ОГОВОРКА ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Много воды утекло с той поры. Несколько поколений набежало и схлынуло. Поток истории убыстрился. На глазах иссякла эпоха. За ней другая, третья… Тысячелетие исполнилось и кануло… Но одна из ведомых мне точек на временной оси застыла почти без движения. Дрейф на месте. Годы уплывают, а она всё тут же. Неподалёку. Чуть поодаль. Немного сзади. Ни вчера - ни сегодня. Маячит неотвязно как неприкаянная... И с течением времени меня властно повлекло к ней. Возмечталось оспорить Гераклита Эфесского и исхитриться войти в ту же реку ещё раз...
Ла-Рошель. 13 мая 1985 года. Дата! Прошу запомнить. Историческое отплытие! Начало атлантического перехода экспериментального турбопарусного судна «Алкиона» (Alcyone). Фантастический корабль по тем временам. Да и поныне. Исключительный и непревзойдённый. Он был построен по почину капитана-аквалангиста-океанографа, писателя-кинематографиста-эколога, неисправимого романтика Жака-Ива Кусто. В работе над новым детищем его вдохновляла надежа приблизить светлое и разумное экологическое будущее планеты людей. Плод получился мечте под стать …
Живые и яркие, но вполне семейные проводы без оркестров, казалось бы, не обещали ничего эпохального. А между тем первое плавание «Алкионы» открыло великую эру турбопарусного флота. Да-да!.. Но пока об этом мало кто знает. Потому что феномен не перетёк по стреле времени из незавершившегося прошлого в наше сегодняшнее будущее и, значит, не претерпел полагающихся временных эволюционных превращений. Однако факт остаётся фактом. И пусть первенец и лоцман новой эпохи до сей поры пребывает единственным действующим турбопарусником в мире, настанут сроки, когда целые флотилии понесутся по морям и океанам на крыльях турбопарусов. Пауза после успешной премьеры затянулась, скорее всего, по инерционным и эгоистическим экономическим причинам, хотя новое ветрило намного экономичней дизеля. А если основательно взяться за его усовершенствование, то ветряной движитель превзойдёт по всем статьям традиционную судовую машину. К тому же он в сотни раз экологичней дизеля с винтом и вчетверо меньше обычного паруса с оснасткой. Наконец, турбопарус прост в управлении – несколько кнопок и один человек или только автопилот. Сверх того, он не прожорлив – питается в основном ветром. Что ещё? Чудо как элегантен…
Всё это было эффектно продемонстрировано во время дебюта «Алкионы» в мае – июне 1985 года в Атлантике.
В том памятном переходе посчастливилось принять участие и мне – в качестве корреспондента Международного Московского Радио и члена экипажа. Вахты, уборка судна, приобщение к киносъёмкам в роли статиста-ассистента-осветителя вперемешку с интервью, подготовкой передач и эфирами.
Кусто. Океан. Мифы и легенды. Пионерная романтика. Научная фантастика… Каждый день. Дивное время!
По горячим следам я написал книжку-репортаж, которая должна была выйти в одном из солидных советских издательств 100-тысячным тиражом, но не вышла из-за разразившегося бумажного кризиса… Да, случился и такой конфуз в нашей позднесоветской истории, когда не печатались многие газеты и не выпускалась туалетная бумага... С изменением экономического уклада целлюлозный дефицит восполнился по всему ассортименту, но для издания книги надо было раскошеливаться самому или привлекать спонсора. Жадный до быстрого барыша молодой рынок диктовал совсем другую литературу. Спонсоров не нашлось. Нужных денег не водилось. Время шло. Взгляды менялись – книжка уже нуждалась в основательной переработке с учётом переосмыслений и подвижек. Однако без ясных перспектив её выпуска в свет я отложил дело до лучших дней… Сомневаюсь, что они наступили... И всё же в один прекрасный момент жгучее ощущение долга перед Кусто и перед застрявшим на месте движением подвигло меня вторично прибыть в исходную точку, войти в тот же водоём, сызнова пережить минувшее и вновь взяться за работу.
Лязгнуло. Вздрогнуло. Скрежетнуло. Качнулось…
Поплыли…
I
ВОЗВРАЩЕНИЕ УЛИССА
Синяя волна. Белый корабль. Голубое небо. Переливчатый ветер.
Легко. Упруго. Качельно. Крылато. То ли плывём. То ли парим.
Позади скалистые контуры старинной гавани.
Впереди бесконечный горизонт авантюрной новизны.
Радушный простор улыбается во всю ширь.
Капитан у руля сосредоточен и весел.
Экипаж взбудоражен.
Океан взволнован.
На гребне вскинувшегося вала возносимся к облаку, похожему на летящую в лазури белотелую ню с античными чертами и сложением греческой богини… Ни дать ни взять - флаг нашего ковчега, выкроенный из небесной ткани…
Кусто любил легенды и мифы Древней Греции. А их герои и героини отвечали ему встречным чувством и деятельным участием в судьбе любимца. Полвека капитану верно служила прекрасная нимфа-богиня Калипсо, принявшая облик корабля. К ней охотно присоединилась легкокрылая дочь бога ветров Алкиона, ставшая, по замыслу Кусто, турбопарусником. Повелитель водной стихии Посейдон определённо покровительствовал необычному мореплавателю, который вызвался бескорыстно охранять его владения. Хитроумный Одиссей душевно симпатизировал здравому авантюристу, готовому на риск ради благого предприятия, - и давал искателю дельные советы в затруднительных положениях. Нередко они действовали заодно. И со временем сроднились. Не случайно все свои экспедиции на воде и под водой Кусто называл одиссеями. Должно быть, капитан ещё с юности отождествлял себя с изобретательным и дерзким Улиссом. Но, в отличие от царя Итаки, скитался по морям не 20 лет, а всю послеотроческую жизнь. Да так и не вырвался из плена водной стихии. Его странствия продолжаются поныне… И вряд ли когда-нибудь закончатся… Он, подобно его возлюбленным мифологическим героям обрёл бессмертие.
После того как под утро 25 июня 1997 года легендарный капитан оставил бренный мир, завзятые обличители вознамерились развенчать кумира и развеять миф о нём. Они наперебой делились откровениями о том, что акваланг-де изобрёл не Жак-Ив Кусто, а инженер Эмиль Ганьян, турбопарус придумал аэродинамик Люсьен Малавар, а Кусто без стеснения воспользовался новинкой для саморекламы. Звучали и другие упрёки. Океанографа уличали в псевдонаучности, автора документальных фильмов – в трюкачестве, основателя некоммерческих организаций – в корыстности… Вздорные накаты критических волн досаждали капитану и раньше, но он сохранял невозмутимость и с достоинством продолжал следовать своим курсом. Последний выплеск «разоблачений» вскоре ушёл в песок… А волна славы Кусто перемахнула через всё наносное и покатила дальше, неся в себе заряд его жизненной энергии, веры, надежды и любви. Любви к нашей планете-океану, надежды на здравомыслие землян и веры в возможность гармонии человека и природы.
Копошась в гардеробе приоритетов, критики Кусто не приметили главного в его творческом наследии. В их поле зрения не поместилось выстроенное им великолепное здание. За полстолетия подвижник создал идеальный мир, который отличается от привычного нам лишь тем, что все его обитатели без исключения уникальны и равноправны поголовно. Этот мир живёт в фильмах и книгах Кусто. Но одновременно он существует в реальности для всех, кто готов соблюдать его кодекс. Милости просим! И капитан широко распахнул перед нами парадные двери. Однако мы замешкались на пороге… Или так и не поняли, куда же собственно шагать. Вероятно поэтому Кусто вновь и вновь приходит к нам, увлекая за собой идущие поколения. И когда-нибудь его стараниями грань между двумя мирами будет преодолена.
Нет, капитан планеты, как величали Кусто в зените славы, никогда не претендовал на мессианство и исключительность: «Мы слишком маленькие люди и были бы слишком самонадеянными, если бы считали себя чем-то большим…», - парировал он провокационные комплименты лукавых льстецов, когда превратился в сверхзвезду, затмевавшую французских политиков и актёров первой величины.
В 1989 году Кусто был избран во Французскую академию и стал одним из 40 «бессмертных» - так титулуются во Франции действующие члены академии. Отвечая на заданный по этому случаю вопрос о его отношении к бессмертию, капитан-академик ответил: «Я вернусь туда, где был раньше…»
Скорее всего, Кусто имел в виду возвращение в лоно Природы. Но ведь это ему удалось задолго до переправы... И наилучшим образом... Взяв под свою опеку живую планету, он стал её представителем в мире машинной цивилизации – ради преображения неудачной искусственной конструкции на естественных началах – согласно эволюции Земли.
С этой целью за пятнадцать лет до третьего тысячелетия капитан планеты приступил к работе над киноальманахом «Команда Кусто заново открывает мир». Главная мысль сериала прозрачна: человечество в ХХ веке настолько изменило Ойкумену, что она вновь нуждается в открытии для осмысления содеянного и исправления ошибок. Не ограничиваясь ролью инспектора, Кусто упрямо ищет возможности смягчить дурное влияние прожорливой и неряшливой техногенности на истоки. Его ум всё более занимают экологичные способы получения и преобразования энергии. И, вполне логично, мореплаватель первым делом вспоминает о ветре и парусах. Идея создать принципиально новое ветрило давно носится в воздухе. Есть и интересные свежие проекты. Пора браться за дело!
II
ДОЧЬ ЭОЛА
Звонкий апрельский день 1985 года. Ла-Рошель.
Бутылка шампанского в брызги разбивается о форштевень. Пенистые струи Вдовы Клико омывают нос новорождённого судна. На его борту выведено имя женщины-птицы...
История этой крылатой особы поразительна. Она не всегда была пернатой, но всегда была дочерью бога ветров Эола. Как же её угораздило стать птицей? Обычная метаморфоза. А причина превращения – любовная драма. Скорбь о погибшем в морском походе муже - царе Трахины Кеике - подтолкнула его безутешную вдову Алкиону к отчаянной мысли воссоединиться с супругом в водной стихии. И она, не раздумывая, спорхнула с городской стены в море, когда в пене прибоя ей почудился образ возлюбленного. Понятно, что Эол не мог допустить гибели дочери и в последний миг дал ей крылья, обратив в птицу... Получилось, кстати, симпатично: бирюзовая спинка, синие крылья, рыжая грудка. Под впечатлением от увиденного верховные олимпийцы смилостивились над несчастной четой и порешили воскресить Кеика в таком же пернатом облике. Обретя крылья, пара вновь стала неразлучной. С того дня и пошло племя зимородков… На русский лад древнегреческое назание зимородка пишется и звучит как Алкиона, а на французский – Alcyone. Мореходы Эллады благословляли брачный период этих птиц, свято веря, что любое плавание безопасно, пока опекаемые богом ветров пернатые предаются любви и заботам о продолжении рода. Кораблям не грозят бури, потому что сам Эол оберегает покой семейства, занятого выведением потомства. Правда, в античности считали, что зимородок гнездуется зимой, да вдобавок на воде. Строит-де прочнейшее гнездо-ковчег и высиживает в нём птенцов. Надо полагать, это заблуждение-фантазия восходит к мифу о божественных генах зимородка. На самом деле зимородки спариваются в мае-июне и устраивают свои жилища в норах под карнизами обрывистых берегов рек, озёр и морей, дарами которых кормятся, преуспевая в рыбном промысле.
Спустя тысячелетия после описанных событий, на закате ХХ века, Алкиону ожидала новая, не менее удивительная метаморфоза. Благодаря близкому родству с богом ветров и свойству с водной стихией, ей суждено было стать кораблём, летающим по воде.
Своим появлением на свет Алкиона-корабль обязана страсти Жака-Ива Кусто к чистым энергетическим технологиям, счастливой идее учёного-аэродинамика Люсьена Малавара, кропотливым расчётам инженера-аэродинамика Бертрана Шарье и деловому интересу французской компании «Пешине алюминиум». Не исключено, что «Алкиона» - прототип кораблей будущего, которое ожидается к середине идущего века при благоприятном ветре перемен. Во всяком случае, идеи, заложенные в её конструкцию, до сих пор свежи и представляют собой неисхоженное направление в кораблестроении.
Каков же перевоплощённый облик дочери Эола? Это небольшое тридцатиметровое судно класса яхт из алюминия (водоизмещение 76 т. с нагрузкой), монокорпусное в передней части и плавно трансформирующееся в катамаран к корме, оставляет впечатление лёгкости и элегантности. Впрочем, некоторые детали наружности «Алкионы» при первом знакомстве вам могут показаться несколько громоздкими. Взгляд сразу же выхватит две десятиметровые трубы, вид которых напомнит старинный пароход. Но ничего общего с трубами пироскафа у них нет. Это и есть новые крылья дочери бога ветров – турбопаруса, на которые возлагаются надежды как на новый эффективный вид движителя, идущего на подмогу гребному винту, а в перспективе, может быть, и ему на смену.
Здесь я вынужден немного утомить читателя беглым техническим описанием турбопаруса, или аэродинамической установки на языке профессиональном. Однако нетерпеливый ум может пропустить три десятка последующих строк. К ним легко будет вернуться позже – в ходе плавания, когда это вам покажется необходимым...
Избравшим окольный путь замечу вдогонку, что турбопарус – занятная штука, которая совсем не похожа на ветрило, но действует почти так же, как парус или крыло са-мо-лё-та...
С ветерком на вентиляторе
При ближайшем рассмотрении турбопарус системы «Кусто - Пешине», придуманный профессором Парижского университета Пьера и Марии Кюри Малаваром, напоминает округлое крыло авиалайнера, вертикально укреплённое на палубе. На его противоположных сторонах или боках по всей высоте вмонтированы две воздухозаборные решётки-стенки. Через них в полость цилиндра всасывается воздух с помощью обычного вентилятора, установленного внутри турбопаруса - в верхней его части. Эта незамысловатая конструкция и позволяет создавать эффект подъёмной силы крыла или аналогичной ей силы тяги паруса при использовании непригодного для парения и ловли ветра овального профиля.
А теперь представьте себе, что попутное либо встречное течение воздушных масс начинает оказывать воздействие на цилиндр, рассматриваемый нами как парус или как крыло. С наветренной стороны потоки воздуха своим давлением будут подталкивать цилиндрическую конструкцию вперёд, если мы посчитаем её парусом, или постараются поднять вверх, если мы примем её за крыло. Но! С обратной, подветренной, стороны, обогнув касательную плоскость цилиндра и отцепившись от его поверхности, ветровые потоки породят турбулентные завихрения. А те тут же превратятся в противодействующую силу и воспрепятствуют поступательному движению цилиндра вперёд, равно как и взлёту. Займёмся их устранением. Включаем вентилятор. «Воздушные жабры» - воздухозаборники - втягивают струи воздуха за миг до их отрыва от боковин цилиндра и тем самым предупреждают возникновение завихрений. Турбулентность уничтожена в зародыше. Всё просто гениальное - просто! Этот «трюк» и лёг в основу крыльев-парусов «Алкионы».
Итак, попутный ветер! Хотя вполне годится боковой и встречно-боковой, даже под очень острым углом. Сейчас полетим. Турбопарус автоматически поворачивается на своём пьедестале под оптимальным углом к ветру. Следом в дело вступает закрылок, который выполняет ещё и функцию заслонки. Он перекрывает одну из решётчатых стенок (невостребованный в данный момент воздухозаборник) и параллельно увеличивает собой площадь и улучшает профиль турбопаруса. Другая стенка-«лёгкое», оставшаяся открытой, вдыхает обтекающий её воздушный поток, предотвращая появление турбулентных завихрений. В результате принудительно создаётся необходимая разница давления на противоположных сторонах нашего ветрила. В сходных условиях обычный парус наполняется ветром и увлекает за собой корабль, а классическое крыло поднимает самолёт. Мы тоже движемся. Скорость растёт. 10-12-14 узлов (1 узел = 1 морская миля в час = 1, 852 километров в час)! Около 26 километров в час. И это на бытовом по мощности вентиляторе! Неплохо!..
Ясно, что турбопарус – вещь полезная. Работая как вспомогательный движитель, он прилично сберегает энергию дизельного двигателя. По прикидкам специалистов, с его помощью можно сэкономить до сорока процентов топлива в год. Турбопарус не займёт много места на палубах больших судов. Для поддержания определенной скорости он может быть в три-четыре раза меньше своего прототипа. Новое ветрило полностью автоматизировано. Ему не нужна многочисленная команда. Достаточно одного оператора, да и того успешно заменяет робот. Электроника с автоматикой поставят и сориентируют турбопарус в считанные секунды. Наконец, турбопарус экологичен: экономя топливо, он способствует уменьшению загрязнения окружающей среды.
Компактность, простота в управлении и, главное, существенный экономический и экологический эффект говорят в пользу оригинального движителя.
Оснащённая помимо двух дизелей двумя турбопарусами, «Алкиона» создавалась как судно экспериментальное, предназначенное для испытания новинки и популяризации идеи. Однако уже в ходе первого длительного плавания Жак-Ив Кусто высоко оценил личные качества и самостоятельное значение «Алкионы»: «Надёжна, отменно приспособлена к продолжительному пребыванию в открытом море - удобная рабочая площадка в океане»...
И очень хороша собой, добавил бы я. Неизменно приковывает к себе взгляды во всех портах своей статью, стильностью и необыкновенностью.
Плавание на таких судах льстит самолюбию.
Поздравляю вас, читатель! На этой замечательной яхте нам предстоит пересечь Атлантику с востока на запад. 36 дней! В пути нас ждёт немало интересного и значительного. Мы близко познакомимся с Кусто и первой командой первого турбопарусника. Побываем на Азорских и Бермудских островах. Соприкоснёмся с Атлантидой. Искупаемся в Гольфстриме. Минуем остров погибших кораблей в Саргассовом море. Заглянем в Бермудский треугольник… И вполне благополучно доберёмся до причалов Манхэттена.
Но сначала - в Париж!..
III
АВЕНЮ ВАГРАМ, 25
В Париже на авеню Ваграм, 25, неподалёку от Триумфальной арки, на четвёртом этаже старинного особняка, в 80-е годы прошлого века размещалась штаб-квартира Фонда Кусто. Эта некоммерческая организация, созданная в марте 1981 года, провозгласила своим призванием охрану мирового океана и защиту всех форм жизни на Земле. Благородные цели, популярность фигуры Кусто и, главное, возможность испытать приятное чувство сопричастности к большому и полезному делу привлекли в его ряды сотни тысяч человек. Определённо, это был период высшего расцвета личности Кусто, когда он ощутил себя почётным гражданином земного шара. Ему почти всё удавалось. И даже фиаско выглядели победами. Франция гордились своим капитаном. Его авторитет был непререкаем. Несколько лет подряд он занимал первое место в первой полусотне самых почитаемых французов, опережая президента Миттерана и актёра Бельмондо. Близость Триумфальной арки к штаб-квартире Кусто символизировала его успех.
В те годы на авеню Ваграм, 25 начинались все экспедиции, эксперименты, книги и фильмы Кусто. Здесь рождались новые замыслы, обсуждались новые проекты. Именно отсюда как от главного причала отправлялся в очередное плавание капитан с командой своих сподвижников. Сюда стекалась обширная почта со всего света от коллег, от членов фонда и от почитателей. Здесь концентрировался мир его забот.
Однако застать Кусто на авеню Ваграм было не так-то просто. Несмотря на почтенный возраст, он без устали стремительно перемещался по планете. Начиная рабочий день в Париже, капитан через несколько часов оказывался по делам в Нью-Йорке или в Токио, а его уже поджидали на борту «Калипсо» в какой-нибудь удалённой точке земного шара. Проведя неделю-другую в океане, Кусто вновь заглядывал на авеню Ваграм. Назавтра его путь лежал в Рио-де-Жанейро или в Москву. По возвращении он тут же отправлялся на скалу Монако – проведать Институт и Музей океанографии, где у его директора накопились неотложные дела.
Знаки судьбы
В 1980 году, когда океанографическая столица планеты Кусто ещё находилась в Монако, мне довелось заглянуть во время командировки во Францию в ассоциированное с ней миниатюрное княжество. К сожалению, мой визит ограничился несколькими вечерними часами, когда в музее на скале уже был погашен свет, а казино в Монте-Карло, на противоположной стороне портовой бухты, манило своими огнями, но меня туда не влекло... И как я ни сокрушался по этому поводу, пришлось ограничиться созерцанием внешнего вида музея и школярским заглядыванием в непроницаемую темень заоконья. Посидев несколько минут на ступенях, ведущих в этот храм, я дал волю воображению, припомнив всё прочитанное о нём и его хранителе. Словом, исполнился духом. Тем и насытился.
Спустя пять лет я был сторицей вознаграждён за это неудавшееся паломничество. Разве мог я тогда предположить, что, обойдённый судьбой в малом, в недалёком будущем получу от неё бесценный подарок – не только близко познакомлюсь с самим Кусто, но и стану участником одной из его экспедиций. Впоследствии я не раз вспомню тот синий августовский вечер в Монако. Тёплые камни ступеней парадной лестницы музея. Очарование таинственности... И, разумеется, мне будет думаться, что уже тогда где-то в глубине моей души шевельнулось смутное предчувствие. Впрочем, вероятно, так оно и было. Сейчас я твёрдо верю в знаки судьбы, которые посылаются нам свыше для оповещения о поворотах и событиях на жизненном пути. Основанием тому - богатая личная коллекция… Иллюстрация по теме. В детстве моё воображение поразил зимородок на картинке. Почему – непонятно. Но мне очень захотелось повстречать его вживую. Причём это желание не покидало меня во взрослой жизни и тем интриговало. Однако увидеть зимородка воочию долго не удавалось. И вот - пожалуйста! Встреча состоялась через четверть века с зимородком-кораблём… Для этого меня, кстати, на протяжении двадцати пяти лет настойчиво подталкивали следовать по французской стезе в радийном направлении неукоснительно... Школа – армейская служба – университет - работа - и прочее ... – всё с означенным уклоном согласно определённому курсу.
По роду деятельности я многие годы был связан с Францией. Эта длительная связь, позволю себе старомодный каламбур, была «короткой» - она поддерживалась на коротких волнах. Почти двадцать лет я проработал во французской редакции Международного Московского радио (до этого трудился на заводе «Радиоприбор», в армии был радистом, а учился в международной радиогруппе Журфака МГУ). Программы, в подготовке которых я принимал участие, предназначались для французской аудитории и звучали, понятно, во французском эфире. Однако во Франции я бывал редко. По большей части интервьюировал французов в Москве и колесил по Союзу, собирая выгодные материалы для экспортных передач. Вернувшись в конце апреля 1985 года из командировки в Белоруссию – по следам полка Нормандия-Неман, я был ошеломлён сногсшибательным по тем временам известием...!
Как раз в моё отсутствие Жак-Ив Кусто, который тогда пытался наладить живое сотрудничество с советским телевидением и надеялся открыть отделение своего фонда в СССР, обратился к высшему руководству Гостелерадио с просьбой-предложением откомандировать одного из советских радиожурналистов, владеющих французским языком, в экспедицию на борту «Алкионы». Выбор пал на меня. 33 года. Мужской пол. Сносный французский. Приличное перо. Восемь лет в радиожурналистике. Редактор и ведущий «Радиогазеты советско-французской дружбы». Положительная характеристика – морально устойчив. И при всех этих достоинствах только два недостатка… Два, но очень серьезных для советской эпохи, изъяна. У меня не было того, что называлось блатом или лапой – ни покровителей по знакомству, ни номенклатурных родственников. И, что ещё хуже, я был беспартийным: из комсомольского возраста вышел, а в КПСС вступить не удосужился. Этот прочерк мог перечеркнуть всё. Но, не вдаваясь в подробности, интрига закрутилась в мою пользу. По стечению обстоятельств, конкуренты с лучшими в идеологическом плане анкетами и надлежащими родословными и связями выпали из игры. Знак, поданный мне судьбой у порога музея океанографии, был верным. Да здравствует монаканское сидение на священных ступенях!
Итак, в Москве меня ждал сюрприз: командировка в Атлантику! Причём в самом ближайшем будущем. 10 мая 1985 года. Накануне отъезда на Красной площади во время парада по случаю 40-летия Победы я взял интервью у ветерана авиаполка Нормандия-Неман, Героя Советского Союза Жака Андре о советско-французском боевом братстве в небе. Назавтра вылетел во Францию с эстафетой - крепить советско-французскую дружбу на море... События развивались настолько стремительно, что в реальность происходящего я отчасти поверил только в Париже, на авеню Ваграм, 25, куда меня любезно доставил из аэропорта Шарля де Голля тогдашний корреспондент Всесоюзного радио во Франции Олег Максименко. «Да, старик, тебе повезло! – коротко прокомментировал он мою удачу. За последние дни я много раз слышал эту фразу. И охотно согласился в очередной раз.
В ожидании потомства…
Не без волнения переступив порог штаб-квартиры Кусто, где царила атмосфера больших проводов, я поначалу не признал самого капитана, неожиданно появившегося в одной из дверей. По-юношески тонкий, в тёмно-синей облегающей паре сюртучного покроя, он как бы шагнул с иллюстрации к приключенческому роману эпохи романтизма. Не хватало разве что шпаги или кортика на боку. После некоторого замешательства я представился и лишь мгновением позже осознал, что передо мной Жак-Ив Кусто собственной персоной.
Кусто, будто мы не первый год знакомы, задорно улыбнулся: мол, видишь какая суматоха! И, энергично поприветствовав, вернулся к делам, словно приглашая разделить общие заботы и настроение. Беспрерывно звонили телефоны, жужжали телексы (предшественники факсов) – вновь и вновь уточнялись детали экспедиции и сметы расходов. Поминутно произносилось имя «Алкионы». На стене я увидел её большой эскиз и принялся разглядывать судно, на котором мне предстояло пересечь Атлантику. До сей поры самым длительным морским путешествием для меня была четырёхчасовая экскурсия вдоль крымского побережья – от Алупки до Никитского ботанического сада и обратно на прогулочном катере. Судя по рисунку, «Алкиона» не превосходила по размерам этот тип судов. Напротив – выглядела миниатюрней. И я попытался представить себе, каково же будет на её борту в бушующем океане... Однако фантастический вид башен турбопарусов, возвышающихся над тонкой полоской корпуса, почему-то внушил мне чувство уверенности.
Турбопаруса «Алкионы» явно составляли предмет гордости Кусто. Его глаза загорались, едва о них заходила речь. Он охотно отвечал на вопросы, пускался в подробные разъяснения. Провёл меня в киномастерскую, где монтировался фильм о ходовых испытаниях «Алкионы». И в момент, когда на экране с помощью специальной съёмки было продемонстрировано, каким образом турбопарус расправляется с турбулентными завихрениями, азартно хлопнул в ладоши: ловко мы их!.. Наверное, Кусто переживал в эти дни не меньший подъём, чем в 1943 году незадолго до премьерного погружения с первым аквалангом на вилле Барри во Французской Ривьере.
За обедом в небольшом ресторане на соседней с авеню Ваграм улице капитан вкратце рассказал мне о задачах и маршруте предстоящей экспедиции, назвал имена её участников, даже составил на салфетке подробный список: кто есть кто; кто, где и когда должен вступить на палубу «Алкионы» и покинуть её. Пройти по всему маршруту атлантического перехода предстояло только восьмерым членам экспедиции, в том числе американскому научному журналисту Ричарду Морфи и мне, корреспонденту Московского радио. Во время стоянки на Азорских островах к нам присоединится ещё один американец – радиожурналист из Атланты Лэн Кинг. Таким образом, под флагом «Алкионы» собирался интернациональный экипаж. Идея Кусто была ясна и симпатична. Небольшое дружное международное сообщество на борту совсем нового, заглядывающего в будущее, судна… Символ добрых надежд на человеческое согласие и взаимодействие ради сбережения и преображение мира.
Но тогда, в уютном парижском ресторанчике, мы ещё не касались трепетных тем, а за непринуждённой гастрономической беседой просто знакомились, осваивались друг с другом. Кусто, например, рассуждал о вреде сливочного масла, называя его «концентрированным ядом», однако ел клубнику, щедро посыпанную сахаром, и в ответ на мою не лишённую иронии реплику соглашался, что сахар – тоже яд, но – в меньшей степени… Когда по обычаю французской кухни на десерт подали сыры, Кусто больше чем с любопытством ожидал моего выбора. В те времена в СССР из всех 365 сортов французского сыра в открытой продаже можно было встретить лишь лицензионный рокфор советского производства (весьма неплохой, кстати). И я недолго думая назвал его, прибавив к нему на всякий случай камамбер. Кусто тут же оживился и даже обрадовался: «Вы правы. Рокфор и Камамбер – короли сыров!» - произнёс он с плавным нажимом и, как бы в знак назидания, приподнял указательный палец правой руки. Этот жест очень характерен для Кусто. Он многозначен. Но чаще всего капитан приветствует им полное согласие с собеседником по ключевым вопросам и подчёркивает важность сказанного. Разумеется, поговорили мы и о погоде с её капризами: в Париже было прохладно, а в Москве стояла жара. Коснулись филологии - Кусто умиляли уменьшительно-ласкательные русские суффиксы. С особым чувством он произносил слово «душечка», которым его одарила в юности русская прелестница то ли в Москве, то ли в Шанхае… И вдруг в конце трапезы капитан коротко поинтересовался моим мнением об «Алкионе». Вопрос не застал меня врасплох – я заблаговременно составил своё суждение. Поэтому ответил быстро, так же коротко и вполне искренне: «Это корабль ХХI века». Кусто торжественно кивнул, сопроводив кивок описанным выше жестом. Однако после выразительной паузы мы, как мне показалось, подумали об одном и том же… Пройдут годы одиночества, прежде чем у «Алкионы» появится потомство.
ХХI век подрастает. Но не спешит снаряжать свой корабль. Ему явно недостаёт капитана.
IY
ЛА-РОШЕЛЬ
Десятое мая прошло для меня в ускоренном командировочном ритме: день отъезда - день приезда - день отъезда – день приезда. Утром я вылетел из Москвы в Париж. К вечеру отправился из Парижа в Ла-Рошель. Моё отбытие с авеню Ваграм совпало с вечерним пятничным часом пик. Тем не менее, я быстро взял такси и покатил в аэропорт Орли. Истинные таксисты во всём мире общительны и любопытны, даже если тщательно скрывают это. Улыбчивый розовощёкий пышноусый парижанин был из чистопородных представителей профессии. Мы тут же разговорились, и он скоро выведал у меня - кто я, откуда и куда. Добытая информация привела его в состояние радостного изумления. В те годы русский, сиречь советский, в парижском такси уже сам по себе был диковинкой. А тут ещё и участник экспедиции Кусто! Оказалось, что мой таксист хорошо осведомлён о предстоящем плавании, наслышан и о предшественнице «Алкионы» - «Ветряной мельнице». Этот небольшой подержанный катамаран, оснащённый одним турбопарусом, увы, погиб, но помог рождению нового ветрила. Мало приспособленная к длительному пребыванию в открытом море, старенькая «Ветряная мельница» не выдержала единоборства со штормом исключительной силы и затонула в самом конце своего атлантического перехода - у североамериканского побережья в водах Бермудского треугольника. Причиной её гибели стал новёхонький алюминиевый турбопарус, прикреплённый к потрёпанному корпусу. В результате сильной качки тяжёлая конструкция расшаталась и повредила ветхую палубу и другие элементы почтенного судна до критического состояния… Все члены экипажа, слава Богу, остались целы и невредимы. Это случилось в 1983 году. Однако кораблекрушение не сокрушило и не повергло в уныние изобретателей и сторонников турбопаруса. Напротив, Кусто и Малавар со товарищи, учтя все просчёты и полученный опыт, с удвоенным воодушевлением взялись за создание нового, более надёжного турбопарусника. Им стала «Алкиона». Её построили довольно быстро для замысловатой фантастики. Заложенное в мае 1984 года судно было спущено на воду в апреле следующего года и уже в начале мая после успешных ходовых испытаний стояло готовое к отплытию у одного из причалов Ла-Рошельского порта.
Жизнерадостный таксист высказал предположение, что, возможно, на этот раз всё обойдется благополучно... И с испытующей лукавой улыбкой глянул на меня. Я оценил его шутливую иронию и согласно рассмеялся. Признаться, в ту минуту я больше беспокоился не о безопасности перехода, а о том, чтобы без задержек и недоразумений добраться до Ла-Рошели и поскорее отправиться в плавание.
Потолкавшись немного в пробках, мы вскоре вырвались из запруженного автомобилями Парижа. Взяли на юг. Замелькали окраины. Вот и Орли. Аэропорт Пьера Ришара… Устойчивая ассоциация с киношным образом…
Проводив взглядом высокого блондина в чёрном ботинке, блондин среднего роста вступил на «эскалатор» собственных приключений.
Ассамблея на постоялом дворе
Вместо ожидаемого мной турбореактивного лайнера я оказался на борту старомодного двухмоторного поршневого аэроплана компании «ТАТ» из семейства винтовых. Обстановка в салоне напоминала интерьер простенького загородного автобуса. Легко угадывалось, что большинство моих попутчиков направляются в Ла-Рошель на уик-энд. Через час с четвертью, уже в сумерках, мы приземлились в пункте назначения. Ручеёк пассажиров быстро проструился через миниатюрный аэровокзал и иссяк. В гулком интерьере остались только я и широкоплечий парень, немного угрюмого и слегка всклокоченного вида. Меня должны были встречать, и я с некоторым колебанием шагнул к нему.
- Владимир? – вопросительно пробасил он, делая ударение на последнем слоге.
- Да! – обрадовался я.
- Бертран Сион.
Парень легко подхватил мои увесистые чемоданы и бодрым шагом направился к выходу.
В автомобиле Сион сообщил мне, что он не единственный Бертран в экспедиции. Есть ещё его тёзка по фамилии Шарье – инженер-аэродинамик, руководитель конструкторской группы, проектировавшей турбопаруса «Алкионы». Сам же он – ныряльщик… Позже выяснилось, что Бертран Сион не только ныряльщик, но и отличный кок, единственный штатный матрос в экипаже и вообще мастер на все руки.
- Сейчас мы едем на собрание. Затем – в гостиницу. На «Алкионе» ещё не всё готово, - кратко информировал Бертран, крутя баранку.
Собрание?!.. Я напрягся. Сион использовал сильный синоним собрания – assembl;e - ассамблея. Национальное собрание… Генеральная ассамблея... На ночь глядя…
Высоким собранием оказался дружеский ужин в ресторане, похожем на постоялый двор. Он, по-моему, так и назывался – «Л’Оберж» (L’Auberge).
Участники «ассамблеи», расположившиеся за огромным столом, сплошь уставленным всевозможными кушаньями, встретили меня с оживлённым радушием. Любопытные взгляды со всех сторон. Улыбки. Приветствия. Рукопожатия. Любезные вопросы.
Среди собравшихся присутствовали дамы… «Неужели в экспедиции будут женщины!.. – промелькнула в моей голове яркая ароматная искра. – От французов можно ожидать и такого сюрприза…». Глаза разбегались. Особое впечатление на меня произвела высокая стройная волоокая и при этом голубоглазая блондинка. Наверное, врач, прикидывал я. Но вскоре был отчасти разочарован. Ласково улыбнувшись, блондинка спросила, на каком самолёте я прилетел из Москвы. Получив ответ, она кивнула и заявила, что эта модель ей известна. «Я работаю бортпроводницей на международных авиалиниях - и видела много советских лайнеров в аэропортах», - пояснила моя волоокая собеседница. «Ну, конечно же, - мысленно упрекнул я себя в своей наивности, - дамы имеют лишь косвенное отношение к экспедиции: они просто подруги и жёны членов экипажа. О каких женщинах может идти речь на борту экспериментального судна!» Кстати, в тот же вечер я узнал, что за неимением женщин, нет в команде и врача...
Расспросы продолжались. Как оказалось, за столом присутствовали не только участники экспедиции, но и сотрудники Фонда Кусто, корабелы, строившие «Алкиону», портовое начальство. И всем был любопытен гость из советской России. Немного ошарашенного, меня взял под свою опеку научно-технический директор Фонда Кусто Жак Констан. Этот атлетически сложённый хлопотун и балагур, душа компаний и талантливый ученый-практик с незаурядными способностями администратора, постоянно занятый десятками проблем, всячески заботился о моём комфорте, пока мы находились в Ла-Рошели.
Предлагая вновь прибывшему отведать то одно, то другое блюдо, перекидываясь шутками с сотрапезниками, Жак Констан между делом представлял мне участников экспедиции, сидящих в разных концах стола. А я мысленно дополнял его рекомендации собственными ремарками.
- Небритый, в чёрном свитере во главе – Бернар Деги, капитан «Алкионы».
…Седеющий брюнет лет сорока. Строгие черты и ироничный взгляд. Манеры лидера. Морской волк? Похоже…
- Весёлый лысый господин по соседству с капитаном – Ги Жуас, радист.
…Лицо эпикурейца. Повадка добродушного плута и природного юмориста. Вызывает образ сатира Силена – дядьки и наставника Диониса.
- Галантный кавалер между двумя дамами – Мишель Требоз, инженер-электрик.
…Сухопарый брюнет с горделивой осанкой. Томная значительность во взоре. Походит на театрального первого любовника.
- Прямо по курсу – Жозеф Гийу, механик. До недавнего времени старший механик на больших судах. Сменил крахмальную сорочку на комбинезон из истинной любви к судовым машинам
…Принадлежит к породе незлобивых рыжих – тёмно-каштановый оттенок. Прилично за сорок, седеет, но мимика мальчишеская. В глазах – хитринки. Руки жилистые. Работяга.
- Скромный тихий молодой человек в уголочке – Дени Шальве, информатик
…Облик неоперившегося средневекового витязя. Румянец во всю щёку. Застенчив, как девушка былых времён.
- Тонкий, смуглый, курчавый с левого края – кинооператор Луи Презлен.
…Оставляет впечатление юноши, хотя давно за тридцать или того больше. Интеллигентен. Лирик. Немного смахивает на нашего великого поэта.
- Остроносый брюнет в очках – Бертран Шарье, инженер-аэродинамик.
…Тип амбициозного талантливого технократа в начале пути. Порывист в движениях. Способен на неожиданную экстравагантную выходку.
«Интересно, а что подумали обо мне? - спохватился я, очутившись далёко за полночь в номере отеля «Бризы». И, усмехаясь, стал прикидывать возможные сравнения и замечания. «Большинство участников экспедиции явно обладают чувством юмора. Отлично!» – подытожил я первые впечатления, растянувшись на двуспальной кровати в стиле рококо. За окном, глядевшим на залив, еле слышно шипели волны, шелестел дождь. На стёклах тлели отсветы сигнальных огней… А в моей голове всё ещё стоял гул моторов и мелькали яркие видения этого большого дня. С тем и заснул.
Первое свидание
Утром меня разбудил телефонный звонок.
-Алло! Владимир? Это Жак Констан. Как спалось? Настроение? Чем занимаетесь?
Пришлось признаться, что я ещё в постели.
-Ничего, не торопитесь. Я заеду через полчаса. Заглянем в порт.
В тот день было пасмурно. Накрапывал дождь. Начинался отлив. Каменистое дно бухты под стенами отеля обнажалось. Уходящая вода трепала тёмно-зелёные мочала водорослей, которые распространяли терпкий йодистый запах. С гостиничной террасы открывался импрессионистский затуманенный вид на противоположный берег залива. Значительную его часть занимала гавань, сплошь забитая мелкими прогулочными и спортивными парусниками всех мастей. Пейзаж манил обещанием подпарусных удовольствий. Но наш путь лежал в большой работящий грузопассажирский порт, находящийся в десяти минутах езды от «Бризов» - в квартале Ла-Паллис на западе Ла-Рошели. Там нас поджидала дочь Эола.
Источая дух новизны, ослепительно белая «Алкиона» красиво и одиноко стояла у удалённого причала, заваленного коробками и ящиками. Шла погрузка. Мне захотелось поучаствовать в снаряжении корабля. Однако Жак Констан унял мой трудовой порыв и предложил для начала небольшую экскурсию по турбопаруснику.
Я впервые изучал «Алкиону» не на картинке. Въяве, в громоздком портовом антураже, она предстала ладной невеличкой. И мне подумалось, что на бескрайнем океанском просторе эта милая посудина будет выглядеть ещё более субтильной…
Жак увлёк меня по сходням на борт. Мы прошлись по покрытой зелёным пластиком палубе. 31 метр в длину, 9 - в ширину. Констан остановился у высящейся в носовой части башни, любовно похлопал по ней и кивнул на другую, отстоящую метров на десять – ближе к кормовой части, перед рубкой.
- Вот это и есть турбопаруса. Как и всё судно, они сделаны из алюминия. Высота 10 метров 20 сантиметров. Ширина овального сечения - 1 метр 35 сантиметров, длина его большой оси, – 2 метра 5 сантиметров.
Я прикинул, что каждая башня - примерно в три обхвата. Размещены турбопаруса на одной линии и, будь потоньше, походили бы на мачты без парусов – грот и фок. Двухмачтовик. У каравелл Колумба было, кажется, по три мачты – фок, грот и бизань. А мы отправляемся в Новый Свет на двухмачтовой «бригантине». Между прочим, скоростная и манёвренная бригантина была излюбленным кораблём флибустьеров, то бишь пиратов.
- При благоприятном ветре, - продолжал Жак Констан, - только с помощью турбопарусов «Алкиона» может давать до 12-14 узлов, что соответствует её скорости на двух дизелях…
Жак пустился было в дальнейшие разъяснения, но усилившийся дождь загнал нас в рубку.
Пульт управления вобрал в себя все достижения электроники той поры. Констан вполне доходчиво растолковал, как обращаться с радаром, как приводить в действие турбопаруса – словом, какая кнопка для чего.
Затем мы прошли на нижнюю палубу. Несколько слов о её планировке - чтобы вы могли ориентироваться на «Алкионе» в ходе плавания. Два параллельных коридора делят «внутренние покои» на три части. По левому борту – отсек радиста и электрика, две двухместные каюты. По правому – две двухместные каюты, душевая, туалет. Посередине – четырёхместная каюта, камера хранения (она же овощехранилище), отсек для снаряжения ныряльщиков. В правый коридор вы попадаете через дверь на корме, в левый – непосредственно из рубки. Оба коридора ведут в довольно просторную кают-компанию – симбиоз столовой, камбуза, видеотеки и библиотеки. Очень удобно и уютно. Машинное отделение находится в носовой части. В него можно пройти прямо из кают-компании через звуконепроницаемую дверь. Есть и другой путь – через люк на палубе.
Осмотром машинного отделения, где ещё безмолвствовали два новёхоньких 156-сильных двигателя Ивеко-Фиат, закончилось моё первое беглое знакомство с «Алкионой». Она мне приглянулась… Плавание будет приятным…
Смешение времён
После экскурсии я улизнул от Жака и всё же подключился к общественно полезной работе. Вместе с Бертраном Сионом мы перетаскивали какие-то коробки и пакеты с причала на борт, а потом освобождали «Алкиону» от упаковочной кожуры.
Часа через полтора вновь объявившийся Жак Констан стащил меня на берег, усадил в машину, и мы принялись колесить по городу и предместьям, заезжая в магазины и на склады за недостающим снаряжением, хозяйственными мелочами и снедью для предстоящего фуршета по случаю отплытия.
Во время разъездов я успел немного познакомиться с Ла-Рошелью. Кое-что мы узнаем об этом городе ещё в детстве из «Трёх мушкетёров» Дюма. Помните осаду Ла-Рошели? Завтрак д’Артаньяна и его друзей на бастионе Сен-Жерве?
Старинный французский город-порт, город-крепость, главный оплот гугенотов в ХVI столетии и в первой трети XVII века сохраняет черты той драматической и романтической эпохи. Зубчатые стены крепостных сооружений. Узкие каменные лабиринты центра с булыжными мостовыми. Древняя гавань, вход в которую сторожат две башни – Цепная и Святого Николая. Тень дамбы Ришелье у подножья отеля «Бризы». О ней напоминает название одноимённой улицы, упирающейся в гостиницу и соскальзывающей к берегу. Дамба была построена поперёк залива во время осады Ла-Рошели по распоряжению хитроумного кардинала, чтобы полностью блокировать осаждённый город и взять его защитников-гугенотов измором. Стратегия Ришелье удалась вполне. Оголодавшая Ла-Рошель пала 28 октября 1628 года. Избежавшим смерти была дарована жизнь.
Свой след в Ла-Рошели оставила и вторая мировая война. Здесь, в порту Ла-Паллис, базировалась 3-я флотилия немецкого подводного флота «Лос». Для неё были отгроханы огромные железобетонные крытые доки. Их мощные серые с зеленцой стены поныне возвышаются над причалами изолированной гавани порта. Недалеко от одной из этих глыб была пришвартована «Алкиона», и я улучил минутку для осмотра «достопримечательности». Грандиозное сооружение выглядит зловеще и производит тягостное впечатление. Вода в этой мрачноватой «пещере», напоминающей огромную печь, походит на расплавленный металл. Доки настолько основательны, что тысячелетия простоят неколебимо и нерушимо. Вечные свидетели минувшей войны... Впрочем, они с успехом используются в мирных целях для стоянки и ремонта судов.
Золотисто-серая с проседью Ла-Рошель принадлежит к немногочисленному роду городов, в которых прошлое осязаемо. Былые времена отсюда не ушли и не застыли здесь, а пребывают вместе с идущими... В России к этому семейству относится Псков. В таких городах одновременное присутствие в разных эпохах состояние нормальное…
Ла-Рошель помнит себя одним из главных портов Франции на атлантическом побережье. Именно из ла-рошельской гавани в Америку отбывали многочисленные отряды французских колонистов и авантюристов. Нашей горстке предстояло отправиться вслед за ними от того же причала на завтрашнем корабле…
Y
АЛЛО, ОДЕССА!
Вернувшись из поездки по городу, я застал на «Алкионе» радиста Ги Жуасса. Пора было решать проблему связи с Москвой. Четверть века назад эта задача была не из простых. Международная спутниковая система «Инмарсат» позволяла связаться из любой точки мирового океана со многими городами планеты и со всеми мировыми столицами… кроме Москвы. В Москву надо было звонить через Одессу.
Одесса вызывалась по коду 007 после установления связи со спутником-ретранслятором простым нажатием двух клавишей.
Ги объяснил мне нехитрую манипуляцию, и мы предприняли первую попытку.
Есть спутник! – на экране монитора загорелась соответствующая надпись на английском. Есть Одесса – сообщил экран. Но Одесса не отвечает.
Нью-Йорк? Нет проблем!
-Хэлло! Здесь Нью-Йорк, – прозвенел мелодичный женский голос.
-Простите, это ошибка, - слукавил Ги. Он просто демонстрировал мне возможности «Инмарсата».
Париж? Пожалуйста!
Ги поворковал с парижанкой.
Одесса? Молчит…
Мы недоумевали. Очередные попытки ничего не давали.
Не отвечала Одесса и на следующий день.
Узнав об этой незадаче, Кусто только что прибывший из Парижа с сыном Жаном-Мишелем, полушутливо приказал нам установить связь любой ценой.
-Сейчас! Немедленно! Сию минуту! – отчеканил он по-русски.
Но всё было тщетно. Я сокрушался, нервничал. Для меня это печальный факт оборачивался настоящей трагедией. Радиожурналист без эфира – нонсенс. Я лихорадочно прикидывал другие возможности связи с Москвой. Через парижского корреспондента Олега Максименко? Но он говорил мне, что 12 мая уезжает в отпуск в Союз. Через других европейских корреспондентов? Но, я не знал номеров их телефонов. Был ещё вариант связи через Париж по заказу. Однако такой способ слишком ненадёжен, да и времени займёт уйму, не говоря уже о его дороговизне.
Оставалось надеяться на чудо. А в самом крайнем случае постараться быть максимально полезным в качестве матроса. Разумеется, я буду делать магнитофонные записи. Много записей. Вести дневник. Наблюдать. Запоминать. Писать письма и отправлять открытки... Курам на смех… Смех сквозь слёзы.
Отплытие было назначено на завтра – 13 мая, понедельник. Несмотря на такое сочетание, этот день стал для меня счастливым вдвойне. С той поры я жду от понедельников под грифом «13» удачи. И, знаете ли, ожидания оправдываются.
Перед отплытием экипаж облачился в парадную форму - белые комбинезоны с гербом «Алкионы» на левом нагрудном кармане. Наши сердца согревала парящая над волнами крылатая обнаженная женщина. Мы чувствовали себя героями и щедро дарили провожающим улыбки и воздушные поцелуи. При большом стечении разношёрстной публики серый причал походил на забрызганный разноцветными красками холст. Яркую картину проводов ещё больше оживило солнце, наконец-то выглянувшее после затяжного ненастья. Погода явно благоприятствовала нам – начинался период гнездования зимородков.
Капитан Деги встал к штурвалу. За кормой вскипела вода. Палуба вздрогнула, осела. «Алкиона» отвалила от причала, развернулась к выходу из гавани и, проскользнув между Сциллой и Харибдой отвесных бетонных стен, наконец, выбралась на свободу.
Бойкие волны тотчас набросились на «Алкиону» со всех сторон. Словно в толчее, они подпихивали диковинный корабль, проверяя новичка на прочность. По мере удаления от берега, волны становились солиднее, упорядочились и уже встречали «Алкиону» грудью. Мощно ударяясь о форштевень, вспененные валы взрывались фонтанами брызг, окроплявшими палубу и наши лица. Крещение состоялось.
Ветер понемногу усиливался. Голубые оттенки сменились синими. Ла-Рошель скрылась за горизонтом. Пейзаж сделался однообразным. И мы спустились в кают-компанию доедать «Алкиону»... Её гастрономическая копия из множества закусок была изготовлена искусными ла-рошельскими кулинарами в честь знаменательного события и преподнесена в дар экипажу.
После лёгкой трапезы все занялись своими делами. Праздник закончился. Едва я собрался заглянуть в рубку, чтобы еще раз попытать счастья, как раздался вопль Ги Жуасса:
- Одесса!!! Владимир, Одесса!!!
Сломя голову я бросился на этот призыв, чуть было не сбив кого-то с ног в узком коридоре.
Ги - молодчина! Он – прорвался!
Мы оба были коротковолновиками (а ваш покорный слуга к тому же вёл на Московском радио специальную передачу для радиолюбителей - диэксеров), поэтому как никто другой мы знали цену установления дальней связи в сложных условиях.
Схватив протянутую сияющим радистом трубку, я зачастил:
-Алло-алло-алло, Одесса?!
-Одесса слушает, - прозвучал в ответ бесконечно милый женский голос.
Я забыл, о чём нужно говорить. Ощущение было такое, что наконец-то слышу голос той, которой должен признаться в любви. По-моему, с этого я и начал. И только потом, немного успокоившись, представился, познакомился и объяснил цель своего звонка.
Одесса довольно быстро соединила меня с Москвой. И я тут же передал первую корреспонденцию с борта «Алкионы. В сообщении, украшенном интервью Кусто, в сжатом виде содержалось уже рассказанное вам о турбопаруснике и о цели его перехода через Атлантику.
Почему же молчала Одесса? Всё было до смешного просто - и просто смешно. В субботу и в воскресенье одесская станция не работала. Выходные. И именно в эти дни мы предпринимали заведомо безнадёжные попытки установления связи. Но кто же мог предположить!
Сейчас всё это выглядит нелепо. По мобильнику легко дозвониться откуда угодно и куда угодно. А в 80-х годах прошлого века даже обычный домашний телефон был в СССР подарком судьбы или привилегией избранных.
Впоследствии связь с Одессой не вызывала затруднений.
Я бесконечно признателен одесситкам-операторам этой станции, которые вскоре взяли надо мной трогательное шефство. Они наладили образцовое дежурство по связи с «Алкионой». И всячески содействовали мне, приходя на работу во внеурочное время, даже по выходным.
- Алло, Одесса! Спасибо вам, милые!
(продолжение следует - http://proza.ru/2010/06/11/1473 )