Посвящается моему милому другу
и реаниматологу, крепко преданному своей профессии
Алесандру В.
А так же моей подруге Леночке,
влюблённой в этого реаниматолога.
Моя память – как произведение средневековой живописи. На исходе лет краски блекнут, а после и вовсе стираются с полотна.
Но я не даю им истереться. Каждый год 27 августа, я тщательнейшим образом реставрирую пейзаж своей памяти: счищаю пыль, подкрашиваю, где надо, подновляю цвета. А после – долго смотрю на то, что своей рукой писала сама судьба, много лет назад.
Я могу забыть всё это. Так бы, вроде и надо сделать.
Но я не хочу.
И вот, что я вижу.
Девчонка в школьной столовой пыталась купить шоколадку. На 10 рублей, что у неё имелись. Хотя шоколадка эта самая стоила 15 рублей и ещё 50 копеек. За вредность буфетчице, которая была толстой жадной бабой с руками-сосисками и целюлитом чуть ли не на щеках. Все-все в нашей школе давным-давно знали, что просить у Бегемотихи что-нибудь в долг – бесполезно. Не даст. Так ещё и раскричится-развижится на всю столовую.
А эта девчонка как будто с луны свалилась. Новенькая чтоль?
Бегемотиха, как водится, начала орать на её еле слышное «А я 5 рублей, можно, завтра вам занесу? И 50 копеек тоже.»
Я стоял в очереди за три человека дальше девчонки. И решил влезть.
- На-те. Берите ваши пятнадцать рублей и замолкните уже! – протягиваю бегемотихе пятидесятку.
- Ишь ты какой! За мо-о-олкните… Щас замолкну тебе тут. Буишь мне тут командувать. – она цапнула своей пухлой рукой пятидесятку с блюдца и вернула десятку девчонки. Подала плитку шоколада и ядовито зыркнув на нас с девчонкой буркнула:
- Следуюсчий!
А я протянул шоколадку и десятку девочке и сказал:
- Я Роман. А ты, что, новенькая, чтоль? Бегемотиха хер чё продаст, даже если всего копейки не хватает.
- Да, я только неделю назад переехала. Сегодня – первый день в вашей школе. Ничего ещё не знаю тут у вас – она слабо улыбнулась. Видно было – напугана жутко.
- А зовут тебя как?
- Александра. Ты извини, я пойду. Скоро урок, а мне надо ещё к директрисе зайти.
- Ну, иди.
- Пока.
И ушла. Ни тебе спасибо, ни «Я всё отдам». Приняла как должное. Хотя, купив ей эту херову шоколадку, я лишил себя пачки сигарет. Целой пачки!
Красивая она, конечно. Глазищи огромные, зелёные, ресницы длинные. Фигура – как будто скульптор лепил – каждая округлость на своём месте. И ноги от ушей. Да ещё и напоказ! Надо бы запретить все эти мини-юбки. И кофточки белые, через которые лифчик видно.
Небось, привыкла уже, что за ней все парни в той школе колоннами маршировали. И каждый по шоколадке в день приносил.
А я красотой и миловидностью глупой не блистал. Лицо у меня было ничуть не смазливое. Даже наоборот. Черты грубые, взгляд не искоса, не исподлобья, а прямой. Это не сексуально. И девки мне на шею ожерельями не вешались. Впрочем, и таскать их на себе я не мечтал. Я вообще о них не мечтал! Вспоминал о существовании противоположного пола только утром, когда сами знаете что. А если не знаете – то проехали.
Рассказываю дальше.
Когда я купил той девушке шоколадку – был ноябрь моего девятого года обучения в школе. Учиться я ненавидел. Просто не терпел! Но приходилось, сами понимаете.
Скрипя зубами, просыпался каждый будний день в семь утра и шёл к восьми тридцати, к первому уроку, в школу. Хотя часто сворачивал и прогуливал урок-другой, а в иной раз и вовсе целый день. Но это случалось редко.
А вот, что я никогда не пропускал – так это сдвоенный урок-факультатив по физике. Проходил он по четвергам, на первых двух уроках. Сразу два класса – мой девятый «Г» и девятый «А» - загоняли на полтора часа в актовый зал и, маленький лысенький дядечка, приглашённый из какого-то университета, рассказывал нам нуднейшие вещи, временами призывая: «Друзья, мои, давайте запишем».
Но я никогда не записывал то, что он там просил. Важно было присутствовать, а не запоминать, что он нёс на протяжении двух уроков.
В этот четверг – так же как и в другие четверги – ничего не поменялось: я спал, пристроив голову на подоконник, под неугомонную речь чудо-лектора. Сам по себе этот дядька меня очень раздражал. Его манера говорить, жестикуляция, внешний вид – всё вызывало во мне отвращение. Не знаю почему. Может, потому что, в мои годы он был таким же лузером, как я, и его мучил весенний недотрах и круглогодичный спермотоксикоз? Может, и не мучил – и я всё это придумываю лишь для успокоения своего эго. Мол, вывелся же дядька в люди, вон, учёным стал, значит и я кем-то стану. Ну, кроме алкаша-дворника, я имею ввиду.
Итак, я сидел спал, время от времени поглядывая то на часы, то на беспорядочное кружение снежных комочков за окном, и, даже никакого внимания не обращал на то, что творилось в актовом зале.
А потом, ни с того ни с сего, обратил.
Какая-то девка – явно из ботаников – вступила в дерзкое препирательство с нашим учёным лектором. Она говорила что-то о магнитных полях, излучениях, квантах, опять-таки – каких-то. Ничего не понимал, будто изъясняется она с ним по молдавански. Но интересен был сам факт – она вступила в отчаянный спор с ним. Причём, с полной уверенностью, что права – она, а он – в физике что-то недопонимает.
В конце-концов, он поставил ей «два» и отправил в мой ряд «на камчатку» и, «чтоб больше не видел её на своих занятиях».
Села прямо рядом со мной.
- Можно пожать Вашу руку, мадам? – шепнул ей я.
Она повернула ко мне своё лицо, и я узнал в нём, свою недавнюю знакомую Александру.
- Ой, привет! – она улыбнулась. – Ты в «Г»?
И вот с этих слов началась наша дружба.
Напомню, и акцентирую внимание на том факте, что до этого я был лузером и дружил из всего класса только с собой и против всех. А теперь мы стали дружить с Сашкой против всей школы.
Я говорил, что снаружи (так сказать) она была красивая, а вот внутри – чистый пацан. Не то чтобы курила по блоку в день и харкала на метр вперёд – ничего такого. Но натура у неё была жёсткая, мужественная. Дралась она будь здоров, если на то был повод. За словом в карман не лезла, да и от мнения своего без боя не отказывалась.
Но, вместе с тем, была в ней доброта, чисто женская такая. Нежность тоже была. И романтичность.
Только она их очень далеко в себя прятала. А я всё равно увидел.
И влюбился.
Осознал я это не сразу. И это, мягко говоря – «не сразу».
Мы с ней решили вместе поступать в один и тот же ВУЗ. Но впереди нас ещё ждал колледж, потому, что мы решили после девяти классов из школы свалить.
Сдали выпускные экзамены. Я – еле-еле на тройки натянул. А Сашка – на все пятёрки. До вступительных в колледж ещё было далеко, и я стал придумывать как нам выпускной отметить. Думал, мы с Сашкой на общешкольный выпускной не пойдём.
Но она меня поразила своим ответом:
- Ром. Ты только не дуйся на меня. Но я платье купила. Хочу перед девчонками покрасоваться. Давай, пойдём на школьный выпускной, и на дискотеку. Ну, пожалуйста!
Я согласился сразу, хотя мне вообще не хотелось. При всём при том, что Сашка была своим-в-доску-парнем, я никогда не забывал, что она – девушка. Всё таки. И поэтому ничуть не обиделся.
Разногласия по поводу выпускного у нас возникли в другом. Я наотрез отказался покупать новый костюм. А старый мне был слишком мал.
- Пойду в джинсах и футболке – сказал я.
Ни Сашке ни моей матери это не понравилось. С двух сторон они прессовали меня, уговаривая купить к выпускному новый нарядный костюм и бабочку. Даже подружились на этой почве, хотя раньше моей матери Сашка никаким боком не нравилась, и мама всячески старалась меня от неё отвадить.
Первая, компромисса со мной, достигла Сашка. Она предложила мне одеть на выпускной костюм её отца. Он пришёлся мне впору, и, когда я его примерил, то решил, что бабочку я куплю сам. Очень мне уж понравилось то, каким состоятельным и взрослым сделал меня этот костюм.
В день икс мама долго причёсывала и прилизывала мои непослушные волосы, чтобы хоть какое-то время я не выглядел взлохмаченным.
- Ты же идёшь с девушкой! – качала она головой.
Но я то был спокоен. Сашке всё равно, какой я.
Зря я был так спокоен.
Когда я увидел Сашку, я не поверил глазам своим. В ярком шёлковом платье, с пышной юбкой до колен, она была больше похожа на цветочную принцессу, чем на свою-в-доску Сашку.
Я потерял дар речи, проглотил язык, охрип – лишился всякой возможности говорить, когда увидел её. Она подвела глаза, отчего они казались больше и выразительнее. Накрасила губы блестящим блеском и, мне захотелось – такого никогда прежде не было! – поцеловать её.
Увидев выражение моего лица , она рассмеялась.
- Пошли! – сказала она и взяла меня под руку.
Я вёл её под руку. И боялся. Того что оступлюсь, того что пиджак сзади помялся, и того, что волосы растрепались.
Июньское небо заволокли тучи, смеркалось.
Мы вошли в школу. Выпускной проходил, как по старинке, там.
От нас никто такого выхода не ожидал.
Я сам от себя не ожидал, что могу быть джентльменом. А от Сашки не ожидал, что она может быть принцессой.
На медляк она меня сама пригласила.
Мы кружили под романтичную мелодию, мои руки были на её талии, из окна дул прохладный ветерок…
Вот так я запомнил тот момент. Момент, когда я понял, что влюбился в неё. В мою Сашку.
И мне сразу захотелось ей об этом сказать.
- Саша.
- Чего, Ром?
- Я в тебя влюблён. Я только сейчас это понял.
Она покраснела.
Мы дотанцевали, и она попросила меня:
- Пойдем, прогуляемся?
- Куда?
- Не знаю. Давай просто уйдём.
И мы ушли.
Всю ночь мы ходили-бродили, исследовали каждый уголок нашего маленького города. Болтали обо всём на свете – для нас давно не было запретных тем.
Ранним утром пришли к её дому. Долго стояли у подъезда и просто молчали.
Сашка расстегнула сверху пуговицы на моей рубашке и прильнула к открывшемуся участку груди своей щекой. Она вся-вся так плотно прижалась ко мне и обняла руками. А я её. Так и стояли. Очень долго.
Закончилась та ночь и наш выпускной тем, что она уткнулась носом в мою шею и сказала:
- Ты такой сексуальный.
А я зачем-то взял и поцеловал её.
По настоящему. «По-взрослому». Но так неумело и робко.
Наш первый поцелуй был слюнявым и неуверенным. Она прикусила мне губу. Но я никогда не смогу его забыть.
Июль и часть августа – пролетели для нас очень быстро и незаметно. Мы сдали вступительные, но ещё не знали, поступили или нет. В августе должны были сообщить.
каждый день мы проводили вместе. И некоторые ночи – тоже. мы открыли для себя тайну Любви и радости секса. Мы мечтали быть вместе всю жизнь, пожениться, родить двух детей, дождаться внуков и хоть одного правнука, а потом умереть в один день. Нет, Сашка не была для меня всем. Но вся моя жизнь – была для неё.
Я любил. И каждый день молился за неё. Если бы с ней что-то случилось, я бы не пережил.
В середине августа Сашка объявила, что до первого сентября уезжает к бабушке. Та была при смерти в больнице, и ей нужен был уход.
Я провожал её. Моросил дождь, мы промокли до нитки, а я так и не решался разжать объятья и отпустить её. Я взял с неё обещание вернуться, как можно скорее. И просил передавать привет бабушке от будущего мужа.
А когда поезд, на котором уехала Саша, скрылся из виду, я ещё долго стоял на перроне и подсчитывал, сколько всего минут я проведу без неё и, через сколько секунд начну скучать.
Результаты вступительных я поехал узнавать один. Мы прошли конкурс и поступили. Теперь мы студенты московского колледжа! Для нас – подмосковных школьников – это значило очень много.
Тем же вечером она позвонила мне.
- Ну, чем ты мне порадуешь? – спросила.
- А, вот, не скажу тебе по телефону. Только, когда вернёшься. И прежде всего я тебя поцелую!
- Хорошо-хорошо – она смеялась. – Буду в твоих объятиях уже через три дня, Ромчик.
- Правда?
- Чао! Целую.
И она отключилась.
Три дня это не так много. Но этого достаточно, чтобы сойти с ума. Это знают все, кто был влюблён.
И вот, эти три дня пролетели.
В одиннадцать утра она позвонила и сказала, что будет через тридцать минут на перекрёстке, недалеко от моего дома.
- Там светофор и рядом остановка автобусная. Вот, жди меня у светофора.
И я ждал.
Я не опоздал, пришёл даже раньше. И ждал.
Смотрел на часы. На дорогу. И снова на часы.
И вот, я увидел её. Она стояла на противоположной стороне улицы, прямо напротив меня, через дорогу. Махала мне рукой, посылала воздушные поцелуи. Оба мы ждали зелёного благословения светофора, когда поток машин прервётся и мы упадём друг к другу в объятия.
Замигал жёлтый. Вот-вот сейчас. Уже скоро.
Она сделала жест рукой, мол, жди, я сейчас подойду.
И вот она идёт.
Красивая.
Утренняя.
Летняя.
В цветастом платьице и босоножках.
Уже близко.
На огромной скорости из-за поворота, сверкая чёрной лакированной поверхностю кузова, вылетел мерс. С тонированными стёклами и самой Смертью за рулём.
Сашка. Сашенька. Александра.
Её жизнь перечеркнули четыре колеса и две руки на руле.
Я бросился к ней.
Но я не знал, что делать.
Она была без сознания, но ещё живая. Ещё дышала.
Но я не знал, чем ей помочь.
Она умерла на моих руках. Её платье запачкалось кровью. А сердце остановилось ещё до прибытия «Скорой».
Что я помню?
Я помню всё.
Со временем краски моей памяти блекнут, всё видится в тумане.
Я стал реаниматологом, чтобы не забывать.
Чтобы иметь возможность сразиться со смертью, за чью-то жизнь.
И, знаете, что?
У меня получается