0.
С каждым новым днём реальный мир становится чуточку более походящим на мой ночной кошмар. Он вечно один и тот же. Я иду по улице, а яркое Солнце отражается в окнах небоскрёбов и падает на тротуар уже без жёлтых красок. Я иду, почти топаю, но топот ног вязнет в каком-то противном ультразвуке. Ни один человек даже не проскальзывает по мне взглядом, словно меня и нет вовсе. Ни одной машины не проносится мимо, хотя я чувствую, как дрожит земля, словно целая армия машин мчится неподалёку. Или же что-то одно огромное, громадное. Через дорогу, возле одного переулка между старым супермаркетом и каким-то сверхновым рекламным офисом, стоят особняком три человека. Одежда выдаёт в них обычных бродяг. Когда линия, соединяющая меня и их, становится перпендикулярной относительно дороги, они меня замечают. Поворачиваются ко мне. На их лицах наклеены бумажные листки. А на листах нарисованы улыбки. Я тоже улыбаюсь…
Что же здесь страшного, наверное, спросят меня, если я кому-нибудь вдруг сообщу об этом своём кошмаре. Обязан ли я отчитываться перед всеми из-за того, что меня пугают совершенно другие вещи, нежели которые приняты в обществе?
Каждый раз, когда я смотрю в метро на мужчину в строгом деловом костюме, меня охватывает чувство какой-то неоправданной гордости. Особенно, если у него на голове не коротко стриженные волосы. Он взглянет на часы, подняв руку поверх газеты, и в этот момент я моментально показываю ему язык. Это получается рефлекторно, я даже не замечаю сам, как проделываю этот жест. Но понимаю, после того, как вижу возмущённые взгляды других пассажиров метро.
Меня пугает серое облачное небо. Здесь можно придумать много чего живописного, почему и какие причины этого, но ничего из этого почему-то не подходит к моему случаю. Я честно пытаюсь подставить себя под каждый из возможных вариантов, но не сходится.
А вы знали, что нельзя ступать по линиям на дорогах, по которым идёшь? И это – не игра. Нельзя ступать одновременно на несколько кладок на площади, нельзя наступать на трещины, и обязательно нужно попадать только на белые области на пешеходном переходе. Линии – это зло. Я был в том месте когда-то, где, если ты наступишь на линию, тебе отсечёт ногу лезвием. Не поперёк, а вдоль. Зависит от того, насколько сильно ты не боишься линий. Поэтому я даже в нашем мире стараюсь не наступать на линии.
Сразу скажу две клишированные фразы: да, к сожалению, мне 16-ть, и, к сожалению, я не спятил. Но никто и не утверждал, что то, что истинно для меня, должно быть истинным и для вас. К сожалению. Просто смиритесь, удачи.
А ещё нельзя ловить языком дождинки и снежинки. Лучше не знать, почему. Но, боюсь, я всё равно проболтаюсь со временем. Не могу не говорить.
Когда вы наступаете на тени людей, что идут впереди вас (то есть логично было бы предположить, что мы идём навстречу Солнцу), о чём вы думаете? Я фантазирую о том, как раздавливаю голову этого человека своей ногой. Опять же рефлекторно. Жестоко, ведь? Ничего не могу с собой поделать. Нельзя наступать на тени людей.
Люблю, когда люди, совершенно не умеющие играть на скрипке, пытаются на ней играть совершенно без подготовки. На улицах нашего города есть такие люди. Я люблю вечером открыть окно в своей комнате и послушать перед сном эту музыку. Музыку пьяных лепреконов. Музыку сновидений.
1. Приветствие.
Я уже забыл давно, что значит, когда снится стена. Ровный квадрат красной кирпичной стены, тонущий во тьме. Но я точно помню, что сонникам доверять нельзя.
Стена, просто стоит … или левитирует. Но совершенно ничего не делает. Висит. Я её вижу только потому, что свечу на неё своим фонариком. Где я нахожусь в этот момент – не знаю, потому что вижу сон из своих собственных глаз. Стена не простая. Честно говоря, простая. Но не совсем. Просто стены не висят в темноте внутри моего сна. По этой стене течёт вода. Откуда вода – не знаю. Она не льётся сверху на стену. И нет в стене специальных дырочек, из которых бы выливалась эта вода. Но вода красиво обтекает по стене с обеих сторон. И к тому же не капает со стены. Голубоватая вода.
Я открываю глаза и вижу ловца снов. Большая красивая картинка с волком и перьями. Я её сам сделал. Говорят, нельзя вешать над собой собственные ловцы снов, и я захотел проверить, почему? Прошло два года, а я так и не нашёл причины.
Худощавый парень с длинноватыми для парней волосами смотрел на меня сквозь зеркало в ванной и чистил зубы. Это был один из тех немногочисленных процессов, от которых во мне просыпалось желание улыбнуться. От того, как глупо я выглядел в этот момент. Я сплюнул вместе с пастой и немного крови и умылся.
Когда я иду по улице, меня дико раздражают толстые деревянные столбы, усеянные разными объявлениями с телефонами, которые можно отрывать. Столбам это тоже не нравится, если что. Пропала какая-нибудь собачка. Требуется комната. Уроки игры на каком-нибудь инструменте. Все, словно пластыри на здоровом теле столбов. А на самом деле зараза, передающаяся, через провода. От столба к столбу эти маленькие белые язвочки путешествуют, как венерические заболевания.
Рядом с моим домом есть очень толстый столб. То ли это была такая шутка, то ли ошибка, но он был толще всех остальных столбов раза в два или даже в три. На нём десятки, сотни объявлений. Я называю этот столб Отцом, хотя это не будет правдой. Но я всё равно так называю его. Потому что на нём больше всего этих язв. А чем дальше от него находится столб, тем меньше на нём объявлений – я специально проверял. Всё начинается от Отца.
На мгновение мне показалось, что Солнце мне улыбнулось, и я вернулся из мыслей в этот мир.
Передо мной стояла пустая улица небольших жилых домов. Их количество (домов) было достаточным, чтобы они терялись за горизонтом, а их одинаковость – чтобы казаться бесконечными. Но это просто потому, что дорога, по которой я иду в школу, проложена через невысокий холм. Поэтому горизонт был почти под носом.
Примерно раз в пять минут мимо меня проезжает какой-нибудь автомобиль. С другой стороны – кто-нибудь выглянет из окна. Навстречу мне шли люди. Они шли естественно, как слепые, которые уверены, что под их ногами сейчас находится дорога. Они выучили наизусть свои шаги. К сожалению.
И именно поэтому они проходят прямо сквозь синее пламя на дороге. Сквозь синие костры. Потому что они их не видят. А я их вижу. И поэтому до сих пор я ни разу ещё не заболевал простудами или чем-нибудь другим, что появляется для невидящих совершенно без причин. Для более точного представления, Синее Пламя – это штука, которая горит прямо на поверхности, но не сжигает её. Это буквально пламя, которое никто не видит. Вижу только я. Но я уже давно понял, что это – не галлюцинация. Они наполняют людей негативом. Отрицательной энергией, выливающейся в болезни, психические и физические. Если мир вымрет, то я останусь жить, я это давно понял.
Обходя это пламя, я, должно быть, напоминал лису на минном поле. Но мне всё равно, насколько я выгляжу глупым, если это помогает мне выживать.
Всегда на моём пути стоят одни колдовские ворота. Это – проход между подпоркой столба и собственно столбом. Проклятие. Некоторые люди помнят ещё об этой вещи. Неверующие в это – обычно заканчивают жизнь самоубийством. Я это выяснил, проглядывая некрологи и составляя процентные соотношения смертей тех, кто проходил под этими воротами, кого я смог запомнить.
Рядом со школой есть небольшая свалка. Там живёт мой хороший друг Чёрноход. Чёрноход – это чёрный кот. Кстати, чёрные коты чертят синие линии на поверхности только перед теми, кто им не понравится. Конечно же, не стоит рисковать и познавать экспериментально, понравился ли ты чёрному коту, который перешёл тебе дорогу, или же нет. Но ждать, пока пройдёт кто-нибудь другой – грех. Лучше сразу же искать другой выход, или чёрный кот проклянёт тебя персонально. Именно поэтому лучше всего заводить дома именно чёрного кота – он обережёт тебя от родной магии, если будет любить, конечно же…
Погладив Чёрнохода, я завершаю ежедневный ритуал, возвращаясь к сухой реальности. Кроссовки скрепят гравием, штанины бьются друг о друга при каждом шаге.
Я ступал по теням школьников, не замечая, как быстро и бессмысленно проносятся всё новые дверные проёмы. Голоса сливаются в единой симфонии серого цвета и бесчувственности. Безликости. Одной лишь силой мысли я смог бы в этот момент попасть в ад. Попасть, потому что подумал о геймерском наслаждении бросить в эту стоячую в коридорах толпу школьников гранату и понаблюдать за тем, как разлетаются в разные стороны тела личностей, имён которых мне даже нет интереса знать. Да, утром моё безразличие становится просто адской жестокостью.
Зевок – вот я уже в общем холле первого этажа.
Зевок – вот я уже спотыкаюсь на ступеньках и удерживаюсь лишь за воротник какой-то девочки, что поднималась впереди меня.
Зевок – вот я уже сажусь за собственную парту и, подперев лицо кулаками, рисую воображением картины на классной доске.
Очень плохо вешать часы над дверным проёмом – идёт сбор утраченного времени; и поэтому я всегда ношу с собой оберег. Никто не желал перевешивать часы лишь по моей просьбе. К сожалению.
Какой-то неразборчивый гам и шум… кто-то не сделал домашнее задание, потому что провёл весь день за компьютером, кто-то всю ночь гулял… люди исчезают на мгновение и появляются снова только потому, что идёт их подгрузка. Каждый из нас борется за то, чтобы остаться в этой реальности. Другой нет.
Мечтательный Стило разворачивается на стуле, обращая свой взор глубоких тёмных глаз ко мне, и туманно произносит:
- Сегодняшний день ещё ярче вчерашнего.
- Аминь, - сказал я, попытавшись выразить голосом желание разделить его радость, но я забыл, как это делается.
Из-за очень тёмного цвета глаз Стило напоминал наркомана, даже если попытаться вглядеться в них. А всё из-за его вечно туманной улыбки. У него были большие глаза, и естественно выглядел для большинства он всегда, как вечно удивляющийся. Он моргал очень редко. И очень медленно перебирался взглядом с интересующих вещей. А голос его в силу необычной внешности, казалось, звучал одновременно звонко и с шипением. Как будто вместе со звуками он выдыхал клубы дыма.
Стило положил на моё плечо свою руку, и я почувствовал сквозь свитер холод амулетов, коснувшихся меня с его запястья.
- С добрым утром, - сказал он так, будто пытался засосать меня своими глазами.
- С добрым, - ответил я. Хотя пока что я не видел разницы между вчерашним утром и этим.
Хорошо-плохо – это сравнения. Сравнения с самым плохим, чтобы всё казалось хорошим, я отрицаю. Что тот, что этот день сер. Нисколько в нём добра пока что нет. А ответил я, чтобы Стило был спокоен.
- Кажется, в твоей ручке закончились чернила.
Вот ещё одна справка по Стило: ведя с ним разговор, очень трудно удержаться, чтобы не дать ему в морду. Стило – душа не от нашего мира (в философском смысле), ему сложно выражаться верно. Он ставит акценты на очень неудобных словах, и его фразы, особенно длинные, приобретают вторичную пошлость, а ударения он зачастую открыто и смело путает. Почти каждое слово, хоть ему и даётся легко, но кажется, что он выдавливает его, как последнюю порцию зубной пасты из тюбика. Именно поэтому последнюю фразу Стило можно было бы расценивать, как намёк на импотенцию или стерилизацию.
Я поменял ручки.
- Что тебе сегодня снилось? – спросил он, переведя свой взгляд на пол справа от меня, сохранив улыбку.
- Стена. С водой.
- Правда?
Стило медленно поднял взгляд обратно на меня. Моргнул. Перетащил взгляд на ручку. Снова моргнул. Его долгое блуждание завершилось на точке в моём лбу, где он уверял меня, открылся мой третий глаз. Вся эта его заторможенность делала его похожим на какого-нибудь человекоподобного робота, у которого почти закончилось электропитание.
- Стена – это хорошо, - протянул он с отвратительной пошлостью.
В соседнем ряду, напротив меня, сидел другой человек. Таррит.
Урок начался оглушительным стоном звонкового дребезжанья. Это был стон боли, который издавал металл. Постепенно знаки, что я нарисовал в голове на доске, стали приобретать формы геометрических фигур, стремясь, ползя к мелку учительницы, когда тот соприкасался с зелёной поверхностью. Мысленно учительница закрыла дверь.
Я начал царапать что-то на листке открытой тетради. Кажется, это была улыбка…
Недостаточно соприкоснуться разумом с неестественным. Иначе только начнёшь думать иначе. Нужно соприкоснуться глазами – тогда начнёшь видеть то, что не видел раньше. Слышать – если соприкоснёшься ушами. Чувствовать – телом. Чуять – носом. Попробовать – языком…
Я стучал пальцами по поверхности парты, чувствуя с каждым стуком всё больший шум. Я научился стучать пальцами почти оглушительно, что раздражало всех. К сожалению.
- Ничего не случилось? – Таррит наклонился со своего стула ко мне и уставился озабоченными пугливыми глазами.
Таррит был самой обычной обычностью, которую не видно в толпе, и которую невозможно запомнить. По нему больше нечего сказать. Он воспринимает всё, как человек.
- Нет, - ответил я, перерисовывая знаки на доске, соответственно создавая видимость, что мне нет дела до Таррита.
- Невероятно! – пролепетал в полголоса Таррит, не находя сил угомонить дрожь в руках. Он сильно боялся. – Целую неделю же…
- Заткнись. Чем меньше ты об этом думаешь, тем меньше нам мороки…
- Зачем ты так грубо? – возмутился Стило, но даже негодование в его тонах звучало пошлым и безличным.
Остальной мир освещался Солнцем по справедливости. Дорисовывая, оживляя краски. А тени мерцали, словно требовали, чтобы и их тоже осветили. В окно рвалось испепеляющее благословение. Хотелось встать на колени, поднять руки и забубнить монотонно молитву. Яркий свет сжигает разум.
Мой сосед по парте… я даже не знаю его имени. Он ушёл. Я был свободен в данном мне пространстве. Кратковременное единогласное правление. Я убрал волосы с лица и, мотнув головой, снова вернул их на место.
В дверном проёме показался ученик параллельного класса, который нам отчаянно махал. Он тут же сел на место рядом со мной и лучезарно поздоровался. Моё презрение к нему не безосновательно. Ведь, его считают моим братом-близнецом. На самом же деле он – просто мой двойник. Никто даже не слышал никогда о двойниках, поэтому объяснять нет смысла. К сожалению…
В его радостном взгляде было больше смерти, чем в пустых глазницах скелета. А рот сгибался в идеальную улыбку. Он испытывал удовольствие от моего к нему презрения.
Даже не смотря на то, что он – мой двойник, у него были блондинистые короткие волосы, когда как у меня – чёрные и более длинные. У него были зелёные глаза. И у него была улыбка. Он навевал на меня лютую тоску.
- Братец, привет! – сказал он, потрепав меня за плечи.
Не повернувшись, я ответил ему:
- Привет, Джерико.
- Привет всем! – сказал он, и только один лишь Стило улыбнулся ему в ответ. Но улыбке Стило, как и улыбке Джерико, не стоило верить. Потому что один не умеет не улыбаться, а другой слишком хорошо за этой улыбкой скрывает истину.
Не стоит удивляться, если вдруг неподалёку от нас четверых начнёт бурлить жизнь. Пространство насыщается от концентрации прикоснувшихся к Изнанке в одном помещении. Разумы обогащаются непонятной энергией. Так бывает, когда переполняет вдохновение, когда хочется сделать что-либо великолепное. На самом же деле вдохновение – это трещина в пространстве, через которую утекает время.
Для того чтобы вы лучше представили, что есть на самом деле: представьте, что вместо глаз у Стило чёрные дыры, представьте, что Джерико – это ангел, а я – это тень. Таррита можете не представлять, он – никто. Это не правда, и это очень далеко от правды, но это – самое похожее на правду.
По звонку Джерико улетает. Возвращается безымянный одноклассник. Все мы царапаем письмена в тетради острыми ручками. Учительница с озлобленностью стирает огромную улыбающуюся рожицу на доске.
За окном льёт дождь. От звонка к звонку я не становлюсь, к сожалению, умнее, но незаметно старею.
Сосед снова исчезает неизвестно куда, уступая место для Джерико. Он обнимает мою шею одной рукой, и у меня совершенно нет сил и мотивации ему воспротивиться. Он подмигивает кому-то сзади и погружается с головой в нашу компанию.
- Чем реже они появляются, тем слабее становятся, - говорит Джерико и сильней сжимает мою шею своим локтём.
Где-то лет пять назад, когда я не знал ещё ни Джерико, ни Стило, ни Таррита, я был твёрдо уверен, что наш мир подстроен так специально для меня. Что я – на самом деле наследник короля вселенной, и все об этом знают и стараются впечатлить меня. Что на самом деле меня поместили в среднюю семьи для того, чтобы власть не ударила мне в голову, когда я стану полноправным властелином. Чтобы я был честным, добрым, чутким. Чтобы раскрылся мой истинный потенциал.
К сожалению, у меня пока не было возможности отвергнуть эту теорию потому что её невозможно отвергнуть, если воспринимать всерьёз. Простой намёк на дурачество я бы воспринял, как абсолютное, чуть более, чем полностью, невежество. Аналогично с утверждением про то, что Бога нет.
Я начал рисовать улыбку на парте, стараясь не обращать внимания на то, с какой силой в мою шею дышит Джерико. Он старается привлечь моё внимание, но даже его ментоловое дыхание не способно заинтересовать меня.
Сквозь хор дождя слышится какой-то цифровой шум.
- Может, всё-таки сдались? – спросил Таррит, устремив свой взгляд на меня, а я молил их всех не трогать меня глазами. Я почти кричал. Жаль, меня никто не слышит. Зато я слышу волновое пение. Мой симфонический дождь.
Представить каждый шаг в этой школе, как волну, как единицу движения – это просто. Целая толпа цифр, букв. Но что-либо выудить из этого мусора удаётся, если только, сигнал имеет другой цвет.
Сбросив с плеча руку Джерико, я встал, показательно отряхнулся от скверны, что ползла ко мне от моего двойника и, не обращая внимания на какие-либо слова, отгородив себя от самого близкого в моей жизни, я зашагал к окну. Этот детский лепет сводил меня с ума.
Так и думал…
Я поманил пальцем остальную компанию и все мы взглянули в окно в нашей классной комнате. Во внутреннем дворике, как и должно было быть, пусто. Все сбежали под крышу, боясь намокнуть. Все кроме какой-то девочки.
Тремя этажами ниже, на пятьдесят шагов дальше играла на асфальте девочка с заплетёнными двумя высокими короткими косичками. Она играла в классики, хоть площадку очерчённую мелом давно смыло водой.
- Люблю классики, - заметил Стило. Сейчас он не улыбался, но его большие глаза невольно придавали лицу улыбчивое и добродушное выражение.
- Я просил тебя не суетиться!
В следующий момент Таррит ощутил мой увесистый подзатыльник.
…
- Скажи, мы правы? – спросил я у девочки.
Она нам помахала, и продолжила увлечённо скакать, как козочка по камням.
- Да.
Она напевала какую-то детскую считалку.
Таррит чуть не выронил из рук свой учебник по математике. Я сидел на самой нижней ступеньке внутреннего крыльца и смог хорошенько ударить кулаком по носку Таррита, стоящего выше меня.
- Сегодня сухая погода.
- Сухость – это порок, - сказала беззаботно девочка.
- Прошу, остановись, - попросил я, и она тут же замерла, стоя на одной ноге. – На какой ты сейчас цифре?
- Пять.
- Моя любимая.
Стило сидел на краю крыльца, выше меня где-то на метр. Он свесил одну ногу вниз. Вытянул руку с амулетами вперёд, словно из неё вырывается испепеляющий лазер, и стал водить пальцем в воздухе, пришёптывая восхищённо. Джерико драматически выставил руку, закрывая входную дверь.
- Нас кто-то ждёт?
Маленькая девочка вновь встала на две ноги и продолжила отплясывать свою игру в классики, только теперь она не возвращалась обратно, а так и прыгала навстречу мне. Стянутые резинкой волосы сбоку я с раздражением убрал рукой назад. Я тоже пошёл прямо к ней.
- Всем всё равно, - сказала она, обняв меня. Её тёмная теплота стала красться мне под одежду. Хоть её дыхание и было по-человечески горячим, но моя шея всё равно будто покрывалась инеем. Я тоже её обнял.
Мерцание дождя превращалось в ряд бессмысленных кадров. Вода кралась в кроссовки, и я видел, как нарисованные мелом на воде цифры и линии тянулись к этой девочке. Словно она всасывала в себя воду, но совершенно не раздувалась. Я услышал шаманское пение Стило, и шум от его амулетов-погремушек заслонял мои уши. Таррит стоял на крыльце и пытался прочесть что-то из книги, но ветер и вода мешали ему, да это было и не нужно. Кто-то рвался в дверь, но Джерико сдерживал без труда любой напор. Капли странным образом разбивались о его невидимые и несуществующие крылья.
- Там не так уж и плохо. Зачем вам нужно быть здесь?
Она плакала, заполняя меня чернилами, словно чёрной меткой пиратов.
- То, что без смысла – обретает его, - запищала девчонка и голые колени её дрогнули, но я удержал её на ногах.
Стило обнял Таррита и вместе они запели какую-то унылую занудливую песню. Амулеты на его запястье становились длиннее и почти уже касались ступеней. Кресты, круги, иероглифы, черепа, символы… их становилось всё больше. Намочившись, крылья Джерико стали почти видимыми, словно ледяными фигурами.
- Там, где нет истины – появляется вера, - солёные человечески слёзы. Она из последних сил висела на моей шее.
Наши щёки соприкоснулись. Тепло обогревателя в холодную зиму, когда не хочется вылезать из-под одеяла, чтобы сходить в туалет.
- Вместе с силой рождается смерть, - шепнула на издыхании она в моё ухо. – А вместе с бессилием – зло. Разве это не прекрасно?
Разве это не прекрасно?
Разве?..
На мгновение я отпустил её, дав ей подняться в воздух. На мгновение Солнце подмигнуло, и я ослеп. На мгновение цветы охватили сознание, а она увязала в них, как в зыбучих песках. Она спросила только: «Разве это не прекрасней?» Перед тем, как исчезнуть.
Я стоял на коленях, и ладони мои жгло от отвратительной боли. Я весь был изрисован мелом. Числа и линии. А ладони были багровыми от скопившейся под кожей крови. Меня уже успели поддержать за руки Таррит со Стило. Амулеты Стило вернулись в нормальное состояние. Книжка Таррита была сухой и идеально чистой. А Джерико стоял возле входной двери и со скучающим выражением разглядывал собственные ногти.
Солнце светило ярко до головной боли. Шипение мыслей на сковородке.
Я представлял, как она сейчас лежит на цветочном лугу и бьётся в конвульсиях, без возможности глотнуть и капли воздуха. Как она рвёт руками красные и белые цветы. Как пытается разодрать себе горло, делая примитивную трахеотомию, надеясь, что это всего лишь ошибка. Но она потеряла возможность дышать. Я лишь помахал воображению, провожая её на очередную остановку по пути в никуда.