Моё МВТУ

Виктор Свиридов
                МВТУ 1961-67

     Это сугубо описательно-повествовательная картинка, которую почему-то захотелось оставить для кого-то... и назвать: «Моё МВТУ». Моё училище...
    Теперешнее названи бауманки: МГТУ – режет мне ухо. И какого чёрта надо было менять старинное название императорского высшего технического училища? Ну, назвали его теперь университетом – что слаще стало? Однако сейчас не об этом…

  Студенты шестидесятых…
  Наверное, каждый из них вспоминает то время с особой теплотой.
МВТУ им. Баумана всегда считалось одним из самых элитных ВУЗов страны. Надо ли говорить, с каким упорством сотни абитуриентов «образца 1961 года» штурмовали эту высоту. Но вот высота взята, однако её ещё предстоит удерживать долгие шесть лет… (Тогда в МВТУ срок обучения был пять лет и десять месяцев.)
Надо отметить, что в тот период самыми престижными факультетами МВТУ являлись «П» и «М», ибо они готовили специалистов самых дефицитных профессий космического и авиационного направления.
Итак, 1961 год, здравствуй наш факультет «П»! Наша группа называлась П1-13.
  Расшифрую:
  П1 – это первая кафедра нашего факультета (системы автоматического управления, зав.кафедрой – В.В.Солодовников). Цифра 13 раскладывалась на две составляющих. Единица – это значит первый семестр. С каждым новым семестром эта цифра будет расти и в конце пятого курс группа называться П1-103. А вот тройка останется неизменной все шесть лет. На диплом выйдет группа П1-Д3 (Д – дипломники!)

     Название нашей будущей специальности: «Системы автоматического управления летательными аппаратами».
Ну, пока до летательных аппаратов далеко, и студенты-первокурсники присматриваются друг к другу.

    На момент поступления наша группа составляла 25 человек разного возраста (от 18 до 25 лет), все прошедшие армию или производство, а многие и то и другое.
Это объясняется тем, что в ту пору при поступлении в ВУЗ преимуществом пользовались абитуриенты «с производственным стажем». 80% мест отдавались им, а «школьникам» остальные 20%. Поэтому конкурс для школьников был гораздо жёстче…
Интересно отметить, что и студенческие группы комплектовались по такому же принципу. «Рабочие» - отдельно, «Ученические» - отдельно. Причём «Ученические» группы  два года учились вечером, а днём работали на производстве. Именно таким путём Хрущёв решил приблизить бывших школьников к рабочему классу, чтобы им жизнь мёдом не показалась, и поменьше времени оставалось на «разных глупостев». (А за одно удавалось и восполнить нехватку рабочих рук). Вообще-то, подход логичный: хочешь стать инженером – побывай в рабочей шкуре.

     Половина нашей группы – иногородние студенты. Они получили места в общежитии и организовали что-то вроде «коммун» для облегчения быта. Вторая половина – москвичи. Эти в бытовом отношении, естественно, были устроены лучше. Всё-таки жили в привычной семейной обстановке…

   Студенты не сами выбирали старост своих групп. Уже 1 сентября деканат, в явочном порядке назначил старост, выбирая их, очевидно, на основании изучения анкетных данных студентов.

    Старостой нашей группы был назначен Геннадий Прусов. До института он окончил техникум, работал на заводе, потом 4 года отслужил на северном флоте подводником, закончил службу старшиной первой статьи. Молчаливый, даже, можно сказать, суровый, рано полысевший. По возрасту старше нас, он практически сразу был воспринят группой в качестве старшего безоговорочно. В то же время на роль старосты по анкетным данным мог бы претендовать и Володя Дидурик, который окончил военное училище, получил офицерское звание, три года лейтенантом служил на Урале в ракетных войсках ПВО. По Хрущёвскому сокращению армии демобилизовался и поступил в МВТУ… 
     И многие другие наши студенты также вполне могли справиться с ролью старшего в группе. Александров, Андреев, Ремизов, Митрофанов отслужили три года армейской службы сержантами, умели командовать, и умели подчиняться…
     Но деканат остановил свой выбор на Прусове и не ошибся!
Кстати, и комсоргов «выбирали» по рекомендации деканата. В общем-то, это было вполне обосновано. Мы (студенты) не знали друг друга. И как тут кого-то выбирать? Нам ненавязчиво предложили выбрать комсоргом Эмму Баран, и мы выбрали. Мы бы выбрали любого! Но очаровательная Эмма была именно тем комсоргом, который (которая) ни разу за все шесть лет не нарушила наш покой! Золотой человек. Она из Минска. В её фамилии ударение на первую «а»: БАран…

    По возрасту я оказался самым молодым в группе, в то время как самые «старые» были на шесть лет старше меня. Но даже такой разброс в возрасте никак не отражался на взаимоотношениях в группе.
    Опишу чуть подробней свой быт – быт студента. Однако сразу оговорюсь: мой студенческий быт был  нетипичным и весьма отличался от быта основной массы студентов.  Я не жил, как многие, в общежитии, но и не жил с родителями… В «гордом одиночестве» я обитал в  коммунальной квартире на Проспекте Мира (из которой когда-то наша семья уехала в Инту)
    Институт в стипендии мне сразу же отказал. Я принёс в деканат справку о заработке моих родителей, и члены комиссии  чуть со стульев не попадали. Ещё бы, месячный заработок моего отца (начальника шахты в заполярье) был равен почти годовому заработку рабочего в Москве. Да я ещё и мамины доходы представил, там тоже хватало… Комиссия по стипендиям дружно проголосовала: отказать! Мол, они и так там с жиру бесятся!
Папа отреагировал спокойно: «Мы действительно люди обеспеченные». И стал сам присылать мне «повышенную стипендию».

      Надо сказать, что в 1961 году стипендия МВТУ была гораздо выше, чем в других ВУЗах. Например, в «Пединституте» 22р50к (потом добавили до 28р), в МАИ  45 р.
У нас в МВТУ платили «степуху» так: 1 курс – 45 р., 2 курс – 50 р., 3 курс – 55 р.   И так далее добавляли по 5 р. на курс.  Правда, уже в 1963 году это правило отменили. Заморозили сумму для тех, кто успел получить по старой сетке, а для новых студентов установили потолок: 50 руб.
     Папа присылал мне ежемесячно 80 рублей, и этого было более чем достаточно. Правда и квартплату из этих денег приходилось платить. (Однако по тому времени я был почти богатенький Буратино)

     Ещё на вступительных экзаменах я познакомился и как-то сразу подружился с Юрой Семёновым. У нас и номера экзаменационных билетов были рядом. У него №1500, у меня №1502. Мы выбрали одну и ту же специальность, все экзамены сдавали в одном потоке, садились рядом, поддерживали друг друга. Юра на год моложе меня. Так же как и я, он работал и учился в вечерней школе, поэтому при зачислении шёл в «рабочем» потоке. Мы были уверены, что попадём в одну группу, но… неисповедимы пути деканата. Мы попали в разные группы, даже кафедры оказались разные. У него кафедра – П7. «Элементы систем управления».       
     Хорошо хоть первое время на лекциях мы были вместе, т.к. попали в единый поток. А вот семинары, лабораторки и т.п. – уже врозь. Юра, как и я, оказался самым молодым в его группе. Он приехал из Ногинска и как иногородний получил общежитие. Но на первом курсе студентам давали «общагу» под Москвой (в Ильинке по Казанской дороге).  Там было холодно, тесно, клоповно… И я предложил Юрке жить у меня. Так что почти весь первый курс мы провели на Проспекте Мира вдвоём.
       Утром мы завтракали дома яичницей, или забегали в молочное кафе «Юность» рядом с метро «Проспект Мира». Это кафе запомнилось железным постоянством меню. Мы острили: «Сегодня и ежегодно на завтрак сосиски и сырники с тёплым чаем!»
Обедали мы или в студенческой столовой, а чаще в институтском буфете, требуя: «Ром, бабу и чай». Эта шутка была общепринятой, и буфетчица с пониманием ставила на прилавок ромовую бабу и чай…
Вечером мы опять жарили яичницу, пили молоко или кофе с бутербродом.
        К учёбе относились очень серьёзно. Вкалывали… до часу ночи не ляжем, пока не начертим очередной лист, не переведём очередную «тыщу» с английского, или не сделаем очередное задание по мат.анализу…
Вместе готовились к зачётам и экзаменам, а когда уставали, то брали в руки книжку Ильфа и Петрова… открывали на любой странице и начинали читать вслух. Один читает, другой подхватывает наизусть:
     «Расскажи да расскажи им секрет самогона…» - читаю я цитату из «Золотого телёнка»
Юрка тут же шпарит в ответ: «Даже из обыкновенной табуретки можно гнать самогон. Некоторые любят табуретовку…» 
И мы оба ржём, как сумасшедшие!
Юрка очень обаятелен. Внешне он  похож на Антуана-Сент Экзюпери. Уважение и любовь своей группы Юрка приобрёл как-то само собой. (На третьем курсе по просьбе всей группы П7-53 Юрку назначили старостой, сняв с этой «должности» предыдущего армейца. Это, пожалуй, единственный случай, когда самого младшего в группе единогласно выбрали старостой и заставили деканат признать этот факт.)

    Мы с Юркой выкраивали время, чтобы планомерно посещать театр за театром… Но бывало, вечерком к нам заглядывал мой интинский приятель Володя Игнатьев. Мои и Вовкины родители – близкие друзья. Да и мы с Володей последний год работали вместе на шахте в Инте. Вовка поступил в МАИ  и жил у деда на Третьей Мещанской (ул. Щепкина). Вовка всегда приносил бутылку вина или водки, и мы устраивали дружеский ужин, как всегда с традиционной яичницей. А потом пели песни под пианино, т.к. на гитаре тогда никто  из нас «играть» не умел. И научить было некому, (а ведь первое, что я купил, приехав в Москву – это гитара. А научился тренькать на ней гораздо позже…)
       Как сейчас вижу, будто со стороны, троих студентов – Вовку, меня и Юру…
      Юра Семёнов на втором курсе получил общежитие в Измайлове, и стал бывать у меня реже. До конца института мы оставались близкими друзьями, но вот беда: сразу после окончания института потеряли друг друга… одновременно сменили места жительства, не успев оставить координаты. До сих пор тоскую о нём, но найти его не удалось…
 
       В тот же период я сделал для себя открытие. Ещё школьником я многократно слышал от взрослых, и в первую очередь от родителей, что студенческие годы – самая счастливая пора в жизни. Все те, кто упоминал в разговоре о своих институтских временах, говорили о них сладко вздыхая.
Однако лично я, став студентом, с удивлением обнаружил, что особым счастьем студенчество не пахнет. Вот как выглядело такое счастье на первом, втором и даже третьем курсах. Половина дня в институте (хорошо, если только три пары, а бывали дни – и четыре, т.е. восемь часов. А ещё бывали и вечерние лабораторки) Потом дома до позднего вечера надо было выполнять всевозможные обязательные задания, которым не было числа. Нам выдавался учебные план на семестр, где был чётко обозначен перечень заданий и сроки их сдачи. Не сдашь задания – не допускаешься к зачёту, а потом и к экзамену…
     Конечно, институт – не школа, где уроки надо готовить каждый день, где тебя вызывают к доске… В институте можно месяц, два, три бить баклуши, и никто с тебя не спросит. Но в день икс спросят всё сразу… Многие на этом «погорели». Вероятность вылететь из института была вполне реальной, и, чтобы не попасть «под раздачу», приходилось трудиться серьёзно.
Особенно запомнилось черчение… Огромные листы ватмана постепенно заполнялись и к сроку предъявлялись преподавателю, который безжалостно велел всё переделывать… Иногда нам казалось, что черчение – это замаскированный способ издевательства над студентами. Ходили слухи, что зав.кафедрой черчения и начертательной геометрии Арустамов – настоящий инквизитор и  не дай бог попасть к нему на зачёт или экзамен!
       Мне повезло… зачёт по черчению на первом семестре я сдавал именно Арустамову. Мои многострадальные ватманские листы хранили следы бритвы и ластика… Моя техника черчения желала много лучшего… Арустамов хмыкнул, провёл карандашом косую черту по чертежу редуктора: «Построить три проекции косого сечения !»…
Страшнее не придумаешь… Однако сделал все три проекции. Арустамов был удивлён, как мне показалось. Да сам я был удивлён своему подвигу.
       «Если бы не Ваша отвратительная техника черчения, я бы поставил Вам «отл». Ставлю «хор» за соображаловку. (Для придирчивых поясню: у нас некоторые зачёты шли с отметками, а не просто «зачёт-незачёт»,  а отметки влияли на стипендию…)

А вскоре и экзамен по «начерталке»… И опять «везёт». Опять присутствует Арустамов, даже лично допрашивает некоторых студентов.
   Не хотел рассказывать о некоторых обстоятельствах, предшествующих этому экзамену, происходившему шестого января 1962 года, но, всё-таки, скажу. Утром того же дня позвонила моя бабушка и сообщила о смерти деда.
    Видимо это повлияло на моё состояние. В результате:   сначала я чуть не оставил в троллейбусе тубус с чертежами (а по начерталке тоже были ватманы с задачками). Бежал целую остановку за троллейбусом, благо он двигался очень медленно. А потом, уже в институте, обнаружил, что забыл зачётку… Хорошо, что до дома всего полчаса…  сгонял туда и обратно…
      И вот экзамен. Задача попалась нерешаемая, как сначала казалось. Сижу, мучаюсь… И вдруг кто-то меня трогает за колено… Глянул, а под столом-партой сидит наша студентка Ситникова. Она там лихорадочно листает конспекты, но ничего путного сделать не может. И она просит: «Помоги! Не решается задача!» Ну, цирк!!! В школе, в пятом-шестом классе такое понятно. Но в МВТУ?! Я обалдел, но взял посмотреть её задачку… Оказалась простой до изумления… расщёлкал её в минуту и сунул под парту.
     А моя задачка – стена бетонная. Все известные методы не берут её – и всё тут. Очевидно, от нервного напряжения я что-то стал изобретать… В результате что-то получилось.
Принимала у меня экзамен Тамара Алексеевна Хереско (которая вела у нас на семинарах математику и начерталку). Она, проверив мою задачу, обратилась к Арустамову: «Смотрите, студент совершенно новый метод решения применил!»
     Арустамов сдвинул свои густые брови, пошевелил губами… Глянул на меня… «А… это тот, кто чертить не может… Ставьте ему пять. Чертить не может, но мозги варят…»

         Учёба в МВТУ не была лёгкой. Уже после первого курса наша группа потеряла почти треть студентов, в т.ч. двух (из пяти) девушек: Ситникову (которая под партой сидела) и Ситулину, (о которой преподаватель сказал: «Всё знает, но абсолютно ничего не понимает»).
        Была у нас отдушина: футбол. Мы нагло прогуливали (вернее – проигрывали в футбол) лекции по истории КПСС (а позже все эти марксизмы и научные Коммунизмы). Играли чаще всего прямо перед центральным входом в МВТУ (со стороны Яузы). Тогда автомашин почти не было. На моих старых кинокадрах видно всего несколько институтских автомобилей, приткнувшихся где-то по бокам здания… Уже спустя семь-десять лет автомобили заполонили эту площадку перед входом в институт… А вот нам – тогдашним – повезло…


      На третьем курсе, нашу поредевшую группу пополнили студентами из других, менее престижных факультетов. Вот тогда в моей жизни появились Толя Александров и Андрюша Лукавенко, ставшие моими близкими друзьями-товарищами на всю жизнь.
Толя – умница, прирождённый инженер, мастер на все руки… Думаю, что институт ему был и не нужен. Толя и так всё знает и умеет. Он своими руками создавал любые электронные схемы, делал магнитофоны разных калибров (от огромного комбайна, до миниатюрного, переносного, в простой фанерной коробке от посылочного ящика… ) Он делал электронное зажигание для автомобилей (это в шестидесятых!)… одним словом  –  Толя инженер от Бога! Родители Толи работали и дружили с С.П. Королёвым ещё в ГИРДе (в тридцатых…)  Вместе с родителями и младшим братом Толя в 1946 г. ехал из Германии на платформе, вывозящей ФАУ-2… (Брат Толи – Саша, тоже окончил МВТУ, а потом – космонавт, дважды герой Советского Союза…)
 
     Андрюша …  С первого взгляда – хрупкий маменькин сынок… А на деле рафинированный интеллигент, внук технического директора тульских императорских оружейных заводов. Хрупкий Андрюша мог снять и перебрать двигатель автомашины…   Благодаря ему я познакомился с многими интересными людьми,  а позже, благодаря его двоюродному деду, был распределён к Туполеву, что в конечном итоге определило мою дальнейшую судьбу.
А в общем-то, именно с третьего курса, совпавшего с появлением Толи и Андрея, мне открылось то самое студенческое счастье, о котором слышал столько рассказов и вздохов от старшего поколения…
       Многочисленные практики (в Риге. Бобруйске, Североморске), а ещё и работа на целине, позже армейские сборы - всё это сформировало из нас некую компанию-команду (шесть-семь человек)… соответственно походы… песни… А наша тройка (Толя, Андрей и я) затеяли строить катер у Андрея на даче… и ведь построили!
         Изучаемые дисциплины на старших курсах стали интересными, предметными… И это тоже поднимало настроение… А какие замечательные преподаватели учили нас! Карабанов, Попов, Коньков, Лобусов, Толокнов, Бутусов… и, (как принято говорить), другие…
   Но всё хорошее быстро заканчивается… шесть лет пролетели, как сон...

Видимо всё это называют счастьем,
беспардонным счастьем юношеских лет.
Эх, его кусочек мне сейчас украсть бы…
Может и украл бы, только "счастья нет".

Кинопосвящение нашей группе:
http://video.mail.ru/inbox/vs43s/102/114.html

На заставке: Толя Александров, защита дипломного проекта, апрель 1967
И ещё - можно увидеть наших ребят:

http://video.mail.ru/inbox/vs43s/6/28.html

http://video.mail.ru/inbox/vs43s/102/