2. Шёпот.
- Это ужасно! – визжала учительница, пока я пытался сдержать руками атомный взрыв в своей голове.
Конечно же, она не визжала. Она тихо сокрушалась и причитала, но сам тот факт, что она уделяет мне очень много своего негативного и бесполезного внимания, уничтожал моё всяческое терпение, и мне яростно хотелось разделить её на атомы и унести подальше от собственных червивых эмоций.
- Иди домой и отмойся, как следует, - сказала она и тщетно пыталась скрыть озабоченность за строгостью. – Допишешь завтра.
- Спасибо, - машинально вырвалось из моего рта.
«После уроков» - сказал я одними лишь глазами Тарриту со Стило, и поплёлся прочь, смотря себе под ноги, как осознающий свою вину малыш. Несколько лиц одноклассников скользнуло в моём взоре прежде, чем я вышел в пустой коридор и зашагал к лестнице, ощущая, как неприятно скрипит мел подмышками.
Я попытался отряхнуться, но тщетно было вывести заговоренный мел с тела без помощи воды. Жалко, конечно, что пришлось удалить весь дождь и любой намёк на него так, что улицы были сухими, как утром.
Как ни странно, но я не помнил уже, как выглядит моя классная учительница. Последний раз я поднимал на неё глаза … два месяца назад. Жаль, так же нельзя с ушами поступить. Попытаться не слышать её голоса. Я чувствую себя беспомощным, когда не могу контролировать поток поступающей ко мне информации. С глазами я уже научился, может, и ушами научусь управлять.
Сев на лестницу, я поочередно вытряхнул из своих кроссовок горстки чёрной пыли или пепла,… отряхнул носки. Как смог, вытряхнул грязь из спутавшихся волос, и попытался пригладить их обратно…
Мои руки вдруг скрутило дикой болью, и я почувствовал, как кожа медленно и вдохновенно отделяется от мяса из-за гуляющих сгустков крови. Я совсем забыл.
Пришлось проковырять ногтём рану в центре ладоней, чтобы сбросить внутреннее давление. Вечером дежурный по школе класс ужаснётся от того, что на ступенях было обнаружено внушительное количество крови. Зато я почувствовал святое облегчение. Может быть, в этот момент я был похож на святого? Сидящий на ступени юноша, развёдший в стороны руки ладонями вверх, с которых капала кровь, как с переполненных чаш вино…
Во время уроков в туалетах ни кого нет и не должно быть. И я смывал с ладоней кровь в гордом и спокойном одиночестве. Отражение мне подмигнуло, а я лишь ухмыльнулся. И нарисовал невидимый символ печати на поверхности зеркала.
Во втором туалете с конца опять разгорелось синее пламя. Хоть я ещё и не набрал формы, синее пламя – это просто. Я выдернул его из бачка за один из языков и смял в маленький призрачный комок. А потом раскатал ладонями до идеальной формы шара. И положил в карман. Моей маме они очень нравятся, когда такие маленькие, круглые и блестящие.
Пустота коридоров больше не угнетает меня, когда я слышу эхо собственных шагов. Шагаю по пустому холлу, шаркаю, как только могу. Здесь всегда бродили тени. Везде, где нет живых, бродят тени. Они отравляют пространство. Но в нашей школе больше нет теней.
Дверь выгнулась назад, но всё-таки выпустила меня на волю. И вместе с испепеляющими лучами Солнца, меня атаковал этот традиционный противный звук завывающей вдалеке сирены. Стало быть, где-то в этом мире кому-то сейчас очень плохо. Сирена воет беспрестанно.
- Сегодня как-то особо уныло, не так ли? – донёсся голос Джерико, сидящего на скамье перед парадным входом.
- День, как день!
- С каждым новым «днём, как днём», унылость возводиться в последующую степень. Даже изгнание той милой девчушки не помогло, - он последовал за мной.
- В сотый раз говорю – тебя никто здесь не держит. Возвращайся!
- Хех, ну как же я оставлю своего братика наедине с этим жестоким миром?
Он сказал:
- Стило… тебе не кажется, что я ему не нравлюсь?
- Странный вопрос…
- Да, я понимаю. Просто… за эти годы, его улыбка… она, кажется, стала мраморной, как ты думаешь?
- Если долго вглядываться в бездну, бездна начнёт вглядываться в тебя.
- Это бы… многое объяснило, - он прижал кулак к подбородку и посмотрел себе под ноги. – Думаю, ты прав, братишка. Спасибо.
Я ответил традиционным братским «иди ты в жопу! Я тебе не брат!»
Джерико засмеялся театральным томным смехом.
- Послушай, а тебе не кажется, что появление той девочки, спустя семь дней… тебе не кажется это символичным?
- Нет.
- Земля строилась за семь дней.
- За шесть.
- Однако контрактом было оплачено все семь. Так, что не в счёт подробности.
- И что же, по-твоему, на этот раз?
- Да ничего… я просто пытаюсь искать символы.
Наша жизнь символична. Посланием является почти, что каждый камень под ногами. Но сегодня я устал искать спасение. Как, впрочем, и неделю назад, и месяц. И вообще… я никогда не желал искать спасения. Как же я завидую слепцам и глухим!
Теперь я вспомнил то, что она шептала мне на ухо. «Разве это не прекрасней?» Прекрасней жизни? Или прекрасней их мира? Впервые они говорили не о том, что им скучно, или же про то, что нам не понять их намерений. Эта девочка… мне было её жалко. Жаль, никому, кроме меня не видно было, как она держалась за материю этого пространства, словно за шторы у окна. Сжимала в своих хрупких кулачках и наслаждалась последними мгновениями жизни. Где-то на другой стороне Земли бушевали ураганы и землетрясения, а она лишь вдыхала последние крохи сладкого воздуха. Держалась, как могла. Мне было её жалко. В глазах непосвящённых я выглядел бы извергом.
- Она была красивой, - протянул с досадой Джерико.
- Они всегда красивы.
- Да, но … ты не видел, сколько человечности в ней было? Сколько живой и понятливой красоты. Не сравнить с тем угрюмым высоким искушением, которым блещут почти все. Она просто играла в классики…
- Заткнись, - сказал я и краешком глаза словил довольную ухмылку Джерико.
- Мне она очень понравилась, - прохрипел он одним тихим выдохом.
Я шагал по тротуару, виляя между синими языками пламени, а Джерико ступал за мной след в след.
- Я видел вчера падающую звезду.
Голос Джерико превратился в эхо моих мыслей. Он не говорил своими губами, не думал своей головой в данный момент. Он полностью посвятил меня в собственное сознание без моего на то согласия или просьбы.
- Представляешь, я не верил в падающие звёзды. Никогда. Это же – наивная сказочка для детей, у которых сплошные несчастия в жизни. Но я вчера сидел на крыше одного небоскрёба и царапал руками небо. Просто от нечего делать. Небо всегда издаёт такой приятный скрежет. Ночное небо – это чудо из чудес. Как только звёзды могут доверять нам свой свет? Как может Луна набраться храбрости, чтобы взглянуть на наши головы и даровать некоторым из нас своё вдохновение? С недавних пор я мечтаю долететь до Луны, встать на её освещаемую сторону, раскинуть свои руки и стать частью того света, что несёт благословение людям. Стать частью истинной добродетели.
И вот, пока я лежал на спине, на крыше небоскрёба, я вдруг почувствовал игристый блеск жизни. Где-то на полотне ночного неба, кто-то проковырял дырочку и наблюдал за мной блестящим глазом. Я стал искать этот взгляд, считал каждую звезду. Махал руками, в надежде, что кто-нибудь махнёт мне в ответ. Но любые попытки поисков были тщетны. Кто-то играл со мной.
И в один момент я заметил эту лучистую энергию. Звезда сдвинулась на сантиметр в моих глазах и снова замерла. Красная, подмигивающая звезда. Я уверен, если бы я смог долететь до неё достаточно близко, то мои уши заполнил бы заливной девичий смех. Я его так реально представлял, что на несколько минут потерял контроль над реальностью. Звезда поняла, что я её точно заметил, и перестала прятаться. Она медленно, высокомерно, поплелась по ночному полотну, оставляя в памяти моих глаз яркий красный след. Я надеялся, что она попытается начертить мне послание, но она просто ползла по наклонной, целясь куда-то за горизонт.
Я хотел было уже полететь, но вспомнил, что крыльев-то у меня нет. Вот дурак, правда? Спустился бы на землю, словно лепёшка, и получилось бы самоубийство. Хотя… можно ли считать такое недоразумение самоубийством, если я забылся? Я, ведь, ненамеренно себя бы убил. Заслужил бы я этим поступком дорогу в ад для самоубийц, или бы там наверху всё поняли бы и простили? Я не знаю.
А звезда плыла по небу, игриво, то ускоряясь, то останавливаясь. То возвращалась обратно. Потом она ярко сверкнула, так, словно улыбнулась мне. Или умерла. Сначала, я побоялся, что она действительно взорвалась сверхновой, но она всё ещё была на месте. Она была ровной стабильной точкой. И потом она снова мне подмигнула. И я почувствовал, как мои руки наполняются непонятной энергией. Как каждый волосок на теле поёт, или кричит – кто, как умеет. У меня вдруг подкосились ноги, и я понял,… это был поцелуй. Звезда меня поцеловала. И полетела с чистой совестью за горизонт…
- Мне кажется, я влюбился, - сказал Джерико, выскочив из моей головы. – И я подумал, а что если звёзды тоже хотят жить в нашем мире? Что если не только они нас вдохновляют, но и каким-то образом мы тоже их вдохновляем?
Может, наше представление о свете далёких звёзд всё же не является лишь визуальной оценкой? Может,… мы тоже сияем для них?
- Слюни подотри, - сказал я по-братски своему двойнику.
Струйками холода душ вытряхивал из меня всё это напускное вдохновение Джерико. Меня возмущало его притворство. Он думает, что может понимать человеческие чувства, что он имеет на них право. Но не стоит обманываться его лиричному взгляду за горизонт, когда стоишь к нему в пол-оборота. Он лишь примеряет разные маски, чтобы выбрать ту, которая ему понравится.
Космос, звёзды, небо – всё это изнанка. Наш мир, вывернутый наизнанку. Вопреки общему мнению космос – это не тьма. Это нечто другое.
Когда меня посетило знакомое чувство, я почти досверлил потолок взглядом. Мокрые волосы неприятно холодно прилипали к шее и при каждом повороте скрипели.
За окном Солнце разливалось потоками пламени, обогащая улицы лучистой радостью и приподнятым настроением. К сожалению, для всего остального мира, но не для меня. Я почти что смог представить, как огромные волны безвесного огня несутся по переулкам и льются по дорогам, словно потоки магмы. Как огонь охватывает высокие деревянные столбы и они вмиг чернеют и ломаются. Как люди идут, разговаривают, общаются, не замечают невесомой угрозы за спинами и просто исчезают. Как если бы персонажей книг или картин просто взяли и стёрли без их ведома. Мне вдруг стало интересно, сгорел бы я в таком огне? Почувствовал ли боль перед забвением? Говорят, даже после выстрела в висок существует целое мгновение, наполненное самой ужасной во вселенной болью – ту, которую смог за этот миг придумать сломанный мозг.
Звёзды… самые храбрые звёзды сияют днём. Редко они набираются храбрости противопоставлять своё свечение всепоглощающему пламени Солнца. Но такое бывает.
Но на улице стояла тень, и именно она привлекла моё внимание, когда я только слез с кровати. Тени существовали раньше своих хозяев. Тень – это отражение. Угловатая, чёрная, она стояла посреди пустой дороги и рисовала кривой рукой-обрубком в воздухе какие-то знаки.
Одно из самых странных в мире событий – это тень, которая отбрасывает тень.
Словно борясь с Солнцем, она пыталась прикрыться руками от его испепеляющего света, и я понимал все муки этой тени. Я ей сочувствовал.
Ради каких-то двух секунд, тень умерла, исчезнув, как сахар в чашке чая. Надо ли задаваться вопросом о том, что её мог кто-либо ещё кроме меня увидеть?
Я вытянул в распахнутую форточку свою руку и полюбовался несколько секунд на объёмную тень, свисающую с моей руки, словно паутина.
Не прошло и пяти минут, как я уже хлопнул входной дверью, не расслышав порядком наставлений матери про влажные волосы, и отправился в школу. Я не спешил. Я ничего не увидел. Просто… это обычно для меня.
Виляя между синими кострами, я, чуть дразня, гладил их язычки, что тянулись ко мне, как мотыльки к свету. Как занавески в душе тянутся к мокрому телу.
Я вышел на широкую городскую площадь, любуясь этим однообразным светопредставлением. Тусклые голубые цвета меркли под гнётом яркого болезненного Солнца. И всё же это было красиво.
Я шёл, словно по лабиринту со стенами из призрачного огня. А люди плыли сквозь стены, словно призраки. Всеми цветами радуги искрился в центре фонтан. Словно взрыв эмоций, позитива. Словно кто-то собрал в одном месте всё самое хорошее, заложил взрывчатку и взорвал всё это фонтанами радуги.
Я вынырнул обратно на узкие улицы и продолжил в мрачном спокойствии своё движение.
У меня есть ещё один бзик, который активно давит мне на мозг. Я просто ненавижу идти за чьей-то спиной больше минуты. Меня бесит мысль, что человек может повернуться ко мне и закричать, чтобы я не преследовал его. Или же меня бесит то, что обо мне могут подумать то, что хуже действительного меня.
И вот сейчас я как раз шёл следом за девчонкой. Она шла задорно, уверенно. Даже в чём-то карикатурно ступала своими хрупкими ножками по земле. Пышное весеннее платьице, лёгкая тонкая накидка на плечах, густые буро-рыжие волосы собраны сзади несколькими заколками в хитроумный хвостик. От неё так и пахло ангелами.
Меня даже не сам её прикид заставил обратить внимание, а то, что она шла не по прямой. Изредка отклонялась. Бывала, просто прыгала вперёд, при этом задорно смеясь. Бедная невезучая девочка. На моих глазах она ни разу ещё не попадала на чистые территории. Она словно избирала своим путём синее пламя. Не удивлюсь, если она действительно хрупкая, впечатлительная и часто болеет. А ещё я заметил, что она, так же, как и я, не наступает на линии. И мне вдруг захотелось заговорить с ней, заметить, что она не наступает на линии и сказать, что я сам тоже так делаю. А потом невзначай упомянуть, что она всегда шагает по синему пламени, и что мне её очень жалко.
Вот она оглянулась, и скорей всего подумала, что я её преследую. Возможно, она незаметно прибавила шаг.
Кажется, мои волосы уже высохли.
Я и не заметил, что прошёл почти весь путь до своей школы. От Солнца ужасно болела голова.
«Извини, что я говорю тебе это. Но ты ходишь прямо по пламени».
Кажется, за последние полгода меня впервые постигли эмоции. Удивление. Потому что эту фразу сказал не я, а она.
Она вгляделась в меня своими ядовито-голубыми глазами, и сказала:
- Ты удивлён не так, словно бы увидел психа.
- Я не хожу по пламени!
- Ходишь! – засмеялась рыжеволосая, сжав в руках небольшую розовую сумочку, которая была похожа на обычный мешочек. – Просто ты его не видишь. Но я уже точно знаю, что это – не выдумка моего мозга.
- Это ты ходишь по пламени! Не я.
- Я не хожу по пламени!
- А вот ты удивилась так, словно бы увидела психа.
Возле школы не остановилась ещё карусель. Там никого не было. Где-то в пустоте невидимые дети играли в классики. Входная дверь распахнута настежь, как открытая рана. Тьма нового пространства струилась из глубин коридоров.
В её глазах было очень легко утонуть. Нечистый, но яркий, голубой цвет, словно я парю в открытом космосе и созерцаю свою родную зелёно-голубую планету в момент, когда её разбивает огромный огненный метеорит. Целая палитра цветов. Приподнятые брови. Я вдруг представил, как вместо её волос на голове запылал пожар. Но не сжигающий. Словно мягкие языки пламени струились по плечам и по спине, стараясь угодить своей хозяйке, заплетаясь в хвосты и косы.
- Какого цвета твоё пламя?
- Красного. А твоё?
- Синего.
Синхронно наши глаза раскрылись ещё сильней. Она оглядывала каждую точку моих глаз, и я вдруг задался вопросом, что же она там видит?
«Что же она там увидела?»
Я очнулся откинувшийся на спинке жёсткого школьного стула. Искажённое школьное пространство, с острыми прямыми углами и круглыми торцами парт. Я сидел и слепо водил по парте пальцем, пытаясь собрать с поверхности весь возможный холод.
Постепенно я чувствовал, как своими глазами тянет меня за закорки сознания Стило. Я повернул своё лицо к нему, и он с кошачьим прищуром мило улыбнулся.
- Розовый цвет, - сказал он, и я понял, что бесчувственной может быть даже фраза, пресыщенная эмоциями. Словно передоз эмоций.
Таррит с Джерико отвлеклись от своего жаркого спора вперемешку с подметанием класса.
- В очередной раз идеалы дали слабину, не так ли? – спросил он с издевательски наигранной осведомлённостью, не сбрасывая кошачьей милости с лица.
Джерико подсел на ближайшую парту и спросил:
- Это он о нашем разговоре?
- Не исключено, - сказал я, презрительно взглянув в окно, от чего Джерико издал вздох усталости.
Стило позабавила эта сцена. Он вновь широко распахнул две свои бездны и оживлённо улыбнулся. Из-под губ выглянули бледные зубы.
- Опять приходил Посол.
Таррит и Джерико вылупили свои глаза на максимум, но даже при таком старании им было не дотянуться до широты умиротворённого взгляда Стило.
- Он тебе что-нибудь сказал?
- Нет, блин, станцевал! – не выдержал я в который раз этого дежурного вопроса Таррита.
- Стало быть, свободы нет?
- Да кто их поймёт? Может, всё это время мы всё делали не правильно. Нет никаких гарантий.
- Значит, их устраивает эта наша неуклюжесть. Поводов для волнений нет.
Джерико выгреб мусор из совка в ведро и стал выводить на доске мелом некоторые символы.
- Не устал ещё?
- Я всё думаю, не может же мел просто так пропадать с доски? – улыбнувшись, Джерико поднялся на носочки и стал очерчивать рамку. – Может, когда-нибудь, мелу будет уже негде тонуть, и тогда на поверхности останутся только те точки, на которых я чаще всего рисовал. Тогда, это точно будет знак.
Закат багровел, и на какой-то момент, всего на один миг, цвет горизонта стал точно таким же, как и волосы девчонки, что избегает красного пламени. И меня охватила дрожь. Вопрос на миллион. Чего же я на самом деле избегаю?
Школа стояла на холме, и под вечер за нашим классным окном открывалась вечно та же картина умирающей поверхности. Гладь жилых многоэтажек с нашего окна представлялась кривой неправильной сеткой. Тени и освещённые кровью крыши. Птицы строились в воздухе в страшные предзнаменования, но их невозможно было увидеть с тех мест, над которыми они кружили. А мы сидели на партах и провожали взглядом больное Солнце.
Слева от жилых домов красовалась чёткая граница сельских угодий в картине из нашего окна. Там протоптанную дорогу было видно далеко, она обрывалась за краем света и уходила в новый мир. А ещё левей стояли фермы и небольшие коттеджи. Взращённые в беспристрастности овощи даровали своим хозяевам негатив. Убивали, как сигареты или наркотики. А ещё левей начиналась наша классная стена. Оттуда в наш класс кралась тьма.
Я попытался коснуться стекла, но он выгнулось, не позволив себя осквернить моей ладонью. Кривой мир.
И всё же мне было интересно, что же она во мне увидела?