Сашке – пять лет, а его брату Вовке – четыре. Они погодки. Их перевели в другой садик, Сашку в старшую группу, а Вовку в среднюю. Кругом незнакомые дети. Видятся братья только на прогулке. Среднюю группу уводят с прогулки раньше, они стоят возле дверей садика, Вовка тихонько плачет, а Сашка, закусив губу, гладит его по голове. Когда ещё они увидятся? До вечера целая жизнь.
Сашке семь лет, а Вовке – шесть. Им предстоит боксёрский поединок. Отец одевает им на руки толстые меховые рукавицы, шубники, показывает правильную стойку, и объясняет правила. Не поворачиваться к противнику спиной, не бить в затылок и по ушам, не бить ниже пояса. Пинаться тоже нельзя. Как это – ударить человека по лицу, да ещё родного брата, которого, не смотря на мелкие ссоры, всё равно очень любишь? А вдруг получишь сдачи? Как это? Они не представляют.
«Бокс!» Размахивание руками с одной только мыслью – не получить, а нанести удар. Улыбки сходят с их лиц, уступая место напряжённой серьёзности. Глаза прищурены, губы сжаты, дыхание резкое, шипящее, через нос. Всё, как научил отец. От размашистого встречного удара Сашкина голова дёрнулась, нос моментально наполнился болью, слёзы и кровь брызнули одновременно. «Стоп!» Сырым холодным полотенцем отец уменьшает Сашкино горе. Сашка, конечно, ревёт, но злится почему – то не на брата, а на себя. А испуганный Вовка гладит его по голове толстой меховой рукавицей, которой только что разбил ему нос и первые детские иллюзии.
Сашке девять лет, а Вовке восемь. На зелёной траве возле бабушкиного дома они готовятся к схватке по правилам борьбы дзюдо. Сашку отец заставляет («потом книжки почитаешь»), а Вовку сдерживает («так бы книжки читал»). Они надевают старые фуфайки, подпоясываются кушаками от халатов и кланяются друг другу, как борцы в телевизоре. Отец ещё раз повторяет правила: не царапаться, не кусаться, не давить на глаза, в стойке не душить.
«Схватка!» Братья пыхтят, пытаясь провести подножку или бросок, но это не так-то просто. Сашка немного повыше, и в стойке ему бороться легче. Вовка рвётся в атаку. Наконец, сцепившись, они валятся на траву и, тяжело дыша, пытаются сделать друг другу «болячку» или «удушку ».
- Ничья! – говорит отец, - но за активность победу можно присудить Вовке.
- Давай ещё поборемся, - предлагает Вовка.
- Ай, не охота! – отказывается Сашка, стараясь скрыть досаду.
Сашке двенадцать, он в пятом классе, Вовка – в четвёртом. В Сашкин класс приехали учиться пацаны из другого посёлка. Их пятеро, они держатся вместе и очень дерзкие. Ни с кем из сверстников братьям по-серьёзному драться не приходилось, ведь знакомы со времён садика, а тут приезжие цепляют их плечами, наступают на ноги и дерзко улыбаются. Наши в растерянности. Все разобщены, каждый сам за себя, а у всех приезжих ещё и клички. Боб, Кашель, Боёк, Прокоп, Ибрагим. Страшновато и обидно. Через несколько дней Сашка не выдержал и огрызнулся. Ему предложили выйти поговорить. Он вышел. Один. А тут все пятеро. Ему страшно, но спиной поворачиваться нельзя. Сашку ошеломили впервые прочувствованные оскорбления. «Щенок», «Салабон», «Чего кулачки-то сжал?» Тут его первый раз в жизни по - настоящему ударили. Под дых. Это был неожиданный и сокрушительный нокдаун. Он не мог дышать, не мог поднять руки и защищаться, даже слОва не мог сказать. «Иди домой, дрищ, и больше не рыпайся».
Сашка тихо и зло плакал дома. Пришёл отец, быстро всё понял и сказал только:
- Иди и дай сдачи. Как хочешь.
И он решился.
Выйдя на улицу, Саня умыл лицо под колонкой и отправился «на бомбу», так они с друзьями называли старое заброшенное бомбоубежище. Там после уроков собирались друзья, товарищи и просто знакомые мальчишки, а сейчас там уже были его брат Вовка с другом Андрюхой, и соседские братья Лёлик и Кабан. Из старших здесь присутствовал Серёга из седьмого «А» класса. Саня полушёпотом поделился обидой с братом, а тот уже громко объявил притихшим пацанам:
- Интернатские вообще оборзели. Чё, молчать будем? Как они хотят?
- А чё делать?
- Пошли к интернату, пусть один на один выходят.
- Да их знаешь, сколько вывалит? Нам пятерым не отмахаться.
- Ладно, я Лягуху знаю, он там у них старший. Вроде, нормальный пацан, - авторитетно заявил Серёга, - ну, идёте?
По мере приближения к интернату Саню всё сильнее начинал мучить страх. В животе перекатывался жгучий холодный шар, голову обдавало жаркими волнами, отчего кожа под волосами жестоко чесалась. Саня втихаря оглядывался на хмурые лица пацанов. Всем было не до шуток, только Серёга казался спокойным. Вовка шёл, выпятив челюсть и засунув руки в карманы школьных брюк. Андрюха, Лёлик и Кабан сосредоточенно размахивали при ходьбе руками.
Их как – будто ждали. На крыльце интерната курил длинный чернявый губошлёп Лягуха, а вокруг толпились противники. От ужаса Саня чуть не остановился, и только истерическим усилием воли заставил себя идти дальше.
- Слышь, Олег, - обратился к Лягухе Серёга, - давай по-честному. Пусть дерутся один на один.
- А чё, я не против. Чё этот дрищ Бобу сделает?
Не надо обращать внимания, думал Саня, хотя в ушах звенело, и ноги противно подгибались от слабости.
Они с Бобом отошли в сторонку, к дощатому сараю, а остальные обступили их и создали круг. Боб, хоть и был меньше ростом, зато наголо острижен и самоуверенно улыбался, шлёпая маленьким грязным кулаком о ладонь.
- Давай! – сказал Лягуха и, повернувшись ко всем, добавил: - Не мешать им.
Едва Саня сжал кулаки, Боб подскочил, дважды ударил его под оба глаза, и отпрыгнул назад. Зубы его были оскалены.
- Давай – давай, Боб! Сделай его! – зашумели радостно итернатские.
«И всё? Вообще не больно!» - мелькнула в голове у Сани молния, и ледяной шар в животе моментально растаял. Лицо горело, но душу охватило странное, полное спокойствие. Саня словно увидел себя и драку со стороны. Боб снова скакнул вперёд, одновременно пытаясь ногой пнуть его в пах, но Саня увернулся, не отступая, отбил кулак левой ладонью и выбросил вперёд правую, едва успев сжать пальцы. «Через руку», отец показывал. Под костяшками пальцев что – то хрупнуло. Голова Боба дёрнулась назад, словно ударилась затылком о лопатки, и он вяло осел на вытоптанную траву, сложившись в суставах. Ноги его неестественно выпрямились, и он вытянулся во весь свой небольшой рост. Запрокинутое лицо побледнело, из носа потекла быстрая тёмная струйка. «Горячая, наверное», - ошалело подумал Саня, опустил кулаки и шагнул к Бобу.
- Ногами не бить! – громко сказал Лягуха и заслонил Боба рукой. Тот, не открывая глаз, медленно, как во сне, размазывал кровь ладонями по лицу.
- Кто ещё хочет? – спросил Серёга в наступившей тишине. Из кучки интернатских выступил крепкий чубатый Прокоп и снял школьную куртку с отогнутыми по моде рукавами. Вовка двинулся ему навстречу.
- Стой, Вовка! – вдруг сказал Кабан и тоже снял куртку, - погоди, он из моего класса.
Кабан чуть наклонился вперёд, как борец, и поднял ладони со скрюченными пальцами. Несколько неудачных замахов, неточных ударов руками и ногами, и они, обнявшись, свалились на землю, причём Кабан оказался сверху. Не обращая внимания на судорожные удары по затылку и ушам, он резким рывком сел Прокопу на грудь и начал молотить кулаками по его хрипящему рту и выпученным глазам. Прокоп попытался увернуться и оторвать голову от земли, но ему это не удалось, и он перестал сопротивляться.
- Ещё?! – прохрипел Кабан, дико озираясь, но Серёга уже оттащил его, схватив за подмышки. В уголках рта Кабана засохла пена. Никто больше не вышел. У Лягухи с Серёгой равнодушные лица. Боб и Прокоп сидя утирались и сплёвывали в траву розовую тягучую слюну.
- Пацаны, айда на «бомбу», на турнике повисим у Андрюхи! – предложил Вовка, и они пошли вместе, не оглядываясь, медленно и вразвалочку.
Победа – это чувство, ни с чем не сравнимое. От него кружится голова, проходит боль, и мурашки по всему телу. От него воздух становится сладким и прохладным, как грушевый лимонад «Дюшес», а побеждённые перестают быть врагами.
- Нормально ты его… с одной колотухи, - смущённо похвалил брата Вовка.
- Да чё я-то, Кабан молодец, - счастливо хмурился Саня, - ну и ухо у тебя, Кабан, как пионерский галстук!
- У тебя у самого завтра рожа будет, как у дедушкиного «запорожца».
- А, фигня, я даже не почувствовал. Только под левым глазом гудит.
- И у меня маленько в ухе звенит, и всё. А ему всю рожу расквасил. Он сначала хотел мне рожу расцарапать, так я его за палец укусил. А Боб вообще отрубился.
- Эх, жаль, что больше никто не вышел, - тяжело вздохнул Вовка, - Пускай теперь не думают, что мы их ссым.
Он сплюнул на асфальт и добавил, щурясь на солнце:
- Или что будем, как они, толпой на одного. Мы не такие.
- Вы особо-то не расслабляйтесь, - попытался предостеречь Серёга, - я их знаю, они могут и по одному подловить.
Но пацаны только радостно и нагло улыбались.
Возбуждение и дрожь победы скоро пройдут, но останется что-то гораздо большее, что-то необъяснимое, когда знаешь – эти обычные пацаны, твои друзья, теперь всегда будут рядом с тобой и никогда, никогда уже не подведут, не сдадут назад, пусть даже их будет меньше, и будет им страшно и тяжело. И уже не боишься огромных слов «всегда» и «никогда», а новое пока чувство прикрытой в схватке спины делает неуязвимым, спокойным и гордым.
Посёлок делится на две части. Одна, где живут братья, почему-то называется «Пионер», а другая ещё более странно – «Тот посёлок». И тоже не известно, почему. Просто так есть. Никто не задумывается. Между пионерскими пацанами и пацанами из того посёлка идет постоянная война с переменным успехом. На «Пионере» школа, клуб с танцами, ГЭС – гордость посёлка, учительский дом с благоустроенными квартирами, даже общественная баня. А в «том посёлке» только биржа (так называют нижний склад лесозаготовок), «дорожный» (ремстройучасток) и винный магазин. Может быть, ребята из «того посёлка» считали «пионерских» учительскими и начальничьими сынками, и потому презирали. Но «пионерские» этим не озадачивались. Особой разницы в уровне жизни в то время не было, а тем более в рабочем посёлке. Причина вражды была, скорее, в другом. Мальчишки однажды становятся мужчинами, или думают, что уже стали ими, и это делает их захватчиками и врагами. Они враждуют не только с окружающим миром, но и сами с собой. Поэтому пацаны жгут муравейники, убивают из рогаток птиц, взрывают в кострах флаконы из-под бытовой химии, режут ножами и стёклами пальцы и курят. Пацаны состязаются в смелости, силе и жестокости. Они лазят по деревьям и стройкам, прогуливают уроки, подтягиваются «кто больше» на турнике, ругаются матом и украшают велосипеды катафотами. Они завидуют не тому, кто лучше учится, а тому, у кого мопед быстрее всех ездит. Они уважают не учителя труда, а тренера секции самбо. Они боятся не жалоб завуча родителям и даже не строгой женщины в форме капитана из детской комнаты милиции, а презрительного смеха ровесников и невнимания сверстниц.
- Саня, братан, ты Точку видел?
- Какую точку?
- У Андрюхи в классе новая девчонка, зовут Света, фамилию не знаю, похожа на точку.
- Света или фамилия? А может, на заточку?
- Да иди ты! Андрюха уже на неё глаз положил, собирается в кино пригласить.
- Не, не видел. Чё, клёвая?
- …
- Тогда ты тоже пригласи!
Сане шестнадцать, он в девятом классе, Вовка в восьмом. Наступила пора первых дискотек. Слово ультрамодное, его стеснялись, а дискотеки называли танцами. По субботам, вечером, они ходят в поселковый Дом культуры. Девушки мелкими стайками держатся вдоль стен тёмного, освещаемого лишь вспышками цветомузыки, зала. Парни кучкуются более крупно. В воздухе пульсирующий ритм музыки, напряжение, глаза возбуждённые, среди присутствующих – показная весёлость. Молодёжь в зависимости от возраста с разной частотой выходит курить на крыльцо и в палисадник. Между «пионерскими» и «поселковыми» шаткое перемирие, до первого инцидента.
Зал начинает шевелиться и гудеть более оживлённо, в нём появились новые, незнакомые лица. Это студенты из питерского стройотряда, их человек шесть, не больше. Как они рискнули прийти на деревенские танцы? Местные девчонки с интересом смотрят на высоких и симпатичных городских ребят. По залу пронёсся гул: «Ленинградских бьют!», все, и девушки и парни, устремились к выходу. На улице, сгрудившись, спина к спине стоят все шестеро стройотрядовцев, окруженные толпой местных. Драка вот-вот вспыхнет, все ждут только искры.
- Пацаны, чё мы, толпой их бить будем, что ли? – глупо удивился Саня, - пусть, кому надо, вызывает один на один.
- Самый умный, что ли? – слышен из толпы незнакомый голос, - Тогда вызывай первым!
- Да мне-то они ничего не сделали.
- Ну и не вякай тогда!
Но сомнение уже посеяно. Многие «пионерские», да и «поселковые» помладше, уже откалываются от толпы. Некоторые возвращаются в зал.
Под конец танцев к Сане подошли двое «поселковых». Один старше на год, другой на два.
- Пойдем, выйдем. Поговорить надо.
Саня оглянулся на своих. Рядом только Кабан. Саня слегка кивнул ему и с колотящимся в горле сердцем вышел в палисадник.
- Те чё, больше всех надо? – начал один без предисловий. Оба они выбросили окурки, выдохнули дым и казались очень взрослыми.
- Да нет, просто… Чё их бить-то толпой?
- Ты, я вижу, самый умный тут, да?
- Да нет, не самый…
- А х… тогда лезешь не в своё дело?
Разговор начинал двигаться по кругу, и Саня почувствовал, что сейчас его ударят. Он отступил на шаг, и кулак пролетел мимо, едва не задев носа.
- Ты понял, чё те говорят? – нападавший слегка смутился от промаха и сделал шаг вперёд. Саня ещё раз отступил, не отвечая, и снова увернулся от удара уже другого кулака. Страх уступал место ярости.
- Ты чё, не понял? – совсем опешил противник. Вместо шага назад Саня нырнул под третий удар и хлестнул навстречу правой, попав врагу в левый глаз. Тот согнулся пополам и обхватил лицо руками, а его товарищ, рыжий, прошипел: «Ш-ш-што-о?» и наклонился, чтобы поднять с земли штакетину. В это время Кабан, разбежавшись, подпрыгнул и ударил его ногой в спину. Рыжий не устоял и свалился, а Кабан дважды пнул его по голове, как по футбольному мячу. Вставать на ноги тому не захотелось. Кабан нерешительно спросил у Сани:
- Чё, пошли, что ли?
Саня кивнул.
- Вот суки! Не могут по-честному.
В понедельник его подловили после уроков вчетвером. Так получилось, что даже удрать он не успевал. Среди врагов трое были старше, и только один из параллельного класса. Рыжий с товарищем были с синяками.
- Давай-ка поговорим, - начал самый старший таким спокойным тоном, что обманул Санину бдительность, и сразу ударил его в глаз. В голове вспыхнула яркая бело-синяя лампочка, но тут же потускнела, приглушённая другими ударами, посыпавшимися со всех сторон. Сане удалось отмахнуться только один раз, и он попал, после чего удары стали ещё злее и ожесточённее. Его свалили с ног, и конца экзекуции он уже не видел, потому что закрывал голову руками и лежал в позе эмбриона. Всё!
Плакать было больно и не было смысла. Кровь капала из обеих ноздрей разбитого носа и сочилась сквозь зубы в рот из вздувшихся губ. Глаза заплыли и не открывались. Не сгибались также два пальца на левой руке. Они быстро опухали и начинали синеть. Саня почти на ощупь нашёл колонку и долго, осторожно пытался отмыть лицо и одежду, вздрагивая от боли. «Как идти домой?»
Когда пришёл Вовка, Саня лежал на диване с мокрым полотенцем на круглом луноподобном лице и молчал. Голова гудела, тело ныло, думать и двигаться было тяжело.
- Кто? – спросил Вовка, побледнел и набычился.
Саня молчал.
- Ладно, не говори, я сам узнаю. Давай, я пошёл.
Вовка ушёл на улицу, переодевшись в старые брюки и куртку.
- К врачу надо ехать, - сказал отец, не глядя на Саню.
- Завтра…
Вовка пришёл ближе к вечеру. За окном уже темнело, но Саня лежал, не зажигая свет.
- Рыжего я рубанул. Визжал, как поросёнок, - Вовка плотоядно улыбнулся, - Корешок его уехал в город, в «хобзайку». Ничего, поймаем его на выходных.
И он, попив воды и схватив что-то из холодильника, снова ушёл. Саня почувствовал, что его раны стали зудеть по-другому, словно заживая на глазах. Поздно вечером Вовка вернулся слегка потрёпанный, со сбитыми кулаками.
- Короче, одноклассничка твоего поймал у самой калитки, он бежать кинулся. Но не успел. А старшего мы с Андрюхой встретили. Он орать начал, что всех своих соберёт, но я слушать не стал, сам его сделал. Андрюха даже не трогал его, козла. На днях в школу брат твоего одноклассника придёт с секундантами, хочет вызвать меня один на один. Короче, скучать не придётся.… Надо тебе всё-таки в больницу съездить, вон глаза кровью заплыли и нос, по ходу, сломан.
- Да у меня ничего уже не болит… почти, - Сане снова захотелось плакать, только теперь от сладкого чувства, что он отомщён. У кого ещё есть такой брат и друг? И наплевать, что дальше война разгорится с новой силой.
В больнице врач, вправляя Сане нос и ощупывая скулы, заглядывал в кровавые белки и тихо спрашивал:
- При каких обстоятельствах, молодой человек, получили такие серьёзные травмы? Это ведь не просто побои, есть перелом носа и сотрясение. Уголовное дело.
- Упал с лестницы.
- Хотите быть героем, молодой человек?
- Нет, не хочу…
- Боишься, покрываешь их? Так и оставишь безнаказанными?
- Не оставлю.… Упал с лестницы.
- Ладно, как хочешь. Но я обязан сообщить в милицию.
Опухоль сошла, но синяки почернели, и красные глаза на их фоне выглядели жутковато. Одноклассники отводили взгляды, враги пока не давали о себе знать, и только друзья подшучивали, стараясь поддержать.
- «Ну и рожа у тебя, Шарапов!» – говорил оптимист Кабан, цитируя Глеба Жеглова из известного фильма.
- «Красное на чёрном!» - меломан Андрюха напевал строчку из песни модной «Алисы».
- О, луноликая красавица Зубейда! – смеялся Лёлик. А брат Вовка раздобыл бодягу, чем оказал самую реальную помощь в сведении синяков.
- Надо вместе держаться, чтоб не получилось опять, как с Саней.
Но ведь не будешь впятером гулять с девушкой. Андрюха пришёл в школу со здоровенными «фонарями» под обоими глазами. Вчера его окликнули возле дома культуры, когда он шёл со Светой в кино. Двое предложили отойти в сторонку, и в кино он уже не попал.
- Даже девчонки не постеснялись, уроды! – вскипел Кабан, и в тот же день они с Вовкой дали Андрюхиным обидчикам жестокий бой в школьном туалете. Победа далась тяжело, но Света неожиданно стала с восхищением смотреть на Вовку. Это заметили все.
- Слушай, Андрюха, чё она мне всё улыбается, а? Как у вас с ней дела – то?
- Да что-то никак! – махнул рукой Андрюха, - говорит, боится теперь в кино ходить. Мне сейчас не до неё.
- Тогда, может, я с ней схожу? – осторожно спросил Вовка.
- Ну и сходи! – слишком равнодушно ответил тот, - Чё мы, баб между собой не разделим, что ли?
Весной любовь Вовки и Светы вырвалась, как река из – подо льда. Сане иногда до полуночи приходилось болтаться по улицам, ожидая, когда счастливо улыбающийся Вовка спрыгнет с её балкона. А однажды Вовка тихо свистнул брату, и когда тот подошёл из темноты, шёпотом крикнул:
- Саня, у неё сегодня родители в гости ушли, я сам только узнал. Наверное, до утра останусь. Лады?
- Ну, давай, только утром-то забеги домой перед школой, а то мама волнуется.
- Отмажь меня как-нибудь дома, а?
- Короче, скажу, видел тебя с пацанами и пойду, поищу. Но долго искать не смогу…
- Ладно, потом маме правду скажешь. Всё, мне пора…
Как только Сане исполнилось восемнадцать лет, пришла повестка в армию. За день до торжественных проводов Вовка притащил бутылку и втихаря отозвал Саню на улицу. По дороге зашли в парикмахерскую. Потом, сидя друг напротив друга за обшарпанным столом в старой школьной кочегарке, они впервые вместе пили водку. Водка была противно тёплой, а закуска – маленькая банка солёных огурцов и полбуханки хлеба, их тоже принёс Вовка. Они быстро и молча хмелели.
- Смотри, - сказал Саня и сдёрнул с головы спортивную вязаную шапку. Он был острижен под «ноль». Голове было неуютно и прохладно, она казалась беззащитной, по-детски оттопыривались уши. Вовка сморщился, и глаза предательски заблестели.
- Ты давай там, братан, нормально служи. Два года – не двадцать.
- Постараюсь.
Они закурили у тяжёлой железной дверцы печи. Вовка не выдержал, обнял брата одной рукой за шею и провёл ладонью по шершавой голове.
Когда Саня вернулся из армии, Вовка сам уже полгода служил. Встретились они ещё через полгода, когда младший брат приехал в отпуск. Для него отпуск этот был невесёлым – отношения со Светой зашли в тупик. Вовка страшно переживал, но не подавал вида, вымученно улыбался. Десять летних деньков пролетели мгновенно, только углубив кризис. Вовка чувствовал измену, но ничего не мог поделать со своей любовью. Саня видел, как мучается брат, и ждал, когда тот не выдержит и расскажет ему, что же произошло между ним и его девушкой. Но этого не случилось. Вовка молчал. Он уехал обратно в часть с больными глазами. Саня боялся, что брат натворит что-нибудь.
А потом увидел её с другим, крепким и симпатичным парнем из «того посёлка». «Сука, - подумал Саня, - могла бы прямо ему сказать, не пудрила б мозги! Ну, ладно…» И тут из Вовкиной части пришла телеграмма, что его арестовали за драку с сержантом, командиром отделения. Саня собрал, сколько мог, денег и вместе с тётушкой (мама от расстройства не могла) поехал в часть. Но повидаться с ним не удалось - Вовка сидел на «киче» и смог передать только записку. Всё нормально, брат, писал он, просто я ему на пальцах объяснил, мол, не надо смеяться над тем, что девушки не дожидаются солдат из армии. А он меня сдал.
Вовку посадили на три года. Мама с отцом были в шоке, друзья в растерянности, Саня в тоске. Может быть, есть на свете люди, которым нет дела до своих братьев, но он таких не встречал, и знать не хотел. Вот Лёлик с Кабаном. Когда их младший брат Пашка тонул, соскользнув с отколовшейся льдины, Кабан плыл за ним в ледяной воде по течению реки чуть ли не целый километр, а потом нырял, пытаясь достать со дна. И когда Пашку не сумели откачать, Кабан с Лёликом только стали ещё ближе, везде ходили вместе, вот только в глаза им поначалу было больно смотреть.… Пока Вовка сидел, Саня жил в городе, а по выходным ездил в посёлок к родителям.
Он встретил нового Светкиного парня в субботу вечером. Тот был не один, их было трое, но двое - бывшие Санины одноклассники и держали нейтралитет. Поздоровались.
- Пойдем, выпьем! – предложил одноклассник. Саня молча пошёл с ними. За столом, когда разлили, пить не стал, подумал и сказал, глядя в глаза:
- Разговор есть. Давай выйдем.
- Саня, хорош…, - начал было одноклассник, но на него не обратили внимания и вышли вдвоём. Остановились возле крыльца.
- Чё, друган, - тихо спросил Саня, - брату моему нельзя сказать было? Пока он в отпуске был?
Тот молчал. Саня яростно ударил его правой, попал куда-то в скулу, но тот, как и ожидалось, оказался серьёзным противником и не «поплыл ». Саня снова дёрнулся вперёд, нарвался на два встречных удара и отскочил, оценивая своё состояние. Терпимо. Предстояло самое трудное – не пропустить ещё более сильный удар, а самому попасть точно. И надо ещё устоять на ногах, не дать тому свалить себя на землю, он – борец, и тяжелее.
Странно, но, получив по голове, Саня опять, как в детстве, мгновенно успокоился. Осталась только холодная, ярко-белая ненависть, глубин которой он не знал. Забыв обо всём, кроме этой ненависти и необходимости победить, он вместе со своим врагом двигался по кругу лицом к лицу и так же, как тот, искал возможность нанести один решающий удар. Противник, похоже, понял, что Саню надо свалить и задавить весом. Он увернулся от нескольких ложных замахов и кинулся, пытаясь схватить Санину ногу, «опрометчиво» выставленную вперёд. Саня ждал этого и, не отходя, встретил его коленом в лицо. Тот на секунду застыл, и Саня изо всей силы ударил его правой в ухо. Всё. Теперь он «поплыл». Саня рванул его за рубашку на землю и несколько раз жестоко ударил ногами почти не сопротивляющегося противника.
- Хорош, Саня!! – заорал одноклассник, но Саня наклонился и ещё раз ударил врага кулаком в лицо. Потом медленно пошёл, часто и тяжело вдыхая вечерний воздух.
Минут десять он курил на мосту, глядя на реку. Правая кисть опухла, пальцы сгибались со скрипом. Верхняя губа вздулась и нависла над нижней. Саня сквозь зубы сплёвывал в воду кровавую слюну и смотрел, как маленькие розовые пузырьки уплывают вниз по течению. Раньше, пацанами, они с братом лучше всех и всем на зависть синхронно ныряли с этого моста. Вставали на перила и на счёт «три» падали лицом вниз с четырёхметровой высоты, медленно теряя точку опоры. Ужас и счастье наступают тогда, когда чувствуешь, что устоять на перилах уже невозможно. Лучше всех… А теперь? Саня зло улыбнулся, выкинул окурок в воду и пошёл домой.
Вовка вернулся с поселения. Саня встретил его на вокзале. За последние пять лет они виделись четыре раза, из них два – на свиданиях в тюрьме. Они молча пожали друг другу руки, а потом обнялись. Уже в общежитии Вовка спросил:
- Как с Андрюхой-то получилось?
- Приехал он ко мне в общагу прямо с вокзала. Только здесь форму переодел. Красавчик, в армии вообще заматерел. Килограммов девяносто весил. Мы с ним вечером выпили, но он только пива. Сказал, что в Приднестровье так устал от вина, что крепче пива ничего не хочет. Утром я уехал по своим делам, три раза сказал ему, езжай домой, к маме, в выходные увидимся. Он пообещал, а вечером полез по балконам с третьего этажа на четвёртый, к каким-то девчонкам. Сорвался как-то нелепо, висит, ему пацаны руку протягивают, а он им, мол, я тяжёлый, ещё с собой утяну. И упал, как с парашютом прыгнул…. В больнице умер. Похоронили дома. Гроб мы с пацанами на плечах до кладбища несли. Два километра. Дождь шёл всю дорогу. Кабан плакал, даже Андрюхина мама успокаивала.
Саня замолчал.
- Мне на поселении сон приснился, - медленно начал Вовка, - что он приходит ко мне в барак и говорит, устал я, братишка. А потом сел рядом, положил голову мне на колени и уснул. Через день от тебя письмо пришло…. Я ещё запомнил, «братишка», как он раньше говорил. Помнишь?
- Он и меня братишкой называл, как в Морфлоте.
- Это батя у него в Морфлоте служил, дядя Вася. Какие нам качели построил, огромные, как корабль! Всё время в тельняшке ходил. Как он, кстати?
-…Короче, умер дядя Вася. С горя, наверное. Я тебе не стал писать, думал, так скажу.
Саня опять замолчал.
- Давай помянем, - сказал Вовка, - у меня там в сумке бутылка есть, специально берёг. Когда Кабан с Лёликом подтянутся?
- Обещали скоро, делишки свои обтяпают и приедут.
- Ладно, подождём. Что за делишки-то у них?
- Говорят, коммерческая тайна. Рисковые. Но денег не считают.
- Лёлик мне писал, хочет, чтоб я с ними двигался.
- Сам решай, брат. Лучше пока вообще отдыхай. С голоду не помрём.
- Разберёмся, брат. Я в последнее время совсем не о делах думаю. Вернее, как бы объяснить, и о делах тоже, но с другой стороны, - Вовка взял паузу, глядя куда-то сквозь Саню, видно, подбирал слова.
- Смотрю на людей, суетятся все, крутятся, деньги зарабатывают. Надо, конечно, никто не спорит. Только, гляжу, деньги важнее людей стали. Всё ими меряется. Хорошо, что хоть у нас с тобой не так. Знаешь, что мне кажется?.. Нет, давай сначала выпьем по чуть-чуть.
Он достал из сумки бутылку простой водки и налил по полстакана.
- Давай за встречу, Санчо. Тебя так, помню, отец называл.
Они выпили и закурили.
- Теперь Андрюху помянем, и дядю Васю тоже.
Выпили ещё. Стало тепло и грустно.
- Вот мы с тобой. Братья. Но ведь и друзья тоже?
Саня кивнул.
- Что может быть важнее братства? Только дружба, Саня. Если бы Каин дружил по-настоящему с Авелем, разве он убил бы его? Давай за то выпьем, чтоб между нами выше дружбы ничего не было. Ни денег, ни девок, ни обид.
Молча докурили до фильтра.
- Всё это так, лирика. Вообще, что-то устал я, Саня. Столько мыслей за последние годы в голове перегонял, кажется, лет на десять вперёд. Книги разные стал читать. С разными людьми сталкивался. Там многие начинают о вере задумываться, или делают вид, что задумываются. Я тоже об этом думал. Даже Библию пробовал читать. Но нету у меня веры. Почему, не знаю. Слепо верить я не могу, мне надо понять. А начинаю сводить концы с концами - не сходятся. Зачем здесь всю жизнь мучиться, чтоб потом там блаженствовать? Если все мы – его дети, и созданы по его образу и подобию, откуда же в нас столько злости? Значит, и он такой же? И почему умирают такие, как Андрюха? Они ему, мол, на том свете нужны! Лучших, мол, забирает! А здесь они что, не нужны, что ли? Не понимаю! Нет, я не злюсь, злости уже не осталось. Просто верить не могу, и не верить тяжело.… Где там эти уродцы комнатные, Лёлик с Кабаном?
Прошло больше года. Ночью Саню разбудил телефонный звонок.
- Алло, Саня, это Лёлик. Слушай, брат, нам твоя помощь нужна. Мы тут с Кабаном закусились с какими-то чертями. Бар «Медуза» знаешь? Мы здесь в баре сидим, нас у входа поджидают. Похоже, какие-то «мусора». Подъезжай, на месте всё объясню. Только быстрее, Санчо!
Хорошо, что машина у подъезда. Саня глянул на часы, было почти полвторого. Через десять минут он уже подходил к дверям заведения. Машину на всякий случай оставил за углом. У входа стояли и нервно курили несколько молодых людей. У двоих, показалось Сане, лица помяты. Зал был наполовину пуст. Саня прошёл через зал и слегка качнул головой Кабану и Лёлику, указывая в сторону туалета. Спустя минуту в туалет вошёл Кабан.
- Здорово, братишка! – спокойно улыбаясь, сказал он, - обниматься не будем. Короче, такая история. Мы тут с работы ехали, зашли кофе выпить. У входа видел пассажиров? Что – то мы с ними слово за слово зацепились, я весь на куражах после работы, ну и слегка вспылил, дал одному по башке. Лёлик другому. Они слиняли, но, похоже, ментов вызвали. А у нас вот, два «татарина» с собой. Забери пока себе, - он достал из-под куртки два чёрных пистолета со звёздами на рукоятках и неторопливо передал Сане. Тот убрал их в разные карманы, осторожно озираясь.
- Не парься, я дверь закрыл на защёлку. Мы потом заедем к тебе, заберём. Нас – то сейчас, наверное, примут у входа, а тебя «шмонать» не будут. Давай покурим спокойно.
Они закурили.
- Мне сейчас сон снился, перед тем, как Лёлик позвонил, - заговорил Саня, - сижу я, значит, ночью на крыше высокого дома. Ноги свесил. Справа Вовка, слева Андрюха. Дождь идёт, прям ливень. Я мокрый весь, а они в каких-то плащах с капюшонами. Я курю, сигарета под дождем гаснет. Как дела у вас, спрашиваю. Вовка мне отвечает, лучше, чем у вас. Вот, даже плащи выдают. Андрюха улыбается. Я говорю, можно мне с вами, а они – нет пока, рано ещё. Докурили и исчезли…
- Саня, на следующей неделе к Вовке на могилу вместе едем. Все пацаны собираются. Позвони маме, скажи, пусть ничего не покупает, ни водки, ни закуски. Мы всё с собой привезём…. Ладно, не клинь. Ты правильно тогда поступил.
- Нет, надо было мне раньше стрелять. Драки бы не было. Он сейчас был бы жив.
- Если бы ты раньше начал стрелять, сейчас бы уже на нарах мариновался.
- Ну и х.. с ним! Главное, Вовка был бы жив.
- Ничего, ответ за нами. Подождем, пока блюдо остынет. Давай, выходи первым.
Все уже ушли с кладбища. Лёлик с Кабаном увели маму. Саня остался сидеть один на скамейке возле чёрного гранитного памятника с выгравированным лицом брата.
- Долго не сиди, мы ждём в машине, - тихо сказал Лёлик.
На маленьком квадратном столике перед Саней - одонок водки и пачка сигарет. Он вылил остатки водки в пластиковый стаканчик, выпил половину, а вторую половину вылил на могилу. Потом закурил.
- Не знаю я, что мне делать, брат. Кабан говорит, будем мстить. Мама молчит. Отец пьёт. Лёлик говорит, подождём, пока он отсидит. Когда выйдет, видно будет. А я его ненавижу, но что толку убивать? Кому легче-то станет? Может, я трус? Может, не такой, как ты? Пацаны говорят, он не хотел тебя убить, так получилось… в горячке. Да ещё сын у него теперь родился.… Не знаю я, как мне быть!..