Они приезжали поздно ночью. Так и не ложившись спать я пошёл на железнодорожный вокзал, перешагивая через лужи, наполненные темнотой, вперемешку со звёздами, шарахаясь от редких машин, скользя по вспотевшим рельсам и семеня по присыпанным мелкой щебёнкой шпалам...
На перроне тусовалась, вяло переминаясь с ноги на ногу, замёрзшая группа поддержки, состоящая целиком из молоденьких девушек десятого, одиннацатого классов, с флагами и транспорантами, во главе с директором, арт-директором и пресс-секретарём. Завидев меня издали, группа поддержки, довольно дружно проорала что-то приветственное, понукаемая хихикающим директором и распугивая редких полусонных пассажиров и встречающих. Гулкое эхо заметалось по площади, ударяясь в серые стены станционных построек, врезалось в башенные часы, минутная стрелка перескочила ещё на одно деление вперёд. Динамик откашлялся и голосом сонного диспетчера объявил о пребывающем поезде. Ещё несколько минут постояли в ночном полумраке, молчании и сигаретном дыму. Увидели огни приближающегося поезда, рассмотрели нумерацию вагонов, побросали заискрившие угольки сигарет и мелко затрусили вслед мелькающим окнам плацкартов, купе, сонным лицам, выглядывающим с верхних и нижних полок, не менее сонным проводникам, уже распахнувшим двери в свои раскачивающиеся на железных колёсах владения...
Странное это, наверное, было зрелище. По полупустому перрону, вслед за останавливающимся пассажирским поездом, бегут трое мужчин разной комплекции и длинноногая, фотомодельного вида девушка, а следом за ними, разношёрстная группа девочек десятикласниц или что-то около того, с чёрно-красными флагами и транспорантами на перевес...
Поезд наконец-то остановился, ещё пару раз конвульсивно дёрнулся и замер. Проводники вышли на перрон и следом за ними, как шампанское за пробкой, пузырясь и пенясь, потекли сонные и ещё спящие на ходу пассажиры.
Отрепетированный сценарий встречи столичных знаменитостей благополучно рухнул в самом начале. Сперва их просто напросто ни кто не узнал, даже Эдмунда, даже я, и если бы не кофры с инструментами в руках у музыкантов, то всё могло бы кончиться намного смешнее. В результате Эдмунд подошёл к нам сам. Видимо он понял что молчаливая толпа девочек с чёрно красными флагами и транспорантами в руках, во главе с четырьмя, вполне взрослыми людьми, дико и глупо озирающимися по сторонам и рыщущими глазами по разношёрстной толпе приехавших, это явно не спроста.
В конце концов все нашлись. Арт-директор, яростно жестикулируя, артикулирую и гримасничая, что-то говорил Эдмунду, который уже держал в руках, заготовленный нами заранее, русский каравай, виновато и вежливо, при этом, что-то отвечая и улыбаясь. У него и у остальных музыкантов был вид людей не просто уставших от невыспанности и длительной болтанки в поезде. У них был вид людей уже очень давно и, по всей видимости, безнадёжно уставших от тех мытарств, которые неизбежно преследуют настоящую рок-группу любого ранга в нашем дурном государстве. Навязчиво-истеричные фанаты, не менее навязчивые и не менее истиричные журналисты, телевидение, радио, пресса, концерты, благодарные слушатели, плюс всегдашняя бытовая неустроенность.
Группа поддержки из девочек десятикласниц по прежнему молчала как на похоронах, стоя чуть в стороне, придерживая даже не колышащиеся от ветра чёрно красные флаги и транспоранты, хотя в их задачу входило, тщательно и заблаговременно отрепетированное улюлюканье и всяческое изображение из себя фанаток группы. Директор тоже что-то говорил, правой рукой придерживая подбородок, а пресс-секретарь молчала улыбаясь придерживлась за его руку. Потом все пошли. И видимо оно к лучшему что телевизионщики, вызванные нами заранее, так и не приехали. Снимать такое позорище! Упаси Господи!
Мне досталась гитара в жёстком кофре. Хозяин этой гитары сам идти не мог, принимая во внимание всё то колличество спиртного которое было выпито накануне, поэтому кто-то из музакантов помогал ему передвигаться в постранстве, придеживая под белы рученьки.
С горем пополам мы утрамбовались в автобус, вместе со всеми инструментами и так и не пригодившимися чёрно красными флагами и транспорантами испещрёнными цитатами из песен встречаемой группы. Автобус должен был отвезти всех нас по местам ночёвок, музакантов в гостинницу, а остальных по домам, и я вдруг внезапно понял, необычайно ясно и чётко, что ни куда не поеду.
Казалось бы, сбылась мечта идиота, представилась наконец-то возможность познакомиться и тесно пообщаться с кумирами своего юношества. Но нет, это оказалось выше моих сил. Докучать людям, которые уже и без того в хлам умотались в концертном туре, устали с дороги и хотят спать. Быть миллионным по счёту знакомым, лица и имени которого ни кто не помнит, который говорит всё тоже самое, нечто восторженное, что и его предшественники:
- Ах, какие у вас прекрасные песни! Как много в них смысловых слоёв! Как много они мне дали в юности и многому научили!
Нет, это было выше моих сил. Я пробормотал какое-то невнятное оправдание, почему не еду вместе со всеми, наспех попращался, протиснулся к выходу и выскочил из автобуса в ночной шум привокзальной площади. Толкнул дверь КВЗ, которая так и не закрылась, и пошёл обратно домой, не оглядываясь, перепрыгивая через лужи наполненные темнотой в перемешку со звёздами, шарахаясь от редких машин, скользя по вспотевшим рельсам и семеня по присыпанным мелкой щебёнкой шпалам. Домой, досматривать сны о чём-то большем.
На следующий день мне, как администратору, довелось ещё не однократно столкнуться с музыкантами и Эдмундом воглаве.
После саунд-чека, в кабинете рок-центра, разговоры ни о чём, автографы на плакате группы, прилепленном скотчем на стене, один из музыкантов, мучимый похмельем и лежащий пластом на кабинетном диване. Перед обедом, начала которого музыканты терпеливо дожидались, вежливо спрашивая: когда же он всё таки начнётся? После обеда, на импровизированной прессконференции на которую пришёл только один Эдмунд и на равных общался с молодыми журналистами. После, на ура отгремевшего, концерта, когда мне пришлось вместо охраны сдерживать возле гримёрки беснующуюся толпу охотников за автографами. После раздачи атографов, уже в пустом и закрытом зале, на задах сцены - Эдмунд, директор рок-центра, пресс-секретарь и я. Перед отъездом в гостинницу за остатками вещей и оттуда, прямым ходом, сразу на поезд. Когда уставшие музыканты очень долго и очень терпеливо ожидали хоть какого нибудь транспорта, вместо внезапно сбежавшего с места работы водителя автобуса вместе с последним. В пустом вестибюле уже закрытого на все запоры ДК, возле инструментов и вещей, задрёмывая в жёстких креслах. И под занавес, возле наспех вызванных двух таксомоторов, торопливое прощание, дежурные фразы и рукопожатия, пожелания удачи и счастливого пути. Потом хлопки закрываемых дверей машин, натужное взрёвывание двигателей, облако выхлопных газов, красные огоньки стоп-сигналов и удаляющиеся жёлтые, габаритные.