Буква Г - http://www.proza.ru/2010/05/08/1358
18+
*** Предупреждение: описанное под этой буквой носит неярко выраженный местнический характер, следовательно - попадающиеся по тексту выводы - тоже.
Я родился в «…невисокосный год, начинающийся во вторник по григорианскому календарю».
И всё, вроде бы, ничего, как надо – невисокосный плюс вторник (…а ведь кто-то имел неосторожность появиться на свет в високосный год, начинающийся с понедельника! Безумно интересно, а как у них дела?)… Но меня угораздило родиться в стране, хронически поражённой вирусом дефицита. «…Характеризуется постоянным появлением новых очагов поражения в разных стадиях развития на разных участках. Поэтому определяется как хронический рецидивирующий воспалительный процесс». Как вы думаете, это о чём? Правильно, о дефиците.
А заодно и о фурункулёзе.
***
Итак, родился... Поскольку первые год-два жизни в памяти отложились как-то неустойчиво, сказать о них особо нечего. Кроме общих ощущений… Предпринимаемые страной семимильные шаги по направлению к коммунизму под затихающее эхо празднично-воодушевляющего «…мы вас закопаем!» (иностранным журналистам), «…пидорасы проклятые!» (художникам-абстракционистам) и «…мы вам ещё покажем кузькину мать!» (лично Р.Никсону) не могли не радовать. Великолепные и мудрые дипломатические ходы, ничего не скажешь... Ещё больше радовало то, что «…нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». Ур-ра! Я-то относился к «нынешнему поколению» на все сто! Следовательно…
- Надо только немножко подождать… Времени у меня навалом… - меланхолично подумывал я, нежась в самодельной детской кроватке и с аппетитом посасывая смоченную печенюшку в марлечке – с наличием фабричных кроваток, детского питания и резиновых пустышек были временные трудности. «Перебои» - так тогда было принято говорить.
- Это всё они, враги… - говорил мне отец, морщась и потирая одной рукой давно зажившую, но порой саднящую рану, полученную на улицах восставшего Будапешта, а другой - готовя новую печенюшку. – Враги народа…
Негодуя по поводу вездесущих врагов, коварных и поразительно подлых, я незаметно подрос и встал на ноги. Пришло время глубже влиться в систему. В систему детских садов, благоразумно созданную с целью уравнивания женщин в правах с мужчинами на производстве. Однако и эта система работала с перебоями. Меня почему-то не брали. Говорили – нет мест и пару годиков придётся подождать. Демографический бум и всё такое… Дефицит, в общем...
Мама вышла из кабинета Отдела образования и дошкольных учреждений в слезах. Вышла и устало присела на стул, стоявший в гулком пустом коридоре. Носовой платочек, который она держала в руке, беспомощно дрожал. Я прижался к её коленям, пытаясь заглянуть в глаза. «Ничего-ничего…» - прошептала мама, тщетно пытаясь улыбнуться.
Кстати, в тот день на меня действительно невозможно было смотреть без гордой улыбки – накануне дядя Феликс привёз мне из Москвы сногсшибательный боевой комплект: красный богатырский меч в пластмассовых ножнах, красный же щит и потрясающий шлем. Красный, конечно. А по форме такой же, как у Ильи Муромца на картине Васнецова. Щит я решил приберечь до зимы, когда на длинных ледяных горках до самой темноты не смолкает детский гам. Представьте только - все пацаны на каких-то зачуханных картонках, а я… Скорей бы зима!... Шлем же мне оказался маловат.
«Ну и башка… - проворчал дядя Феликс. – Она-то куда растёт? Давай-ка вот здесь на шлеме разрез сделаем и здесь?» Ещё чего! Поганить шлем я запретил категорически. Я на него такое увеличительное стекло выменяю у мелкоголового Сашки!
В общем, из всего богатырского набора сегодня со мной был лишь меч, висящий на поясе, но тем не менее! Меч время от времени путался между ногами и мешал ходить, однако без него ощущение праведной ненависти ко всякой несправедливости было каким-то абстрактным…
- Мама… Ты почему плачешь? – поражённый молчанием мамы и страшной догадкой, я обернулся к двери, из которой она только что вышла. Подумав пару секунд, я решительно толкнул дверь. За длинным столом сидели две толстые очкастые тётки и что-то писали. Чуть в стороне третья, далеко не такая толстая и старая, а вовсе даже наоборот, равнодушно щёлкала пишущей машинкой.
- Кто? – выкрикнул я, обращаясь к одной из толстух, выглядевшей наиболее подозрительно. Вот они какие - враги, слышишь, папа? – Кто мою маму обидел?
Машинка смолкла. Тётки уставились на меня, вытаращив глаза под очками. Я же чапаевским жестом рванул меч из ножен.
- Пойдём, пойдём… - обхватила меня сзади мама. Я, пыхтя, вырывался, надеясь всё-таки достать красным пластмассовым мечом до пуза вражеской толстухи, уничтожившей детское питание и попрятавшей невесть куда детские кроватки с пустышками. И вдобавок ко всему обидевшей маму! – Простите, пожалуйста…
- Защитничек! – захохотали тётки. Одна вставила в рот папиросу. Я застыл, открыв рот - курящих тётенек видеть мне ещё не приходилось. – Пусть мальчик ещё немножко подождёт в коридоре, а Вы останьтесь.
- Вовка! – закружила меня мама, выбежав из кабинета. – Ура! Получилось!
«Ещё бы… - хмуро думал я. – Испугались… А интересно, если б я всё-таки ткнул мечом, она бы лопнула или просто сдулась?»
***
Читать я научился рано. Папина сестра Людмила, одно время жившая с нами, от нечего делать научила меня алфавиту. Втайне от родителей. В четыре года я уже знал все буквы, однако составлять их в слова у меня почему-то не получалось. Дефицитных детских книжек у меня практически не было, поэтому я читал всё, что попадалось в руки или на глаза – вывески, папины учебники… Не читал, разбирал на буквы, но мне-то казалось…
Однажды в длиннющей скучной очереди за «выброшенной» к Первомаю варёной колбасой (..."по два-двадцать" - "Это, наверное, название сорта колбасы", - моментально догадался я...) мне неожиданно пришло в голову удивить и, наверное, даже слегка шокировать окружающих.
- Мама, смотли! – громко сказал я, указывая на лепную баранью голову под высоким магазинным потолком. Да, кстати, букву «Р» я тогда не любил…
- Бара-ашек… - так некстати засюсюкала мама, стыдоба-то какая, люди ведь кругом! Я что, маленький? Пятый год, ё-моё!
- Нет, туда смотли! – я повелительно указал пальцем на табличку с названием отдела, подвешенную на цепях к той самой голове. Добрая половина очереди охотно задрала головы. – Мэ – я – эс – о!
- Вова-а-а… - мама была поражена до глубины души. Очередь заинтересованно разглядывала теперь уже меня. – И что получается?
Ну вот… Разве ж я знал, что мой, так удачно начинавшийся триумф, окончится полным провалом? Стало тоскливо… Мэ-я-эс-о… Мэ-я… Что бы это могло значить? Баран?
- За колбасой кто последний? – послышалось сзади.
- …И что получается, ну же? – мама, не удержавшись, обвела исполненным гордости взглядом очередь.
- Колбаса! – что было сил заявил я, приходя в полный восторг от собственной находчивости.
***
Какое, оказывается, это хлопотное дело – собраться в школу! Ради этого великого события мы поехали в Москву. Попав в знаменитый «Детский Мир», я благоговейно замер. Продавщицы казались мне добрыми феями. Ещё бы! Находясь каждый день в этом волшебном царстве, не стать феей очень затруднительно.
«А как повезло их деткам…» - подумал я, ощутив внезапно прихлынувшее чувство зависти и обиды. Получалось так, что этот мир создан для продавщиц. И дефицит создан для них же… Как почему? Да потому что если у меня есть дефицитные колбаса или кофе, я могу поменять их на другие дефицитные товары. Могу ведь? Легко! Допустим, на коробку чешских цветных карандашей… Или на пенал с крохотными пластмассовыми часиками и микроскопическими счётами внутри… А если у тебя ничего этого нет? Как у меня… Как у мамы…
Я снизу вверх взглянул на маму, которую цепко держал за руку, боясь потеряться. И почему моя мама не продавщица?
***
- Не началось ещё? – Людмила выглянула из кухни.
Отец, сидящий перед чёрно-белым «Горизонтом», купленным позавчера после скандальных и нудных ежедневных дежурств в очереди, махнул рукой – не мешай, мол, слушать. На экране медленно и косноязычно зачитывал застойно-длинную речь о "неуклонном повышении благосостояния" очередной из Ильичей. Людмила усмехнулась и пропела:
- Он и маршал, и герой, догадайся, кто такой? Кто даст правильный ответ, тот получит 10 лет!
- Людка! – вскинулся отец. – А ну, сгинь! Это ещё что за антисоветчина? Нахваталась вражеских голосов на танцульках…
Я поразился – а что, те враги всё ещё живы? Живы-здоровы и ещё на танцы ходят? Вот это да! Сколько лет-то уже прошло… А почему их не арестуют?
- А ты чего ждёшь-то? – спросил я Людмилу, хоть и приходящуюся мне тётей, но озорную и весёлую, как девчонка.
- Концерт Карела Готта… - Людмила зажмурилась. – Знаешь, какой он красавчик? А голос…
Карела Готта я знал смутно. Девчачий какой-то певец… Сладенький... Но зато я уже неплохо знал «The Beatles», «The Rolling Stones», «The Who», «Pink Floyd» и даже «Three Dog Night». Иностранная рок-музыка была в то время не просто в дефиците, а в жутком дефиците. Информация добывалась самым невероятным образом. У меня были тетради, куда я старательно, не жалея времени и сил, качающимся детским почерком записывал историю и составы групп, дискографию и места в мировых чартах.
Ещё хуже было с самой музыкой. На двадцатый раз перезаписанные осыпающиеся катушки давали лишь смутное представление о направлении творчества группы – качество просто-напросто отсутствовало.
Но каким бы железным бездарный занавес, окружавший нашу страну, не был, вечного нет ничего. И железо ржавеет, знаете ли…
Просачивающиеся через проеденные ржой в консервативном железе отверстия западные музыкальные альбомы просто-таки поражали. Своей разноплановостью и необычной мелодикой. Своими непатриотичными текстами. Разве может быть песня не о революции или не о комсомоле? Как так?
А потом наступило время Студий Звукозаписи и Рентгеновской Монофонии...
*****
Когда я стал постарше, меня ещё меньше стал беспокоить непреходящий дефицит колбасы, равно как и периодические - соли, спичек, масла и муки. На первый план вылез дефицит одежды и обуви. Что поделать – время первой любви. Время понтов и взаимного пускания радужной пыли в глаза… Хотелось выглядеть достойно. Хотя бы отдалённо приближаясь к образам кумиров на иссиня-серых фотографиях и улыбающимся моделям стран Варшавского договора в красочных ГДР-овских журналах мод... Как с другой планеты люди, честно!
От вида стройных рядов одинаково корявых ботинок фабрики «Уралобувь» оторопь брала.
От тоскующих на магазинных плечиках невзрачных скучных одеяний подташнивало.
Все дороги вели на барахолку. Там дефицита не было... У барахолки против дефицита был иммунитет!
Иммунитет был и у некоторых союзных республик. У некоторых из некоторых по причине отчаянных попыток руководства страны погасить тамошнее недовольство. А у некоторых по причине головотяпских просчётов в планировании и распределении того, что всё-таки сумели произвести.
Признаюсь, безумно забавно было видеть в книжных магазинах Узбекистана и Таджикистана высоченные стопки дефицитнейших в России книг. Знаете, до сих пор не уверен, что в славном Ура-Тюбе (где все мужчины целыми днями сидели в чайханах, а женщины неустанно трудились по хозяйству, таская за собой кучу прицепившихся к подолам чумазых пацанят) кто-то порывался читать Бернарда Шоу, Бунина или Шекспира на языке межнационального общения.
Вскоре грянула перестройка. Как гром с ясного неба. Под громкие разглагольствования о хозрасчёте и коэффициентах трудового участия. Однако…
Попытка натянуть на одеревеневшую физиономию развитого социализма маску «человеческого лица» к значительным изменениям в облике этого самого социализма не привела. Из магазинов начали пропадать остатки продуктов. Зато появились кучи низкокачественного кооперативного шмотья, хоть как-то решившие позорные для великой страны проблемы с одеждой.
Всё это усугублялось истеричной борьбой с пьянством, самым сильным этапом которой было уничтожение с таким трудом взращенных виноградников. Извечная чиновничья страсть к прогибам перед властью достигла чудовищных высот. Милицейские наряды решительно останавливали гремучие трамваи, везущие домой уставших после ночной смены металлургов, будили каждого задремавшего на тёплом летнем солнышке и заставляли дышать в стакан. Отказывавшихся подвергаться этой унизительной процедуре задерживали.
Очереди у винных магазинов были чудовищны и агрессивны. Нет, это ж надо придумать – семьдесят лет успешно спаивая народ, гордясь водкой, как одним из символов страны, даже периодически понижая цены на неё, взять и вот так всё запретить! Ничего не предложив простому народу взамен... Вернее предложив всё то же - работать... Нет, не так - РАБОТАТЬ, РАБОТАТЬ И РАБОТАТЬ! Жить будете потом! При коммунизме...
За компанию с водкой пропал и сахар. Напрочь!
С экранов телевизоров говорили то же самое, что раньше говорил отец – враги! Миллионы врагов, трусливо заперевшись в своих шпионских жилищах, нагло ставили брагу и варили самогон, лишая детишек конфет и варенья.
Отец на этот раз уже помалкивал насчёт врагов. Помалкивал, не забывая время от времени проведывать мирно булькающий на кухне сверкающий нержавейкой самогонный аппарат. Эксклюзивной конструкции. Разработанный и произведённый самолично отцом, имеющим золотые руки и постоянную страсть к изобретательству. Надо сказать, что отец, поддавшись небывалой по мощи пропаганде, даже какое-то время выписывал журнал «Трезвость и Культура». Право, забавно было наблюдать его, сидящим на кухне, одной рукой листающим вышеупомянутый журнал, ворчащим «…читать ваще нечего…» и почтительно держащим в другой тёплый ещё первач.
Такая тактика, тактика "двойных стандартов" процветала по всей стране. И процветает! Мы можем, брызгая эмоциями, в пух и прах костерить бездарное вороватое начальство, призывать Сталина на их нечестивые головы, но, коснись, сами не преминем возможностью сунуть взятку инспектору или стащить то, что плохо лежит.
Для дома...
Для сада...
Для семьи...
Святое дело!
Откуда ни возьмись, проявилось алчное племя таксистов, торгующих водкой. На какое-то короткое время и я приобщился к этой высокомерной когорте… Нет, машины у меня тогда ещё не было. Управлял я в основном детской коляской. И вот, дефилируя как-то вечером по Парку Победы, я наткнулся на некую суматошную личность. Личность была довольно интеллигентна, в очках и при галстуке. Но слегка «под мухой»…
- Брат! – взмолилась личность, чуть не падая на колени. – Продай, а?
- Чего продать? – я опешил и завертел головой в поисках милиционера. – Ребёнка??? Рехнулся???
- Водку… Продай, а?
Точно. Из кармашка коляски выглядывала пара горлышек «беленькой». Это тесть, будучи в принципе непьющим, отоварил свои талоны (…не пропадать же!) и презентовал часть горячительного мне. Но как этот… Вот глазастый!
- Дык… - замялся я, хотя водка эта и мне была без особой надобности. Но если ему надо, то мне-то почему не надо?
- Продай, христом-богом прошу…
- Ты бога не трогай, ты! – неожиданно взбеленился я и развернулся, чтобы поехать в противоположную сторону.
- Прости, но… Вот так надо! Честное слово! – интеллигент назвал почти что тройную цену, комкая потные деньги.
- А-а, забирай! – махнул я рукой и поставил жирную галочку в графе «спекуляция» напротив своей фамилии. В амбарной книге. В книге Жизни.
Через пять минут я распрощался и со второй бутылкой.
Совмещать приятное с полезным мне понравилось. Финансовая пропасть между мной и мечтой о новом магнитофоне несколько уменьшилась. Ещё раз убедившись, какая великая сила кроется в обладании дефицитом, я выпросил у тестя остатки водки и ввёл вечерние прогулки молодого заботливого папаши в закономерность.
Кстати, о талонах.
Вот они, напечатанные красным на грязно-коричневой обёрточной бумаге. Частично живы до сих пор.
«Продовольственная карточка.
Январь Февраль Март
Сахар.
Масло жив.
Мясопрод.
Яйцо
Крупа
Макаронн.изд.
Кондитерск.изд.
Маргарин
Спички
Резерв № 1
Резерв № 2
Резерв № 3
Синтетические моющие средства 1 квартал
Мыло туалетное 1 квартал
Мыло хозяйственное 1 квартал
1991 год. Типография города N. Заказ 4507. Тираж 193 000 экз.»
Талоны на молоко, спиртные напитки, одежду и промышленные товары выдавались отдельно. Из расчёта – «Пальто зимнее – 1 шт. на 10 лет, холодильник – 1 шт. на 15 лет… и т.д.»
Меня всегда интересовал вопрос - а почему "тираж 193 000 экз.", если население города составляло полмиллиона?
И ещё... Предыдущие карточки были отменены в 1947 году, уже через два года после жесточайшей и кровопролитнейшей войны…
- Да что же за жизнь такая? – устало размышлял я, отстаивая стометровую очередь в молочный отдел. Стоять в очередях после ночной смены привлекало не очень. Но без молока и кефира – никак. А если повезёт, достанется и маслица. Самое обидное было когда, простояв час, тебе ничего не доставалось. Банально заканчивалось… Зато какой радостью была любая покупка! Хм, выходит - чтобы научиться получать радости от жизни ежедневно и не по разу, надо повращаться среди пустых прилавков?
Но в промежутках между радостями хотелось рвать и метать. И даже набить кому-нибудь морду. Кому-нибудь там, наверху, доведшему великую страну до продовольственного коллапса. Смешно уже не было. Было страшновато. Не за себя, за малышню… Казалось – мы в одном шаге от непоправимой и страшной беды – голода…
Когда тупо торчать в очереди надоедало, мы менялись местами с супругой. Она вставала в очередь, а я качал коляски. Которых было уже две. Вот и сейчас… Пойду, пожалуй, а то засну в этой духоте…
Бумц! Тяжёлая литровая бутылка с молоком вырвалась из рук субтильной девчонки, шагающей к кассе. Вдребезги… Боже, как она расплакалась! Будучи не в силах смотреть на это, я отвернулся к окну, с ненавистью к самому себе осознавая, что надо бы отдать ей свою карточку… Но за пыльным стеклом окна среди прочих качались две моих коляски… Хотелось завыть от мысли, что этот омерзительный дефицит превращает людей (в том числе и меня) в жадных и равнодушных первобытных сволочей. Джунгли, чёрт возьми, не иначе… Российские джунгли… А мы все – негры! Или обезьяны...
*****
И вдруг ситуация изменилась. И изменилась кардинально!
Словно по мановению волшебной палочки в магазинах образовались товары. Цены поскакали вверх, как укушенные. Денежная масса растаяла словно мороженое в июльский полдень…
Могучие металлурги стали получать зарплату диковинными бумажками, называемыми слипами. По причине отсутствия Интернета владельцы слипов не могли заглянуть в Википедию и узнать, что «Слип — документ, оформляемый при осуществлении покупки с помощью платёжной карты». Впрочем, там же, в Википедии, можно прочесть и следующее – «Слип — женское нательное нижнее бельё. См. также: Трусы». Это, кстати, было отчасти похоже на правду – в заводских магазинах, работающих по этим самым слипам, можно было всегда приобрести перловку, рожки, селёдку и трусы…Мужские и ситцевые, правда, но тем не менее...
Наступило время Великого Бартера и Тотального Дефицита Денег.
Пара-тройка вагонов сортового металлопроката легко обменивалась на вагон тушёного жира «Великая Стена» или на пол-вагона модного в то время аспирина «UPSA». Тушёнка с аспирином реализовывались, а деньги шли на зарплату. Должны были идти… Но вместо этого в большей своей части оседали в карманах нагловатых и быковатых личностей с канатными цепями на головошеях. Прокуратура с таможней неистовствовали, наблюдая шитую белыми нитками подгонку бартерных цен, но сделать ничего не могли. Законно всё, господа, законно!
- Давайте тоже бизнесом займёмся! – предложил приятель Игорь, круглосуточно фонтанирующий фейерверком оригинальных идей..
- Каким? – я попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей – мы купались на огромном водохранилище. – Везде бандюганы, куда ни сунься…
- Водку делать! – внезапно выкрикнул Игорь.
- Ага… - скептически прогундосил Колька. – Опять водка… Менделеев... Да что нас всех клинит-то на этой водке? Оскомина уже от этого слова... Только и слышно - водка, водка, водка... Ещё матрёшка и балалайка... Вот и все достопримечательности этой страны. Богато!... Ты не темни, Игорёха, так и скажи – спирт бодяжить в твоей стиральной машине?
- Настоящую водку! – Игорь аж привстал, а его глаза подёрнулись мечтательной дымкой быстрого и безболезненного обогащения.
- Как это «настоящую»? – фыркнул я, одеваясь. – Вон всякие… «Чёрная Смерть» и «Ройял» тоже настоящие, а народ травится, как насекомые после дезинфекции…
- Настоящую… - повторил Игорь. – Пшеничную! Рассказать технологию?
- Давай… - Игорь в центре, а вокруг - фигуры роденовских «Мыслителей».
- Так, значица... Берём баллон кислородный… Синий такой, знаете? Скручиваем вентиль полностью и засыпаем туда два ведра негашёной извести. Потом - ведро пшеницы, а сверху – два ведра воды. Быстро вкручиваем вентиль, пока вода сквозь пшеницу не дошла до извести и кладём баллон набок… Всё! Сколько-то там часов и готово!
- Ты чего несёшь, Игорёха? – у меня от изумления отпала челюсть. – Там давление знаешь какое будет? И что потом?
- А потом надо поднять баллон, открыть вентиль, спустив газ и… Всё! Процеживай и употребляй!
- Согласен выполнять первую половину работ! – гаркнул Колька, хохоча. Он и остальные уже валялись в траве, дрыгая ногами.
- Ла-адно ржать-то… - обиженно протянул Игорь. – Кстати, за вентиль можно привязать верёвку, перекинуть… Да хоть через сук! И поднять потом, не приближаясь…
- А газы выпускать, забыл? – парни опять покатились.
- Бомжа какого-нить можно попросить… - почесав в затылке, выдал Игорёха. – За десятку…
Так… От темы дефицита мы отвлеклись. По правде сказать – и дефицит постепенно сошёл на нет. Товарный дефицит.
Незаметно воспряли другие дефициты, не менее страшные… Нет, не возникли, а именно "воспряли" - потому что они никуда и не исчезали...
Народ по уши погряз в дефиците Самоуважения и Доброты...
Слуги народные – в дефиците Совести и Правды...
А сильные мира сего - в дефиците Чести и Патриотизма.
И погрязли уже давно… Очень давно!
Отчего же так? – спросите вы… «…Предрасполагающими факторами заболевания являются загрязнения кожи, ссадины, повышенная секреция потовых и сальных желез и др., а также ослабление иммунного статуса…» Да, это снова про фурункулёз… И про дефицит!
Мне так кажется…
* плакат В Говоркова, 1957 год.
** Буква Е - http://www.proza.ru/2010/03/26/368