Отрвыок из "Сферы"
- Эй, служивый! Солдатик! Очнись. Голову приморозишь. Чем думать будешь.
Андрей отлепил лоб от стекла и повернулся на голос. Его тормошила соседка, севшая в вагон в предрассветных сумерках. От её многочисленных платков шёл парок. Видимо, на пути к станции её пришлось изрядно промокнуть под весенним дождиком.
- Слушай, милок. Москва скоро. Пора вещи собирать. – Она взглянула на свою связку, закинутую каким-то добряком на самую верхнюю полку. – Ты к кому едешь?
- К сестре, бабуля.
- Да какая я тебе бабуля? Внучок нашёлся. Я тебе ещё в тётки гожусь. Бабуся!
- Не обижайся, сестрёнка.
- Ну, вот, опять шутит. И что вы все шутить начали.
- Время такое наступило. Можно и пошутить, ответил Андрей и попытался отвернуться от назойливой попутчицы. Но сделать это было не так просто. Ответное слово для неё было равносильно мелочи, отданной цыганке – меньше червонца не отделаешься.
- Сестра в Москве что делает?
- Учится.
- Встречать будет, значит?
- Она меня вчера ждала. Пришлось задержаться на день.
- А жить у неё будешь?
- Врядли. Она сама в общежитии живёт. Пристроюсь где-нибудь.
- Мил человек, помоги мне ради Христа. Может и я тебе пригожусь. У меня в Москве родни много. – Она снова посмотрела на свою связку. – Понадеялась я на себя, а теперь вижу, что правильно ты меня в старухи списал. Промокла маненько, поясницу ломит.
- Нести-то далеко?
- Да тебе и нести не придётся. Сразу на метро сядем. А там два шага, рядом… Согласен?
- Что с тобой делать?
Старуха, успокоившись ответом, сразу глубоко задышала и стала похрапывать.
В конце вагона хлопнула дверь.
- Граждане пассажиры. Наш поезд прибывает в столицу Союза советских социалистических республик, город-герой Москва. Просьба не забывать свои вещи и не суетиться при выходе.
Андрей стянул с полки старухину связку и сразу вагон огласился старухиным воплем:
- Ах ты бандит проклятый. Дьявловсын. Люди! Люди!...
- Да ты что, заспала что ли? То помоги, то обворовали её. На, тащи свои мешки.
- Ты это? А я со спины не признала. Прости. Что, уже приехали?
- Поднимайся, пошли.
Старуха принялась накручивать свои платки
- Погоди ты. Куда торопишься? Али Москвы не знаешь. Пусть схлынут. В толпе не только вещи потерять можно, себя не найдешь.
По проходу шли люди с кульками, корзинами. Чемоданами, сумками. С детьми. Из середины вагона за ними наступала тишина.
На платформу, застеленную мокрыми досками, они вышли последними. Спина толпы была уже на выходе в город. Вагоны опустели, затихли, и только паровоз, с разбегу не успевший отдышаться, шумел и выпускал между колёсами пар.
Старуха налегке двигалась шустро, ни разу не оглянувшись, выказывая тем самым доверие и заглаживая свою вину.
Выйдя из метро, они попали в толчею трамваев с задранными под самое небо номерами и цветными стекляшками сигнальных фонариков. Трамваи стояли, двигались, звонили, открывали и закрывали с шумом двери, выпускали и впускали людей. Вагоновожатые выходили на стрелках с маленькими ломиками и переставляли рельсы в нужном им направлении.
- Зацепа! – торжественно произнесла старуха.
- Что?
- Зацепа! – с той же интонацией, смакуя слово, повторила старуха. – Здесь до ночи шумно. Идём на рынок. Может чего купим подешевле или продадим подороже.
Они вошли в ворота рынка, широкие и глубокие, и более подходящие для крепости средней руки, чем для торжища. Пройдя мимо сухого фонтана, старуха по хозяйски расположилась за прилавком.
- Мешки ставь сюда. Рядом со мной.
- Эй, Лексевна, ты где такого кавалера подхватила. Для себя сберегаешь или для кого сохраняешь? Ты чего-то сегодня припозднилась. Поздно встали?
Прилавочные соседки захохотали и стали оправлять платки, убирая под них волосы.
- Всё вам языки чесать. О прилавок почешите. Молчали бы лучше – покупателей распугаете.
Перебраниваясь с соседями, Лексевна развязывала узлы на мешках и выкладывала на прилавок кошечек с прорезанными в затылке щелями, цветные блестящие коробочки, прошитые по рёбрам крупными стежками, бумажные абажуры и прочие нехитрые предметы быта.
- Ты, милок, ступай. Погуляй часик другой. Расторгуюсь - расплачусь с тобой. Ступай.
Андрей, пройдя рынок насквозь, вышел на неширокую улицу. Спр, что связался со старухой. Московская жизнь начиналась с рынка. Что не сулило ничего хорошего в будущем.
Висящий за левым плечом вещмешок перетянул Андрея в свою сторону. Улица закончилась площадью в окружении двухэтажных домов, и только впереди торчала высокое здание мосторга. Из-за забора пахнуло подгоревшей гречневой кашей. За парикмахерской висел красный рак. Вход в пивную с площади прикрывал от посторонних глаз кругляк деревянного киоска «Союзпечати», выкрашенный тёмно-коричневой краской.
Спустившись по трём перекошенным ступеням, Андрей попал в зал. Несмотря на ранний час, все столики были заняты. Он опустил мешок на пол и сел на свободное место у столика, занятого двумя любителями утреннего пива, бросившими равнодушный взгляд на Андрея и тут же вернувшиеся к своим кружкам и разговору.
Перед Андреем выросла фигура подавальщика в серо-белой кургузой куртке и тёмных брюках, из левой штанины которых торчал резиновый шишак протеза.
- Пару пива и чего-нибудь поесть.
- Может, сто грамм?
- Давай, только поскорее.
На рынок Андрей решил не возвращаться. Плевать он хотел на старухины благодарности. Но какая-то досада на себя или на старуху жевала сознание, и только появившаяся еда и питьё отвлекли его от этих мыслей.
Утолив первый голод, Андрей почувствовал жар от выпитой водки с пивом. Андрей оглянулся по сторонам. Сквозь табачный дым просматривались группки, большие и маленькие, занятые мыслями, навиваемыми пенным напитком. Соседи по столику не обращали на него внимания. Они стукались кружками, отламывали шеи ракам, хрустели баранками. Из их разговора Андрей понял, что они работают на хлебозаводе. Курносого звали Иваном, рядом с ним сидел Миша.
- Послушай, Иван! – Андрей обратился к курносому. Почему-то тот внушал большее доверие.
- Ты откуда меня знаешь? Чего тебе? Ты от кого? Ты от Вальки?
- Я от себя. Помоги мне устроиться где-нибудь. Я сегодня в Москву приехал.
- Ишь ты, едрёна корень! Разговорчивый какой! Пошёл ты…
- Ты чего, Иван? – остановил его приятель. – Видишь, приезжий. Что он о москвичах подумает?
- Да что хочет, то пусть и думает. Я его трогал? Мы к нему приставали? Сел и сиди, сопи в две дырочки, пока лишних не сделали. Ты глянь, Слон, что делается! Не спросясь – садится. А потом помогите ему! Понаехали…
- Как тебя звать-то?
- Зовуткой. Я к вам, мужики, как к людям, а вы… Я же не без рук. Придёт моё время, долго Андрея просить не придётся.
- Вот что, Андрей. Ты на Ивана не обижайся. Мы только после ночной смены. Устали как черти. Он и в трезвом виде чёрт чего несёт, а уж выпьет… понимать должен. Пошли со мной, если поел.
Иван продолжал ворчать и на улице, поминая всю дорогу приезжих, которые понаехали со своими проблемами и мешают жить коренным москвичам. Во дворе Иван шмыгнул за выступ дома, погрозив Андрею здоровенным кулаком.
Слон-Миша подошёл к двери под ржавым козырьком и поманил Андрея за собой