Дело было вечером. Делать было нечего. Погода – отвратительная, а настроение мерзопакостное. Ну, думаю, если не выпью – умру. И потому сунул я ноги в резиновые сапоги (чтобы не терять время на шнурование ботинок) и в магазин заторопился…
Иду и понимаю, какую ошибку я с обувью допустил. Потому что улица наша в марте – очень даже скользкая, а в резиновых сапогах я на ней – как корова на льду. Иду, то и дело поскальзываюсь, вот-вот громыхнусь.
Наша улица старого российского города – вообще уникальна. Весной и осенью по ней ни пройти, ни проехать. Зимой пройти можно, но проехать – трудно из-за ям-ловушек, заваленных снегом. А летом, после каждой машины поднимается такое облако пыли, что на расстоянии десяти метров плохо видно, и дышать тяжело как при газовой атаке.
Относительно состояния нашей улицы я уже обращался неоднократно в разные инстанции (сам-то я что могу сделать, кроме как участок улицы напротив своего дома почистить и деревья там посадить?) Писал я и в районную администрацию, и на приём к народному депутату ходил.
Депутат, задумчивый молодой человек с окладистой бородкой а-ля делегат второго съезда РСДРП от фракции меньшевиков, не сразу уловил суть моей просьбы.
- Чего же вы хотите? – спросил он.
- Хочу, чтобы улицу заасфальтировали, - ответил я.
- На это нужны деньги. Денег в бюджете нет.
- У бизнесменов найдутся, - говорю я. - Смотрите, сколько их развелось! Автостоянки на каждом шагу понастроили. А это, между прочим, эксплуатация общественной территории частным бизнесом.
- А вы что? Хотите этот бизнес раскулачить? Это, батенька, большевизмом попахивает. Нет, это не наш метод.
В общем, ушёл я от депутата ни с чем. Не поняли мы друг друга.
В позапрошлом году приходил ко мне в гости англичанин Джон Старк, кредитный советник из Европейского Банка Реконструкции и Развития. Он помогал устанавливать в нашем городе новые капиталистические отношения. Это было осенью. А англичанин – в штиблетах лакированных. Он как на нашу улицу ступил – сразу очень идиоматично выражаться начал. А когда, поскользнувшись, приземлился в своём чёрном макинтоше в ноябрьской луже, то выразился такими словами, каких в словарях не найдёшь…
Мы дома макинтош замыли. И пока он в кухне на отопительном котле сох, мы в комнате водку пили, и я Джону семейные альбомы показывал. Ему особенно понравилась военная фотография моего отца возле своей тридцатьчетвёрки под Курском. Сказал, что по нашей улице – только на танке ездить. Англичане, они юмористы известные…
Ладно, я и без танка до магазина добрался. Беру, как всегда, свой любимый Золотой Мускат в картонной коробочке. То, что он не в фирменной бутылке, меня нисколько не смущает. Напиток проверенный. И вкус, и градус, и цена меня вполне удовлетворяют.
Тороплюсь домой. Скользко! Ногами выписываю кренделя, как фигурист на льду. До дома оставалось уже метров десять, когда очередная фигура не удалась, и я совершаю кульбит под названием тройной тулуп с приземлением на копчик.
Мать-перемать! Что тут ещё скажешь? Поднимаюсь. Отряхиваюсь. Ладно, ничего страшного со мной не случилось. Да и в сумке у меня, слава Богу, не стеклянная тара.
Захожу домой. Скидываю предательские сапоги. Осторожно, стараясь не шуметь, пробираюсь к себе в спальню мимо комнаты тёщи (а точнее, мачехи жены). Я не хочу, чтобы она меня видела или слышала. Особенно выпивающим. У нас с ней очень сложные отношения. А точнее – практически полное отсутствие таковых. Выражаясь по-английски, she hates my guts, то есть терпеть меня не может. Я плачу ей взаимностью. Её зовут Роза Борисовна. В разговоре с женой я зову её Розочкой.
У себя в спальне я достаю из нижнего ящика стола пластмассовую кружечку, которую держу специально для таких случаев. Из верхнего ящика вынимаю ножницы, чтобы надрезать уголок коробочки. Пусть на улице непогода, пусть наша улица – крива и непроходима, пусть недовольная Розочка сопит в соседней комнате, но сейчас я приму эликсир, продукт тёплого крымского солнца, и позабуду все эти напасти…
Я опускаю срез коробочки в стакан, начинаю сливать вино. Но стекает всего лишь несколько капель! Что такое? Коробочка пуста! Я осматриваю её внимательно. Коробочка сбоку разорвана. Вот оно что! Картонная тара при падении не бьётся. Но рвётся легко. Особенно, если она заполнена.
О горе мне, горе! Я ведь только-только собрался культурно выпить, как белый человек. Даже две конфетки прихватил из кухни на закуску. Накось, выкуси!
Тут я помянул чёрным словом и народного депутата, и всю городскую (и не только) власть. Неужели за тридцать два года, что я проживаю на этой улице, её нельзя привести в порядок? Нормальный человек в магазин за вином сходить не может!
Но словами делу не поможешь. Снова беру деньги и отправляюсь в магазин. Надеваю свои ботинки спецназовца. На них шнуровка – по самую щиколотку, больше минуты один ботинок шнуровать будешь. Зато подошва – толстая, с рубчиками и шипами. Хоть на Эверест иди – не поскользнёшься.
Через десять минут я был дома с новой коробочкой Муската. Значит, он мне сегодня по двойной цене обошёлся.
Наливаю… Уже первые глотки вина, быстро разлившегося по клеточкам организма, меня умиротворяют. Я включаю компьютер, отыскиваю один из любимых сайтов – виды и описание острова в далёком море, где когда-то работал. Крепостные стены, возведённые рыцарями, как бы выходят из воды, защищая остров от вторжения пришельцев. За стенами – массивы невысоких белых зданий, словно выжженных солнцем под белёсым безоблачным небом. Чистые ровные гладкие улицы. И кругом жара, жара…
От Золотого Муската я разомлел. Прилёг на диван и как будто в тёплое море воспоминаний погрузился…
… Вынырнув из зелёной волны, я выхожу на песчаный берег. На песке лежит молодая женщина. То, что молодая, видно сразу же по её стройной фигуре. На ней ничего нет, кроме широкополой мягкой белой шляпы и тоненьких голубых плавок. Она, как говорится по-английски, topless. Кого ей стесняться на пустынном берегу?
Моё появление отвлекло её от чтения. Она отложила книжку, подняла на меня глаза. Я глянул на обложку. Заядлый книжник, я сразу же узнал The Godfather by Mario Puzo. Значит, женщина, как минимум, говорит по-английски.
- Hi, good woman! – сказал я ей. (Привет, добропорядочная женщина!)
- Hi, good man, - ответила она мне в тон. Я услышал британский акцент.
- Hope I’m not an intruder, - сказал я. (Надеюсь, я Вам тут не помешал.)
- Not at all. This little island is large enough for the two of us. (Совсем нет. На этом островке нам двоим места хватит).
Ха! Какая приветливая дама. И какая фигуристая! Я стараюсь не глазеть на её маленькие крепкие груди. Мне это даётся с трудом…
- Where are you from? (Откуда?) – спрашиваю я.
- The UK. And you? (Британия. А ты?)
- What’s your guess? (Догадайся)
Девушка задумалась.
- Your English is fine. But you’re definitely not a native speaker. Are you Polish? (По-английски ты говоришь хорошо. Но это явно не твой родной язык. Ты поляк?)
- I’m Russian to the backbone, (Я русский до мозга костей) - ответил я фразой из Моэма.
Эта фраза ей понравилась чрезвычайно. Мы разговорились. Её зовут Jane. Работает в магазине одежды в Бристоле. Разведена.
Я знаю множество английских анекдотов (не считая русских). Я блистаю. Как павлин, я распустил свой хвост в полной красе…
- My gosh! You’re such fun. Where are you staying? (А ты забавный. Где остановился?)
- The Luna Hotel. (Отель Луна)
- Really? Me too. (Да? Я тоже).
Я осмелел.
- What’s your room number? (А какой номер комнаты?)
- Want to pop in? (Хочешь заглянуть?) Two o two (Двести два). - Она рассмеялась.
Смех переливчатый, как колокольчик. И какой акцент приятный. Очаровательная девушка!
Вечером я проходил по коридору гостиницы. Вот, он, номер two o two. Мелькнула мысль – а что если? И я стучу в дверь с номером two o two.
- Who’s there? (Кто там?)
- Only me, Jane. (Всего лишь я, Джейн).
Дверь открывается. Меня кто-то берёт за плечо и увлекает в полумрак комнаты. Jane! Но почему ты так похожа на мою жену? И почему ты трясёшь меня?
- Проснись! Проснись, тебе говорю!
Я вижу перед собой лицо жены.
- Проснись! С Розочкой плохо. Иди, помоги мне.
Я сбрасываю с себя остатки сна. Следую за женой в зал. Здесь стоят две женщины в белых халатах. Должно быть, жена их вызвала пока я спал.
Из зала мы с женой заходим в комнату Розочки. Она лежит на полу, лицом вниз, возле липкой лужи крови и рвоты. Розочка – крупная грузная женщина. На руках её не перенести. Мы с женой начинаем двигать её тело по полу. В нос ударяют смешавшиеся запахи крови, рвотных и каловых масс. Розочка мычит. Неужели эти две тётки не могут нам помочь?! Стоят неподвижно и смотрят равнодушно, как мы волочим больного недвижимого человека, словно неподъёмный мешок картошки.
Наконец, мы выволокли Розочку в центр зала, и я ушёл к себе в комнату. Лёг на диван. Я слышал какие-то шорохи, приглушённый разговор, клацанье медицинских инструментов в металлической коробке.
Вдруг раздался громкий стон Розочки.
- Ой, умираю. Умираю я ….
И стало тихо…
Спустя примерно минуту я поднялся с дивана и вышел в зал.
- Что же нам теперь делать? – говорит жена одной из врачих.
- Больше вам делать нечего. Вот Вам телефон похоронного бюро. Они всё сделают сами.
Закрыв свои чемоданчики, врачихи направились к выходу. Жена пошла их провожать. Я остался с Розочкой один в зале.
Она лежала на спине абсолютно голая, раскинув руки и ноги в виде огромной, как бы вырезанной из хозяйственного мыла, буквы Х. Большие дряблые груди с коричневыми сосками развалились по сторонам. Из-под живота кустились редкие рыжеватые волосы…
Я вышел в кухню. Сел за стол. Н-да… Кто бы мог подумать? На столе в блюдечке лежит половинка апельсина. Одну половинку Розочка съела утром. Вторую оставила на вечер. Не дождался её апельсин.
В кухню с улицы входит сын. Видно, жена ему позвонила, и он на велосипеде примчался из другой части города.
- Где она?
- В зале.
Сын ушёл в зал. На свой манер, как могла, Розочка любила его.
Вскоре приехала машина специализированного обслуживания. Два мужика, вошли в дом.
- У вас старого одеяла не найдётся? – спросил один из них. Жена дала им одеяло.
Мужики положили Розочку на одеяло и, накинув концы себе на плечи, понесли её вперёд ногами на улицу.
Мы с сыном последовали за ними.
На улице, в том же месте, где я давеча громыхнулся с мускатом, один из мужиков поскользнулся, упал на колени. Розочка мотнула головой, распущенные волосы опустились в лужу.
- Бл*дь! Неужели улицу нельзя заасфальтировать! – воскликнул мужик.
Они сунули тело в проём открытых дверей, хлопнули задвижкой и ушли в кабину.
Машина отъехала.
Сын долго смотрел ей вслед застывшими глазами.
- Вот так и меня ты однажды вынесешь, - сказал я ему.
Он ничего не ответил.
- Ладно, сынок, не закисай. Пошли в дом. Нам теперь есть чем заняться.