. По близлежащим кустам пробежал слабый ветерок, он принёс запах скошенной травы и каких-то неизвестных цветов. Наташа вдруг сделала вдох и лишь спустя полминуты, выпустила воздух и засмеялась. Тихо, совсем как бы про себя.

        - Как хорошо, правда? – сказала она, и лицо её озарила мечтательная улыбка.

        - Да, очень, - согласился Васька. Он украдкой посмотрел на неё, вздохнул и отвернулся.

        «Нет, такой красивой девушки нет в целом свете».

        У него даже перехватило дыхание. Он посмотрел на неё ещё раз и вдруг почувствовал, как огнём загорелось его лицо. Наташа же всё продолжала сидеть, чуть запрокинув голову, и, не открывая глаз.

        И ветерок, и ласковый шелест листвы, и даже та небольшая тучка, что укрыла их от жарких лучей - всё это располагало к искренности и к задушевному разговору. Васька  вдруг подумал, что, если он сейчас так прямо обо всём у неё спросит, то она наверняка развеет все его сомнения. Он подождал ещё немного, потом набрал полные лёгкие воздуху и...

        - Наташа, - вместе с выдохом обратился он, но даже не узнал своего голоса.

        - А? Что? Ты что-то сказал? - Она посмотрела на него с улыбкой.

        - А скажи... в общем... а тебе нравится Вадик? – точно с горы бросился Васька.
Он был почти уверен, что она ответит отрицательно, и тогда  он наконец успокоится. Как бы ему этого хотелось. Особенно сейчас, когда они вдвоём, и когда им так хорошо вместе.

        - Вадик? Какой Вадик? - Наташа быстро отвела глаза, чуть заметно покраснев. -

Ах, это ты про Лёниного брата, что ли?

        Она явно тянула время, и Васька это сразу отметил.

        - Так, нравится он тебе или нет? - уже настойчивей повторил он вопрос.

        - Странно, с чего это тебе пришло в голову? - пытаясь улыбнуться, отвечала Наташа. - Ну, я не знаю... я об этом как-то не думала. А почему ты вдруг так решил?

        - Я не решил, а только спрашиваю.

        - Но ведь должны же быть какие-то причины... Ну вот, опять это солнце, - сердито проговорила Наташа и встала. - Нет, здесь слишком жарко. Давай, уйдём куда-нибудь в другое место?

        Они оставили скамейку и, выйдя из сквера, пошли по тенистой дорожке в направлении площади Победы. Наташа снова попыталась напустить на себя беззаботный вид, и ей это даже почти удалось, но Ваську уже было не обмануть. Он смотрел на неё, не отрываясь и чем больше смотрел, тем больше убеждался, что она хочет от него что-то скрыть.

        Он ждал ясного ответа на свой вопрос, а она притворялась, что как будто о нём забыла. Но она не забыла – это точно. Васька был абсолютно в этом уверен. Подождав немного, он снова спросил:

        - А как тебе кажется, он красивый?

        - Кто? – Сделала удивлённые глаза Наташа.

        - Да, Вадик, кто же ещё-то? - Ваську уже начинало злить её притворство.

        - Не знаю, - задумчиво отвечала Наташа, - может и красивый... Во всяком случае, кажется, симпатичный. А почему ты о нём всё время спрашиваешь?

        - Да, так... Так, выходит, он тебе всё-таки нравится?

        - Послушай, - с досадой начала Наташа, - ну, скажи, зачем мы всё время о нём говорим? Нам что, и поговорить больше не о чем? Ты вон лучше, расскажи, чем ты эти два дня занимался?

        Васька не ответил. У него как-то грустно и тоскливо сделалось на душе. А ещё ему вдруг захотелось домой. Ну, или куда-нибудь в другое место, но чтобы никого не было рядом. Совсем никого. Даже Наташи. Особенно её. 

        Они вернулись во двор. 

        - А, хочешь, завтра сходим в кино? - перед тем, как войти подъезд, спросила Наташа. - Можно, и Лёню с собою позвать. Если он, конечно, захочет... Я выйду часиков в восемь и мы всё обсудим. Ну, так что, договорились?

        Ваське хотелось крикнуть, что ни в какое кино он с ней не пойдёт, но вмето этого только вздохнул и согласился. И даже пообещал поговорить с Лёнькой.

        - Вот-вот, поговори, - напряжённо засмеялась Наташа, - а то он ещё подумает, что мы с ним совсем раздружились.

        Васька был почти уверен, что Лёнька заупрямится и скорее всего никуда не пойдёт, но тот напротив, кажется, даже обрадовался. Васька зашёл к нему уже под вечер. И только он заговорил о Наташином предложении, как тот неожиданно разулыбался.

        - А чего, - почесал он в затылке, - я бы сходил. А куда пойдём-то? В “Октябрь”, что ли?

        - Наверное, куда же ещё? - нехотя отвечал Васька.

        - И ты говоришь, что она сама обо мне вспомнила? - спросил Лёнька, как-то странно похохатывая.

        - Я что, врать, что ли, буду?...Да, кстати, - вдруг вспомнил Васька, - а что это ты вздумал выкомаривать? Ну там, на лавочке?

        - Ничего я не выкомаривал. С чего ты взял?

        - Нет, выкомаривал, - хмуро настаивал Васька, - уж я-то тебя, голубчика, знаю. Чего это ты, интересно, опять напридумал?

        - Значит, есть чего, - хитро ухмыльнулся Лёнька. - Я тебе потом как-нибудь расскажу.

        - Почему потом-то? Почему не теперь? - надвинулся на него Васька. У него вдруг появилось нестерпимое желание, съездить Лёньке по ехидной его физиономии. Ну, чтобы он бросил все эти свои усмешечки. Но удержался, и для верности даже завёл руки за спину. Но Лёнька, кажется, о чём-то таком догадался и сразу нахохлился.

        - Сказал потом, значит, потом, - сердито пробурчал он и нырнул обратно к себе в квартиру. Щёлкнул английский замок.      

               
                13



        Утром следующего дня Наташа вышла, когда ещё не было и восьми. Васька с Лёнькой уже поджидали у подъезда. Она улыбнулась им своей рассеянной, несколько отвлечённой улыбкой. На ней было строгое тёмно-вишнёвое платье и в тон ему такие же туфли на высоких каблуках. В этом наряде и в сочетании с убранными на затылок волосами, она выглядела как-то вдруг повзрослевшей.

        При виде её Лёнька даже прицокнул языком, а Васька только вздохнул и отвёл глаза. Он вообще был в неважном настроении. Всю эту ночь он почти не спал - не давали покоя грустные мысли. Поэтому он чувствовал себя немного заторможенным.

        Решено было идти в “Октябрь” на утренний сеанс. Там вот уже который день шёл “Фантомас”. Васька был наслышан об этом фильме. Во дворе только о нём и говорили. Говорили, что это страсть до чего одуренный фильм, и что таких фильмов никогда ещё не было.

        Наташа сказала, что будет лучше, если они пойдут по набережной: там, мол, и воздух свежее, да и народу поменьше. Друзья охотно согласились: им вовсе не улыбалось тащиться по главной улице рядом с такой Наташей,и чтобы все пялились на них, как на жалких недомерков. Да и потом, до начала сеанса ещё оставалась целая уйма времени, так что торопиться было некуда.

        Наташа, как всегда, шла посерёдке, так, чтобы никому не было обидно. Они пересекли Ленина, затем наискосок миновали площадь. Дальше их путь лежал по широкой асфальтовой дорожке, тянувшейся вдоль всего парапета набережной.
        Каждый Наташин шаг отдавался звонким цоканьем каблуков. Она шла, стройная, великолепная, а рядом, стесняясь даже на неё посмотреть, плелись Лёнька с Васькой.

        С юга, с китайской стороны, надвигались рыхлые лиловые тучи, но остальная часть неба была ещё чистой.

        - Наверное, будет дождь? - заметил Васька, чтобы совсем уж не молчать.

        - Да, по-видимому, будет, - согласилась Наташа, окинув глазами небо.

        Лёнька промолчал. Наверное, он ещё не забыл, как ему досталось от Наташи за его неуместные шуточки. Разговор не клеился. Время от времени Васька посматривал то на Лёньку, то на Наташу. Ему всё время казалось, что их связывает какая-то тайна, и это не давало ему покоя.
 
        Лёнька, хотя на этот раз и не ухмылялся, но как и раньше держался как-то неестественно и всё пытался чего-то насвистывать. Наташа выглядела напряжённой и как будто о чём-то думала.

        Однако фильм превзошёл всякие ожидания. Местами он был немного жутковат, но зато и ужасно смешной. Пока он шёл, они все трое то покатывались со смеху, то сжимались от страха. В особенно страшноватых местах Наташа хватала Ваську за руку и крепко сжимала её, как бы ища у него защиты. Правду сказать, Ваську и самого иногда потряхивало, но эти хватания его за руку словно заражали его геройством. Но он был сильно обескуражен, когда случайно увидел, что другой рукой Наташа точно так же сжимает и Лёнькину руку. Так или иначе, фильм оказался таким захватывающим, что Васька ни о чём другом уже не мог просто думать.

        Назад они возвращались тем же путём, по набережной. К этому времени всё небо заволокло тучами, и прямо им в лицо набегали порывы сырого с запахом речной воды ветра.
Несмотря на сильное впечатление, оставленное фильмом,  обсуждать его никому не хотелось. Правда, Васька один  раз попытался высказать своё мнение, но его никто не поддержал.

        - Да, что вы словно воды в рот набрали? - наконец, не выдержал он.

        Лёнька притворился, что его не расслышал, а Наташа лишь неопределённо пожала плечами. Тогда и он решил замолчать.

        Как только они пришли во двор, Наташа сразу направилась домой. Она сказала, что у неё раскалывается голова, и что вообще у неё много дел. Лёнька сначала тоже собрался уйти, но передумал. Он продолжал удивлять Ваську своей задумчивостью. Это было так на него не похоже.
        Начал накрапывать дождь.

        - Пошли куда-нибудь отсюда, - тихо предложил Лёнька, глянув через плечо на Наташины окна. - Хочу тебе кое-что рассказать.

        - А куда?

        - Да хоть к тебе, что ли. Кто у тебя дома?

        - Нет никого, а что?

        - Ничего. Можно бы и ко мне, но там этот придурок Вадька, а при нём не поговоришь как следует.

        Они отправились к Ваське домой. Но даже и оказавшись у Васьки дома, Лёнька всё продолжал над чем-то раздумывать. Он расхаживал взад и вперёд по залу, глубоко засунув руки в карманы штанов и всё поглядывая куда-то на потолок.
 
        Васька наблюдал за ним с беспокойством. Лёнька вёл себя точно так, как это обычно делают взрослые. Васька много раз видел  это по телеку. Как они перед тем, как начать серьёзный разговор, вот так же ходят туда-сюда и как бы о чём-то размышляют. Но он уже не мог этого больше терпеть.

        - Ну, чего ты? Не тяни, давай. Чего хотел рассказать-то? - поторопил он Лёньку.

        Лёнька затормозил у окна, повернулся к нему и почесал в затылке.

        - Ну? - ещё раз подстегнул его Васька.

        - Чего нукаешь? Успеешь ещё, - огрызнулся Лёнька, но тут же состроил кислую мину. - Не хотел я тебе, Васёк, об этом говорить... знаю же, как ты расстроишься. Я и сам-то, когда узнал, так прямо даже уснуть потом не мог...

        - Что-нибудь про Наташу? - почти не слыша своего голоса, спросил Васька.

        - Ну-да, о ней... О ней и о Вадьке...

        - Ну, так говори, чего ты всё тянешь?

        - Да, говорю же тебе, успеешь. Дай, хоть немного успокоюсь... А ты знаешь, - сделав глубокий вдох, медленно начал Лёнька, - а ведь у Наташки-то и вовсе нет никакой тётки в деревне, понятно. Так что, получается, она всё тебе наврала...

        - Как это наврала? - не поверил Васька.

        - А так, взяла и наврала. Как ещё люди врут? И вообще, у них тут нет никого из родни. Они, хочешь знать, приехали сюда откуда-то с Украины, там и живёт вся их родня.

        - Но, а как же тогда... Она же сама рассказывала...

        Васька вытаращил на друга глаза.

        - Мало ли чего, - мрачно отрезал Лёнька. - Враньё, говорю же тебе, одно сплошное враньё.

        - Но, как? Да ты сам, наверное, врёшь, - не хотел верить Васька. - Чего бы это она мне врала? И вообще, откуда ты это взял?

        - Откуда, откуда. От верблюда... К нам вчера приходили её родители.

        - Ну?.. Да, чего ты всё? Говори толком.

        - А чего тут говорить? Короче, они там, на кухне, с моей матухой и с отцом разговаривали. Ну, а я забрался в туалет и через окошко всё подслушал.

        - И что?

        - Вот тебе "и что”. Короче, я такое услыхал, не поверишь. В общем, ни у какой тётки она вовсе не была, а была она с Вадькой, у нас в садах. Понял, теперь?.. Так вот там они и ночевали. Вместе, понимаешь?

        Васька  был настолько ошарашен, что не мог вымолвить ни слова.

        - Врёшь! - придя в себя, выдохнул он. - Этого не может быть. Ты, наверное, нарочно всё придумал.

        - С чего бы это я придумывал? - обиделся Лёнька. - Да Вадька и сам мне потом рассказал. А ещё сказал, что мы с тобой, Васька, “обыкновенное дурачьё”. Ну, за  “дурачьё” я ему ещё припомню. Будет он меня знать. Я ему и так уже кое-что подстроил. Вот бы ещё где-нибудь пургену раздобыть. Может, ты у матери у своей спросишь? А я бы ему подсыпал. Вот была бы потеха. Представляешь, пошёл бы он куда-нибудь погулять, а, лучше, если в кино, а  тут его понос возьми да и прохвати. Вот бы побегал он тогда. - Лёнька раскатился коротеньким смешком и даже завсхлипывал от восторга.

        - Так, ты точно не врёшь? - всё ещё не веря, допытывался Васька. - И что, ты прямо сам всё это слышал?

        - Ещё бы не точно. Вот этими самыми ушами. А Наташка-то хороша... ещё и прикидывается. А я тебе разве не говорил? Не говорил, что ерунда это всё? Да и вообще... Вон правильно батяня мой говорит. Он говорит, что этим бабам ни в чём доверять нельзя. А Вадька-то, Вадька тоже… Ну, погоди он у меня ещё попляшет... Так ты спросишь у матери... ну, насчёт пургену?

        - А, чего это ты так развеселился? - вдруг накинулся на него Васька, который до сих пор сидел, как прибитый. - Смешно тебе, да?

        - А чего ты на меня разорался?! - вскинулся Лёнька. - Плакать я, что ли должен? Подумаешь... Да я, хочешь знать, давно уже знал. Я знал, что с нами она только забавляется. От скуки или ещё из-за чего. Я, хочешь знать, просто расстраивать тебя не хотел, понятно. И что она за Вадькой, как собачка бегает, я тоже, между прочим, давно прочухал. То есть, я не то чтобы прочухал, - нашёл нужным уточнить Лёнька, - ну, в общем, что-то такое замечал. А сам-то ты что? - перешёл он в атаку на Ваську. - Я, что ли, опять во всём виноват? А тебя кто просил с ней связываться? Ведь предупреждал же я тебя. Или забыл, как я ещё тогда на речке, помнишь. Помнишь, говорил тебе, что, мол, зря ты, Васька, стараешься? Так ты же ещё на меня и разобиделся. Да, это ещё что. Это я тебе про их сигналы ещё не рассказывал.

        - Про какие ещё сигналы? - подскочил Васька.

        - Эх, чёрт, - озабоченно закряхтел Лёнька, - вот же не хотел, а всё равно проболтался. Теперь, если Вадька узнает, так он меня точно со свету сживёт. Я ж ему поклялся, что никому не скажу. А всё ты. Но ты, Васька, смотри, никому. Это я только тебе, только как другу...

        - Да, что за сигналы-то? Ты говори, давай, раз начал?

        - А чего говорить, - тянул Лёнька. - Сигналы, как сигналы... Ну, в общем... в общем, Наташка-то, она ведь прямо под нами живёт...

        - Ну?

        - Баранки гну, - отчего-то вдруг разозлился Лёнька. - Ну, короче, я как-то с месяц назад, сижу дома, и тут слышу, что вроде кто-то по батарее стучит. А Вадька, он как раз был дома. Потом, смотрю, и Вадька, он как только этот стук услыхал, тоже взял ключ и тоже дзинь-дзинь по батарее. Звякнул так парочку раз, а потом накинул трико, ещё перед зеркалом повертелся, и куда-то умчался. Я ещё подумал, куда это он. Вышел я, значит, на балкон, ну, чтобы глянуть, куда он пойдёт - жду-жду, а он из подъезда всё не выходит. Вот тут-то я обо всём и догадался. В подъезде-то ему идти больше некуда, разве только к Наташке? Опять же эти стуки по батарее... Вот я тогда и подумал, ну, думаю, и хитрецы. А потом и ещё несколько раз так же было. Бывало, только она ему постучит, так он сразу и бежит к ней. Да, не расстраивайся ты так, пошла она к чёрту, Наташка эта. Говорю же тебе, дурила она нас и больше ничего. Вот не знаю, и зачем ты перед ней ещё распинался... А, как ты думаешь, чем они там в садах занимались?.. А, не знаешь? Ну, так и я не знаю. Только я, Васька, одно тебе скажу, Вадька, ведь он такой, с него станется...

        - И всё равно, всё равно я тебе не верю, - в отчаянии лепетал Васька. - Наташа, она совсем не такая. Это ты и твой братец... это вы всё нарочно придумали...

        Эта мысль, так внезапно пришедшая Ваське в голову, показалась ему спасительной, и он с жаром за неё ухватился.

        - Ну да, точно, и как же я сразу не догадался. - Васька даже забегал от волнения. - Это ж тебя твой Вадька подучил. Чтобы меня нарочно разозлить... Только вот шиш тебе и твоему Вадьке. Я Наташе верил и дальше буду верить, чего бы вы там с ним не болтали. Понятно тебе? И вообще, шагай, давай, отсюда, пока я тебе в морду не дал.

        - Ты, мне?! - как ужаленный взвился Лёнька. - А ну давай, давай попробуй...

        Друзья уже едва сдерживались, но только никто не решался начать первым. Так и застыли со стиснутыми кулаками и, глядя друг на друга вупор.

        - Дурак ты, Васька, и не лечишься, - первым чуть расслабился Лёнька и глянул на друга почти с состраданием. - Нет, я конечно понимаю, любовь и всё такое... Но то, что ты дурак-это точно.

        - Сам дурак, - как-то вдруг обмякнув, отвечал Васька. Он снова уселся в кресло и задумался. Его грызли сомнения, сколько бы он там ни ершился.

        - Это ж надо такое придумать, - ворчал Лёнька, совсем уже почти остыв, и, усаживаясь в другое кресло. - Чтобы я и Вадька... Да, я... да, я этого придурка знать не хочу. Он для меня вообще пустое место, вот он что для меня. Эх, ты. А я ему ещё, как другу... Но, если хочешь знать, то я на тебя, Васька, не обижаюсь. Потому, что я не то, что ты, я всё понимаю.

        В конце концов Лёнька пообещал, что при первом же удобном случае, он представит Ваське все, какие нужно доказательства. То есть насчёт “сигналов”.

 
14


        Но такой случай представился не скоро. В продолжении двух недель Лёнька раза три или четыре звал к себе Ваську, чтобы тот сам своим ушами послушал, как Наташка стучит по батарее, приглашая к себе его брата. Но во все эти разы никаких стуков они не слыхали. Однако Лёнька продолжал стоять на своём. Он клятвенно уверял, что сам он эти стуки слыхал, но просто не успевал позвать Ваську.

        Возможно, что Лёньке так и не удалось бы убедить Ваську, но помимо тех пресловутых “сигналов”, о которых продолжал он твердить, были и другие обстоятельства, которые наводили Ваську на невесёлые размышления. Взять хотя бы то, что с того самого раза, как они ходили на “Фантомаса”, Наташа больше к ним на лавочку не выходила, да и вообще, она словно избегала встречаться с ними. По крайней мере за те самые две недели Васька видел её всего только два раза, да и то мельком.

        Один раз он увидел её в окне, а другой, когда она откуда-то возвращалась вечером с подружками. Причём во втором случае, она сделала даже вид, что его не заметила. А, может, она и правда не заметила, кто знает. Ну, да всё равно, всё как бы говорило само за себя. И всё же Васька по какому-то своему упрямству, продолжал ещё на что-то надеяться.   

        И вот однажды, вскоре после обеда, когда Васька только что взялся помыть полы, ему опять позвонил Лёнька. Он вопил в трубку, как ненормальный, требуя, чтобы Васька немедленно бежал к нему. Васька отжал тряпку, постелил её на входе в зал и, помыв руки и накинув плетёнки, отправился к Лёньке.

        Тот уже ждал его в дверях и даже весь дрожал от волнения. Он схватил Ваську за руку и потащил его в свою комнату, где они жили напару с братом. По дороге он объяснил, что сам недавно видел с балкона, как Наташка пришла домой, а Вадька ещё с час назад ушёл куда-то с приятелем. Таким образом, со слов Лёньки выходило, что Наташа скорее всего даже не знает о том, что его брата нет дома. 

        У Лёньки дома было совсем не так, как у Васьки. В зале у них стоял красивый, новый сервант, все полки которого были забиты хрустальной посудой. А ещё в нём находилось целых три райских птички, сделанных из разноцветного пуха. Эти птички всегда почему-то привлекали Васькино внимание, как будто в них заключалось самое главное богатство семьи Востриковых.

        Вообще Лёнькины родители по сравнению с Васькиными были почти богачами. У них и вся мебель была дорогая, и все стены были увешаны коврами. Но вместе с тем у них никогда не было в доме порядка: всюду были разбросаны вещи, а кое-где были видны целые слои пыли.

        В спальне же, которую занимали братья, и куда Лёнька затащил Ваську, всё и вовсе было вверх дном. Обе постели были не убраны, несмотря даже на то, что уже была середина дня, а вещи - штаны, рубашки, носки - все были разобраны так, будто их расшвыряли нарочно.

        Очутившись в комнате, Лёнька тут же завалился на кровать - прямо как был, в трико и в тапках. Васька же, очистив стул от каких-то газет и струганных палочек, присел у окна.

        Тоскливо и пакостно было у него на душе, но он должен был во всём разобраться.

        Между тем время шло, и, кажется, по батарее никто стучать не собирался. Лёнька, однако, настаивал, что надо подождать ещё, а сам скуки ради всё болтал о разной чепухе.
      
        Впрочем, Васька не прислушивался, а только смотрел в окно и вздыхал.

        И вот, примерно, минут через двадцать кто-то звонко и отрывисто постучал по батарее. Стучали явно какой-то железякой. Друзья насторожились; они ещё как-то не решили, что станут делать, если Наташка всё-таки постучит. Они застыли, уставившись на батарею. Через секунду-другую стук повторился. Тогда Лёнька соскочил с кровати и постучал в ответ ключом от квартиры.

        - Ну? - торжествующе ухмыльнулся он. - Что я тебе говорил?

        - Это ещё ничего не значит, - неуверенно пробормотал Васька.

        - Ах, не значит? Ну, тогда мы сейчас поглядим, - и Лёнька снова несколько раз звякнул по батарее ключом.

        Ему тотчас ответили таким же стуком. Вскоре оба услыхали, как на первом этаже хлопнула дверь.

        - Ага! - обрадовался Лёнька. - Кажется, идёт. Слышишь, шаги?

        - Ничего я не слышу, - упрямился Васька.

        - Ну да, как же, не слышит он.

        Друзья бросились в прихожую. Васька действительно различал шаги. Кто-то быстро поднимался по лестнице. Потом позвонили в дверь. Лёнька с усмешкой посмотрел на приунывшего друга. Васька не выдержал и шарахнулся в зал. Его трясло.

        - Ну, так открывать или как? – высунулся из прихожей Лёнька.

        Васька ничего не ответил. Потом он слышал, как лязгнул замок, и как отворилась дверь. И всё равно он ещё на что-то надеялся.

        Надежды рухнули, как только он различил изумлённый голос Наташи.

        - Так это ты, что ли, стучал? - не заходя в квартиру, спросила она Лёньку.

        - Я, - насмешливо отвечал тот. - А ты, небось, думала, что Вадька?.. Эй, Васёк, где ты там?!    

        - Вовсе я ничего не думала, - с досадой проговорила Наташа и собиралась уйти. 

        Васька не выдержал и бросился к двери. Он едва не сбил с ног ухмылявшегося Лёньку. Потом обогнал спускавшуюся по лестнице Наташу и в несколько прыжков оказался на нижней площадке. Очутившись напротив Наташиной квартиры, он вдруг остановился. А остановился он потому что не мог, вот так просто взять и уйти. Он был в растерянности, не очень сознавая, что станет делать и что говорить.

        Тем временем Наташа спустилась, но зайти в квартиру ей мешал Васька. Она остановилась.

        - Зачем ты здесь? - сухо спросила она, глядя почти с неприязнью.

        - Так, значит, всё это правда? - отвечал он ей вопросом на вопрос. - Значит, ты и этот... - он не мог заставить себя выговорить имя Лёнькиного брата, - значит, вы с ним... Выходит, ты всё время меня обманывала. Но, как же...

        - Послушай, я прошу тебя, успокойся, - краснея и сбиваясь, заговорила Наташа. - Пойми, я не хотела. Просто всё так получилось. Я не хотела тебя обижать и, уж тем более, сделать тебе больно. Да, и сам подумай, ну что мне оставалось делать, ты ведь сам... А я... я никак не могла решиться. Правда. К тому же мне с тобой действительно было хорошо... Не знаю... Но ты ведь помнишь. Помнишь, ещё там на берегу? Я ведь говорила тебе... Я говорила, что мы с тобой можем быть только друзьями. Ну-да, ты не соглашался, но ведь я уже тогда... помнишь, я ведь уже тогда сказала, что отношусь к тебе только, как к другу...

        Она всё продолжала говорить, но Васька уже её не слушал. Он стоял, опустив голову. Ему было мучительно видеть её лицо, слышать, как она оправдывается. Ему хотелось бежать без оглядки, но ноги его точно приросли к месту. Наташа наконец запнулась и умолкла. 

        - Так, ты его любишь? - тихо спросил Васька.

        - Да, люблю, - без колебаний ответила она.

        Некоторое время длилось молчание. Никто не решался его нарушить.

        - Ладно, - вздохнул Васька, - раз любишь, то я... В общем, я тогда пошёл? А на тебя...- прибавил он уже на ходу, -  я на тебя не злюсь, ты не думай...