Аурия - Кривое зеркало судьбы часть первая

                Часть – 1.               
                Глава – 1.
       Как крохотная капелька воды, висящая на кончике травинки, отражает весь огромный, сложный мир, окружающий её, так и мысль отдельно взятого человека, заключает в себе всё многообразие мыслительного процесса всего человечества. Физические законы едины, как для мельчайшей частички вещества-атома, так и для огромного мира, называемого Вселенной. Идентичность этих законов просто поразительна. И когда происходит, что-то выходящее за рамки того, что могут объяснить законы науки, наука заходит в тупик. Чтобы вывести её из этого тупика, нужен мозг гения, так было всегда, так есть и сейчас, так делались открытия, так открывались новые законы, так создавались знания, которые становились достоянием всего человечества.
    История ставит в один ряд и короля или вождя, завоевавшего весь мир, и учёного сделавшего великое открытие. И ещё неизвестно, кто в памяти человечества останется на больший срок. Время стирает из памяти людей события даже самые значимые в жизни государств, но оно не властно над законами науки, а, следовательно, над именами тех, кто эти законы открыл.
    События, которые произошли со мной и с некоторыми членами моей семьи, описанные в ''Превратностях судьбы'' уместились в несколько земных дней, и нашего отсутствия дома никто не заметил. Хотя для нас эти несколько дней растянулись не на один месяц. Это явление ждёт своего гения, чтобы написать несколько математических формул, описывающих его, и дать новому закону новое имя, и положить этот закон в копилку знаний человечества.
    Жизнь шла своим чередом, и входила в своё обычное русло, и скоро стало казаться, что всё, что с нами произошло некоторое время назад, был лишь сон, который был или кошмарным, или прекрасным. Даже трудно было понять: а был ли он вообще? Может быть, это был лишь плод воображения моего больного мозга? Но я была убеждена, что это не так, потому что по ночам я видела своих детей с Веры, которые росли, набирались знаний, и жизненного опыта. А мой Вламирчик садился мне на колени, и прижимался ко мне, наполняя моё сердце благотворным теплом смысла жизни.
   Всё бы шло и дальше так же, но жизнь не зависит от желаний од-ного, это совокупное желание многих людей. Их желания могут входить в конфликт, с твоими желаниями. Порою жизнь можно сравнить с громадным камнем, находящимся в неустойчивом равновесии, и стоящим на уступе скалы, когда достаточно усилия ребёнка, чтобы этот камень покатился по откосу, а чтобы остановить его, недостаточно и силы Титана. Так и в жизни, достаточно маленького события, чтобы жизнь полетела под откос, и потребуются гигантские усилия всех, чтобы предотвратить падение в бездну.
     Однажды, проснувшись ночью, я почувствовала, что кто-то ходит по комнате, и даже слышала осторожные шаги. Я подумала, что это Алёнка пришла так поздно, или даже собирается, куда-то в столь поздний час, но, включив ночник, я никого не увидела, а Алёнка, негромко посапывая, спала на своей кровати. Я успокоилась, и подумала, что это Барабашка, что-то делал спросонья.
   Наследующую ночь случилось тоже самое, но на этот раз, я не стала включать ночника, и притворилась спящей. Я увидела при тусклом свете, проникающим с улицы в окно, что моя дочь копается в бельевом шкафу, и куда-то собирается. Если бы за окном было полнолуние, я бы подумала, что моя Алёнушка лунатит, но луна была на исходе, и ещё не взошла на ночном небе. Меня крайне заинтересовало: куда же моя младшенькая собирается в столь позднее время? Что за желание сильнее неволи тянет её куда-то? Я решила за ней проследить, и, дождавшись, когда она вышла из дома, последовала за ней на улицу, стараясь никого не разбудить.
    Алёна уже поднималась на гору, расположившуюся над огородом, а мне пришлось отстать от неё метров на сто. Поднявшись на гору, она пошла по тропинке, вдоль поля. Пройдя метров двести, я увидела небольшой костёр, горевший под тремя старыми берёзами. У костра я разглядела силуэт сидящего парня, который соскочил, и пошёл на встречу моей дочуры. Ну, - думаю, - сейчас вы попляшите у меня, у костра, ишь, что выдумали, ночные свидания, не хватало мне ещё одного внучонка!
    А со стороны костра уже слышался негромкий смех, и ещё какие-то подозрительные звуки. В моей голове разыгралось воображение, а в сердце уже полыхал пожар, чего-то неуправляемого мною. Я ускорила свой шаг, чтобы успеть к самому интересному, и поймать влюблённую парочку на месте преступления, и по возможности предотвратить нежелательные последствия этого ночного свидания.
    Когда до костра оставалось метров двадцать, я стала наполнять лёгкие воздухом, чтобы отбить всякую охоту доченьке на поздние свидания. Я заметила за берёзами странный аппарат, в котором узнала малый космокатер, или летающую тарелку. Я сразу поняла, что за парень сидел у костра, и включила экстренное торможение. На малой скорости, очень тихо ещё прошла несколько метров, и увидела, что у костра ничего плохого не происходит. Алёнка сидела у огня, в накинутой на плечи курточке Готлиба, а сам Готлиб, что-то негромко ей рассказывал, и они вместе смеялись над его рассказом. Мне, вдруг, стало неудобно и стыдно за свои неприличные подозрения, и я не знала, что делать дальше. Моё желание показать влюблённым Кузькину мать, куда-то улетучилось, а быть свидетельницей их свидания мне нисколько не хотелось потому, что была уверена, что Готлиб ничего плохого с моей девочкой не сделает, и лучшего друга для Алёнки я не желала.
    Я уже отошла метров на двадцать в сторону дома от места прежней моей дислокации, как услышала громко сказанную фразу Готлибом:
  - Ладно, Алёна, нам пора прощаться, а то родители тебя могут хватиться, и могут запретить, тебе гулять так поздно. А мне этого сильно не хотелось бы, потому что я жить без тебя уже не смогу. Да и мне пора, а то Рэй может заметить исчезновение тарелки, и тогда нашим свиданиям, может прийти конец, - говорил Готлиб. – Я прилечу послезавтра, к полуночи, и возможно, с Франкой. Она втюрилась в твоего братишку, и не находит себе места. Можешь предупредить Юрчика.
  - Пока, Готлиб, - ответил голос Алёнки. – Я буду ждать вас вместе с Юркой.
  - Алёна, я люблю тебя, и буду ждать тебя, столько, сколько потребуется, - сказал Готлиб. – Пока моя Алёнушка!
    Я уже почти бежала, чтобы Алёнка не обнаружила слежку. Готлиб и Франка мне нравились, и я была бы счастлива в своё время породниться с ними, но не знала, как это могло бы произойти. Алёна с Юркой не могут жить на Вере, а Готлиб с Франкой соответственно на Земле. И как разрешить этот вопрос, я не знала, а запретить же эти свидания, я тоже не могла. Вся надежда была на будущее, которое возможно снизойдёт до моих детей, и снимет запреты, созданные вроде бы для счастья, но получается, что не совсем.
   Я едва успела притвориться спящей, когда почти неслышно зашла Алёнка. Она, раздевшись, нырнула под одеяло, и долго, что-то мурлыкала себе под нос. Под эту колыбельно-любовную песню я спокойно заснула. А во сне увидела, как разъярённый Рэй бежал в милицию, чтобы заявить об угоне летающей тарелки.
    Но этот сон оказался пустым, и через ночь, хоть и не хотела, но во мне снова проснулся азарт разведчика, который разбудил меня. Дождавшись, когда Алёнка с Юркой вышли на улицу, я оставила своё больное, стареющее тело в постели, чтобы не таскаться с ним. В молодом, астральном теле я обогнала своих полуночников, чтобы заранее оборудовать свой наблюдательный пункт. Вскарабкавшись на берёзу, благо у меня ещё оставался опыт, приобретённый на Велесе, я увидела три габаритных огня летающей тарелки. Она приземлилась метрах в десяти от берёзки, на которой я сидела, как соловей, только что не испускала любовных трелей, зато их испускал мой сосед по ветке, на которой я сидела. Он даже не испугался, когда я занимала место рядом с ним, и продолжал орать во всё горло. Он мешал мне подслушивать, что говорили внизу. А внизу, Юрка с Готлибом быстро развели из приготовленных заранее сухих сучьев, костёр.
    Две парочки уселись на лавочку, которой не было в тот раз, и начали беззаботно и весело вспоминать проведённое вместе время на Пегасе. Франка рассказала, что Джесика и Сабрина насколько она знала, пройдя карантин в Аурии, уже обрели материальные тела, и сейчас находятся на Земле. Хелли и Фабиано получили согласие Создателя поселиться на Вере. Хелли в виде исключения получила возможность ещё на одну материальную жизнь. Из вполне достоверных источников, Франка узнала, что у Хелли скоро будет маленький. А Сюзанна ходит последние дни, и скоро на Вере среди Землян появятся ещё два мальчугана. Рэй от Сюзанны почти не отходит, и совсем замучил Фросю своим нетерпением. Все земные поселенцы помогали Рэю облагораживать водопадик, где появились на свет Славик с Джули. При этих словах, я чуть не упала с ветки, как соловей, потерявший сознание, при исполнении очередной любовной рулады.
    Прошло ещё с полчаса, и молодые люди начали прощаться. Они встали, и какое-то время смотрели на язычки пламени, затухающего костра. Готлиб взял Алёнку за руку, и, глядя ей в глаза, спросил Юрку:
  - Юра, можно, я поцелую Алёнку?
  - Валяй, но только один раз, - разрешил Юрчик.
   А сам, не спрашивая моего согласия, чмокнул Франку в щёчку. Франка покраснела, это было видно даже при свете пламени, зату-хающего костра. Я не видела, поцеловал ли Готлиб Алёнку потому, что меня отвлёк соловей, который хотел сесть на мой нос. Летающая тарелка легко и беззвучно пошла вверх, а затем, резко ушла на юг, и за несколько секунд исчезла в бездонной пучине космоса.
 Алёнка с Юркой ещё постояли, наблюдая, как таяла летающая та-релка, увозящая их первую любовь.
     Я возвращалась домой одна, так как задержалась на конкурсе соловьёв, на котором была председателем жюри. Влезть на берёзу оказалось легче, чем слезть с неё. Домой пришла, когда начало светать, и когда на небосводе появился тонкий серпик ущербной луны. Быстро, чтобы не провалиться в подпол, я прошла к своему телу, и влезла в него, словно в спальный мешок. Мешок оказался для меня чуть великоватым и неудобным. Почему-то сразу разболелись ноги, и желудок, и мне пришлось глотать таблетки, чтобы заснуть. Мне, вдруг, разонравилось это старое и больное тело, и захотелось, куда-нибудь улететь, где ничто не болело, где я была молодой, и где было много друзей, которые бы меня окружали.
       А когда я заснула, мне приснился Пегас, который звал меня в очередное путешествие, и обещал в скором времени за нами зале-теть.   
    Когда я проснулась, стоял уже день. Геннадий, зайдя с улицы, подошёл ко мне, и сел на кровать.
  - Мне приснился сегодня странный сон, что мы все летим на Пегасе. Я снова в молодом теле, и мы летим далеко-далеко, - рассказывал Геннадий. – Там, на Пегасе у меня ничто не болело. А когда я проснулся, на душе у меня царило разочарование, что опять вернулся в это старое, расплывшееся тело.
   На реснице любимого я увидела слезинку. Я ничего не рассказала ему о ночных свиданиях, и даже о сне, который мне приснился. Мне не хотелось заранее обнадёживать мужа, я просто ждала, и как говориться, дождалась….
                Глава – 2.
    Стояли последние дни прекрасного бабьего лета, когда воздух был изумительно чист, а тепло было, как летом. Только соловьи уже не пели по ночам, зато грачи, которые ещё не улетели за голосистыми певцами, собирались в большие стаи, и опробовали свои крылья. У меня тоже было такое же чемоданное настроение, и я была готова в любой момент, сорваться с места, и лететь далеко-далеко, где не было зимы не только в природе, но и в душе, а сердце согревало общение с близкими и друзьями.
    Подошедший вечер одарил сиянием звёзд, и блеском полной луны. В душе вселилось чувство ожидания, чего-то неизведанного. Я ещё не успела полностью погрузиться на всю глубину иррациональной жизни, как затрепетало сердце от зова Пегаса. Он звал нас с мужем в новое путешествие, и обещал новые приключения.
   Вернувшись из скоротечного сна, я услышала призывный звон бубенцов. Какая-то неведомая сила подняла меня с постели и погнала к окну. То, что я увидела, необъяснимым образом подействовало на меня. На улице, за огородом было светло, как днём. Яркий, узкий луч света падал с небес на землю, перебивая свет полной луны. Моментально, в моей голове возникла мысль, что это Пегас прилетел за нами. Я пробежалась по комнатам, поднимая всех, кто был дома, а дома кроме меня был лишь Геннадий. Не обращая на его старческое нытьё, и на высказанные, и невысказанные недовольства, я подняла его с кровати, и заставила идти за собой.
   Он шёл, и ворчал, что дети не предупреждены, и что они будут делать без нас.
  - Пегас дождётся их, - отрезала я его препирательства.
   Луч света шарил по земле и искал нас, в чём я была уверенна на сто процентов. Чувство безрассудной радости охватило всё моё существо. Я почти бежала, и тянула за собой ещё и мужа к этому световому кругу. А когда ворвалась в этот сверкающий, ослепительный конус света, я была на вершине счастья. Я находилась под влиянием этого чувства, когда нас подхватило необъяснимая, вихревая сила, и понесла в бездонную пасть неизвестности. Потеря сознания чередовалась со вспышкой света, и жизнь наступала после смерти. И снова ослепительная вспышка, и последующая, густая чернота поглотила меня.
     Где-то далеко звонили колокола, созывая людей на казнь. На обледеневшем эшафоте, сколоченном из досок, с петлёй на шее стояла прелестная девушка в окровавленной, холщовой рубахе. Её русые волосы были расплетены и густыми прядями ниспадали ниже пояса. Она смотрела мне в глаза:
  - Людмила, проснись! Проснись! Не надо спать! – умоляла она меня.
  - Что, за Людмила? Я же Фрося, Фрося Фёдорова! – подумала я, ничего не понимая. Но умоляющий голос этой красивой девушки, её взгляд и звон колоколов заставлял поднимать налитые свинцом веки. Было невероятно трудно открыть глаза, но, даже открыв их, я мало, что увидела, потому что на голове моей был одет, какой-то шлем. А голос из далёкого далека, умолял меня:
  - Людмила, сопротивляйся! Ты, Людмила! Это когда-то, очень давно, ты была Фросей, а сейчас ты Людмила! Ты мать десятерых детей! Не поддавайся искушению лёгкости, ты, прежде всего мать!
    Скоро туман небытия рассеялся, и я стала вспоминать, и вспомнила. А когда шлем с моей головы был снят, я твёрдо помнила, что звать меня Людмилой и у меня куча детей. Вокруг меня копошились, какие-то странные человечки, ростом не больше метра, и громадной пучеглазой головой с кожей серого цвета. Да это же самые настоящие гуманоиды, каких я не один раз видела по телику! Но, что нужно этим чудным существам от меня? – промелькнуло в голове.    
     Один из этих дурно пахнувших пучеглазых, миленьких, как мне показалось в первый момент, гуманоидов схватил меня за руку, и вывел в небольшое помещение, огороженное решёткой из какого-то металла, где на лавках сидели такие же люди, как и я.      
    На крайней ко мне скамье сидел очень знакомый мне мужчина, немного полноватый, с чёрными, волнистыми волосами, и очень чёрными глазами смородинками. Эти глаза меня взволновали, и заставили ворошить память. А память почему-то была обрывочной, и не извивалась непрерывной лентой, как было нужно. Из памяти жизни выпадали целые куски и не самые маленькие. Прошлые жизни виделись отчётливее, чем настоящая жизнь. Но, сделав усилие над собой, я стала заполнять пустые куски, и вскоре настоящая жизнь потекла передо мной непрерывной лентой, и даже пересеклась с лентой жизни черноглазого мужчины, который вплёл свою жизнь в мою, и стал моей жизнью. Да это был мой Геннадий, мой вечный муж. Геннадий подвинулся, и взглядом приказал сесть рядом с ним.
  - Любимая, как ты себя чувствуешь? Пришла в себя? - очень тихо, участливо спросил он. – Тебе, наверное, сильно досталось?         
  - Всё в порядке, дорогой, - вздохнув, произнесла я. - Но, что происходит, где это мы? Что они с нами делали?
  - Успокойся, и говори шёпотом. Мы, кажется, влипли по полной программе, и по самое не хочу. Так что мобилизуй все свои возможности, все свои силы. По-моему, нас ждут нелёгкие испытания. Я пока не знаю ничего, так же, как впрочем, и ты, но я знаю, что мы точно не на Пегасе. Будет трудно, но нас двое. Я буду контролировать всё, и когда будет возможно, ты всё узнаешь от меня. Мы будем общаться мысленно, это самый безопасный канал общения между нами. Постарайся не обращать на себя внимания этих странных головастиков. У них имеются для нашего усмирения электродубинки. Пока тебя не было, я видел, как они отделали одного мужика, который хотел защитить женщину. Вон он, видишь, сидит, забившись в уголочек? – показывая взглядом на странного мужчину в цветастых трусах, спросил муж. -  Ты всё надеюсь, поняла? 
  - Да. Но почему этот мужчина в трусах? Его, что из дома похитили? – Разглядывая странного мужчину, беззвучно спросила я.          
  - Откуда я знаю дорогая? Возможно из дома, но скорей всего он попался на рыбалке, как я думаю. Возле него стоит отличная удочка. И вообще, мы попали в такую переделку, что навряд ли сможем выпутаться из неё. Но ты моя дорогая любительница приключений, как я знаю, обязательно, что-нибудь придумаешь.            
  - Послушай, ты тоже был в том кабинете?
  - Как я узнал от одного товарища, там побывали все, и не один раз.
  - Но зачем? Что им надо от нас? Мне они сначала показались ми-лыми и немного забавными….
  - Ну, да, забавные! Эти твои милые и забавные держат нас в этой вонючей клетке, и угрожают электродубинками!      
  - Но зачем? Что им всё-таки нужно от нас? – повторила я свой вопрос.      
  - Дорогая, эти вопросы ты должна задать своей любительнице приключений, - улыбаясь, тихо произнёс Геннадий. – А пока прижми свою любительницу к лавке, и перестань задавать мне вопросы, на которые я пока не знаю, что ответить.   
     Мне не терпелось получить ответы, на терзавшие мою душу во-просы. И вопросов было немало, и так же мне очень хотелось познакомиться с теми людьми, которые на какое-то время стали моими спутниками по неволи.  А то, что мы находились в неволе, это было очевидно, потому что  мы находились за металлической решёткой. Решётка из металлических прутьев отделяла то место, где мы находились от коридора. По этому коридору прохаживались маленькие, головастые гуманоиды с дубинками. Они явно нас охраняли. Это была самая настоящая тюрьма, какие я видела в американских фильмах. Да это была самая настоящая камера, с заплёванным, грязным полом, и с очень тусклым светом. Вдоль камеры тянулись лавки, на которых сидели люди. Здесь всё было металлическим, металлическая решётка, металлические лавки, и такой же металлический пол, который, как я поняла, никогда не мыли. Я не увидела ни единого окошка, сквозь которое можно было хотя бы предположить место расположения этого странного заведения. Да, не было не единого оконца, открыв которое, можно было бы проветрить эту, с каким-то незнакомым, противным запахом камеру.   
     Я посмотрела в лица людей, находящихся вместе с нами, и уви-дела, что они тоже были в полном неведении, как и я. В глазах многих стоял страх перед неизвестностью, и какая-то странная опустошённость. Никто из них даже не пытался хоть, как-то сопротивляться, и как я сразу поняла, не выказывал желания пообщаться со мной. Я тоже оставила это на потом. Говорить сейчас было пока не о чем, вернее не зачем. На главный вопрос, где мы находимся, ответа от них я получить, почему-то не надеялась.      
     Внезапно в моей голове раздался голос, который возвестил меня, что пришла пора для сна. Тут же я увидела, что люди покорно начали подчиняться этому приказу, который судя по всему, услышала не только я. Многие расположились прямо на голом полу, а кому не хватило там места, улеглись на лавках. Геннадий занял место на полу, и мысленно пригласил меня, лечь возле него. А когда я это сделала, то тут же, почему-то, не желая этого, всё же улетела в грядущий сон.    
                Глава – 3.   
      А в этом сне я увидела, чьи-то чёрные, пустые глаза, которые, что-то требовали от меня. Я куда-то бежала, а серые, маленькие головастики летели надо мной, на каких-то странных, явно искусственного происхождения крыльях, и били по мне метающими молниями дубинками. От охватившего меня дикого страха, я закричала, и тут же проснулась. Над собой я увидела встревоженное лицо мужа.      
  - Что дорогуша, хороший сон приснился? – улыбаясь, спросил он. – Да, в любопытную передрягу мы воле твоей любительницы приключений, попали.   
  - Я думаю, что хватит меня упрекать, сейчас необходимо лучше подумать, как нам выпутаться из этого приключения, - вставая с пола, произнесла я.   
    Но думать нам не дали, потому что внезапно возникло какое-то движение, и я не сразу поняла, откуда появились вооружённые карлики, которые отогнали нас к стене, и, используя дубинки, построили в один ряд. Рядом со мной оказался Геннадий.      
  - Что происходит? – не понимая, спросила я его.   
  - А я откуда знаю? - ответил Геннадий. – Судя по всему, нас хотят куда-то гнать.    
    Но нас никуда не погнали, а стали по одному заводить в тот кабинет, где я очнулась под колпаком, после того, как попала сюда. Спустя некоторое время, этих людей выводили из этого кабинета с какими-то странными, отрешёнными лицами. Когда до нас с Геннадием оставалось человека три, мой благоверный заговорил:   
  - Любимая, ты видела, с какими лицами оттуда выводят? В глазах наших соплеменников нет жизни. Я слышал, что такие глаза бывают у больных после сеанса шоковой гипнотерапии, - озабоченно произнёс Геннадий. – Постарайся уйти в нирвану, и не позволяй этим гуманоидам вскрыть свою подкорку. Представь, что ты свернулась в клубочек, и тебя невозможно раскатать, и думай только про это.   
  - Любимый, что происходит? Почему наши спутники по несчастью не сопротивляются этому злу? – удивлённо спросила я.   
  - Но, ты же видишь, как их разделывают эти головастики, - мыс-ленно объяснял муж. – Это нас гуманоиды не смогли сломить, а их, по-видимому, смогли….
    Геннадий ещё, что-то хотел сказать, но его дубинкой пригласили выйти из камеры, и провели к той злосчастной двери, откуда выводили людей совершено отрешёнными от жизни. Геннадий украдкой мне улыбнулся, и вошёл в неизвестность. Мне стало одиноко и совсем тоскливо, и, наконец, я вспомнила, как увидела ослепительный луч света, как бежала к нему, и тащила за собой Геннадия, и как была счастлива, когда этот луч поглотил меня. А сейчас мне было почему-то не слишком радостно, и от счастья остались лишь рожки да ножки. Мне стало ясно, что здесь задействованы силы, связанные с психической обработкой или даже намного серьёзней.
     Когда на двери зажёгся зелёный огонёк вместо красного, в моей голове прозвучал всё тот же голос, давая понять, что пришла моя очередь. Я постаралась освободить ближайшие отделы памяти, и засунуть всю информацию, как можно глубже в подсознание. Этому меня научила моя духовная мама, когда обучала вхождению в нирвану. После этого мне стало всё равно, и когда дверь открылась, я покорно подчинилась всё тому же голосу, звучавшему в голове, и вошла в эту дверь.
    За столом, на небольшом стульчике сидел пучеглазый гуманоид и смотрел, в какую-то карточку. Напротив него стоял стул, нормальных человеческих размеров. Я уселась на этот сидение, посмотрела в глаза этого гуманоида, и уже не могла отвести своего взгляда от той пропасти, в которую тут же полетела.   
    Я собралась в плотный шарик, включив нирвану так, чтобы ни единого кончика не осталось на поверхности этого шарика. Меня, кто-то катал по шероховатой поверхности, и старался найти конец клубка моей жизни. Но этому, кому-то не удалось распутать моего клубка, потому что на поверхности моей памяти не осталось, ни единой зацепки. Я не чувствовала времени, и не ощущала пространства. Просто я поняла, что этот кто-то начал слабеть, и не мог уже меня контролировать. Чёрная пропасть глаз гуманоида начала наполняться его страхом, и мой шарик нирваны начал всплывать на поверхность.
      Выйдя из нирваны, я поняла, что я всё так же сижу на стуле. Я посмотрела в глаза этого пучеглазика, который стал превращаться в жалкого урода. В глазах его стоял страх, а мозг его кричал мне, чтобы я уходила прочь. Поднявшись со стула, я пошла к открывшейся двери, но это уже была другая дверь, не та, в которую я заходила, и за столом сидел уже совсем другое существо, жалкое и перепуганное. Глаза этого серенького существа уже излучали страх смерти. 
    Эта психологическая схватка, из которой я вышла победительницей, отняла у меня немало сил. Выведя из кабинета, меня провели в туже камеру, где в изнеможении, я опустилась на скамью. Ко мне подошёл Геннадий, и незаметно для всех коснулся моего плеча.
  - Ты всё делаешь правильно, - услышала я мысль Геннадия. – Те-перь, я думаю, на какое-то время они должны оставить нас в покое. Большего я сейчас сказать не могу, нас могут, как мне кажется, подслушать.
    Мой муж отошёл от меня, и сделал попытку успокоить мужчину в цветастых трусах, который в бешенстве пробовал раздвинуть металлическую решётку в клетке, в которой мы все находились. Этот крепкого телосложения мужчина с усами Будёного не желал слушать моего благоверного, и всё так же пытался вырваться из клетки. Но, увидев гуманоида с дубинкой, он успокоился и сел на скамью.   
     Немного придя в себя, я стала задавать себе вопросы: что это за люди, с которыми нам пришлось делить все несчастья этого злополучного путешествия, и где мы находимся? Я понимала, что мы не свободны, а эти серые карлики нами владеют. Но зачем мы им нужны? Этих чудных гуманоидов было не так уж много, но они находились по другую сторону клетки, и они были вооружены.   
    Всё, что дальше произошло, было очень странно и не понятно. Я поняла это, когда, какая-то очень милая старушка забилась в истерике, и стала громко кричать:    
  - Я княжна  Вольская! Как вы смеете держать меня в этой вонючей клетке? Я буду жаловаться его величеству Николаю Александровичу! Выпустите меня немедленно!    
     В клетку заскочили три гуманоида, с дубинками, из которых били молнии, подбежав к этой старушке, ударили её. Все люди сбились в кучку, а женщина, в которую попала молния, несколько раз дёрнулась, и затихла. Я хотела ринуться ей на помощь, но меня удержала рука мужа. Когда гуманоиды вышли из клетки, я всё же соскочила с лавки, подбежала к этой несчастной, которая к счастью вскоре пришла в себя. Геннадий помог мне усадить эту старушку на лавочку, и тихо предупредил, что бы я не слишком возмущалась. Теперь я окончательно поняла, что эти серенькие гуманоиды не так уж безобидны, как кажутся на первый взгляд, и каждого из нас может ждать такая же участь.
     Я присела возле мужа, и стала размышлять о происходящих здесь событиях: - Боже, как это княжна? – пронеслось в моей голове. - Его величество, неужели она говорила о Николае втором? Но, такого не может быть! Неужели мы попали в прошлое? Но ведь мы с Геннадием не трогали свои чипы! Я посмотрела на людей, находящихся здесь, и увидела, на их лицах полное отсутствие каких-либо эмоций. Но почему всем им безразлична судьба этой несчастной старушки? Ведь никто, кроме нас с Геннадием не кинулся, чтобы помочь этой несчастной. Все люди, окружавшие меня, были разобщены, и никто не общался друг с другом. Господи, неужели мы находимся в психушке, и у нас, у всех поехали мозги? – промелькнуло в моей голове. И действительно, всё это слишком смахивало на какое-то психиче-ское, массовое заболевание. А массовое потому, что этим, как впо-следствии, оказалось, страдала не только эта женщина. - Неужели эти противные гуманоиды проделывают над нами, какие-то опыты?  А может быть, именно этого так хотели эти карлики, которые дали такую установку под  гипнозом? Раз мы здесь находимся, то это кому-то   нужно. А цель нашего нахождения здесь, непонятна, и неведома нам. Значит, нам нужно выяснить цель нашего пребывания в этом месте, и по возможности, узнать, где это место находится.    
  - Вот дорогая, чего получила твоя любительница приключений, - услышав мои мысли, упрекнул меня муж. – Теперь, как я думаю, она довольна теми приключениями, о которых она так долго и рьяно мечтала! Теперь нам стоит крепко задуматься над тем, что получила твоя любительница. Как я думаю, и кое-что слышал нам, зачем-то внушают, что мы живём не в реальном времени, а в прошлой нашей жизни. Нужно постараться сделать вид, что мы тоже поддались этим безумствам. Не называй пока никому своего настоящего имени. Теперь нужно быть осторожнее, и не высовываться. Сейчас ты уже убедилась, что представляют собой эти маленькие, серые существа. Скорее всего, за нами следят. Возможно, где-то спрятаны видеокамеры и жучки для подслушивания. Пока мы ничего не узнаем об этом, ещё раз прошу, не высовывайся. Успокойся, и возьми себя в руки, - посоветовал муж. Будь немного осторожней. Прежде всего, нужно хорошо осмотреться, и не попадаться на глаза этим гуманоидам.
    Но у меня слишком длинный нос, чтобы его никуда не засунуть. Мне не нравилось, что в такой большой толпе, я чувствовала себя одиноко, и никто, кроме Геннадия не обращал на меня никакого внимания. От скуки я всех пересчитала, и насчитала двадцать два человека, по одиннадцать каждого пола. Что ещё можно узнать извне, не вступая в личный контакт с человеком? Как можно нахо-диться рядом с человеком вот уже, наверное, вторые сутки и не знать о нём ничего? Этого я перенести просто не могла. 
   На свой страх и риск я решила хотя бы познакомиться с женщинами, а там, как пойдёт. И решила начать знакомства с пожилой княжной Вольской, которую, некоторое время назад успокаивали карлики своими электрическими дубинками. Сейчас она сидела в уголке, обхватив голову руками. Было хорошо заметно, что ей до сих пор плохо.
   Я побродила по клетке, и как бы случайно, села рядом с ней. У этой пожилой женщины были седые волосы, и лицо, испещрённое морщинами прожитых лет, и, по всей видимости, немалым количе-ством. Ей было, по крайней мере, не меньше восьмидесяти лет. По жилистым, но уже дряблым рукам и ладоням, покрытыми трудовыми мозолями, а так же, по одежде, я определила, что эта немолодая женщина жила в деревне, и всю жизнь работала на земле. Мне не слишком-то верилось, что княжна могла бы иметь такие трудовые мозоли. И я хотела узнать о ней, как можно больше информации для того, чтобы узнать, что происходит. Я снова посмотрела на неё, и прониклась к этой женщине уважением. Мне всегда нравились простые старушки, и я испытывала к ним уважение.
  - Вам плохо бабушка? – начала я, но эта бабуля прервала меня на полуслове:
  - Ты сама, бабушка! – вдруг, закричала она.
  - А я этого и не отрицаю. Да, я бабушка, и у меня уже есть шесть внуков. А у вас, наверное, есть и праправнуки? – спокойно ответила я.
  - Какая я вам бабушка?! Где вы видите бабушку? Мне всего шестнадцать лет! Я ещё гимназию не закончила! У меня мама моложе вас в два раза! – снова закричала эта несчастная, и, зарыдав, сквозь слёзы продолжила: – Что здесь происходит? Я не знаю, где я, и как сюда попала, но я не старуха! Только четыре дня назад мне исполнилось шестнадцать! Мой папа генерал губернатор, пригласил на мой день рождения всех самых знатных особ города. А ещё вчера, я обручалась с князем Вольским Александром Михайловичем. Что на мне надето? Почему, мои руки покрыты морщинами? Как я теперь покажусь перед ним в таком виде?
     Безудержно рыдая, она упала мне на колени, а я не знала, что ей ответить, чем можно её успокоить. - Неужели и впрямь эти странные человечки, в том кабинете внушают нам, что сейчас мы живём не в настоящей жизни? Но, зачем? Чего этим они добиваются? А если это не так, и мы сейчас действительно находимся в прошлой жизни? Если это действительно так, то тогда, как эта старушка могла вообразить, что она, какая-то девчонка, дочка генерал губернатора? А если это так, то тогда ей должно быть не меньше ста десяти лет, но настолько она не потянет! И как у неё выпало из памяти всё, что произошло после шестнадцати лет? Это уже крайняя степень старческого маразма, - большего придумать, я не могла, окончательно запутавшись в своих мыслях.
    Вдоволь наревевшись, эта шестнадцати летняя старушка уснула у меня прямо на коленях. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы переложить эту старую девочку с моих колен на скамью. Эта старушка весила ещё не так мало. Сидящая рядом со мной женщина отодвинулась, освободив для меня место.
  - Вы ничего не заметили странного? – вдруг, спросила она. – А вообще-то, давайте познакомимся. Меня зовут Алиной Евгеньевной. А вас?
   От этого предложения, я отказаться не могла, и чуть было не на-звала своё настоящее имя – Людмила, но вспомнила разговор с Геннадием, и, не задумываясь, представилась:
  - Меня Фросей зовут.         
  - А отчество ваше не назовёте? – спросила соседка по скамье.
     А Фросино отчество я забыла, вернее не помнила, и стала вспо-минать его. Мама ни разу не называла имени отца Фроси, но я вспомнила, что князь Вяземьский, когда я смотрела свою первую историю жизни, прочил Фросе в отцы холопа, Степана Фёдорова. И я назвала это имя.
  - Я Ефросинья Степановна Фёдорова, но мне лучше нравится, когда меня называют просто Фросей. Я жена молодого цесаревича Алексея Петровича, сына Петра Великого, - представилась я.
    Алина Евгеньевна широко улыбнулась, и задала вопрос, от которого, я чуть не упала со скамьи:
  - Уж не хотите ли вы сказать, что вы та Фрося Фёдорова, которая незаконно венчалась с Алексеем Петровичем Романовым? Но учтите, её казнили в девятнадцать лет, а вам меньше пятидесяти не дашь!
  - А вы откуда это знаете? – задала я первый попавшийся вопрос, на что Алина Евгеньевна ответила:
  - Фрося Фёдорова, дочь холопа Степана, я преподаю историю государства Российского вот уже сорок пять лет, и это-то уж знаю.
    Но Алине Евгеньевне больше тридцати пяти не дашь, - подумала я, и почти это и спросила:
  - Алина Евгеньевна, а вы неплохо выглядите для своего возраста.         
  - Вот об этом, я и хотела с вами Ефросинья Степановна, и поговорить, - начала она. – Мне семьдесят четыре года, и ещё вчера я была дряхлой старухой, а, выйдя из кабинета этого уродца, я забыла про все болячки. И простите меня старую дуру, но у меня, кажется, пришли месячные, впервые за последние двадцать пять лет. Да и с телом моим, что-то творится странное. Вы не замечаете ничего подобного за собой? Я слышала ваш разговор с этой старушкой, и поэтому, решила поговорить с вами. С ней происходит тоже, что и со мной, только наоборот. Как будто, кто-то нам заменил тела.
    Я подняла глаза, и увидела, что вокруг нас уже образовалась кучка людей, человек из десяти. Среди них были и мужчины, и все начали рассказывать свои истории. Каждый из них чувствовал, что с ним, что-то происходит, после посещения предыдущего кабинета. Но, почему-то все они, казались мне, какими-то заторможенными. Кое-что соображали, но не предпринимали, никаких действий, чтобы сопротивляться этому.
     Моё внимание привлекла одна молодая и очень симпатичная женщина, которая не участвовала в нашем совещании. Она сидела на другом конце скамьи, и обречёно смотрела куда-то вдаль. Она ни на что не реагировала, и была погружена в себя. Мне захотелось с нею познакомиться, и хоть, как-то помочь, потому что было видно, что ей тяжело.
    Я уже хотела направиться к ней, но в это время пучеглазики заметили наше собрание дольщиков, и стали реагировать. Перед прутьями клетки, только с той стороны появилось с десяток вооружённых электродубинками гуманоидов. Они дали нам понять, что нам лучше разойтись. Гуманоиды продемонстрировали, как действуют их дубинки, а дубинки действовали прекрасно, извергая молнию на десяток метров. Мы не стали сильно возражать, и разошлись по углам клетки. Но из этого совещания, я сделала вывод, что некоторый контакт между людьми, окружавшими меня, уже был найден, а это было самое главное. Я уже знала несколько человек, а это уже коллектив, который просто обязан был сплотиться, потому что, это необходимо для того, чтобы противостоять этим серым существам, которые, чего-то от нас хотят.         
                Глава – 4.    
   Часа через три нас снова поставили к стенке, и стали по одному заводить в кабинет, в котором сидел тот, против которого мне уже приходилось применять нирвану. Я стояла восьмой по счёту, а ря-дом со мной встал Геннадий, и мысленно меня настраивал:    
  - Любимая, по всей видимости, сейчас придётся намного труднее. Этот, так называемый психотерапевт учтёт все свои ошибки, и по-старается, не дать тебе собраться, и выставит защиту. Так что будь готова ко всему. Я иду перед тобой, и постараюсь вывести его из равновесия, а прочитать он меня не сможет в любом случае. Попробую с ним поиграть, а там, куда кривая выведет. Понятно, любимая?         
  - Но, почему они так часто это делают? - мысленно возмутилась я. Чего они этим добиваются?    
  - Этого хотелось бы и мне узнать, дорогая. А сейчас, возьми себя в руки, нам нельзя расслабляться.
    Очередь шла быстро. Пленники заходили сами, а минуты через три, их выводили в полубессознательном состоянии, и усаживали на скамью с потухшим взором, и искажённым от страданий лицом. И снова услышала мысль Геннадия:   
  - Любимая, предупреждаю, в каком бы состоянии меня не вывели, не реагируй слишком остро, это просто будет игра с моей стороны.
     Тут же к моему благоверному подошёл гуманоид, и пристегнул половинку наручника к его руке. Геннадий скрестил руки на груди, и гуманоиду пришлось бежать за ним, едва касаясь, пола. Я чуть не расхохоталась, но было не до смеха. Минут через пять три карлика вытащили волоком из кабинета моего мужа, и бросили рядом со скамьёй. Сердце моё заныло, но слова, сказанные им перед этой экзекуцией, несколько меня успокоили. Просто он играет, - подумала я.
    Но долго думать мне не дали. Ко мне подошёл один из трёх выносивших Геннадия гуманоидов, и я, молча пошла за ним. Сама открыла дверь, и вошла в кабинет. Я ожидала всего, чего угодно, и была готова сражаться, хоть с самим дьяволом.
    Сидевший за столом гуманоид с выпученными глазами, увидев меня, в нерешительности застыл. Его глаза уставились на меня, и стали затягивать в свою пропасть. И снова в моей голове зазвонили колокола, а из чёрной бездны на меня смотрели глаза Фроси, и эти глаза меня умоляли:
  - Людмила, соберись! Ты сильнее его! Ты ведь мать!      
    И снова я свернулась на этот раз в блестящий, тяжёлый шарик из металла, который старались раздавить, раздробить, и раскрошить, но бесполезно. Каток с мелкими, острыми зубьями рассыпался, после нескольких касаний, а пресс вышел из строя, после первого же удара. Стоял неимоверный скрежет, перемалываемых костей. Летели искры и брызги. Крики страшных мучений стояли в ушах. Небо свернулось в овчинку от диких болей, пронизывающих душу. Но шарик моего сознания был бесконечно прочен, и выдержал всё. А когда свет замерцал в глазах, я увидела потухший взор гуманоида, и его чуть не до пола повисшие руки. Жалкий, гаденький человечек сидел, молча на стуле, и смотрел на меня жалким, невидящим взглядом. Это продолжалось несколько секунд, и я уже хотела выйти, не спрашивая разрешения, но вспышка молнии поразила меня. Я потеряла сознание.    
    Когда свет снова включился в моих глазах, я почувствовала, что лежу на руках Геннадия.   
  - Молодчина, любимая! Удар тока, это всё на что способны эти мерзавцы. Они больше нас не тронут. У них кишка тонка.
    Руки мужа согревали моё тело, а слова  возрождали к жизни. Я села, и увидела всё ту же клетку, тех же людей, по воле случая оказавшиеся здесь. Я снова увидела их отрешённые лица, и мне захотелось, встряхнуть их сознание, но ''приём'' к психотерапевту ещё не закончился, и в очереди ещё стояло восемь человек. В глазах этих людей, не побывавших в этом злосчастном кабинете, был страх. Мне захотелось встать, подойти, и каждого ободрить и успокоить, но возле них были эти серые существа, которых я всё же, немного опасалась. Я встала, и осмотрела скамью, на которой сидела, и увидела молодую женщину, с которой некоторое время назад хотела, но не успела познакомиться.
    Очень симпатичная женщина, лет тридцати. Её взгляд был равнодушен ко всему окружающему. Она была поглощена собственными думами. Мне сильно захотелось разбудить её, и вернуть к жизни. Когда последний охранник вышел из клетки, я, предупредив Геннадия, подошла к этой женщине. Она же упёрлась взглядом, куда-то вдаль, и ни на что не реагировала. Я тронула её за плечо.
  - Извините девушка, - обратилась я к ней, но её огромные, голубые глаза лишь скользнули по мне, и снова ушли в бездну равнодушия. – Нельзя же так переживать! – стучалась я к ней. – Вы же не одна здесь!
  - Что вам женщина нужно от меня? –  довольно равнодушно спросила она.    
  - От вас мне ничего не нужно. Но вы здесь не одна, вы среди лю-дей, которые не могут смириться с вашим отношением к жизни, - продолжила я. – Вам может и всё равно, зато нам не всё равно.
  - Ну, что вам нужно от меня? – спросила она снова, и слёзы появились в её огромных глазах.    
  - Я чувствую, вам тяжело. Так поделитесь своей бедой с нами, и вам будет легче, - уговаривала я её.   
  - Не знаю, чем мне с вами поделиться. Что я должна вам открыть?
  - А вы начните со своего имени. Как вас зовут? Сколько вам лет? Но и всё, что можете нам рассказать о себе, о своих бедах, - упрашивала я. – Меня зовут Фросей. А вас?
  - Йоко Сан. Мне двадцать восемь лет. Жила я в Нагасаки, пока янки не сожгли наш город, взорвав атомную бомбу. Там, в Нагасаки сгорела вся моя жизнь. На моих глазах испарились все мои близкие. А бетон мостовой плавился и кипел, - рассказывала девушка. - Два месяца, как я лежу в госпитале. Мне отмеряно только месяца два. Смотрите, я уже осталась без волос, а кожа покрыта страшными язвами. 
     Йоко показала мне свои руки, на которых не было ни одной яз-вочки. А чудесные её волосы ниспадали золотистыми прядями на её плечи, и мне нечего было ей сказать. Я не могла её переубедить.
  - Йоко, но это, же не так! Посмотри на свои руки, нет никаких яз-вочек, да и волосы твои на месте! И ещё, мне кажется, что тебя зовут не так, как ты назвалась….
  - Что вы! Я говорю вам правду! А сейчас, мне снятся ещё и кош-марные сны. Будто я русская, и у меня был прекрасный муж, и славная дочурка, и в один момент всё рухнуло. Моя девочка исчезла, а муж,… не помню, - сквозь слёзы рассказывала эта японка, с огромными, голубыми глазами, и роскошными русыми волосами, на чисто русском языке. – И сон мне этот снится, как только я закрываю глаза, как будто мне мало лучевой болезни, и всего кошмара, который я перенесла.
    Вот ещё одна загадка нашей жизни здесь. Почему все эти люди находятся в разных поколениях? Почему я должна скрывать своё настоящее имя, и всем говорить, что я Фрося Фёдорова? Но я, то обманываю всех, называясь этим именем, которое, когда-то мне принадлежало. Может быть, и другие так же врут? Но зачем? Может быть, мой благоверный нашёл ответы на эти вопросы, нужно посовещаться с ним, - решила я. Мне не хотелось это откладывать это решение надолго, и как только закончила разговор с Йоко Сан, и немного успокоив её, я вернулась к Геннадию. Я сразу спросила его об этом, открытым текстом, то есть вслух, забыв об опасности:
   - Любимый муженёк, ты узнал, что-нибудь новенькое? Почему я должна называть себя не настоящим именем? Кому и зачем это нужно? Мне, кажется, что ты знаешь немного больше чем я. Вот и прошу тебя поделиться со мной своими соображениями.          
    Геннадий посмотрел на меня удивлённо, и мысленно спросил:
  - Ты, что мне не доверяешь? Хорошо, я тебе всё расскажу, только не сейчас, а когда выйдем в астрал. А сейчас, пожалуйста, не ори вслух! Ты же умеешь общаться со мной мысленно!
  - Да, я умею! – теперь уже мысленно заорала я. – И почему мы должны выходить в астрал? Для чего, а? Для того чтобы ты мне в чём-то признался, так да?
  - Мы выйдем в астрал, но только не для того, чтобы поболтать на отвлечённые темы, а для того, чтобы собрать необходимую информацию. Тогда я смогу тебе объяснить, для чего я просил тебя называть себя Фросей Фёдоровой, - убеждал меня Геннадий.
  - А, вдруг, мы снова попадём к чёрту на кулички? – мысленно спросила я, намекая на приключение, которое произошло всего месяц назад. – Есть ли уверенность, что не получится, как тогда?
  - Конечно, небольшой риск есть, но он совсем небольшой, - успо-каивал меня благоверный. – Потому что, таких пространственных складок во Вселенной, какие были там, в Зазеркалье очень мало. И здесь, надеюсь, пространство не замкнуто на себя, следовательно, астрал должен быть обычным. Кроме того, мы научились, как можно выйти из такой складчатой структуры, следовательно, беспокоится нечего.
   А почему я беспокоилась, придётся рассказать сейчас….
                Глава - 5.   
    Окружающий нас мир поражает воображение своим разнообразием и сложностью. Понять его почти невозможно, если вообще можно. Даже один пространственный кластер заполнен бесконечно большим количеством пространственных метрик или континуумов. То, что случилось со мной и моим мужем в один из жарких июльских дней, вернее вечеров нарочно придумать невозможно, и описанию это поддаётся с превеликим трудом. Не хватает слов и определений случившемуся. Всё, что я опишу вам ниже, покажется вам довольно неправдоподобным, вернее сказать, смешной, сказочной историей. Мне самой до сих пор не верится, что это происходило в реальности. А вот верить ли или не верить, вы рассудите сами. А всё начиналось очень обыденно, если не сказать банально.      
    К вечеру, к концу рабочего дня на огороде, когда закончили окучивать картошку, была истоплена банька. В первый жар пошли мужички, чтобы хорошенько попариться и смыть с себя всю грязь, накопившуюся при работе на огороде. Хоть и схлынул дневной зной, но всё равно, было ещё душно. Обычно я не парюсь, а в июле тем более. Поэтому, я пошла в баню, когда она, немного остыла, и жара не так чувствовалась.    
    Пока Геннадий остывал в предбаннике после парилки, я мыла голову. Намылив шампунем волосы, принялась шоркать мочалкой шею. В глаза затекла мыльная пена, и я на время ослепла. Мне срочно понадобилась вода, чтобы промыть глаза и немного прозреть. Я на ощупь стала искать тазик с водой, но он, куда-то исчез. Исчезла и лавка, которая стояла передо мной. Я почувствовала, что, что-то изменилось в обстановке, а что на ощупь я определить не могла.      
   На всякий случай, я ещё раз пощупала пространство рядом с со-бой, и нащупала обнажённую ногу, как я сразу подумала, Геннадия. И в этот момент, лавка подо мной подпрыгнула, и раздался удивлённый возглас:      
  - Ого! Русалочка, ты откуда?      
  - Гена, хватит дурачиться, отдай тазик!      
  - Тазик? А, что такое тазик? – услышала я в ответ.   
  - Ты, что совсем спятил, нашёл место шутить! Дай мне промыть глаза от мыла! – едва сдерживая гнев, умоляла я, но мой благоверный продолжал шутить:      
  - Что ты несёшь Русалочка? Какое мыло? И что такое тазик?   
   Тыльной стороной ладони, я протёрла глаза, но они стали щипать ещё сильнее. Я не выдержала, и заорала на своего благоверного:    
  - Хватит! Или ты мне сейчас же отдашь тазик с водой, или я… я… я побегу к речке в этом костюме Евы, и пусть все полюбуются на моё стареющее тело! Пойми, мне это мыло уже выжгло все мои прелестные очи! – Отдай, тазик, умоляю! – клянчила я, но неуёмный муженёк, никак не хотел мне подчиниться:   
  - Русалочка, я не понимаю, что происходит?      
  - Что происходит, да, что происходит, вот зарядил-то! Дай воду промыть глаза, затем я объясню, тебе то, что ты хочешь!      
  - Что здесь происходит? – раздался визгливый женский голос. – Хорих, что за девочки тебя посещают? Ты, что, совсем блюмкнулся? Ты хочешь поболтаться на центральной площади за…?      
    Этот визгливый, сварливый голос меня удивил, возмутил, и глубоко задел за живое: Кто впустил эту швабру в мою баню, и почему она орёт на моего мужа, и к тому же обзывает его, каким-то сусликом? Я нащупала, какую-то тряпку, на которой сидела, хотя помнила, что тряпок подо мною никаких не было, и как могла, протёрла глаза от мыла.      
  То, что я увидела в щёлочку щиплющих глаз, поразило меня и даже крайне озадачило. С полной определённостью могу утверждать, что я находилась не в своей баньке, а в довольно просторном помещении, освещённом несколькими светильниками. И сидела я, никак не на банной лавке, а на широкой кровати, на которой кроме меня лежал полуобнажённый мужчина, с книгой на груди. Но самое главное, этот мужчина нисколечко не походил на моего Геннадия. Он был мясистым и красным, как жирный индеец, только без боевой раскраски и перьев. А передо мной стояла черноволосая женщина, только что вышедшая из ванной или бани потому, что её чёрные волосы ещё были мокрые, и от тела этой смуглянки шёл пар. Она была одета в полупрозрачную рубашку. Её прекрасное тело было напряжено, а разгневанное лицо выражало крайнюю степень неприятия меня.      
    Хотя я ничего не понимала, но инстинкт самосохранения срабо-тал, и мне пришлось срочно убираться подальше от места своей посадки, то есть, подальше от горы мышц и костей Хориха. А он всё-таки бросил свой последний взгляд на моё тело, неискажённое старостью, чего я в первый момент и не поняла. Этот взгляд перехватила его супруга, и набросилась на своего хорька. Я же, вырвав из её рук полотенце, бросилась наутёк.      
    Пока искала выход из этого помещения, в которое превратилась моя банька, слышала перевозбужденные голоса влюблённых супругов, и терялась в догадках: Как я могла заснуть в бане? Когда закончится этот странный сон? А то, что это именно сон, я нисколько не сомневалась, потому что в реальности этого просто не бывает.    
   Но сон не кончался. Выбравшись на улицу, я была поражена ещё в большей степени. Меня окружал мир зеркальных шаров, таких громадных ёлочных украшений. Всё, что меня окружало, было зеркальным. И везде я видела себя, обнажённую с огромной шапкой намыленных, но уже высохших волос. Я нигде не могла спрятаться от своих зеркальных двойников, потому, что не увидела ни единого деревца, за которым могла бы это сделать. Сверху, точнее, с высоких мачт лился свет ярких фонарей, и освещал каждую травинку, а на мне, каждый волосок. Я горела от стыда, при пристальном взгляде своих двойников, и тут вспомнила о полотенце, которое вырвала из рук разгневанной мегеры.            
    Моего полотенца, конечно же, не хватило, чтобы прикрыть обе части моего женского достоинства, и мне пришлось прикрыть ту часть тела, из-за которой я чаще всего страдала, и получала больше всего приключений. А верхнюю часть я прикрыла руками. Предварительно завернув свой стыд в маленький клочок бумаги, я выбросила его в первую попавшуюся урну.   
    Как только со стыдом было покончено, я вышла за калитку, и пошла по пустынной улице, изредка ощущая, что, что-то или кто-то проносилось в высоте, только я, почему-то не могла рассмотреть, что или кто это. У меня появилось чувство, что, что-то не так, чего-то не хватает. Это же город, но где люди, деревья, почему я не вижу над собой голубого неба? Почему тут так пустынно? Где я? Раздумывая об этом, я шла с полчаса, пока не подошла к зданию шарообразной формы, только размером в несколько раз больше, чем все зеркальные шары, которые я видела до сих пор. Меня привлекла к себе фигура, вернее манекен женщины, стоящий около этого громадного шара. На красивой фигурке было то, что мне нужно было. У этой пластиковой особы был лифчик, пусть немного странной формы и расцветки, но за неимением лучшего, сойдёт и он, - подумала я. Посмотрев по сторонам, и никого не увидев, я подскочила к этой особе, и сорвала с неё то, что мне было нужно. Этот лифчик с шаро-образными чашечками различной окраски я тут же натянула на себя. Этот предмет женского туалета, был немного великоват для моих..., но сидел на мне неплохо. Я видела это в зеркальной поверхности здания.    
   Я уже собралась уходить, как, вдруг, откуда-то сверху передо мной опустилась фея, вернее, довольно красивая девушка или женщина с крылышками из какого-то прозрачного, перламутрового материала. Я не видела её во время полёта, и не могу сказать, махала ли она этими крыльями, или планировала на них. Сейчас же находясь передо мной, эти крылышки сложились, и превратились в два усика, которые эта девушка отстегнула от подмышек, и бросила в мою сторону. Эти крылышки-усики, длиной порядка двух метров, каким-то образом прилепились к чашечкам моего лифчика, и довольно крепко. Я хотела возмутиться, но эта девушка, не обращая меня никого внимания, отвернулась, и направилась к зданию, возле которого я стояла.    
    Когда эта фея зашла в здание, я решила, посмотреть на странные крылышки, которые так ловко прицепились к  этому странному лифчику. Сделав довольно большое усилие, я оторвала эти усики от себя, и хотела, каким-то образом развернуть, и прицепить их к себе, чтобы испытать чувство полёта. Но всё было бесполезно: рождённый ползать, летать не умеет, что не дано, то не дано.    
   В это время я всё ещё продолжала думать, что сплю, и просто вижу, какой-то странный сон. Но, почему-то я была одна в этом чудном мире шаров зеркал и крылатых фей. Мне захотелось зареветь, но не было слёз.    
    И, вдруг поняла, что это вовсе не сон, а всё, что сейчас со мной происходит, реально. Находясь в бане, я каким-то образом попала в пространство с другой размерностью, чем наше пространство. У этого пространства четыре или пять измерений, и видимо поэтому, я не вижу всего. Я вижу только трёхмерное сечение более сложного мира. Это сечение отрезает от моего мироощущения огромный пласт мира, находящегося за пределами трёх измерений.   
   Почему этот мир оказался для меня пустым и не интересным? Это так же, как рассечь трёхмерный мир плоскостью, и оказаться в двух измерениях, мы тоже почти ничего не увидим. От нас будет скрыто всё, что не принадлежит плоскости. В таком положении и находилась я. Но, как я попала в этот сложный мир, который я не могла воспринимать, существующими у меня органами чувств? Для того чтобы увидеть этот сложный мир, мне необходимы более сложные органы чувств, или дополнительные сигнальные системы. А если подойти к этому вопросу с другой стороны? Как я оказалась здесь? Видимо, когда я шоркала шею, то случайно задела свой чип, вот и вышла в астрал, вот и все объяснения! Но почему я оказалась в этом странном пространстве? До этого случая я не один раз выходила из своего тела, и становилась невидимой, но всегда оставалась в том, же пространстве, в котором была до этого. Меня не видели, а я видела всё.   
    Здесь же всё было по-другому. Я не только покинула своё тело, но и покинула, то пространство, в котором осталось моё стареющее тело. Что это такое? Это новые возможности, или просто полёт мотылька на яркий свет фонаря, который ослепит и обожжёт крылышки? А, может, можно извлечь пользу из этого полёта, и увидеть на порядок более сложный мир, почувствовать его и пропустить через себя? Но, как это сделать? Может мне придётся всю жизнь колотиться о стекло лампы? Но я на это не согласна! Я не безмозглый мотылёк! У меня есть мозг, а мозг это недостающие сигнальные системы, с помощью которых, я должна увидеть, и почувствовать этот новый мир.   
    Всё это пронеслось в моём мозгу, пока я примеряла к себе кры-лышки, и которые никак не крепились ко мне. Но я дала себе слово, что однажды расправлю эти крылья, и увижу этот мир с высоты птичьего полёта во всей его красоте и объёмности.    
                Глава – 6.      
    Обдумывая всё это, я почувствовала, что сильно зачесалось моё правое ухо, где-то глубоко внутри. Мне пришлось засунуть в ухо мизинец, и почесать там. Я непроизвольно повернула мизинец, и это движение вызвало бурю эмоций в моей душе. Миллионы новых звуков ударили по барабанным перепонкам, и занавес, который прикрывал пространство над головой, начал подниматься, открывая всю глубину окружающего меня мира.   
    То, что распахнулось перед моим взором, захватило меня, и кинуло в пучину объёма и ещё, чего-то более широкого. Я одновременно находилась на самой высокой вершине горы, и видела на сотни километров вширь, и в то же время, падала вниз в самую глубокую впадину, и наблюдала первые минуты рождения Вселенной. Всё это переплелось самым невероятным образом, и мозг мой не мог объять этого многообразия пространства и времени, объёма и глубины, частного и общего. Информационный поток устремился в мой мозг, и загрузил его по самую макушку.   
    В первый момент, этот поток ослепил меня, и я ощущала этот мир своим телом. Тепло, холод, дуновение слабого ветерка ощущала моя кожа. Но какофония звуков постепенно упорядочилась, и я услышала шелест листочков, пение птиц, и чарующее звучание, которое заполняло душу, и заставляло учащённо работать сердце. Незнакомые, волнующие ароматы наполнили мои лёгкие. Чем ещё может чувствовать человек? Я постепенно подходила к пониманию, что седьмая и восьмая сигнальные системы начали включаться, и стали реагировать на этот N – мерный мир, и стали упорядочивать окружающее пространство.      
    Ослепшие в первое мгновение глаза, стали привыкать к пятимерной графике, и скоро, хаотическое нагромождение и хитросплетение контуров стали приобретать осмысленный вид. И первыми всплыли на поверхность пространственного сечения движущиеся объекты.    
    Этими движущимися объектами оказались люди, которые летали по воздуху на прозрачных крылышках. Они не обращали на меня почти никакого внимания, а я этого и не желала. Больше всего мне хотелось в настоящее время, куда-нибудь спрятаться, и осмотреться, и по возможности, привыкнуть к поразительным изменениям в окружающем мире. Но моему желанию не суждено было сбыться, вернее сбылось, но только наполовину.    
    Я уединилась на скамье, находящейся невдалеке оттого зеркаль-ного шара, где стоял манекен, который мне пришлось раздеть. И сейчас это вещественное доказательство моего преступления, стояло в нескольких метрах от меня. Дерево, росшее за этой уединённой лавочкой, немного прикрывало меня. Осматриваясь, я размышляла о своей жизни, о тех странных событиях, произошедших со мной в последние два года. И снова задумалась о причинах, которые привели к этим событиям. Последнее приключение, происходящее со мной, выходило из ряда тех, что со мной уже произошли. Это третье перемещение в пространстве было случайным, никем не планируемым, а может….   
    Я не видела причины, а, следовательно, не прослеживались по-следствия моего перемещения сюда. Случайность или закономер-ность? Очевидное или невероятное? Причина или следствие? Ничто не подходило под определение моего настоящего положения. Может быть, я совсем рядом со своим домом, со своими родными, а, может, в немыслимой дали от них? Мои мысли шли по закольцованному кругу, своеобразному кольцу с односторонней поверхностью, своего рода бесконечной конечностью, громадной микроструктурой. Я всё больше загоняла себя к тупиковой мысли небытия.   
    И, вдруг, ослепительная вспышка света поглотила меня и понесла по блестящей трубе бесконечности. Вдаль улетал многомерный мир, который никак не хотел со мной пересекаться, и открывать свои тайны. Этот мир оказался только картинкой, нарисованной неумелой рукой ребёнка, а я одновременно увидела всё, что происходило в мире зеркальных шаров и крылатых людей.      
   Но это было не всё, что я видела. Сквозь зеркальные шары, которые, вдруг, стали просвечивать, я увидела острые пики вершин, и бревенчатые строения своего родного Воеводска, и таёжную деревеньку на берегу горной речушки, по которой ходили люди в одежде из шкур мамонта. От всех этих видений голова моя кружилась и ехала по кругу.   
   Внезапно, меня подняло вверх, и я полетела. Я действительно летела, вернее меня подхватили крылатые люди, и понесли к громадному, зеркальному шару, который просвечивал сквозь горную вершину. Я сжалась, и ждала удара об эту гору, но не единого синяка не осталось на моём теле, хотя пронесли меня сквозь эту гору, и опустили в большую комнату, где много людей смотрели на меня. 
    Мне было стыдно за мой наряд, но, что я могла поделать? Ко мне подошёл мужчина в чёрной форме, и заковал мои ноги в кандалы.   
  - За что? – возмутилась я. – Что я сделала такого, за что меня можно заковать в кандалы?
    Но блюститель порядка не обращал внимания на мои стенания, и молча, ни слова не говоря, заковывал мои руки.    
  - Я же не из здешнего мира! И вообще, сюда я попала случайно! Просто я мылась в бане, и случайно затронула свой чип! Я же не хотела! – ошеломлённая происходящим, оправдывалась я.      
  - Идите за мной, там всё узнаете, - приказал мне этот блюститель порядка, и потянул меня за поводок.    
    Мы вошли в громадный зал с большим столом, за  которым сидели люди в чёрных мантиях. Меня посадили на скамью в клетке, как опасного преступника. Судебный процесс шёл на незнакомом мне языке, но я всё понимала, словно, кто-то в моей голове переводил мне их речь. Меня обвиняли сразу по нескольким статьям. Первое обвинение: в совращении главы семейства, мужа глубокоуважаемой дамы сердца, почтенного супруга прародительницы рода Курсоров. Второе обвинение: похищение личного рушника глубокоуважаемой дамы сердца, похищения, какого-то плюмбена,…и т.д., и т.п. И последнее обвинение: появление в общественных местах, где присутствовали высокочтимые граждане и их уважаемые дамы, а так же их отпрыски, в неподобающем виде, порочащем устои общественной морали. И все эти преступления в совокупности заслуживали выс-шую меру народного порицания, то есть, пожизненного пригвождения к позорному столбу возле того дома, в котором я очутилась, моясь в своей баньке.   
    Я хотела объяснить, что-то, и хотя бы немного оправдать свои поступки, но каждое моё слово только увеличивало срок пожизненного пригвождения на один год за одно слово. И так я набрала к пожизненному сроку ещё дополнительно девятьсот двадцать шесть лет. Я думала, что это просто, какая-то шутка или розыгрыш, но время шло, и никто даже и не думал шутить.   
    Перед исполнением приговора, меня пронесли над всем городом, и каждый желающий житель этого ''свободного'', странного мира с неправдоподобными порядками подлетал ко мне и ставил своё личное клеймо на моё почти обнажённое тело.    
    Но мне уже было не до этого потому, что увидела сквозь зеркальные шары, как в центре таёжной деревни, просвечивающей сквозь зеркальные шары, вокруг столба раскладывался костёр людьми в шкурах. А к столбу был привязан мой благоверный.    
   Зеркальный город, где в настоящее время находилась я, и где меня бичевали, странным образом накладывался на ту деревушку древности, где по улицам ходили люди в шкурах мамонта, и где собирались сжигать моего супруга.   
   Да, что же это?! Я сразу видела два мира, вернее даже три, и одновременно!! Потому, что сквозь эти три мира я видела и мой родной мир, вернее моё село Воеводское, и мой родной дом, и моих соседей! И этот жуткий костёр раскладывали прямо возле крыльца нашего дома! Я видела, как из дома вышли мои дети Юрка с Алёнкой, и начали гонять мяч. Они играли прямо рядом с костром, на котором собирались сжигать их отца! Мой столб, на котором я буду пригвождена с позором, стоял рядом со столбом, к которому был привязан мой благоверный! Мой драгоценный супруг почему-то находился в костюме Адама. Я тут же поняла, что он, увидев моё пустое тело, тоже вышел в астрал, чтобы найти меня. Но увидев его неглиже, испугалась того, что его могут увидеть в таком виде наши дети. Но они беззаботно играли в футбол, гоняя мяч по нашему двору, и не видели нас. Я была поражена этими обстоятельствами, и снова я подумала, что всё это происходит во сне, не наяву. Но, ущипнув себя, я почувствовала боль, и теперь уже осознала точно, что всё это происходит в реальности.       
    Когда меня прицепили к столбу, то мой суженный оказался рядом со мной, только в другом измерении, и не видел меня. Я могла бы коснуться его, но руки мои были скованы, а моего голоса он не слышал, хотя я, надрываясь, кричала во всё горло. Он не только не видел и не слышал меня, но и его лицо было, каким-то отрешённым. В его глазах не было жизни, но всё же, я была уверена, что он жив.      
      Мой мозг лихорадочно искал выхода из этой странной ситуации. Я переживала за супруга, которого вот-вот должны сжечь на костре, но, как оказалось, костёр так и не разгорелся. Внезапно в процесс казни вмешались женщины в шкурах мамонтов, которые толпой прибежали к месту, где должна была состояться казнь. Женщины были вооружены громадными дубинами. Я не слышала, о чём говорили эти доисторические люди, но в итоге мужчины, как я поняла, согласились с требованиями женщин, и хаотически удалились, унося с собой два трупа. Женщины же немного попраздновали победу, разбросали кострище, и все вместе повалили столб с моим благоверным. Я испугалась за целостность его шкуры, но странные амазонки очень ловко поймали его, и, не опуская на землю, освободили ско-вывающих его тело верёвок.   
     Кровь закипела в моих жилах, при виде того, как дикарки бережно обращались с обнажённым телом моего мужа. Они уносили его на своих руках, и дико радовались, это было видно по их лицам. Мужчины же выглядывали из-за стволов деревьев, и глаза их блестели в праведном гневе. И я их в настоящий момент тоже поддерживала. Я тут же пожалела, что эти дикари в шкурах мамонта оказались слишком медлительны, и не успели добыть огня. Попросили бы у меня спички! Но тут, же вспомнила, что карманов в моём костюме Евы не было, следовательно, спичек тоже не было.   
     Вдруг, моё обострённое восприятие мира засекло посторонний взгляд. Я вынырнула из третьего мира, где пытались казнить моего супруга, повернув голову, сразу увидела тот взгляд, который с вожделением уставился на меня. Это были глаза главы семейства, мужа глубокоуважаемой дамы, одним словом, того мясистого громилы, который назвал меня Русалочкой. Мне почему-то, видимо, желая таким образом отомстить своему благоверному, даже стало приятно от этого взгляда, и я, как могла, позировала наиболее достойными местами своего тела, конечно, насколько позволяли кандалы. У этого Хориха даже ноги отнялись, и он не мог сдвинуться с места, до земли распустив слюну. Вскоре мне это занятие надоело, и пришлось этого Хориха предупредить:    
  - Уважаемый Хорих, если вы не уйдёте в дом, то я буду вынуждена рассказать вашей жене о вашем недостойном поведении.
    После этих слов, этот громила спрятал голову между плеч, и засеменил к дому. Я уже чуть было не расхохоталась, но мне не удалось это сделать, так как на встречу Хориха из зеркального шара вышел мой благоверный и снова в костюме Адама.
  - Здравствуйте! – произнёс он, подходя к Хориху.  – Извините, но я, как мне кажется, взял ваш халат….
  - Здрасте, - удивлённо ответил Хорих, и, обойдя Геннадия, вошёл в зеркальный шар.
    Геннадий в это время из-за спины вытащил, какой-то свёрток ткани. Это оказался халат, который он тут надел на себя. Халат оказался длинноват мужу, и доставал до самой земли.         
     Я, молча, наблюдала за развёртывающимися вокруг меня событиями, желая узнать, как поведёт себя супруг в этой ситуации, хотя мне не терпелось узнать, каким образом мой муж оказался здесь. Но Геннадий не видел меня, висевшую на столбе. Накинув на себя чужой халат, он осмотрелся, и замер с открытым от удивления ртом. Я уже хотела окликнуть его, но в этот момент раздался визг внутри шара, а затем и грохот. Через несколько секунд вылетела глубокоуважаемая мегера, и, глядя на меня, швырнула в мою сторону, какую-то тряпку.
  - На, прикрой свою наготу Русалочка, а то у моего мужа развивается сильное косоглазие! – заорала она. – Бледнолицый, помоги падшей женщине, которая висит на столбе, одеться!!!
   И только тут, мой суженый поднял голову вверх, и увидел меня. Его ноги подкосились, и он упал в траву. Это заметила та, которая помогла мне оказаться на этом столбе. Она кинулась к моему мужу, и её пеньюар слишком откровенно распахнулся, а я этого вынести не смогла.
  - Стой! – заорала я. - Ещё один шаг, и я вырву твои космы! Я сотру тебя в порошок, если ты прикоснёшься к моему мужу! – вещала я со столба.   
    И хотя я была беспомощна, но черноволосая мегера всё, же испугалась, и удивлённо посмотрев на меня, быстро удалилась. Пока Геннадий приходил в себя, я уже всё передумала, вплоть до того, что он ушёл в другое пространство, и бросил меня. Но, наконец, он поднялся, и, качаясь, пошёл к столбу, к которому я была привязана.   
  - Любимая, наконец, я тебя нашёл. Ты, как-то странно исчезла из бани. Я зашёл, а твоё тело бездвижно сидело на лавочке. Сначала, я подумал, что тебе плохо, и уже хотел бежать за скорой, но затем, я увидел, как твоя рука сжимала мочалку и возле того уха, в котором и находился твой чип. Я тут же вспомнил об астрале, и понял, что ты  находишься не в нашем пространстве. Я тут же тоже потёр своё ухо мочалкой, и оказался возле, каких-то допотопных людей в шкурах мамонтов. Я искал тебя, но….         
  - Да уж! Видела я, как ты искал меня на руках дикарок! – прервала его изречения я.   
  - Но я чуть не сгорел на костре! – оправдывался мой благоверный. – И потом, как только меня отвязали от столба, я сразу ушёл сюда….   
  - Конечно! И тут же оказался в постели этой зазеркальной красавицы, по вине которой я и вишу на этом столбе!…   
  – Да, не в постели, а в ванной! Она, эта, как ты говоришь, красавица чуть не зашибла меня своими телесами в ванной! Вот и пришлось мне срочно ретироваться, едва успел прихватить себе одежду! Да, любимая, а откуда ты знаешь про дикарок, и про эту даму?   
  - Да уж знаю, я всё видела! Видишь, как я высоко вишу! Я даже вижу, что делается дома!    
  - Интересно, а как это у тебя получается? Хватит врать, Русалочка бесхвостая! А кто же тебе хвост-то оторвал? – тут же уколол меня Геннадий.   
  - Хватит трепаться! Спускай же меня поскорее отсюда, и тогда я тебе расскажу, где я свой хвост потеряла, и где ты свою совесть потерял, я всё расскажу, только сними меня отсюда! – умоляла я.   
  - Ну, уж нет, дорогая, - заупрямился муж. – Тебе, как я знаю, нравятся такие странные приключения. Вот и повиси тут ещё немного, а я пока посмотрю, что этот мир представляет собой, и полюбуюсь на тебя. Странно, а почему и за что тебя подвесили на этот столб?      
  - Много будешь знать дорогой, а как ты уже знаешь, от этого можно и быстро состариться, - огрызнулась я. – Лучше отвяжи меня и поскорей, а то я больше не могу. Меня скоро зажарит солнышко.   
  - Ну ладно, так и быть, – нехотя согласился всё же Геннадий. - Потерпи немного, сейчас я сниму тебя с этого столба, и мы с тобой смотаемся отсюда. Да, ну и досталось же нам сегодня! Пошли по-мыться в бане, а попали в эти странные приключения, где нас желают казнить. Попав в доисторическую деревню, меня хотели сжечь на костре, а за что, не знаю до сих пор. Заскочил в этот мир, и увидел тебя, висящую на этом столбе. Надеюсь, дома то нас не будут казнить?!      
  - Дорогой, хватит болтать, - снова попросила я. – Об этом мы с тобой поболтаем, когда ты меня отсюда снимешь.   
    Вскоре Геннадий уже был рядом со мной, стараясь освободить меня. Он старался снять мои путы с крючка, но это ему не удалось, и полетел он вниз на землю. Немного отдохнув, он снова полез на столб, и снова с тем же успехом.   
     От этих неудачных попыток Геннадий был уже мокрым, как мышонок, и моё настроение снова испортилось. Я была готова уже обвинить его в слабосилии, но внезапно пришла помощь. Помощь пришла оттуда, откуда я не ждала. Из зеркального шара выскочила жена Хориха, и бросила, что-то в траву. Геннадий пошёл туда, и поднял странный предмет. Он изучил  этот предмет, и скоро, пятиметровая лестница стояла у столба. На этот раз получилось всё сразу. И я с помощью мужа спустилась на грешную землю.      
    Внизу я оделась в то, что бросила мне хозяйка этого зеркального дома. Это было довольно неплохое платье, правда, размера на три больше, чем было нужно, но я сразу себя почувствовала намного комфортнее. Лоскут ткани, который прикрыл моё тело, сразу снял внутреннее напряжение, и освободил мозг от посторонних мыслей.    Я вкратце рассказала Геннадию, как оказалась здесь, и что со мной произошло в этом пятимерном мире, где человеческие отношения имеют тоже более сложный характер, которые наш мозг воспринимает с трудом. Как я поняла, находясь здесь, от нашего понимания ускользают самые тонкие чувства. Законы общественной марали здесь стоят на самом высоком уровне, и в тоже время на бытовом уровне царят вседозволенность, извращённое понимание этой марали. Всё, что я рассказывала, Геннадий поглощал, молча, но когда я рассказала, как получила способность видеть одновременно три пространственных мира, он весьма удивился, и начал выдвигать теории, объясняющие это явление, эту способность.
    Он начал экспериментировать с собственным чипом перемеще-ния, но у него ничего не получилось. Даже выйти в простой астрал он не смог, не говоря уже о перемещении в другое пространство. Чип вообще у него перестал работать. В моём сердце закралась тревога, и я незаметно от Геннадия схватилась за мочку собственного уха. И мои опасения подтвердились. Мой чип тоже оказался заблокированным. По всей видимости, чип не выдержал перегрузки сложностью пространственных переплетений этого мира. Мой чип, да и чип Геннадия просто зашкалило, сработала защита, и отключила их.   
    Геннадий подтвердил мою догадку, но только вслух. А мою способность лицезреть, сразу три пространственных континуума, он объяснил тем, что в нашем пространственном кластере, пространственное поле искривлено таким образом, что трижды перекрывает одно место, то есть, трижды сложено и каждая складка имеет свою размерность. Релятивистские струны пронизывают каждую складку пространства в различных измерениях, и имеют разрывы и изломы. Возможно, этот эффект может наблюдаться и в тахионном поле времени. 
    Нам некуда было идти потому, что всё, что происходило в этом пятимерном мире, я видела отсюда, и надобность в перемещении, чтобы узнать новое отпадала. Я видела этот мир от одного, до другого края. Своеобразная, пятимерная, раковая опухоль в теле трёхмерной Вселенной, как охарактеризовала я этот мир.   
    А Геннадий назвал его флуктуацией в непрерывном поле физического вакуума, а если точнее, это рождающаяся новая Вселенная, по каким-то причинам остановившаяся в развитии. Этой причиной, из-за которой большой взрыв остановился, могло быть то, что он произошёл в ещё плотной Вселенной. Эта плотная материя и остановила этот взрыв, не дав пузырю новой Вселенной развиться в нормальный мир. Оказалось, что мы сейчас находимся в своеобразном, пятимерном выкидыше Вселенского творения.
    По всей видимости, уже наступила ночь так, как, небо из белёсо-голубого, превратилось в сине-фиолетовый цвет, и лишь искусст-венное освещение давало возможность разглядеть каждую травинку, на которой мы сидели. А что происходило на небосводе, я не видела, потому что не обращала на него своего внимания. И когда на мои колени опустился Владомирчик, мой духовный сын, то это для меня стало полной неожиданностью. Рядом со мной сидел Геннадий, и не заметить моего ангелочка он просто не мог. Но, как оказалось немного позже, он ничего не заметил. Может быть, если бы он был более внимательным, и смотрел в мою сторону, то наверняка бы увидел моего Владомирчика. Но Геннадий в это время был погружён в себя, и ничего не видел, и не слышал.   
    А Владомирчик поцеловал меня, и шепнул на ухо:
  - Мамочка, вы сейчас находитесь в зеркально-симметричном мире относительно нашего, где левое становится правым, а правая резьба становится левой. Это вам подсказка насчёт чипа перемещения. А сейчас мне нужно в Аурию.
    Мой ангелочек прижался ко мне крепко-крепко так, что дух захватило. А когда он унёсся маленьким метеоритом вверх, я сразу поняла его подсказку. И Геннадий, как будто слышал Владомирчика, заговорил, и почти слово в слово повторил слова моего ангелочка:
   - Любимая, здесь же зеркально-симметричный мир относительно нашего. И всё правое становится левым, а левое правым. Следова-тельно, чип у нас в левом ухе, и нужно повернуть пальцем против часовой стрелки, что бы оказаться в трёхмерном, нашем мире. Только это для тебя, а мне ещё придётся заехать к дикарям за своим телом, если конечно, оно сохранилось, а то дикарки могли его разорвать на сувениры, - смеясь, закончил он.
    Мы долго не собирались, а подошли к зеркальному шару, и сквозь стены просочились в дом, не желая встретить хозяев. Но я всё-таки напоролась на нежелательную встречу. Когда Геннадий ушёл в ванную комнату, а я пошла, искать кровать Хориха, с края которой я должна была вернуться домой.  Мы с Геннадием решили, что для того, чтобы снова оказаться в своей баньке, нужно выходить в астрал именно в том месте, где впервые оказались в этом пятимерном пространстве. 
    Осторожно войдя в спальню уже знакомой мне семьи, я отметила, что Хорих лежал на кровати, накрытый простынёй, и держал в руках ту же книгу. Он не сразу меня заметил, и только когда я села рядом, он посмотрел в мою сторону, и, по всей видимости, потерял дар речи, впрочем, как и я. Он несколько раз открыл и закрыл рот, видимо, силясь сказать, что-то, но так, и остался лежать с открытым ртом. Зато голос не потеряла его половина. Сначала её нечленораздельный вопль раздался, как я поняла из ванной комнаты, а потом, почти рядом: 
  - Опять эта Русалочка и этот дикарь! Когда вы, наконец, оставите нас в покое?! – кричала она. – Сначала, какой-то дикарь выталкивает меня из ванной, забегаю в спальню, а здесь снова моё место занимает, какое-то хвостатое существо! Но, зачем, зачем я помогла этой вредной девке и её дружку освободиться от позорного столба, да и вдобавок подарила этой ночной бабочке своё самое красивое платье?    
   - Извините, пожалуйста, но мне ваш хорёк не нужен, не выдержав, взорвалась я. - Мне нужна только стартовая площадка, для возвращения домой! Да и ваше паршивое платье мне тоже не нужно, для этого у меня имеются, слава богу, свои!      
     Я не стерпела такого презрительного отношения к себе, и, сняв платье, отчего глаза у хозяйки дома чуть не выпали на пол, бросила его хозяйке. Я не стала досматривать, как глаза этой Мегеры запрыгают по ковру, потому что успела повернуть пальчиком против часовой стрелки.
   Яркая вспышка света, а затем темнота, и когда глаза привыкли к темноте, я увидела небольшое окошечко бани, а напротив себя тазик с водой, правда, уже остывшей. И тут, что-то полыхнуло в предбаннике. Дверь открылась, и зашёл Геннадий в халате Хориха, который у нас хранится и сейчас, как доказательство нашего путешествия в пятимерный мир.    
    Баня была ещё теплой, и мы нормально помылись. Как мы ушли в баню, прошло часа три, это по нашим часам, а, сколько времени мы были в тех пространствах, об этом пока история умалчивает. Только после этого случая, мы стали побаиваться выходить в астрал вплоть до этого, последнего момента, когда возникла необходимость в получении необходимой информации об этих пучеглазых гуманоидах.   
     И ведь это приключение произошло всего месяц назад! И вот снова, уже в который раз моё мягкое место снова нашло приключение, и снова по его вине мы находимся в затруднительном положении, из-за которого нам предстоит снова выйти в астрал.
                Глава 7.    
     По всей видимости, подошло время, когда все нормальные люди спят, а может, усталость сморила людей, но наша тюремная клетка сейчас, представляла собой общую спальню, только без кроватей. Где оставить свои стареющие тела проблемы не было. Люди спали на скамьях, которых было недостаточно для всех, да и узки они были. Поэтому большинство людей спали просто на полу. Я почему-то выбрала место с Йоко Сан. Здесь хватило места для нас с Геннадием. Я легла почти рядом с Йоко, а Геннадий рядом со мной. Когда я коснулась мочки уха, то меня вытолкнуло из моего увядающего тела.    
    Выйдя в астрал, я сразу заметила немного полноватого, совер-шенно лысого мужчину, лет тридцати пяти, сидящего в изголовье Йоко Сан. Он был мне незнаком потому, что до этого я его ни разу не видела здесь. Незнакомец меня тоже увидел, и соскочил на ноги, а затем уставился на меня, вернее, на нас с Геннадием ошеломлённым взглядом. Я посмотрела себе под ноги, и, увидев своё тело, удостоверилась, что нахожусь в астрале. Тогда почему этот мужчина видит меня? – подумала я. А он меня видел, я это видела по его расширенным глазам! Не знаю почему, но первое слово, вернее вопрос, произнесла я:
  - Вы видите нас? Вы, кто? И что здесь делаете? – начала я свой допрос, всё же не ожидая услышать ответа, но через секунду последовал ответ:
  - Точно такой же вопрос я хотел задать вам, но вы опередили меня.
  - Вы в астрале? – продолжала допрашивать я этого весьма симпатичного мужчину, но мой муженёк, прикрыл мой разговорчивый ротик:   
  - Ты, чего привязалась к человеку? Позволь ему прийти в себя. Нас двое, а он один, вернее, мы даже раздвоились, и нас теперь четверо, - улыбаясь, говорил муж.
  - Да, я вижу это впервые, когда из живого тела поднимается человек, - ответил мужчина. – Может, присядем на свободную скамью, и тогда продолжим наш разговор? Извините, но я вас знаю, мне кажется, что вы супруги, - продолжил говорить этот человек, когда мы сели. – У меня здесь тоже находится жена, вернее, уже вдова. Её Лизонькой зовут. Вы её знаете.…      
  - Я, что-то не помню среди пленниц женщину по имени Лиза, - перебила я.
  - Она вам представилась, как Йоко Сан. Я тоже слышал её рассказ, и был ошеломлён, как всё-таки жизнь несправедлива. Я понял, что в предыдущей жизни жила она в Японии, и погибла от лучевой болезни, после атомной бомбардировки её родного города, - сокрушаясь, говорил незнакомец. – А вас, мне кажется, на самом деле тоже зовут совсем не так, как вы представились….   
   Внезапно, как гром среди ясного неба, в моей голове мелькнула разгадка на мучивший меня вопрос. Не дослушав, и не услышав, что мне был задан вопрос, совершенно не к месту я перебила говорившего:
  - Догадалась! Так, я, кажется, отгадала одну загадку! Эти гуманоиды не внушают нам, а забирают память об этой, настоящей жизни, оставляя нам память о прошлых жизнях! Вот это да!! – радовалась, как малое дитё я. - Только зачем это им нужно?
  -  Дорогая, ты, что до сих пор этого не поняла? Я думал, что всё объяснял тебе на понятном тебе языке! И ещё, ты не услышала во-проса, обращённого к тебе? У тебя, наверное, тоже крыша поехала от кучи вопросов, которые ты желаешь выяснить, как можно быстрее! – уколол меня супруг, и ответил на заданный мне вопрос: - Да, мою жену звали так в первой земной жизни. А в настоящей жизни мою жену зовут Людмилой, а меня Геннадием. Мы называем себя так, как хотят эти гуманоиды. А зачем это им нужно дорогая, я тоже не знаю. А тебя как нам называть, если это не секрет? – обратился он к пока ещё незнакомому молодому мужчине.
  - Секрета никакого нет. Можете называть меня Сергеем, так меня звали при жизни, - тихо отозвался незнакомец.
   А мой любопытный нос снова полез туда, куда его не звали:
  - Сергей, вы случайно отношения не имеете к ночным кошмарам Йоко Сан, в которых ей снится муж и дочь?
   Сергей весь напрягся при этих моих словах, и я пожалела, что так бесцеремонно влезла в чужую жизнь.
  - Получается, что действительно, я и моя Машенька стали причи-ной этого кошмара, который разрушил жизнь всей моей небольшой семьи. – Сергей замолчал, и, набрав побольше воздуха в лёгкие, продолжил. – Машенька, это наша с Лизой дочь. Ей едва исполнилось пятнадцать. Три месяца назад, она поехала с друзьями в пригородный лагерь отдохнуть. И там она исчезла, и никто не видел потому, что это случилось ночью. Поиски не дали результата, но спустя две недели, её встретил деревенский пастух в поле, рядом с лагерем. Машенька совсем потеряла память и не только. Её чудесная головка была лишена даже искорки разума. Она превратилась в цветочек, прекрасный, но не имеющий души. Медицина была бессильна, а знаменитая целительница и ведунья, осмотрев Машеньку, и, войдя в её астрал, как она сказала, определила, что Машеньку похищали пришельцы. Они забрали душу моей дочери, и выбросили её тело в том месте, где и похитили её. Узнав это, Лиза тронулась умом, и каждый вечер она стала уезжать на электричке к тому лагерю, откуда похитили дочь. Она бродила по полям по всей ночи, а утром возвращалась домой, чтобы отоспаться до вечера, и чтобы снова ехать в ночной дозор. Я разрывался между моими девчонками, и однажды не выдержал. Я бросился под колёса электрички, увозящей мою Лизоньку в деревню. Когда Лиза плакала над моим трупом, появилось голубоватого цвета свечение, оно призывало меня к себе, но я не смог покинуть свою обожаемую Лизоньку и дочь, и остался рядом с ними.
   Сергей ненадолго замолчал, по его нематериальным щекам потекли нематериальные слёзы:   
  - Похоронив меня, Лиза продолжала каждую ночь дежурить, и ждать тех, кто похитил Машенькину душу, а я был рядом с ней. Два дня назад она добилась своего. Когда яркий луч света упал с небес, она была почти счастлива, я едва поспевал за ней.  Когда неведомая сила подхватила и понесла нас, Лиза смеялась от счастья, что может, наконец, отомстить за свою дочь и за своего мужа, то есть за меня. Но самое главное, отчего она была счастлива, она надеялась разыскать душу Машеньки. Но после первого, же сеанса гипнотерапии, Лиза лишилась настоящей жизни. А я ничем не смог помочь ей, потому, что у меня ничего не получается, я ведь сейчас просто призрак, которого не только не видят и не слышат, но и даже не чувствуют живые. Я вспомнил американский фильм о призраках, и думал, что тоже смогу усилиями своей воли, сдвинуть горы, но не смог сдвинуть даже пылинку. Я хватал этих гуманоидов, но в руках была пустота. Я кричал своей Лизоньке во всё горло, но  ответом была лишь тишина. Моя любимая Лизонька даже не чувствует, что я на-хожусь рядом с ней. У меня ничего не осталось от этой жизни, кроме кошмарных снов. Фантом ядерного взрыва перекинулся и сюда.    
   - Простите Сергей, конечно, всё это душещипательно, и мы приносим свои соболезнования, но мне кажется, что нужно подумать над тем, как выбраться нам из этой ситуации. Сергей, вы наверняка знаете, мы всё ещё летим на этой тарелке или?… – не удержавшись, спросила я.      
  - Да, мы ещё летим, - как бы, между прочим, ответил он. – Вы тоже меня простите, меня тоже мучает один вопрос. Неужели Лизонька была права, когда рассказывала об этой ясновидящей? Неужели, эти уроды собираются отнять у меня ещё и Лизонькину душу?      
  - Что ты Сергей, такого не может быть! Зачем она им нужна? Да и каким образом они это смогут сделать? Сделать это невозможно! – произнесла я, но затем, вспомнив, кое-какие факты, снова заговорила. – Вообще-то, сейчас столько много народа исчезает, а когда их находят, то многие из них ничего не помнят. Амнезия, ставили им диагноз. Уж не побывали ли и они в лапах наших гуманоидов? Нет, но человеческую душу, они забрать, никак не смогут, это сплошной абсурд!   
  - А, если…. – начал Геннадий, но я, не выдержав, перебила его:   
  - Никаких если! Это действительно невозможно сделать дорогой. Да и мы не позволим им! – рьяно начала я доказывать, но Сергей, взглянув на свою Лизу, и забеспокоился.
  - Извините ребята, но мне нужно спешить к Лизе, она, кажется, просыпается. Надеюсь, что мы ещё встретимся и поговорим немного дольше. Огромное спасибо вам друзья, мне стало легче, ведь я теперь не чувствую себя одиноким волком. И я теперь знаю, что вы поможете мне разговаривать со своей любимой Лизонькой. Это, как я понимаю так, да?    
  - Ну, конечно же, Сергей, - заверила я.
    Сергей встал, и пошёл к Йоко Сан вернее Лизоньке, которая уже сидела, и собиралась вставать. Мы с Геннадием, не сговариваясь, решили вернуться в свои дряхлеющие тела, так как, какое-то седьмое чувство подсказало нам, что нам необходимо это сделать, и как оказалось, не напрасно.       
                Глава – 8.
   Пока мы добирались между спящими людьми, до своих тел, Лиза – Йоко Сан склонилась над моим телом, и пощупала пульс на моей шее. В её глазах стоял страх.      
  - На помощь, вставайте! – закричала она. – Фрося, кажется, умерла!
    Сергей уже был рядом с ней, но он ничего не мог сделать, чтобы остановить её. Начали просыпаться люди. Мне пришлось бежать к своему телу, и нырять в него, а затем, изображать испуганное пробуждение. Я села, и, вытаращив глаза, сделала удивлённый вид. Лиза сразу замолчала, глядя на меня своими огромными, голубыми глазами.
  - Йоко Сан, что случилось? – спросила я. – Ты, почему кричишь?
  - Фрося, вы напугали меня. Когда я проснулась, вы не дышали, - говорила Йоко. – Я встала, и пощупала ваш пульс, и не почувствовала его. В нашем госпитале так умирали по несколько человек в день, и также тихо во сне. Я уже привыкла после пробуждения, осматривать рядом лежащих, не умер ли ещё кто.
   За моей спиной начали раздаваться смешки, что мол, проживу долго. Некоторые проснувшиеся встали, но их было немного, а большинство снова легли, продолжать свой прерванный сон. Я взяла Йоко – Лизу за руку, и пригласила её на скамью. Когда мы уселись, я немного подумала, с чего начать наш разговор. Решила начать с того, что Йоко – Лиза могла увидеть, и убедиться, что я говорю правду. Но всё, же начала с того, что решила узнать, в каком состоянии у неё память.
  - Йоко, тебе ничего не говорит имя Лиза? - Спросила я её.
  - Да, нет, Фрося. Лиза,… Лиза… - задумалась Йоко. – У меня нет и, не было знакомых с таким именем…. Постойте. Часто во сне я слышу, какой-то голос, который зовёт кого-то, называя её Лизой. И у меня почему-то начинает болеть сердце. И ещё, почти каждый раз, как только я задремлю, вижу девушку или девочку, которая называет меня мамой Лизой. Тогда я просыпаюсь в слезах, а почему, не знаю.
  - Тебе не кажется это странным? – начала я готовить её. – Ты руки свои давно видела?
  - А мне нечего на них смотреть. Я чувствую, как они разлагаются, и от них отваливаются целые куски тканей. Я разваливаюсь на глазах….
  - А ты посмотри на свои руки, на своё тело, - настаивала я. - Ты полностью здорова, потому, что ты не Йоко Сан. Йоко Сан ты была в прошлой жизни. Ты знаешь, какой сейчас год идёт?
  - Конечно, знаю. Сейчас октябрь тысяча девятьсот сорок пятого года,  - ответила Йоко, и начала разглядывать свои руки. – Но от лучевой болезни четвёртой стадии не выздоравливают, - тихо произнесла Йоко, и закатала рукава своей кофточки, но и там не было язв, разлагающейся кожи и мышц. – Но ещё вчера они…. – Она посмотрела мне в глаза, и её огромные голубые глаза, стали наполняться слезами и удивлением. – Но это не мои руки! – вскрикнула она. - Почему они белые?
   А я не знала, что ей ответить. В её памяти осталось только то, что нужно этим карликам пучеглазым. А зачем это им нужно? Что-то крутилось в моей голове, но я не могла уловить самой сути. Все окружающие меня люди живут сейчас в разные годы. Зачем же гуманоидам, понадобилось забирать память о настоящей жизни, и оставлять о прошлой? Что-то опять мелькнуло в моей голове, но так, же успешно улетело.   
    А тем временем Йоко – Лиза уже оглядела свой живот и ноги, и не нашла ни одной язвочки. Затем она добралась до своих волос, стараясь вырвать хоть одну прядку, но волосы не поддавались. Я хотела ей посоветовать, чтобы посмотрела, какого цвета у неё волосы, но нашлось более интересное предложение:
  - Йоко Сан, на каком языке ты изъясняешься? – спросила я.
  - Как на каком? Конечно, на я,… - запнулась она. – А вы Фрося, думаете на каком?
  - Я говорю на русском, потому что я русская. И ни единого слова по-японски, кроме саккура, оригами и ещё двух-трёх слов из сканвордов не знаю. Но тебя я отлично понимаю, потому что ты разговариваешь на чистейшем русском языке. Можешь узнать об этом у всех присутствующих в этой клетке, - ответила я.      
  - Ещё Фрося, вы что-то спросили о годе, который сейчас идёт. Что сейчас не сорок пятый двадцатого столетия? – спросила она.
  - Да, нет девочка. Ты только не сильно удивляйся, но сейчас идёт двадцать первый век. А если точно, то октябрь две тысячи седьмого года.
  - Это, что, получается мне девяносто лет? – сильно удивившись, воскликнула Йоко.
  - Исполнилось бы Йоко Сан, но она умерла в сорок пятом,… - сказала я, и чуть не упала со скамьи, от пришедшего в мою голову озарения. – Я догадалась! - закричала я, и бросилась к Геннадию, забыв о Йоко, которая была ошарашена моим заявлением.
    Кто не спал, посмотрели на меня, как на сумасшедшую, даже Геннадий забеспокоился за моё психическое здоровье. Он посмотрел на меня, и искорки страха блеснули в его чёрных глазах. 
  - Гена, давай быстро в астрал, нужно поговорить, - сигнализировала я суженому мысленно.
  - Чего ты орёшь во всё горло? Тебе ещё хочется промывание мозгов? Так состоится, заработаешь, - укорял меня Геннадий.
  - Ну, хватит! Почти все спят, да и гуманоиды тоже! Просто я не могла выдержать, - в сильном возбуждении произнесла я. И тут же, усевшись рядом с мужем, уже потянулась к уху, но услышала мысленное послание Геннадия:
  - Ты хоть успокойся, и притворись спящей, а то окружающие, что-нибудь заподозрят.
   Я навалилась на стенку, и закрыла глаза, и уж тогда тронула себя за мочку, и почувствовала лёгкий толчок в спину, который катапультировал меня из тела.
   На соседней скамье я увидела Геннадия, и сидящего рядом с ним Сергея. Я присела рядом с ними.
  - Ну, давай рассказывай. Как докатилась до такой жизни? – начал пытать Геннадий. – О чём ты догадалась, что даже не могла вытерпеть, чтобы не перепугать всех?
  - Я догадалась, почему именно они, эти существа, оставили в памяти одну жизнь и этот год, в котором наступит смерть, и возможно, в самое ближайшее время. Мне оставили жизнь Фроси, а тебе мой дорогой Алёши, и непосредственно приближённую жизнь к смерти! Эти гуманоиды ждут естественной смерти, чтобы завладеть душой, а сами они не хотят марать руки, чтобы не осудили их, вот! Мозг, запомнивший предыдущую смерть, даёт сигнал душе, чтобы она вовремя покинула тело! – на одном дыхании высказала я, и с интересом посмотрела на своих собеседников.
  - Очень сбивчиво и не очень понятно. Душа проживает не одну жизнь, так что можно взять любую прошлую жизнь перед самым её концом, - довольно спокойно говорил Геннадий, - и дождаться смерти, когда душа покинет материальную личину. Вот и разгадка, молодец дорогая, твой мозг отлично поработал! Но, меня удивляет, зачем им везти наши тела в такую даль? Они могли бы просто убить нас на Земле….
  - А им может, нравится, когда человек умирает неестественной смертью, - предположила я, и тут же в голову пришло решение и этой задачки, и я тут же выложила его. – Стойте, я догадалась! Это же очень просто! Душа невидима для нашего обычного состояния, следовательно, гуманоиды не смогут её контролировать! А вот зачем нужны им наши души, этот вопрос пока висит в воздухе, и я не могу пока ответить на него, - закончила я.
   Сергей, пока молча, слушал нас, но, в какой-то момент подклю-чился к нашему разговору:
  - Я хоть и читал о подобных вещах в глянцевых журналах, но вы об этих вещах рассуждаете, как об истинных явлениях.
  - Ну, как ты не можешь поверить, если сейчас ты сам из этих журналов? - удивлённо спросил Геннадий. - Но ты хоть веришь, что существуешь или нет?
  - Но я, же не дурак! Конечно, я понимаю, потому, что на личном примере сейчас испытываю это, но я чувствую себя, каким-то при-зраком. Я вижу вас, окружающее пространство…. Чаще, окружающее я как сон ощущаю, и не очень реальный, и всё время жду пробуждения. Людмила, - несколько смущаясь, обратился ко мне Сергей, - ты некоторое время назад разговаривала с моей Лизонькой на грани дозволенного, а иногда переступая эту грань. Нормальный человеческий мозг твоих посылов не всегда может и понять, - закончил Сергей.   
    Я только хотела открыть рот, чтобы немного оправдаться перед Сергеем, но мой благоверный не позволил мне этого сделать:
  - Сон, это тоже состояние, в котором находится мозг во время сна. Окружающий мир дан нам в наших ощущениях, и если мы ощущаем этот мир неправильно, то виноват не мир, а наши ощущения, - снова начал доказывать, Геннадий. – Ты же реально сейчас разговариваешь с нами. Так, да? Значит, твоя душа жива и невредима….
  - Вот разошёлся то, ничем его не уймёшь! Дорогой, ты видимо забыл, где мы находимся! Мы не на диспуте, и не на программе : ''что! Где? Когда?'' Сергей же давно тебе ответил, нужно слушать дорогой ушками, а не…. Хватит философствовать, давайте думать о будущем, если не хотите остаться без души! – предложила я. – Нужно уже решать, что будем делать, чтобы достойно вылезти из этой ситуации.
    Геннадий сразу предложил свою стратегию:
  - Во-первых, нужно собрать всю информацию об этих карликах, каковы их силы, и что можно сделать. Нам нужно взять всю ситуа-цию под свой контроль уже здесь, в тарелке. Во-вторых, нужно узнать, чем располагаем мы, и для чего я предлагаю поговорить со всеми нашими спутниками по несчастью. И ещё, нужно, каким-то образом сплотить коллектив единомышленников. Втроём нам не справиться с этой сумасшедшей компанией гуманоидов.      
  - Дорогой, а как ты думаешь соединить несоединимое? – обрати-лась я к мужу. Ведь сейчас все наши спутники живут в разных ве-ках! Каким образом можно им объяснить всё это?         
  - Вот над этим нам и стоит хорошенько подумать дорогая.
  - Сергей, - обратилась я к Сергею, - ты же наверняка ходил по тарелке, и, наверное, немного её изучил. Как обстоят дела со слежкой за нами? Ты не видел где-нибудь камеры, следящей за нашими действиями, или жучков, подслушивающих наши разговоры?
  - Да, я немного осмотрел некоторые помещения, и нигде не видел ничего, что-либо похожее на камеры. Скорее всего, их тут нет. Да и если бы нас подслушивали, то уже давно взялись бы за вас, - до-вольно уверенно ответил Сергей. – Простите, что я опять не вовремя, но сейчас я пока не могу, ни о чём думать. Я переживаю за мою Лизоньку, сейчас ночь, а она не спит. И ещё, меня мучает один вопрос, вернее два, нет, всё же три: Машенькина душа жива, где она, и сможем ли мы её найти? Ведь без неё нам с Лизой не жить!
  - Ну, вот опять, кто про что, а вшивый всё про свою баньку! Мне не жить! Да ты и так уже успел отдать концы! - не подумав, тут же выложила я. – Зачем, ты бросился под электричку? Чем теперь ты сможешь помочь своим родным? 
  - Людмила, помолчи немного. Ты сама подумай, о чём ты гово-ришь. Разве можно так с Сергеем? – пригвоздил меня к месту Ген-надий.
  - Да, она правильно говорит. Я просто оказался слабаком, вот и всё! – понуро ответил Сергей.
  - Так, всё заканчиваем точить лясы, пора заходить в наши спальные мешки, и заняться текущими делами. В первую очередь нужно заняться сплочением коллектива, а уж затем, пойдём в разведку. Любимая, ты займёшься женщинами, а я мужчинами. По местам дорогая, - скомандовал мой благоверный, но я была с ним не согласна, и тут, же предложила свой сценарий действий:
  - А может быть, сделаем наоборот, сначала пойдём в разведку, и всё обследуем, а уж потом будем разговаривать с людьми? У нас будут хоть какие-нибудь аргументы, и будет легче разговаривать. Сейчас у нас есть лишь одни догадки и гипотезы. А вдруг, всё обстоит  совершенно не так, как мы думаем, и всё не так уж и плохо? С кем нам сейчас разговаривать, ведь почти все спят! Утром мы займёмся сплочением коллектива. Сергей, надеюсь, ты нам покажешь дорогу ко всем помещениям, куда можно проникнуть? – обратилась я к Сергею.   
  - Конечно же, я покажу. Но, а вдруг именно сейчас эти негодяи надумают заглянуть в нашу камеру? Ведь вас же мигом раскусят. Я предлагаю, сегодня пойду я, и если всё будет спокойно, тогда мы и решим точнее, что делать дальше. А вы пока посидите возле моей Лизоньки, нужно отвлечь её от тяжких дум. Ну, так как?       
  - Как, как, одна голова хорошо, две лучше, а три это просто люкс! – согласилась я.
   Сергей встал, подошёл к решётке, отделяющей нас от свободы, и, улыбнувшись, помахал нам рукой. Он прошёл, словно не было металлических прутьев, и пошёл по коридору вправо. Мы же вернулись в собственные материальные оболочки, которые дожидались нас, сидя по соседству, делали вид, что крепко спят. А мне и, правда, захотелось спать, но было ещё рано расслабляться, ещё много дел нас ждало.
   Геннадий встал, и помог подняться мне:
  - Любимая, у меня, что-то тело забарахлило. Ноги болят, да и сердце, что-то ноет. Сейчас бы в баньку, да веничком бы собственное тело поохаживать, - мечтая, произнёс Геннадий, направляясь к Лизе.
  - Я тоже не отказалась бы от тёплой баньки, - согласилась я.
   Усевшись рядом с Лизой – Йоко, я увидела, что она была полно-стью погружена в себя. Её лицо давало понять, что в её душе, что-то творится. Увидев меня, Йоко начала делиться со мной своими мыслями:
  - Фрося, я ничего не могла понять из того, что ты мне сказала.  Как могла Йоко умереть, если я вот она, я же живая! А, что язв нет, то, возможно, это новый препарат начал действовать. Смотри, как быстро он начал действовать. Я буду жить, Фрося?!
  - Конечно Йоко, конечно. Ты будешь жить, - тут же, не споря, ответила я. – Ты долго будешь жить.
      Мне, вдруг, пришла мысль, что если в душу Йоко вселить надежду в жизнь, то она не умрёт, и душа её не достанется этим уродам. Ишь, чего они захотели!
  - Фрося, ты знаешь, у меня есть сестра, она живёт в Саппоро, продолжила свой рассказ Йоко. - Она написала мне письмо, только я не могу тебе этого письма показать. Оно осталось там, в Нагасаки, и, наверное, сгорело. Так вот, у моей сестры есть муж и дочка, которой исполнилось пятнадцать лет. Сестра приглашает меня к себе жить. Пишет, что всем места хватит, - рассказывала Йоко Сан, плача, и улыбаясь одновременно. – Фрося, я как выпишусь из этого госпиталя, то поеду к ней. В Саппоро я была ещё до войны. Там прекрасная природа, есть горы, и даже бывает зима. Снег там такой же, как и в России.
  - А откуда ты знаешь, какой снег в России? – спросила я. – Ты что, была там?
  - Не знаю, Фрося, но мне сегодня приснилось, и я скрыла это от тебя. Мне снилось, что я живу среди сильных людей в Сибири. У меня был муж, и его звали Серёжа. И была дочка, которой тоже исполнилось пятнадцать лет. Я только забыла, как её звали, - взахлёб рассказывала Йоко.
  - А тебе раньше снились такие сны? – поинтересовалась я.
  - Снились, но они были нехорошими, - с грустью произнесла Йоко. – В них, то исчезала моя дочка, то муж, а я всё ходила, и ходила, и кого-то ждала. Фрося, что это со мной? Сейчас я вспомнила, что пришла в бассейн, где плавает со многими детьми моя дочка. Я даже вижу её лицо. Но это не сон, я, же не сплю…. А, что, Фрося?
  - Людмила, больше не надо её провоцировать, - услышала я мыс-ленный совет Геннадия. – Сама она может больше вспомнить, только не нужно на неё давить.
  - Дорогой, ты знаешь, почему она начинает вспоминать? Просто у неё появилась надежда к жизни, и от этого снимаются запреты, наложенные этими карликами, - выдвинула я собственную теорию. – Ген, ты знаешь, нам нужно в следующий раз на сеанс шоковой терапии идти первыми, чтобы этого профессора кислых щей вывести из себя, чтобы других уже он не смог калечить.
  - Что уже расхрабрилась и дьявол тебе по боку? – мысленно рас-смеялся Геннадий. – А в твоём предложении есть смысл. Мы возь-мём на себя основную нагрузку, ещё не уставшего мозга гипнотерапевта, и постараемся измотать его. Тогда для других останется меньшая нагрузка, и тогда, может быть, память у людей начнёт просыпаться.
     Мы так увлеклись выдвижением и обсуждением теории всеобщего выздоровления, что не заметили исчезновения Лизы. Соскочив со скамьи, мы кинулись её искать. Но куда она могла деться из тюремной камеры? Я её увидела сразу. Она стояла рядом с решёткой, и показывала карликам свои руки, с засученными рукавами. А те, молча, обходили её высунутые руки.
   Вдруг, один из пучеглазых схватил свою палку, и молния, извиваясь, ударила в Лизу. Та, вскрикнув, и забившись в конвульсиях, опрокинулась навзничь. Когда я подбежала к ней, то Лиза почти не дышала, но была жива, так как сердце её, хоть и редко, но билось. Она приходила в себя очень долго, часа два, не меньше.
                Глава – 9.
    Наконец, прошла невидимая ночь. А почему невидимая, так это потому, что у нас не было часов, а без них определить, какое сейчас время суток, я не могла. Но всё, же это я поняла, так как проснулись почти все люди, и уже были заняты, каждый своим, в основном, разминали свои косточки. Кто прохаживался от стенки до стенки, а кто разминался на месте, делая несложные наклоны и приседания. Когда закончилась пятиминутка физической культуры, почти все уселись на скамьях, устремив свой взгляд в неизвестность. И нудное время ожидания потащило свои ноги неизвестно куда.
   Я сидела рядом с Лизой, голова которой лежала у меня на коленях, потому что она, отойдя от шока, полученного от электродубинки, задремала. Тело Геннадия сидело с левой стороны от меня, и изображало сон. А сам Геннадий, когда Йоко – Лиза успокоилась, вышел в астрал, для беседы с Сергеем. Но, как оказалось, Йоко не дремала.
  - Фрося, я вспомнила свою маму, - внезапно подняв свою голову с моих колен, произнесла Лиза. – Мне было, лет пять, когда я упала с берёзы, на которую с трудом влезла. Я ободралась, и ушибла руку. Я так же, как и сейчас лежала на коленях мамы, а она меня успокаивала, и боль проходила. И…. Она называла меня Лизонькой почему-то….      
  - А берёзы в Японии есть? – поинтересовалась я.
  - Что? А что такое берёзы? – удивлённо спросила Йоко.
  - Ты только, что рассказывала, что в детстве ты залезла на берёзу, и упала с неё.
  - Фрося, я, правда, не знаю, что такое берёза! – отрицала Йоко.
  - Берёза, это дерево с белым и стройным стволом, - начала объяс-нять я. 
  - И она растёт в России, - закончила Йоко. – Я не помню, чтобы падала в детстве, с какого либо дерева. Правда, Фрося.
  - Ладно, Йоко. Пусть и не падала, но я тебя не пойму. То ты, что-то начинаешь рассказывать, то, вдруг, начинаешь отрицать всё, что рассказывала только что, - обиделась я.
  - Фрося, не обижайтесь, я сама не знаю, что со мной происходит. То, вдруг, вспыхивают, какие-то образы очень важные для меня, почти материальные образы. А затем всё улетучивается. Я не виновата. Это последствия моей болезни….
  - Какой болезни? – напирала я.
  - Люда, хватит, ты опять её насилуешь, - послышался мысленный голос Геннадия.
   Я не заметила, как вернулся из астрала Геннадий. Он успел пре-дотвратить мои дальнейшие вопросы к Йоко. А я совсем забыла про наш с Сергеем уговор. Во мне проснулся азарт психиатра, желающего, как можно быстрее вылечить больную. Но, видимо, такой метод здесь не годится.
  - Ладно, Йоко, отдыхай. Если, что случится, я буду сидеть чрез лавочку, - вздохнув, произнесла я, покидая место возле Йоко – Лизы.
   Я подсела к Геннадию, рядом с которым было свободное место.
  - Давай, рассказывай, что узнал от Сергея, - сразу взяла быка за рога, то бишь, Геннадия. – Ой! Надеюсь, что не уселась Сергею на колени? – вдруг, вспомнив, что на этом месте сидел Сергей, спросила я.
  - Ты, как в точку попала! Как раз сидишь на его коленях! – засмеялся муж. Я испуганно соскочила, но Геннадий, всё так же смеясь, успокоил меня: - Да он давно уже возле своей Лизы! Нужны мы ему! Но, ты не уходи от темы. Мы, по-моему, договорились, что ты не будешь силой вытягивать из Лизы прошлое…. – начал свои нравоученья Геннадий.    
  - Но так получается дорогой. Я ничего не могу с собой поделать, мой азарт сильнее меня. Ну, ладно, хватит, я поняла. Давай, рассказывай новости.
  - Ты никогда не умеешь держать свой азарт в узде. Так слушай же новости. Прежде всего, я получил нагоняй от Сергея за то, что мы недосмотрели за Лизой. Он сказал, что если ещё раз такое произойдёт, то он больше с нами не будет сотрудничать….
  - Что? Это что нам нужно? – возмутилась я. – Он, что не виноват в том, что Лиза находится здесь. Как же он сам допустил это?
  - Дорогая, а ты не думаешь о том, что Сергей, может быть, умеет читать мысли? Он же обидится….
  - Ну и пусть, я это ему могу и в глаза сказать. Но он навряд ли может это делать. Мы ему совершенно чужие люди, да и к тому же, кто мог его научить этому? – расходилась я.
  - И останешься одна. А наша цель объединить всех, а не разгонять. Ты забыла об этом? Да и к тому же, ближе Сергея и Лизы у нас пока никого нет, - мысленно успокаивал меня мой благоверный. Ну, так как ты ещё хочешь узнать то, о чём рассказал мне Сергей?
  - Ну, вот ещё, конечно же, хочу! Давай, быстрее рассказывай, по-требовала я. – Вот бы узнать хотя бы, сколько сейчас времени? Ведь мы даже не знаем, утро сейчас или день, а, может быть, сейчас вовсю блудит ночь?  Я не могу жить так, без времени…. 
  - Мы сейчас живём по земному времени, просто нужно быть чуточку внимательней. У восьми человек среди наших есть часы. Можно спросить у них. Ещё часы висят на стене коридора, немного левее нашей клетки. Там двадцать четыре деления на циферблате, и они показывают время по Гринвичу, то есть, на шесть часов меньше, чем у нас. Конечно, плохо, что здесь нет никаких окон, либо иллюминаторов, и мы не видим солнышка, отсутствует смена дня и ночи. Но в космосе нет, ни дня, ни ночи, ты, же знаешь об этом. Следовательно, пора привыкнуть к этому. Через два часа исполнятся ровно двое суток с тех пор, как мы влетели в световой конус этой тарелки. Это то, что я знаю….
  - А что знает Сергей, - напомнила я тему нашего разговора мужу. Я знала, что Геннадий огромный любитель почесать свой язык на тему космоса. – Что он тебе рассказал?
  - Как он заметил, режим жизни гуманоидов приспособлен к два-дцатичетырёхчасовому циклу. Они приспособили свою активность к нашему циклу активности. Он думает, что эта тарелка постоянно работает у Земли. Днём проводятся  все мероприятия, а ночью гуманоиды спят, если позволяет обстановка. Ночью не спит только охрана. Мы с Сергеем договорились, что все разведывательные операции будем проводить только ночью, и только по одному….    
  - Конечно, меня будите оставлять в этой клетке! – возмутилась я.
  - Не обязательно, если будет острая необходимость, пойдёшь и ты, - успокоил меня Геннадий. – Сергей хорошо изучил расположение лишь немногих объектов потому, что везде слишком много всяких нагромождений, да и тарелка огромных размеров. Во многие двери он не смог пройти потому, что все они из металла, а как ты знаешь, что в астрале через металл не просочишься. А ещё он рассказал, что этот летающий аппарат имеет два, а возможно и три уровня. Он сосчитал количество гуманоидов на нашем уровне. Их количество составляет приблизительно  тридцать особей, возможно, немного больше.
  - И это всё? – недовольно удивилась я.
  - Да, пока всё.
  - Боже! Как мало! Вот бы узнать, для чего им нужны наши души? - вскричал мой мозг.
  - А может быть, это всё же не так? Почему мы решили это?
  - Ну, а зачем же мы им понадобились, тогда? – вслух спросила я.
   Я ещё хотела, что-то добавить, или спросить, но в клетку стали входить пучеглазики с палками, испускающие молнии. Люди начали нехотя вставать, и выстраиваться в колонну. Мы тоже поспешили занять место в этой колонне, и встали в самое начало, благо никто не возражал. Впереди нас стояли только два гуманоида, которые следили за порядком в очереди.
   Первым пошёл Геннадий. Прошла целая вечность, прежде чем он снова показался в двери. Его волоком тащили два головастика, и я подумала, что мой благоверный снова играет. Когда я зашла в кабинет, сидящий за столом головастик, встал, и прошёл к другому столу, на котором лежали, какие-то карточки. Он взял одну из них, и снова сел за стол напротив меня. Изучая эту карточку, он изредка посматривал на меня. От его взгляда по моей коже побежали мурашки. Когда он отложил эту карточку, и уставился на меня. Я полетела в удушающую, липкую черноту его пронзительных глаз. Я едва успела свернуться, и выставить заградительные ежи. Время для меня остановилось. Жернова, в которые я попала, растирали меня до состояния мельчайшей пыли, но они, эти жернова, не смогли разрушить первородный клубочек моей жизни. Этот гипнотерапевт снова потерпел фиаско, но я тоже была на пределе.
    Пучеглазик встал, его глаза метали молнии, не хуже чем дубинки. Появился оглушительный свист, и двое присутствующих здесь гуманоидов пошли в мою сторону, оглядываясь на своего босса. Но я не стала дожидаться, когда меня выведут, и пошла к двери, чтобы быстрее выйти из этой вонючей комнаты, и вышла к людям с гордо поднятой головой, и меня никто не преследовал. Когда я закрывала за собой дверь, то увидела, что этот психотерапевт стоял, опираясь на стол своими крючковатыми руками, и его трясло.
   Я поспешила к своему мужу, чтобы обменяться с ним своими впечатлениями от сегодняшнего сеанса шоковой терапии, но то, что я увидела, оказало на меня больший шок, чем на сеансе психотерапевта. Геннадий сидел на скамейке лицом к стене. Он скрючился в клубочек, и ногтями скоблил стену.
  - Гена, ты играть то, играй, но не переигрывай, - мысленно говорила я своему мужу. – За тобой уже никто не наблюдает.
   Но, Геннадий не обращал никакого внимания на мои мысленные увещевания. И я это же сказала ему вслух.
  - Тебе женщина чего надо? Зачем ты мне мешаешь думать. – Ка-ким-то незнакомым голосом ответил мне Геннадий
  - Но, Гена, хватит тебе, ты меня уже начинаешь пугать, - довольно убедительно сказала я, а мой суженный продолжал издеваться надо мной, и играть свою роль:
  - Тебе что холопка грязная нужно? Зачем ты мне досаждаешь? – упивался игрой мой муж.
  - Я тебе не холопка, я жена твоя, законная! – обиделась я. – Хватит этого представления, уже неинтересно!
  - Что? Ты жена моя? – сделав удивлённое лицо, закричал мой су-женный. - Что ты хочешь этим сказать самозванка? Да знаешь ли ты, кто перед тобой? – довольно грозно спросил Геннадий, отчего я чуть не расхохоталась.
  - Но, Гена, дорогой, хватит! Ты меня уже развеселил, видишь, я хохочу, - удивляясь поведению мужа, произнесла я.
  - Извини баба неразумная. Я сейчас хоть и не вижу, но голос моей Фроси я узнаю из тысячи голосов. Так что уходи, и не мешай мне размышлять, пока твоя голова висит на твоей шее.
     Вдруг, я поняла, что этот психотерапевт всё же сломал защиту Геннадия, и передо мной лежит уже не Геннадий, а Алёша, то есть Алексей Петрович, сын Петра Великого.
  - Алексей Петрович, я как раз твоя Фрося…. – начала я входить в роль, любимой цесаревича.
   - Ты самозванка! – соскочив с пола, заорал мой благоверный. – Не надо женщина убеждать меня в том, чего нет! Я понял, что это происки моего отца, который узнал, что я ослеп! Он решил меня на бабах раскрутить, но этого не будет! Я люблю только Фросю, а ты не Фрося! Так что выйди женщина отсюда, и передай отцу, что его хитрости я расщелкаю, как орешки. А ещё, передай моему дорогому папаше, что сегодня его костоломы потрудились на славу, ни одной косточки целой не оставили. Но, пусть он знает, что я от своей Фроси, и от своего ребёнка ни за что не отрекусь, как от престола Российского. Они мне дороже всех богатств отца. Я всё сказал. Уйди женщина, я устал.
   И Геннадий, снова улёгся на пол, и, свернувшись клубочком, моментально заснул. Я чуть волком не завыла. Сейчас меня с мужем разделяли три сотни лет, и как нам пересечься не в пространстве, а во времени, я не знала. А тут ещё подлила масло в огонь, бушующий в моей душе, Алина Евгеньевна, которая, как я уже знала, преподавала историю вот уже сорок пять лет. Её сладкий голосок раздался за моей спиной в тот самый момент, когда я собиралась завыть одинокой волчицей на полную луну.
  - Что Фрося, дочь холопа Степана Фёдорова, оказывается вы действительно самозванка! Только откуда вы знаете эти подробности из жизни Фроси Фёдоровой и сына Петра Великого? Ведь этого даже нет в вузовских учебниках.
  - А Алексею Петровичу, то есть Геннадию вы верите? Ведь он действительно мой законный муж! И у нас десять детей! - почти закричала я от перевозбуждения и отчаяния.
  - Ну, тогда я не знаю, - махнула рукой бывшая учительница, до которой, видимо всё же дошёл смысл, сказанный мною. -  Впрочем, разбирайтесь сами, я уже ни в чём не уверенна. Здесь белый свет перевернулся, – недоумевая, говорила Алина Евгеньевна, которой по возрасту было за семьдесят, а по виду больше тридцати не дашь. – Здесь всё очень странно. Негр, у которого абсолютно белая кожа, шестнадцатилетняя княжна, у которой тело дряхлой крестьянки, самозванцы и самозванки. Всё так запутанно, что голова идёт кругом. Сущий сумасшедший дом!…
   И Алина Евгеньевна, ворча, пошла в другой угол, где раздавали тюбики, с каким-то питанием. Я тоже вспомнила, что не помнила, когда ела в последний раз. Подошла к кучке людей, которые получали по тюбику. Здесь же стояла Йока, которая, почему-то не обратила на меня, никакого внимания, как будто совсем меня не знала. Ни один мускул не дрогнул на её прелестном лице, когда я подошла к ней. Мне стало крайне неприятно, чувствовать такое небрежение. Я хотела её отчитать, ведь она стала мне почти подругой, но она, получив тюбик, ушла в свой угол.
   Причину такого её отношения ко мне, я узнала минут через сорок. А пока я выдавила себе в рот часть содержимого тюбика. Вкус обувной ваксы наполнил всё моё нутро. Минут десять я старалась исторгнуть всё из себя, но сапожный крем всасывался моментально, даже через кожу. Голод, правда, исчез, и даже силы дополнительные появились. После этой процедуры меня потянуло на разборки, и я хотела назначить стрелку Йоко Сан, этой русоволосой японке.
    В голове моей, вдруг, заиграла бравурная музыка, и мне захотелось сначала петь, а затем плясать, а минут через десять мне уже хотелось с кем-нибудь помериться силами, и дать, кому-нибудь по физиономии. Йоко Сан меня встретила в таком же состоянии. Она пела Катюшу, и плясала ''Яблочко''. А, увидев меня, стала засучивать рукава, и изображать из себя каратеистку в боевой позе.   
    Я готова была уже принять вызов, как, вдруг, из далёкого далека, выплыл образ девушки, с распущенными, русыми волосами ниже пояса, с пухленькими, чувственными губами цвета карала, и чуть вздёрнутым носиком. Она с укором посмотрела на меня своими хрустальными глазами. На её белой шее лежала толстая верёвочная петля, которая должна была вот-вот сдавить эту белую, лебединую шею. И тогда душа Фроси, этой девушки отлетела бы неизвестно куда.
    Отрезвление наступило сразу. Душу Фроси, Джули, Сьюзи и Людмилы я не хотела отдавать этим выродкам разумных существ. И мне срочно нужно было вытаскивать Геннадия из потенциальной, временной ямы, иначе, я могла лишиться своего мужа, своего попутчика жизни на протяжении вот уже почти четырёх сот лет. Но, как я могла его вытащить из этой ямы прошлого, откуда можно выкрасть, чью-то душу, и лишить жизни ныне живущих. История учит, но её нельзя исправить. Как же можно было додуматься до того, что, вторгаясь в память людскую, использовать историю в собственных интересах?
    Йоко Сан сидела на скамье, и виновато смотрела на меня. В её глазах я видела, что она меня снова не узнала.
  - Извините, баба Сан, я была несдержанна, что-то случилось с моей головой, - говорила она. – Мне очень стыдно. По нашему обычаю вы можете меня отстегать розгами….
  - Йоко, ты не знаешь, как меня зовут? – удивляясь, спросила я. – Меня же Фросей зовут.
  - Простите Фрося Сан, но я вас не знаю, - произнесла Йоко. – Я не могу сейчас иметь друзей, чтобы не нагружать их сердца своей бедой. Мне осталось жить не больше месяца, и я не хочу, чтобы, кому-то было тяжело после моей смерти. Это написано в своде законов самураев. Каждый должен уходить налегке, не забирая чувства и мысли других. Простите Фрося Сан, мне нужно молиться.    
    Я поняла, что она снова потеряла память. Сегодня пучеглазики одержали победу, даже Геннадий не выдержал. Возможно, он был слишком самонадеян, и не подготовился должным образом, да и видимо, сыграла бессонная ночь. А вот пучеглазик пришёл на этот сеанс во всеоружии. Следовательно, мне нужно сделать вывод. К каждому сеансу нужно готовиться, и по возможности, подготовить окружающих, - думала я, направляясь на встречу с ''цесаревичем'', то есть с мужем.
     Я вспомнила, что оставила рядом с ним тюбик с веселящей пи-щей, и сейчас я не знала, как он меня встретит. А цесаревич уже сидел на скамье с невидящим взглядом, погружённый в свои мысли, и встретил меня снова весьма недружелюбно. Фросю во мне он не хотел узнавать, и вдобавок ко всему, был в тяжёлейшей депрессии. Он ощущал леденящее дыхание смерти, и был готов отдать этой костлявой старухе свою душу.    
     Он уже не кричал, а смирился с этой своей зеркальной судьбой. Но в этом кривом зеркале отражается недействительность, а её из-вращённое восприятие, то есть, мнимое, не конгруэнтное выражение действительности, - мелькнуло в моей голове. Да, таков был итог моей любопытности, и жажды приключений. Я осталась одна в толпе лишённых памяти настоящей жизни людей. Все эти люди доживали прошлые жизни, и были вполне довольны этим. Даже мой муж, моя опора и защита не выдержал, и покинул меня, оставив одну на произвол судьбы. Кто же мне протянет руку помощи, или придётся тянуть этот тяжёлый груз ответственности одной? Что делать мне? Кто подскажет?
     Я была в полном смятении. В голове моей копошилось множество мыслей, но не было, ни одной стоящей, которая бы вывела меня из лабиринта, создавшейся ситуации. Прежде всего, мне нужно вытащить Геннадия. Но, как? Без него мне плохо. Но, что же делать? Хелли, как-то мне говорила, что человеческий мозг содержит память не только обо всех своих жизнях, но и память всего человечества от самого его возникновения, только нужно её вскрыть. Да, я совсем забыла, что в моём мозгу сохранилась память, обо всех жизнях Геннадия, которых я прочитала, когда бродила по лабиринту жизни моего суженного. Но, как ему вернуть эту память? Как перезагрузить его компьютер? Ведь мозг это тот же компьютер, только более сложный и совершенный. А он у Геннадия сейчас завис, и требует срочной загрузки. А, может быть, дать ему прочитать собственную жизнь, но я не знала, как это сделать. Сейчас любая моя мысль заходила в тупик безысходности. Я вспомнила слова своей духовной мамы, что мысль должна возникнуть сама, только нужно отвлечься. 
   Захотелось узнать, сколько сейчас времени, и, встав, я подошла к решётке, где как говорил Геннадий, увидела круглый циферблат с делениями. Я пересчитала их, и насчитала двадцать четыре деления. Значит, это действительно были часы, только стрелок не было. Деления сами светились. А внутри большого циферблата было ещё два циферблата. Это были секунды и минуты. Я напрягла свой мозг, и определила, что сейчас восемнадцать часов и сорок минут. Геннадий мне говорил, что нужно прибавить шесть часов, чтобы получить наше время, значит, сейчас около часа ночи.
   Подошла ночь, в которую мы собирались идти на разведку. Но, где сейчас Геннадий? Он улетел на триста с лишним лет в прошлое, и сидел сейчас в каземате Шлисельбуржской крепости. Конечно, я сейчас могла пойти с Сергеем, но он, почему-то был мне неприятен, и причину этого неприятия я нашла почти сразу. В душе я обвиняла его в том, что он оказался, слаб, и бросил своих женщин, найдя для себя самый лёгкий выход. Ведь он мог не допустить, чтобы Лиза оказалась на этой летающей тарелке. И вообще, я ему не доверяла, и причина этому лежала в его взгляде. Когда я с ним разговаривала, глаза его бегали, будто он говорил не всю правду, и что-то скрывал.
    Я решила идти одна, хоть и было страшно. Подойдя к Геннадию, который в настоящее время мучился, проживая заново жизнь цесаревича Алексея Петровича, старшего сына Петра Великого. Увидела, что он сидел на скамейке, и раскачивался, как метроном, отсчитывая секунды последних дней жизни.
  - Отец, Великий государь России, это снова ты? – спросил ''Алёша'', не открывая глаз. - Надеюсь, ты не опустишься до убийства не в чём неповинной девушки? Пусть она и холопка твоя, но она царица моей души! Ты не посмеешь лишить жизни моего сына либо дочь! В них течёт твоя кровь. Я, может, и заслужил смерть потому, что был слаб. Шапка Мономаха для меня слишком тяжела, но Фрося-то в чём виновата? – говорил ''Алёша'', как будто читал молитву перед своей кончиной.
    Мне не хотелось бросать мужа в таком состоянии, но было нужно идти, ради его спасения, ради спасения людей, которые оказались здесь не по своей воле. Это была моя ноша, моя шапка Мономаха, и я должна была с честью её вынести.
    Причудливый виток делает жизнь. Время бежит вспять, как будто, кто-то крутит киноплёнку или видеоплёнку, а может, диск компьютера вспять. И зеркало жизни, изгибаясь, отражает судьбу самым невероятным образом, когда смерть не становится венцом всей жизни. Она выхватывается из контекста жизни, и становится причиной начала уродливой мелодрамы, где нет самой жизни.
     Когда я вышла из своего тела, лежащего недалеко от ног Геннадия, я первым делом посмотрела в сторону уже спящей Йоко Сан. Рядом с ней лежал Сергей. По-моему, он спал. Мне даже стало легче, значит, он не увяжется за мной, чего я очень не хотела. Напротив нашей зарешёченной камеры, в коридоре, в небольшой комнате без дверей сидели три карлика. Это была наша охрана.
   Но я не пошла в коридор, а пошла в кабинет, где мы принимали сеансы шоковой терапии. Почему меня туда потянуло, я не знаю. Просочившись сквозь тоненькую, пластиковую дверь, я оказалась в тускло освещённой комнате с двумя столами. И, вдруг, поняла причину своего несанкционированного посещения этого кабинета. Меня интересовали карточки, которые рассматривал пучеглазый психиатр. Эти карточки лежали на столе. Хоть и было едва видно, но я хорошо рассмотрела, что на этих пластиковых четырёхугольниках ничего не было написано. Может, эти карточки были сложены записями вниз, в чём я сомневалась, но перевернуть их я не могла. Если на них не была записана информация, каким-либо другим путём кроме письма или печати, то они были пусты. Значит, он использовал их для того, чтобы ввести людей в замешательство. Что любопытно, в кабинете не было никаких приборов, кроме похожего на парикмахерский фен колпака, правда, провода от него шли в никуда. Они просто болтались. Я поняла, что кроме психологической силы психотерапевта, ничего не применяется. Это говорило об его высоком профессионализме. А если, по какой-то причине он не сможет работать, то другие карлики останутся безоружными? – мелькнуло в моей голове. Другой информации в этом кабинете я получить не смогла. Здесь делать мне было нечего, и я, не возвращаясь в клетку, сквозь стену вышла в коридор, прямо напротив часов.
     Сделав в уме все необходимые вычисления, я определила, что сейчас дома около двух часов ночи. Значит, в кабинете я была сорок минут. Куда же идти сейчас?
    Здесь была лишь одна дверь, за которую я не смогла проникнуть, так как она оказалась металлической. Я пробовала проникнуть в других частях этого отрезка коридора, но оказывалась в чёрной, неосвещённой пустоте, и сразу же вытаскивала оттуда свою голову, боясь упасть в какую-нибудь пустоту.
   Развернувшись, я пошла мимо клетки, мимо охраны в дальний конец коридора, который, плавно изгибаясь вправо, уходил вдаль. Но, что-то меня остановило, и я вернулась к конуре охранников. Они по-прежнему сидели на мягком диване, и, по-моему, дремали. В углу, на маленьком столике лежало шесть непочатых тюбиков. В руках у них тоже было по тюбику, но початых.
    Не открывая глаз, по команде одного из них, они поднесли к безгубым ртам эти тюбики, и выдавили приличную порцию содержимого. Я немного понаблюдала за ними. В какой-то момент один из пучеглазиков открыл свои мутные глаза, зрачки которых вращались по кругу. Я поняла, что эти карлики пьяны. За стеклом, на стенке висело три дубинки, одна из которых была электрической, а две других простые дубинки. В этой небольшой сторожке была небольшая дверь, за которую мне очень захотелось заглянуть, что я и сделала.
     Дверь оказалась пластиковой, и пропустила меня беспрепятст-венно. Это была кладовая, или оружейная комната, но до оружей-ной, правда, это помещение не дотягивало, да и до склада тоже. Весь пол был завален сломанными дубинками, как простыми, так и электрическими. Порядок был, как на свалке. Было видно, что командование тарелки на порядок махнуло рукой. Об этом свидетельствовало всё, куда я только не заглядывала. Даже жилые каюты были завалены хламом, и карлики ютились, где попало. Опустошённые тюбики веселящего зелья валялись везде, даже в рабочих помещениях.
     Я дошла до командирской рубки, и там был неидеальный порядок. Тарелка летела в автоматическом режиме, и пилоты спали, даже дверь была не закрыта, и можно было зайти всем, не спрашивая разрешения.
     Любопытство моё угасло, так как просто стало неинтересно смотреть на всё это убожество. Куда же нас везут? Потому что увидела, я могла судить о цивилизации, куда мы можем попасть по воле этих пьяниц и нерях. Я невольно вспомнила о том порядке, который был в Аурии, в Атлантиде, и даже у земных колонистов с Велеса. И как-то всплыло в памяти то, как Галия давала нам с Васелиной смотреть жизнь Васелины.  Вдруг, меня поразило озарение, я поняла, как должна перезагрузить компьютер Геннадия, как должна вернуть ему память не только о последней, настоящей жизни, но и обо всех жизнях, заблокированных этим гипнотерапевтом.
     Я почти вприпрыжку побежала в свою клетку, в свою тюремную клетку. Так стремиться в свою камеру мог разве только сумасшедший. Я автоматически вычислила, сколько сейчас времени у нас дома. Получилось около четырёх часов ночи. Все ещё спали, и досматривали свои десятые сны, из своей настоящей жизни.
      Геннадий, свернувшись клубочком, лежал на полу рядом с моим стареющим телом. Я, не выходя из астрала, присела рядом с ним и погрузила свою руку ему в голову, и коснулась его мозга. Геннадий вздрогнул, но не проснулся. Сосредоточившись, я вскрыла свой сундук памяти, и нашла лабиринт жизни Гелиоса, по которому летела когда-то вместе с ним, до самого последнего дня. Получилась ли перезагрузка мозга Геннадия, я не знаю, потому что он не проснулся. Я осторожно вынула руку из его головы, и почувствовала страшную усталость. Добравшись до своего спального мешка, то бишь до тела, я рухнула в него и сразу же отключилась…. 
     По голубому небу плыли белые, как вата облака, принимая причудливые формы. Вот плывёт кораблик. Его паруса раздувает лёгкий ветерок, и несёт  кораблик в заморские страны. А вот, громадный замок растёт вверх, заполняя голубое пространство неба своей туманной массой.
   Я лежу на мягкой травке, и смотрю на эти причудливые, загадочные образы, несуществующих творений. Мне может быть, лет пять, и вся моя жизнь ещё впереди, и все беды и разочарования тоже впереди. Мне тепло и хорошо валяться на этой травке. Но из окна дома высовывается мама, и зовёт меня домой.
  - Люда, Люда, проснись!
    Но это голос не мамы! Я почувствовала поцелуи на своём лице. Открыв глаза, увидела, что лежу в полутёмном помещении на жёстком полу, а рядом со мной сидит Геннадий и целует меня. В душе я проклинаю его за то, что он вернул меня в старое, больное тело на этот жёсткий пол. Но реальность была таковой.
    Я вспомнила вечер и ночь. Вспомнила процесс перезагрузки, зависшего в жизни Алёши мозга Геннадия, и поняла, что всё получилось, и сейчас я уже не одна.
  - Но, зачем, зачем ты меня вернул сюда? – несколько играя, произнесла я. – Я такой сон видела. Там не было боли в сердце, и не было этой тяжёлой шапки….
  - Какой шапки, любимая? Я тебя не видел целую вечность, а ты ругаешь меня, - грустно произнёс Геннадий. – Хорошо, что тебе снятся детские сны. А мне снились казематы, какой-то крепости, и палачи жгли моё тело, заставляя отречься от моей любимой, то есть от тебя. Было до того тяжело, что не хотелось жить. После пробуждения, я увидел тебя, и мне стало легко на душе.
  - Сколько сейчас времени дорогой, ты не знаешь? – спросила я своего мужа, вставая с жёсткого, металлического пола, который во сне притворялся мягкой зелёной травкой.       
  - Да уже одиннадцатый час, и все почти встали. Я с утра пораньше поговорил с Сергеем. Он рассказал, что сегодня ночью ходил в разведку, и узнал много нового, обещая рассказать на досуге, - произнёс Геннадий.
    Я удивилась этим его последним словам, но промолчала, что не видела Сергея, где-либо. И вообще промолчала о том, что была тоже в разведке, и тоже узнала много нового. Но этого молчания хватило всего на десять минут. А через десять минут я развязала свой язык, то есть, мой язык вынес меня на словесный простор, и поведал Геннадию всё, что было ночью, и что я видела. Рассказала о карточках в кабинете психотерапевта, о своих предположениях насчёт его. Я рассказала я и о тюбиках с веселящей пищей. После того, как мой язык устал, я замолчала, а Геннадий спросил меня:
  - Почему Сергей не сказал мне, что вы вместе ходили на разведку?
  - Потому, что Сергей никуда не ходил! Может быть, это было в его сне? По крайней мере, он спал, когда я уходила. Он спал и тогда, когда я вернулась, - перешла я на мозговую речь.
  - Какой смысл ему врать? Я его за язык не тянул, он сам всё выложил, - задумался Геннадий.
  - Ты, что мне не веришь?
  - Да тебе то я верю. Но вот зачем он лжёт? – снова мысленно спрашивал толи меня, толи себя мой благоверный.
  - Мне кажется, он, что-то скрывает, и не всё нам рассказывает. Лично мне он неприятен. Я не знаю почему, но это так, - так же мысленно произнесла я. – При удобном случае, я попробую отсканировать его жизнь, – мысленно произнесла я, а вслух добавила: - Геннадий, ты не забыл, что нам предстоит поговорить с нашими попутчиками, с нашими друзьями по несчастью?
  - Я хорошо помню о наших планах, и пока ты отдыхала после бессонной ночи, я успел поговорить с семью мужчинами, и картина сложилась разномастная. Почти все понимают, что происходит, что-то странное, но различия в жизненных сценариях всех разобщает. У людей нет общей основы, на которой они могли бы просто познакомиться. Все, абсолютно все живут в разные эпохи, в разные годы. Есть даже разорившийся средневековый рыцарь в одних цветастых трусах, и с усами, как у Тараса Бульбы, впрочем, ты его уже видела. Он вообще ошеломлён тем, куда попал. Многие живут, как во сне. Самый близкий по годам, да и по жизни, с которым я нашёл общий язык это Степан Никифорович. Он живёт в шестьдесят восьмом году. В шестьдесят седьмом его избрали председателем колхоза ''Заветы Ильича''. Ему сорок восемь лет, и я с ним смог немного пересечься, и найти общую точку отсчёта. Он выглядит, как тридцати пяти летний мужчина, весьма интеллигентного вида. Похож он на преподавателя. У него в кармане сохранилось удостоверение доктора физико-математических наук, выписанное на имя – Феактистова Алексея Петровича, защитившего диссертацию в две тысячи шестом году по твёрдому телу. Его год рождения по этому документу – тысяча девятьсот шестьдесят девятый. Есть даже один негр – конфедерат, с белоснежной кожей, разговаривающий на чистейшем русском языке. Он думает, что нас всех захватили северяне, и скоро всех расстреляют янки. 
      Конечно, это всё выглядит несколько комично, но когда тебя вытаскивают против твоей воли из твоего временного цуга, и бросают во временной хаос, где одновременно существуют и средневековые рыцари, и негры времён гражданской войны в Америке, и председатели колхозов шестидесятых годов, и всё это великое Вавилонское столпотворение, то всё это, уже не выглядит таким уж и комичным. Годы разделяют сильнее, больше чем языки разделяли народы при строительстве означенной башни. На это и рассчитывают наши похитители, - закончил говорить Геннадий, и грустно улыбнулся.
  - Ты хочешь сказать, что мы не сумеем организовать и сплотить всех этих людей, и создать из них коллектив единомышленников? – спросила я своего муженька, единственного, кто здесь меня ещё понимает. Я уже не боялась, что его снова швырнут в казематы крепости времён. Я смогу его вернуть в своё время, потому что у нас общая душа, и единый банк памяти, общий для нас обоих. И никакое время нас не способно разлучить, и надеяться мы можем только друг на друга.
  - Но не надо драматизировать так сильно создавшуюся ситуацию, - прочитал мои мысли Геннадий. – Выход может прийти в любой момент, и неожиданно. Мозг человеческий, это целая Вселенная, со своими законами, и со своими складками и флуктуациями. А, возможно, он в миллионы раз сложнее даже самой многомерной Вселенной. В этой многомерной сложности может родиться решение даже самой сложной проблемы, нужно только дождаться, - успокаивал меня Геннадий.
                Глава – 10.
    За нашим разговором, мы не заметили, как подошло время оче-редного сеанса шоковой терапии. Снова мы стояли в колонне под испепеляющим взглядом пучеглазых карликов. И снова мы были первыми. Только на этот раз я пошла впереди Геннадия, как не со-противлялся он. Карлики, молча, следили за нашей перебранкой, и, кажется, потешались над нами.
    В кабинете всё было по-прежнему, только карточки, которые я рассматривала ночью, исчезли со стола. Зато на психотерапевте была другая рубашка, другого цвета и фасона. А на лысую голову он напялил шапочку с небольшими рожками. Он посмотрел на меня, и указал рукой на стул, и я тут же поплыла по волнам его взгляда в открытое море:
    По голубому небу плыли барашки облаков. А я лежала в маленькой лодочке, и лёгкий ветерок уносил меня подальше от чуть заметных берегов. Бриз обдувал моё тело, и качал мою лодочку, и я стала засыпать….
    Где-то далеко-далеко зазвонили колокола беды, которые разбудили меня. А на море уже бушевал ураган, и небо стало чёрным. Свинцовые тучи цеплялись за верхушки волн, и лодка моя шла ко дну. Огромная волна накрыла меня с головой, и я оказалась в бушующей пучине увлекающей меня в бездну. Из последних сил я свернулась в шарик, наполненный самым лёгким газом. И подъёмная сила воды вынесла меня на поверхность бушующего океана злобы, которая старалась меня утопить.   
    Когда меня выбросило на песчаный берег, я пришла в себя, сидя на стуле. Я не могла подняться на ноги, но я точно помнила, кто я. Я помнила, что у меня есть муж и дети, целых десять цветочков, которые расцветали на нашей с мужем клумбе.
    Пучеглазый врач соскочил на ноги, и, швырнув свою рогатую кепку в угол, ударил по столу рукой. Меня схватили другие пучеглазики, изо рта которых воняло сапожным кремом, под руки, и выволокли из кабинета. На меня участливо смотрели друзья по несчастью, а мой Геннадий хотел вырваться из очереди, и мне помочь, но его не пустили гуманоиды. Я широко улыбнулась мужу, да и всем остальным, и тут же потеряла сознание….
   На берегу лазурного моря играла музыка, похожая на Венский вальс. Она волновала, и звала куда-то. Я открыла глаза, и сразу же встретилась со смородинками мужа. Он держал меня на руках, и гладил по голове.
  - Ну, ты и дала ему сегодня, любимая! Для виду он провёл сеанс со мной, и тут же закрыл свой кабинет. Народ весь распустили, и оставили на сегодня в покое. Сейчас раздают питательные тюбики. По-моему охранники сегодня, какие-то добрые, и никого не трогают. Они выглядят, какими-то безвольными, и это всё благодаря тебе. Гуманоиды почувствовали силу сравнимую с их силой, - тихо говорил Геннадий, и улыбался. – Ну, что взять поесть?      
  - Бери, если хочешь покумарить. Я вчера попробовала этой, так называемой пищи, и чуть не подралась с Йоко, - предупредила я. – Ещё хорошо, что съела только десятую часть. Я же тебе рассказывала, что охрана, да и все карлики пьянствуют после того, как только попробуют лизнуть содержимое этих тюбиков.
  - Вот и хорошо. Я возьму эти тюбики, и буду подпаивать этих гуманоидов. Может в будущем и пригодится. Руку, дающую, да не секут, - говорил Геннадий, и, может быть, был прав. – Да, о твоём самочувствии справлялась Йоко. По-моему сегодня ей лучше, и, по всей видимости, сказалось отсутствие сеанса шоковой терапии. Ты сможешь встать самостоятельно? - спросил муж. - Если сможешь, то подойди к ней. Между прочим, эту гадость из тюбика сегодня она не взяла.
    Я встала, и вроде силы были, и направилась туда, где обычно сидела Йоко. Она мне улыбнулась, и пригласила сесть рядом.
   - Фрося Сан, как вы себя чувствуете? – спросила она, и тут же добавила, - а я могу похвалиться, у меня исчезли все язвы, которые были вчера. Я начала строить планы будущее. Когда я выпишусь из госпиталя, то поеду к своей сестре в Саппоро. Там живёт моя старшая сестра – Кайо. У неё есть муж, правда, война забрала у него ногу. У Кайо есть дочь, пятнадцатилетняя красавица. Видите Фрося, какая я богатая. А у тебя Фрося Сан, есть дети?
  - Конечно, Йоко, и много, - ответила я. -  У меня пять дочурок, и пять сыновей. Видишь, сколько их у меня?
  - Ой, Фрося Сан, за рождение пяти самураев вам полагается звание главы домена! А все самураи вам должны отдавать земной поклон, и каждый самурай сочтёт за честь отнести вас на руках на гору Фудзияма в последний путь, - восхищалась Йоко. – А вашему мужу должны назначить пожизненное пособие….
  - Йоко, нам не нужно этого, мы не самураи. Ты же знаешь, мы живём в России, в Сибири. У нас другие обычаи….
  - Да, да, я помню. Там заснеженные поля и леса, а на новый год там ставят наряженную ёлку. И водят вокруг этой ёлки хороводы. И ещё, на ёлку приходит дед Мороз, и приносит подарки. Ёлка сильно-сильно пахнет. И ещё пахнут мандарины и апельсины. И тихо падает снег, и на душе тоже тихо и приятно, - с грустью закончила Йоко.
  - А ты откуда это знаешь, Йоко? У вас же новый год совсем в другое время, и ёлку вы не ставите? - спросила я.
  - Я не знаю Фрося, может, мне это приснилось, но запах ёлки я чувствую и сейчас.
    Мы ещё немного поболтали, и я пошла к своему мужу. А в голове было множество мыслей. Я поняла, что память о последней жизни Лизы пробивается наружу, пусть медленно, слабо, но просится выпустить её на волю. Может помочь этой памяти Лизы, всплыть на поверхность бушующего моря мыслей? – думала я.
  - Что замыслила, дорогая? – мысленно спросил, неизвестно откуда взявшийся на полдороги Геннадий. – Кому ещё собираешься помочь всплыть на поверхность? Тебе недостаточно сегодняшнего купания в этом океане мыслей? Чудом осталась в живых, а сейчас уже устраивается спасателем, на спасательную станцию! – улыбаясь, мысленно говорил мне муж.
  - У Йоко прямо, прёт наружу жизнь Лизы! Вот я и решила помочь Лизе. Что тут плохого? – спросила я Геннадия. – Я сначала отсканирую жизнь Лизы, а уж потом скачаю информацию в верхние отделы мозга Йоко. Это займёт около десяти минут не больше….
  - А тебе не кажется, что нужно посоветоваться прежде с Сергеем? – спросил муж. – Вмешиваться в чужую жизнь это дело деликатное, и требует согласие близких людей.
  - Но я думаю, что Сергей не будет против возвращения к нему Лизы, - убеждала я своего суженного. – Вот сегодня встретимся в астрале, и я попрошу у Сергея согласие на манипуляцию с памятью Лизы.      
  - Хорошо, договорились, так и сделаешь, - согласился муж. – Между прочим, эти карлики берут взятки. Я подсунул три тюбика одному из пучеглазых, и тот не отказался. Даже сделал, что-то наподобие благодарственного жеста. Нужно понемногу их прикармливать. Даже очень злых собак можно прикормить и переманить на свою сторону.
     Но, оказалось, Сергей был категорически против возвращения Лизы. Когда все улеглись, а это было около двенадцати ночи по нашему времени, и около шести по Гринвичу, мы с Геннадием оставили свои материальные сущности, недалеко от спящей Йоко. А нас уже поджидал Сергей. Он поприветствовал меня, и поблагодарил за избавление Лизы от сегодняшнего сеанса шоковой терапии.
   Я не стала откладывать разговор с Сергеем, и предложила ему вернуть Лизу к действительности. Я пообещала сделать это за десяток, другой минут. Но то, что ответил мне Сергей, расходилось с моим желанием.
  - Людмила, я думаю, этого делать не надо, пока мы не найдём душу нашей Машеньки, - заявил Сергей. – Сейчас она спит, и пусть она будет Йоко, и переживает свои болячки. Это для моей Лизы уход от действительности, который защищает мозг её от разрушения. Я не знаю, как лучше объяснить тебе это, но я думаю, что для неё лучше остаться Йоко.
  - Сергей, тогда я не пойму тебя. Ты любишь свою Лизу, но не хо-чешь вернуть её. Вместе-то вам будет легче пережить все лишения, - убеждала я Сергея.
  - Мне-то может быть, и легче, но не Лизе. Она-то по-прежнему будет одна, а я не смогу ей ничем помочь. Её мозг итак на половину разрушен исчезновением Машеньки, а тут ещё незнакомое место и люди. Это её совсем сломает, - подвёл итог Сергей.
  - Сергей прав Людмила. Ты не забывай, что ежедневно психотерапевт будет возвращать Лизу в жизнь Йоко. И мозг её просто не выдержит таких качелей. И просто наступит коллапс, полное безумие, - поддержал Сергея Геннадий.
   И они, конечно, были правы, а мне очень хотелось вернуть Лизу к реальности, и поговорить с ней. Но я должна была подчиниться доводам мужчин. Но я всё равно надеялась, когда-нибудь поговорить с Лизой о жизни, о наших мытарствах, и вообще, про всё, что взбредёт в голову.
   Мы перешли к обсуждению наших дальнейших действий, когда произошло из ряда вон выходящее событие. И мы были застигнуты этим событием врасплох.
    Костлявая старуха с косой забрала тело женщины, с которой я разговаривала ещё вечером, часа за три до сна. Внешне это была крепкая, молодая женщина лет сорока, но это только внешне. В эту оболочку была помещена старая и больная женщина, лет семидесяти. Но она не собиралась умирать сегодня. Правда, пока я с ней разговаривала, она раза два жаловалась, что у неё побаливает сердце. А вот сейчас во сне это и случилось. По всей видимости, все-таки сердце не выдержало.
     Мы всё это видели, потому что находились почти рядом с ней. Мы видели, как из её тела поднялось небольшое облачко вечно молодой души, вечной странницы и вечной искательницы счастья, и по неярко светящемуся столбу, упирающимся в потолок камеры, улетело, куда-то. Мы сразу подумали, что это душа умершей женщины улетела в ближайшую колонию душ, но это, как оказалось не совсем так.
    Нам ничего не оставалось, как вернуться в свои тела, и устроить переполох. Мы всех не будили, вернее, мы старались не будить всех. Мы лишь старались привлечь внимание охранников, чтобы они поставили в известность, кого нужно. Но переполох всё-таки получился.
   Перепившиеся надзиратели всех поставили на ноги, а умершую женщину с пьяных глаз тоже долго старались поднять. Но, когда у них это не получилось, и они вызвали психотерапевта. Затем, гуманоиды долго обсасывали этот вопрос, испуская невыносимый писк. Наконец, часа через два принесли носилки, и унесли тело, куда-то по коридору.
   Люди были ошеломлены и долго не могли успокоиться.
  - Ну, что друзья, счёт открыт, и в местном пантеоне появился первый обитатель, - произнёс молодой мужчина. – Сколько ещё обитателей здесь появится?
  - Семён Никифорович, это не в их интересах, - заметил Геннадий. – Впредь они постараются избежать подобных случаев….
  - А ты то, что Геннадий защищаешь их? – спросил моего суженного другой мужчина, лет сорока.
  - Да, нет Иван, я их не защищаю. Но я знаю, что наши тела им не нужны. Им нужно их содержимое….
  - А, что, им нужны наши органы? – запричитала, Алина Евгеньевна.
  - Ну, что вы! Им нужны наши души! – отрезал Геннадий.
  - Ну, ладно, хватит нам сказки то рассказывать! – зашумела толпа.
  Я схватила за рукав своего мужа, и вытащила наружу.
  - Ты, что, с ума сошёл! – мысленно закричала я своему мужу. – Ты, что думаешь, пучеглазики не понимают, что ты говоришь! Ты хочешь сорвать все наши планы! Да и вообще, сейчас люди не поймут нас!   
   Геннадий сразу осёкся, и отошёл от толпы. Получилось так, что Геннадий, вдруг, стал в глазах людей защитником пучеглазых. Это было нам не на руку. Попробуй, объясни всем, что это не так, а как раз наоборот. Одно неверно сказанное слово, даже неверная интонация может испортить всё дело.       
   Когда все успокоились, и снова легли спать, шёл уже шестой час, и возможности сходить в разведку не осталось. Предупредив Сергея, мы завалились спать в своих стареньких телах.
                Глава – 11.
   Геннадий сразу провалился в небытие, а я ещё, наверное, около часа ворочалась с боку на бок на этом жёстком и грязном полу. Болели ноги и сердце, но усталость взяла своё, и я полетела в фантастический мир нереальной действительности и сказочной нереальности….
   Жёсткий космос окружил меня леденящей пустотой, и откуда-то из этой бездны зазвучал голос Пегаса:
  - Людмила, Людмила, где вы? Мы обыскали множество Вселен-ных, но вас с Геннадием мы нигде не нашли….
     И голос, замирая, стих. Взорвалась сверхновая звезда, и сбросила свою оболочку. И эта оболочка полетела в мировое пространство, окрашивая, его в зелёные и голубые цвета жизни.
   Очаровательная поляна возле водопада, который даровал жизнь не только моим детям. Сердце закатывается от счастья. На берегу ручья стоят мои крошки – Славик и Джули, и по их щекам текут слёзы:
  - Мама, мамочка, куда вы исчезли? Нам плохо без тебя! Мама, возвращайтесь поскорее, мы ждём вас!
  - Люсия, почему потух твой маячок? – спрашивала моя духовная мама. – Дай нам знать, где вы с Гелиосом, и что с вами?….
      Резкий удар в спину вернул меня из этого пронзительного сна. Я открыла глаза, и увидела грязный, металлический пол. Повторный удар перевернул меня на спину. Я ещё не отошла ото сна, и ничего не могла понять. Геннадий соскочил с пола, и бросился на моего обидчика. Схватив гуманоида за шиворот, отшвырнул его к решётке. И тут же получил продолжительный удар молнии. Геннадия несколько раз дёрнуло, и он упал на этот грязный пол.
   Я не выдержала такого глумления над моим мужем, да и над со-бой, и ярость вскружила мою голову. Мигом, соскочив с пола, я кинулась на охранника с электрической дубинкой, но он опередил меня. Яркие вспышки света замерцали в моих глазах. Зубы больно ударились друг об друга. Свет померк, и чувства исчезли…..      
                ***
   Сквозь сон я почувствовала, что складка жёсткого тюфяка давила на живот. Плод нашей с Алёшей любви не мог найти удобного места в моём чреве, и сигнализировал мне, чтобы я развернулась поудобней. На грани сна, я вспомнила последний поцелуй любимого, и прощальный взгляд его чёрных глаз.
    Но, вот я почувствовала ласковые руки любимого на своём теле, вернее они меня держали. Меня наполнило счастье, что вернулся Алёша, и сейчас заберёт меня отсюда, с этого жёсткого тюфяка, из этой грязи и вони.
   Я старалась скорее проснуться, чтобы увидеть глаза Алёши, Алёшеньки, а он увидит своего дитя, ведь скоро оно появится на свет божий. И всё будет хорошо.
    Вдруг, моё тело пронзила боль, это наш сыночек просится наружу. Первая схватка длилась недолго, но она разбудила меня. Алёшины глаза смотрели на меня. Но это же не Алёша!!!    
  - Что тебе нужно, бородатое чудовище?! – закричала я на мужика, который держал меня на своих руках. – Позови скорее свою жену, бабу Зину! Я сейчас рожать буду! И немедля выйди отсюда! Это не мужским глазам видеть!
   Мужик, что-то замолол непонятное:
  - Люда, любимая, это же я, твой Геннадий, твой муж!
  - Пойди прочь мужик! Ты не видишь, что я рожаю?! Ты, что пьян? Где ты увидел Людмилу! Меня звать Фросей, Фросей Фёдоровой, я жена цесаревича Алексея Петровича! Зови сюда свою Людмилу!… Ой! Больно! Ой, как невыносимо больно мне! – закричала я потому, что действительно было невыносимо больно внизу живота.
    И тут я разглядела, что здесь я не одна. Мужчины и женщины в странных одеяниях, окружили меня, но схватки наступали всё чаще и чаще.
  - О, боже! Кто это? Не мучайте меня! Выйдите, пожалуйста! Я не могу так! О – о – о! Ну же, прошу вас, выйдите! Оставьте меня одну! – кричала я.      
     Куда же баба Зина делась? Её муж здесь, а жены его не было! А схватки приходили всё чаще и чаще. Что-то потекло по моим ногам, и замочило платье. Это же воды отошли! Но я не могу рожать при всех! Лучше я умру, чем опозорю Алёшу!   
  - Ой, как больно! Боже, как больно! О…о…о! Ну хоть мужики то бы вышли, я ведь рожаю царского дитя! – закричала я, и в глазах моих снова всё потемнело, и снова, в очередной раз я полетела в кромешную темноту….   
                ***       
   Прелестная девушка с огромными серыми глазами стояла на подоконнике семнадцатого этажа. Она призывала:    
  - Иди ко мне любимый! Мы полетим с тобою вместе, и я подарю тебе свою любовь!…      
  - Сабрина, девочка моя! Что же ты наделала? Зачем ты убила своего маленького сыночка?….    
  - Любимая, Фросенька моя ненаглядная, где ты? Зачем я послушал тебя? Отец мой убьёт тебя!…       
  - Людмила, это я, твой Геннадий! Почему ты не узнаёшь меня?….          
     По цветущему саду бегала маленькая девчушка в сарафанчике, который шила мама. Её распущенные волосы были охвачены венком из ярких полевых цветов. Этой девчушке было лет семь. Вся жизнь её была впереди. А когда придёт её час, за ней прискачет принц на белом коне, и увезёт её в своё королевство.
   Но мечта моя сбылась, но только наполовину. За мной приехал принц, любимый и обожаемый. Но привёз он меня не во дворец, а в узилище. И теперь ждёт меня виселица. А кольцо верёвки болтается, и ждёт своего часа….   
   Маленькое, каменное помещение, освещённое неровным светом, и пламени чуть теплившегося камина. Алёша лежал на каменном ложе, весь истерзанный и окровавленный. Но он ещё жив, и на устах его застыла улыбка.    
  - Фрося, любимая! Я не отрёкся от тебя и от моего сына! Я люблю тебя больше жизни….    
  - О, как больно!   
  - Любимая, прости меня, что поверил этому деспоту, и отдал тебя и сыночка моего на растерзание этому воронью!…    
  - О, как больно! Как мне больно! Где же ты? – кричала я от раздираемой тело боли. - Алёша, родной мой!   
   Сердце моё рвётся на части.    
   - О! Крик! Крик моей кровинушки! – И я действительно услышала, как крик новорожденного ребёнка огласил каменный мешок, и в сердце моём появилось необъятное счастье. – Сынок родился, Алёша! Ты слышишь меня? – радовалась я. – Пить, я сильно хочу пить… 
    Бородатый мужчина с глазами Алёши, что-то суёт мне в рот, и жажда отпускает меня. Я разглядываю окружающих меня людей, но не нахожу своего маленького, только, что родившегося сына, и в безумии,  закричала:   
  - Но, где же он, где мой малыш? Я же слышала его крик! Где плод нашей с Алёшей любви? Куда его унесли?  Отдайте моего сыночка! Отдайте! – кричал не только мой мозг, но и я сама.
    Вдруг, какие-то страшные пучеглазые демоны стали отгонять от меня моего бородатого защитника и хозяина этого узилища. Я поняла, что эти пучеглазые дьяволы забрали моего новорожденного сыночка.       
  - Отдайте моего сына! – диким голосом закричала я. - Куда, куда вы унесли его? Отдайте моего сына демоны!!!   
   Я не заметила, как праведный гнев поднял меня на ноги, и бросил на этих чертей. В руках этих дьяволов были палки, а меня уже было невозможно остановить, какой-то палкой. В этот момент я готова была свернуть шею самому сатане, за моего сыночка, за мою любовь, за Алёшу.    
    Я не видела, как окружающие меня люди, и мужчины и женщины последовали моему примеру, и бросились на этих сморчков. Не знаю, почему, но я неосознанно схватилась за ухо, и свет перевернулся в моих глазах. И время совершило страшный прыжок, и это ошеломило меня….      
    Сердце моё ещё ныло от утраты, чего-то родного и близкого, но я уже не могла вспомнить, что я потеряла. Ярость благородная захлестнула меня, и бросилась в гущу народной смуты, с этой потусторонней силой, которая удерживала нас. Я не могла остановить себя, пока не почувствовала, что размахиваю своими руками вхолостую, и никому не могу причинить ни вреда, ни пользы. Мои руки и ноги проходили сквозь тела пучеглазиков, а они не чувствовали моих прикосновений.   
    В пылу борьбы, я заметила краем глаза, как дядька с бородой пристраивал тело, какой-то женщины к стенке, чтобы не затоптали ненароком. А в это время здоровый мужик в цветастых трусах хватал за шиворот пучеглазых карликов, и смачно прикладывал их лбами друг к другу, отчего у тех глаза выскакивали наружу.      
    Я была заведена до такой степени, что не узнавала никого, даже Геннадия, который вёл отряд землян вперёд, я не узнала. А битва уже переместилась в коридор, и потекла по нему вправо. Я тоже увязалась за всеми, но, кто-то схватил меня за руку, и тут же получил от меня оплеуху.    
  - Ого! Вот это разошлась, не остановишь! Людмила, своих-то бить не надо, - услышала я голос сзади.      
    Я немного успокоилась, обернувшись, увидела Сергея. Это он пытался меня удержать, и получил, по всей видимости, от меня сдачу. Пусть не подворачивается под горячую руку! - бушевало ещё моё сердце, но подогрев уже был выключен, и кипение прекращалось, только ещё изредка крышу сносило паром.   
  - Людмила, руки отпусти, и расслабься, - добавил Сергей.    
   Я поняла, что стою ещё в боевой стойке, и в любую секунду могу нанести сокрушительный удар. Только, кому? Рядом врагов не осталось. В клетке кроме меня было ещё четыре человека, это Йоко, которая сидела на скамье, и ни на что не реагировала. На другой скамье сидела другая женщина, которая так же ни на что не реагировала. Но она была мне знакома. Глядя на неё, я постепенно вспомнила, что это моё тело, выпустившее меня на поле брани.      
     А рядом с Сергеем я увидела симпатичную, молодую особу, голубоглазую с копной светлых, даже очень светлых волос. Про таких говорят – платиновая блондинка, с чувственными, пухлыми губами. Она, как бы светилась вся изнутри, но в тоже время была растеряна. В её широко распахнутых глазах скрывался страх.      
  - Людмила, это новое действующее лицо нашей драмы, - говорил Сергей. – Познакомься, это Елена. Ты её очень непродолжительное время видела. Это душа умершей вчера, ночью женщины, которую мы не смогли спасти. Елена не нашла выхода из этой металлической коробки, и вернулась сюда.      
  - А у тебя Елена, свой язык есть? – спросила я её. – Почему Сергей всё за тебя рассказывает?         
    Я ещё была на взводе, и чувство такта ещё не вернулось ко мне.   
  - Я не знаю, о чём рассказывать. То, что рассказал этот учтивый мужчина, это всё, что я знаю. Ещё я знаю, что должна, куда-то ле-теть, где меня очень ждут, - ответила Елена.   
  - Людмила, не надо так строго с ней разговаривать. Я сам пережил всё это, и никакого удовольствия от этого акта не получил. Чувство неуверенности, растерянности и страха не покидают меня до сих пор. И только любовь к Лизе и Машеньке поддерживает, и питает меня новыми силами. До сих пор страх сковывает моё существо, если я покидаю свою Лизоньку, и остаюсь один. Это, может быть, чувство одинокой души, не нашедшей своего тела, и лишённой материальной оболочки. Душа слишком ранима, когда помещена в обычное поле жизни без материального тела, - закончил Сергей.   
  - Простите меня друзья, но мне нужно бежать, я боюсь упустить это событие, и хочу принять в нём своё участие.
    Я подбежала к своему телу, и, впрыгнув в него, почти вприпрыжку побежала в гущу событий. Я не хотела пропустить ни единой минуты торжества нашей победы, а в этом я была уверена.               
    Но всё уже решилось без моего участия. Я увидела торжествую-щие лица победителей. Всё было охвачено единым порывом. На лицах людей я увидела улыбки радости. Ко мне подбежала Алина Евгеньевна, историк с сорока пятилетним стажем, и обняла меня.    
  - Фрося, мы победили! Они от нас бежали, только пятками сверкали, - рассказывала она. – А ты молодец, что не стерпела издевательств этих жалких тварей! По-другому их никак нельзя назвать.       
    Выпустив меня из своих объятий, Алина Евгеньевна кинулась к другой незнакомой мне женщине, и стала её обнимать. А мне было жаль, что пропустила всё самое главное.      
    Я искала Геннадия, который мне должен был, хотя бы рассказать, как начались эти события, и что было дальше. Я увидела его среди нескольких мужчин, они возбуждённо, что-то обсуждали. Увидев меня, Геннадий сразу направился ко мне.         
  - Что произошло, Гена? Я ничего не поняла. Все почему-то били пучеглазиков, и я тоже приняла в этом своё участие, но мои удары, не чувствовал даже воздух, окружающий нас. Мы, что, разгромили этих пучеглазых гуманоидов? – накинулась я на мужа с расспросами.         
  - Что произошло? Да, что произошло, это нужно у тебя спросить. Ты так сыграла свою роль, что все поверили. Даже поверили, что ты рожаешь, правда, выйти было некуда! Людей ты разогрела так, что хватило небольшого примера, - рассказывал Геннадий. - Фактически произошёл небольшой переворот. Летающая тарелка нами захвачена, только, как управлять ею, мы не знаем. Пока она летит в автоматическом режиме. Один пилот погиб, он слишком рьяно оборонял рубку управления, и наш рыцарь печального образа в трусах немного перестарался с ним. А второй пилот вместе с другими гуманоидами сбежали на малой летающей тарелке. Я это видел через обзорный купол тарелки в командной рубке.         
  - Значит, мы скоро вернёмся домой?! Боже, как я рада! Вскрикнула от радости я.
  - Я же тебе сказал, что мы не умеем управлять ею. Нам нужен хотя бы пилот самолёта, который смог бы разобраться в пилотировании тарелки.
  - А где мы будем искать его? – спросила я.   
  - Не знаю, нужно поговорить с людьми, возможно, мы, что-нибудь придумаем.
   Увлечённые разговором, мы не заметили, как вокруг нас образовалась толпа людей, с которыми нам следовало поговорить серьёзно. Обстановка требовала это, да и люди тоже. Вперёд вышел мужчина в цветных трусах. На вид ему было лет сорок. Тело его было загорелым почти до коричневого оттенка, а длинные усы придавали ему довольно потешный вид.   
  - Что господа, на кого возложим честь вести это собрание? Я, как честный рыцарь благородного рода, Филипп Монтье предлагаю вести это собрание приближённой к Российскому двору Фросе Фёдоровой.   
   Наступила ждущая тишина, и она уже затягивалась, когда я всё же решилась говорить:
 - Во-первых, хочу признаться, что меня зовут не Фросей, а Людмилой, и фамилия моя не Фёдорова, а Степанова. А вот этот бородатый мужчина, мой любимый муж, Геннадий. Теперь мы можем, говорить об этом, открыто друзья, и никакие пучеглазики нам больше не страшны. А вы всё же молодцы! Во-вторых, друзья, я не знаю, сможете ли вы сейчас понять меня, но я всё же попытаюсь объяснить вам самую суть. Все вы сейчас живёте не в настоящей жизни… - начала объяснять я.
  - А в какой? – выкрикнула молодая девушка в белом платье.
  - Вам эти гуманоиды стёрли память настоящей жизни, оставив лишь одну из прошлых, и….
  - Что? Да, что вы нам сказки-то рассказываете? Как можно стереть память? – выкрикнула всё та же девушка.
  - Какие ещё прошлые жизни? – послышался ещё один голос из толпы.
   - А, вы спросите, друг у друга, кто, в каком году живёт! Я скажу, что сейчас две тысячи седьмой год идёт!   
    Послышался ропот удивления.
  - Вы не удивлены, что у старых молодые тела, а у молодых тела стариков? А вы, рыцарь, впрочем, как вас зовут? – обратилась я к рыцарю.
  - Я Филипп Монтье славного рода фламандцев, - ответил он.       
  - Филипп Монтье, а почему вы в трусах? – спросила я, и улыбну-лась. – Ведь наверняка, в вашем роду не носят такие вещи, да и в те времена, я думаю, что их и в помине то не было! Да и разговариваете вы не на фламандском языке, а на чисто русском. Так друзья?      
  - Благородный рыцарь, ответьте нам, какой год сейчас идёт? – спросила я.      
  - Как это какой? Тысяча пятьсот тридцать девятый. Мне позавчера исполнилось сорок лет!
  - Фр… ой, Людмила, вы правду говорите! – вступила в мою защиту преподавательница истории. – Послушайте, я думаю, что сейчас идёт тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год.
  - Ну, вот видите? А я родилась в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году.
  - Как это может пятьдесят седьмой, если сейчас шестьдесят вось-мой год идёт! – возмутился председатель колхоза. – А вы Фрося, или, как ещё вас зовут, прекратите нам рассказывать сказки. Такого быть не может! – отрезал он.
  - Какие ещё доказательства нужны вам, чтобы вы меня поняли? Если я начну вам сейчас рассказывать об этом, то вы меня пока не сможете понять, я уже это вам говорила. Я предлагаю вам, вернуть вас в настоящую жизнь, то есть, в две тысячи седьмой год, и тогда вам будет немного понятнее то, что я вам расскажу!
  - Чего?
  - Вы доверяете мне, или нет? Если доверяете, то доверьтесь же до конца. Я никому, ничего плохого не сделаю! Есть желающие, по-пасть в две тысячи седьмой год? – спросила я, и со страхом посмотрела на людей. Но все стояли, и молча, пожимали плечами, а я, вдруг, вспомнила про Елену, и тут же пришёл ещё один веский довод, чтобы убедить этих зомбированных людей. – Вы помните, вчерашней ночью умерла женщина? Так вот, знаете от чего она, как бы умерла? Эти жуткие карлики, которых вы только что разгромили, они так же, как и вас зомбировали и эту женщину. У неё также как и у вас стёрли память настоящей жизни, оставив лишь предыдущую, да и то, перед самой её кончиной. Да, в той жизни, она умерла от остановки сердца. Вот и сейчас, она жила в той жизни, и её мозг выдал память остановки сердца. Но тело то её всё ещё живо! Душа её сейчас здесь, она не смогла вылететь через сделанную из железа тарелку….
  - Тарелку? Вот это да! Ври да не завирайся! – послышалось в толпе.    
  - Да, в тарелку! – настаивала я.
  - И где же она, эта душа? – снова раздался смешок из толпы.
  - Я с вами не шучу. Я, правду говорю! Она сейчас здесь с нами. И ещё она, наверняка сможет вернуться в своё тело!  – доказывала я. – А вы, вы ничего не чувствуете? Вы все тоже можете так же умереть, если не вернёте себе память о настоящей жизни! Вы думаете для чего, вас ежедневно таскали на приём к этому психиатру? Он держал вашу память на одном уровне, то есть незадолго до кончины! Кто желает встретиться со старухой с косой на плече? Я думаю, что умирать никто не хочет, и я не предлагаю вам это делать, а как раз наоборот. Я предлагаю вам жить дальше, вот и всё!
  - Друзья, - вступил в разговор Геннадий. – Вы все были свидетелями так называемых родов Фроси Фёдоровой, то есть Людмилы, моей жены. Фрося Фёдорова, жена Алексея Петровича, цесаревича Петра Великого жила в тысяча семисотые годы. Вы видели, у Людмилы был живот? НЕТ! Потому что она не была беременна! Да и посмотрите на неё, пусть она и ещё моложаво выглядит, но в пятьдесят три года рожать не каждая баба сумеет! Она родила, кого-нибудь? И снова НЕТ! – доказывал Геннадий. -  Так вот ещё бы немного, и мою жену должны были повесить царские приспешники. И она бы тоже умерла, потому что, у неё сохранилась память об этой смерти, и её мозг дал сигнал её душе сначала, что начались сильные схватки, затем роды, а уж потом, он мог дать сигнал, что пора покидать её бренное тело. Вы все сейчас находитесь в таком же приграничном состоянии между жизнью и смертью. Подумайте хорошенько, хотите вы умирать, а может быть лучше послушать нас и уделить несколько минут для того, чтобы жить? Вам ещё не время умирать!    
  - Как я понял, вы говорите, что эти глазастые карлики хотели за-брать у нас души, так, да? А зачем они им понадобились? – спросил председатель колхоза.    
  - Пока мы этого не знаем, - ответил Геннадий.
  - Так, значит мы сейчас на небе, у бога в раю? – задал ещё, кто-то в толпе.
  - Да, вы почти угадали, но это не так. Пока я не буду вам объяснять этого, вы всё равно мне не поверите,…. – снова начал Геннадий, но в толпе снова послышался ропот:   
  - Сказки какие-то….
  - Да это же демоны!…    
  - Что, вы с ума сошли? Они посланцы бога!…   
    Я вспомнила, как тоже, когда-то очень долго не могла поверить своим духовным родителям, Васелину о душах, об Аурии, когда впервые появилась в той параллели. Тогда, я задавала им такие же наивные вопросы, хотя в то время они для меня не были таковыми. Сейчас мне необходимо было разжечь в этих пассивных поневоле сердцах огонёк, огонёк жизни. Я должна это сделать! И я это сделаю, дала я себе слово.
  -  Ну-ка, скажите, мы похожи на демонов? Да и мы не посланцы от бога, а возможно, в этом, есть частица правды, но лишь только мельчайшая частица. Так, всё, хватит, лясы точить без толку, у нас слишком много неотложных дел! Я думаю, что пора начинать наводить здесь чистоту и порядок, и думаю, что вы с этим справитесь. Мы же с Геннадием идём сейчас в рубку, нужно и там навести порядок, чем мы и займёмся, - распорядилась я. -  Кто поверил мне, прошу через час найти меня, и я постараюсь вернуть вас в обычное русло жизни. Я думаю, вы найдёте меня. Пошли Геннадий в рубку, - позвала я мужа, обидевшись на людей, которые не желали меня понять. Но меня остановил голос Алины Евгеньевны:
  - Людмила, постойте! Я верю вам, и первая приду к вам.
  - Спасибо, Алина Евгеньевна. Я думаю, вы подаёте всем нашим храбрым мужчинам свой героический пример! Я надеюсь, что вы будите там не одна! Я жду вас всех друзья, и заверяю вас, что никому и никогда не причиню никакого вреда! Пошли Геннадий, я всё сказала.
                Глава – 12.
     Но мы не пошли в рубку, а вернулись в клетку, где недавно были заключены. Я хотела поскорее вернуть Елену в реальную жизнь, так как боялась за сохранность её тела. Но когда мы вошли в клетку, где провели не один день, то сразу увидели Йоко – Лизу, и рядом с ней никого не было. Я не увидела ни Елену, ни Сергея. Лишь через несколько секунд сообразила, что я не в астрале, поэтому не вижу их.
   После того, как мы с Геннадием оказались без материальных тел, моментально проявились и Сергей с Еленой. Я отозвала в сторону девушку, чтобы нашего разговора мужчины не слышали. Я, как истый исповедник не хотела нарушать тайну исповеди. А мужчины тем временем тоже решили поговорить между собой.
  - Елена, - начала я. – У тебя есть возможность вернуться в своё тело, как только мы обнаружим его.
   Леночка вытаращила на меня свои голубые глазищи, открыла свой пухленький ротик, и ничего не сказала. Я немного подождала, но, так и не дождавшись ответа, повторила своё предложение, но уже в более понятных выражениях. Но услышала я совсем другое, что хотела услышать:      
  - Людмила, я не хочу возвращаться в то тело, оно мне не нравится, - сказала она. – Мне хорошо и так, без него.
  - Лена, что ты сказала? Я не ослышалась? Ты не хочешь в своё родное тело? – спросила я, и была сильно озадачена ответом этой особы. – Но, почему?
  - Я всё сказала. Больше я ничего не могу добавить, да и не хочу вам объяснять своего решения. Это моё решение, это мой осознанный выбор, - отрезала Елена.
     В моей голове пронёсся шквал разрозненных мыслей, которые не склеивались в логический, стройный довод, который бы убедил Елену в ошибочности её решения. Но этого довода, этого убеждения у меня не было. Ничего не оставалось, как только отложить наш разговор на будущее, может быть, она ещё передумает. А сейчас разговаривать мне с этой особой, вдруг, расхотелось.
    Оставив её, я пошла к мужчинам. Когда я подошла к ним, Геннадий сразу меня обрадовал:
  - Людмила, у меня есть приятная новость. Сергей оказывается, в своё время был военным лётчиком, и предложил свои услуги в ре-шении вопроса о пилоте.
  - Геннадий, позволь мне пройти в командную рубку и ознакомиться с управлением тарелки, - предложил Сергей. – Я никому не помешаю, а Елена присмотрит за моей Лизонькой.
   Пока мы с Геннадием влезали в свои тела, и пока я немного пообщалась с Лизой – Йоко, Геннадий дожидался меня, Сергей наверняка, уже ушёл в рубку управления тарелкой. Минуты через три мы тоже были там.
    Мне сразу бросилось в глаза незнакомое небо, и сердце тревожно забилось от предчувствия нескорого возвращения домой. Три небольших кресла перед пультом управления, на котором светилось множество лампочек и транспарантов. Кнопки и рычажки, тумблеры и мониторы в этом было невозможно разобраться, как я сразу подумала. Летающие тарелки Аурии были намного проще в управлении.
   Я не слышала, что говорил Геннадий, настолько была поглощена наблюдением за приборами, как будто это мне предстояло управлять всем этим множеством приборов. А почему бы и нет? Управляют же женщины самолётами и даже космическими кораблями. А я, что не такая?
    И вот я уже за баранкой тарелки, и рулю к Земле. В бескрайней чёрной дали, показывается голубая планета, которая летит нам на встречу с сумасшедшей скоростью. Я задаю крутой вираж, и сажусь прямо в центре нашего села Воеводска. Все жители села сбежались, и смотрят, как мы сходим по трапу, и идём по красной ковровой дорожке, а впереди иду я на белом коне…. Ой!… Нет! В белом длинном платье, вернее Геннадий несёт меня на руках. И встречает нас никто иной, как мэр нашего села Фонэнштиль Яков Александрович с караваем хлеба и с солью в руках….
  - Любимая, ты, что заснула в кресле? – услышала я голос Геннадия.
   Но я слишком далеко улетела, и тем  тяжелее было, моё возвращение из этой дали.
  - Любимая, выйди в астрал, и поговори с Сергеем, если он ещё не ушёл, а то мне своё тело некуда прислонить, - попросил Геннадий, стоя за спинками кресел. – Нормальному мужику здесь не сесть, придётся принести стул из кабинета шоковой терапии. Да, дорогая, спроси у Сергея, как долго он будет изучать управление тарелкой?
  - А я уже выходила в астрал, и точно увидела Сергея, который поместился в соседнем со мной кресле. Слышал вопрос? – спросила я Сергея, который был не меньше моего увлечён созерцанием приборов, наверное, тоже он размечтался.
  - Да слышал, слышал, - ответил он. – Передай Геннадию, что если он не будет мне мешать, то, возможно, дня за два, за три я смогу изучить схему управления. И ещё, какое-то время необходимо для отработки методов управления….
  - Это так долго? – недоумевала я. – Если ты лётчик, то должен водить и летающую тарелку! А если нас эта тарелка принесёт туда, где с нетерпением ждут наши души? Не забывай, что за нами много людей, и все ждут возвращения домой!…
  - Людмила, если ты умеешь водить велосипед, то это не значит, что сев в автомобиль, ты сразу поедешь. Хотя между автомобилем и велосипедом есть общее, это колёса, а между самолётом и летающей тарелкой, вообще ничего общего нет, - втаптывал мне Сергей. – Поэтому и необходимо несколько дней для изучения схемы и методов управления. Тем более, ты знаешь, где мы находимся, и куда летим? А как разобраться, в какой стороне находится наша Земля? Не, знаешь, так вот и я не знаю! Так и передай Геннадию.
    Вернувшись в собственное тело, я начала передавать то, что сказал мне Сергей, немного издалека:
  - Сергей сказал, что обучать управлению тарелкой будет меня, так как он сам не может ей управлять!
  - А вот это ты врёшь, этого он не говорил! Ты забыла, что я твои мысли читаю? – ссадил меня с белого коня Геннадий. – Так что давай, рассказывай, что Сергей сказал?
  - Ну, если ты читаешь мои мысли, то продолжай читать и дальше, пожалуйста! Зачем тогда просить, рассказывать вслух? – обиделась я, но, вспомнив, что Геннадий может спросить Сергея и сам, я всё же решила передать ему слова Сергея. – Сергей сказал, что если ты не будешь ему мешать, то он сможет изучить, какую-то схему управления дня за два, за три. И ещё ему нужно, какое-то время для изучения органов и методов управления. Ещё он сказал, что если я научилась ездить на велосипеде, то тарелкой-то управлять научусь, не то, что ты! Ты даже на велосипеде ездить не умеешь! – укусила я своего благоверного.
  - Сергей то слышит нас, и слышит, как ты искажаешь его слова! – напомнил мне Геннадий. – Тебе не будет стыдно перед ним?
  - Я имею право, в какой-то степени интерпретировать его слова, лишь бы смысл был верен! – оправдывалась я.    
  - Хорошо Сергей, продолжай изучать тарелку, а мы с Людмилой пойдём к людям, будем решать, что делать дальше. Я буду держать тебя в курсе событий, а Людмила будет присматривать за Лизой, - напрямую обратился Геннадий к Сергею.
   Вдруг, замигали, какие-то лампочки, и они мигали всё чаще и чаще. Я показала на них Геннадию, а сама быстренько вышла в астрал, и увидела Сергея, который лупил руками по пульту управления.
  - Сергей, что с тобой? – испугалась я.
   Увидев меня, Сергей прекратил биться о пульт управления, и тя-жело произнёс:
  - Людмила, Геннадий сказал, что ты будешь присматривать за Лизой. Давай, договоримся, ты не будешь возвращать Лизоньку в последнюю эту жизнь! Пожалуйста! Ты это сделаешь, только тогда, когда я разрешу! – возбуждённо говорил он. – Я заклинаю тебя!!!
  - Хорошо, хорошо Сергей! Я не буду делать с Лизой ничего без твоего разрешения. Успокойся, - ответила я, и вышла из астрала, когда он успокоился.
   Вернувшись в своё тело, мы с Геннадием пошли в наше бывшее узилище. Я вспомнила сон про Пегаса, и про детей, и про свою духовную маму, и рассказала его Геннадию.
  - Мне, кажется, что нас уже ищут, нас действительно ищут! А я улавливаю от них эти сигналы. Только почему мама не принимает от меня эти сигналы? – озадаченно спрашивала я.
  - Возможно, это просто сон, а, возможно, это действительно так. Когда отключены посторонние органы чувств, на подкорковом уровне ты принимаешь от них сигналы. Это ближе всего к истине. Нас точно ищут, и нас найдут. Только, сколько времени это займёт? – с грустью сказал Геннадий. – А зачем ты возвращалась в астрал? – перешёл на другую тему Геннадий.
  - Меня вызвал Сергей, - начала я.
  - Не знал, что у тебя с Сергеем уже наладилась телепатическая связь, - подозрительно сказал Геннадий.
  - Гена, хватит, нужна ему, какая-то старуха! Просто, я захотела посмотреть, чем занимается Сергей. Сергей ещё раз просил, чтобы я не возвращала пока Лизу в эту жизнь, но и не собиралась это делать. Но почему он так боится, этого?
  - Любовь слепа и всесильна, - сказал Геннадий, не заканчивая фразы.
   На тарелке закончился праздник, и начались трудовые будни. Пока мы с Геннадием шли к Йоко, чтобы увести её из клетки, и вселить в каюту, видели, как работали и наводили порядок наши спутники. В каком бы году не жили люди, всегда существовало чувство прекрасного, и всегда стремились к порядку и уюту. Никому не нужно было указывать, а тем более заставлять. Нашлись инструменты и приспособления. Может быть, впервые с момента изготовления этой тарелки здесь наводили порядок.      
                Глава – 13.
    Вернувшись в клетку, мы с Геннадием увидели, что и здесь хорошо поработали, вычистили пол, и убрали все тенёты. Кроме Йоко на скамье сидели три женщины. Они ждали меня, чтобы вернуться в свою настоящую жизнь. И первой в очереди была Алина Евгеньевна.
  - А вот и наша спасительница идёт! – сказала она, поднимаясь со скамьи. – Фрося, Людмила, я жертвую своей профессией ради жизни. Если можно, было бы, сохранить в настоящей жизни знания, полученные в прежней жизни, но этого наверняка нельзя сделать. Где будешь вести приём Фрося Фёдорова, холопка князей Вяземьских?
  - Я даже и не знаю, - ответила я.
  - Давай, занимай кабинет шоковой терапии, - сказала учительница истории. – Мы уже привыкли к этому кабинету, правда, сейчас мы идём туда по собственной воле.
   Я забыла, что пришла сюда с Геннадием, а он стоял сзади, и улыбался, наблюдая за нами.
  - Давай Людмила, начинай исцелять, а я пойду и поищу для нас свободную каюту, - сказал он, - а то наступает уже ночь.
  - Гена, найди каюту для Йоко. Когда я закончу, приду с ней.
   А Йоко по-прежнему жила в сорок пятом году, двадцатого столетия, и не делала попыток, вырваться из того атомного кошмара. Мне было жаль её, но я не могла ей ничем помочь.
   Первая посетительница уже сидела на стуле, напротив стола, за которым сидела я в довольно удобном кресле. Руки мои тряслись от волнения.
  - Алина Евгеньевна, - начала объяснять я. – Я сейчас выйду в аст-рал, и уже в астральном теле буду производить все необходимые операции. Я проникну в вашу подкорку, разблокирую память по-следней жизни, и загружу этой информацией верхние отделы вашего мозга. Результат вы увидите сами. Ну, что Алина Евгеньевна, приступим?
     У меня исчезло волнение, и я уже знала, что делать. Когда я тронула своё ухо, и получила одобряющий толчок в спину от своего тела, то тут же направилась к Алине Евгеньевне, которая во все глаза смотрела не на меня, а на моё бездыханное тело с приложенной к мочке уха рукой. В момент, когда моя рука коснулась затылка мозга Алины Евгеньевны, она запрокинула голову, и закрыла глаза. А перед моим взором полетели с бешеной скоростью кадры жизни от самого рождения, до этих последних дней, дочери простого инженера и учительницы средней школы. А звали эту девочку, а потом девушку и женщину сначала Настенькой, потом Настей, а затем уж Анастасией Сергеевной Плетнёвой, а потом, когда она вышла замуж, то стала Анастасией Гусевой. 
     Я не могла уследить за её жизнью, всё пролетело слишком быстро. Когда в глазах перестало мелькать, я вернулась в действительность. Вынула свою руку из головы Насти Гусевой, матери двоих детей. Настя открыла глаза, и в них появился страх. Она оглядела кабинет, с каким-то удивлением и недоверием. Я поспешила к своему телу, и уселась в него. А Настя уже уставилась на меня, с нескрываемым удивлением.
  - Где я? Что со мной? – посыпались вопросы. – Где мой Володя с Женей и Катюшей? Что с ними?
   В глазах её разрастался ужас, ужас неизвестности. Она соскочила со стула, и подбежала к столу.
  - Кто, кто вы такая? Вы, что со мной сделали? Куда дели мужа и детей?
   Всё новые и новые вопросы сыпались из души Насти Гусевой. И вот уже её глаза стали наполняться влагой, а подбородок затрясло мелкой дрожью, и она разрыдалась. А я подумала, что теперь снова придётся втаптывать этой неопытной молодой женщине азбуку от А до Я. Снова мне придётся, доказывать свою истину.
  - Что? Что вы сделали с моими детьми и мужем? – кричала её душа, а моё сердце кричало: зачем, зачем я впуталась в эту историю? Я не знала, как объяснить ей эту драматичную ситуацию. - Вот это да! Зачем мне было это нужно? Теперь, по её словам я оказалась похитительницей её семьи! – подумала я, а вслух начала доказывать правду:   
  - Я тоже, как и вы, Анастасия Сергеевна имею детей, и у меня, их намного больше чем у вас. У вас их двое, а у меня десять….
  - Вы похитили нас! Я спрашиваю вас, где мои дети и муж? Я ничего не хочу слушать, верните мне их! – продолжала кричать она.
  - Где они были, ваши дети и муж? – спокойно спросила я.
  - Мы вместе возвращались из леса, и я держала детей за руки, а муж шёл рядом.
  - Ну, а дальше, дальше то, что было?
  - Солнце садилось, и мы залюбовались прекрасным закатом. Но, вдруг, что-то ярче солнца вспыхнуло над головой. И больше я ничего не помню, - сокрушалась Анастасия.
  - Возможно, ваш муж здесь, - догадалась я. – Сейчас мы пойдём, и вы увидите мужчин. Возможно, в ком-то вы узнаете своего мужа, но он вас не узнает, - предупредила я. - Но вы не сокрушайтесь сильно. Он сейчас ещё находится в своей одной из прошлых жизней, и вас не знает….
  - Что вы заливаете мои мозги, какими-то прошлыми жизнями. Я вас спрашиваю, что вы сделали с моей семьёй? – возмущалась она. – Да я вас сейчас….
  - Да, я знаю, чтобы вы сейчас со мною сделали. Вы хотите меня разорвать на клочки! Так, да? Будь я на вашем месте, то сделала бы тоже самое. Я тоже, как и вы, мать, и за своих детей любого порву на части. Но я здесь ни причём! Я тоже, нахожусь в вашем положении, нас с мужем тоже похитили. Я хочу помочь вам найти друг друга. Мужчины здесь, на этой тарелке находятся, но детей я не видела, - увещевала я, но мои слова отскакивали от Насти, как горох от стенки.
  - Где мои дети? Что вы с ними сделали? - вновь кричала бедная женщина.      
  - Постойте, Анастасия, послушайте же меня внимательно! – повы-сила я голос. Но, вдруг, в моей голове мелькнула догадка, и я тут решила проверить её. - Мы сейчас вместе с вами отправимся искать их, возможно, они находятся за той таинственной дверью, которую мы не смогли открыть. Сейчас вы успокоитесь, и мы пойдём и найдём вашу семью.    
  - А вы откуда знаете, что меня зовут Анастасией? - немного успо-коившись, спросила молодая женщина. – Кто вы?   
  - Я знаю о вас всё, вплоть до вашей интимной жизни с мужем. Меня зовут Людмилой, и я ваша землячка. Только вы живёте в Барнауле, а я в селе Воеводском, нашего славного Алтая. Вот видите, я не похищала вашу семью. Нас всех похитили инопланетяне. Вы слышали о них?   
  - Да. Не может быть! Но, где же они, эти ваши инопланетяне? – тут же снова задала вопрос бывшая в прошлой жизни учительница, а ныне ткачиха Меланжевого комбината.       
  - Вы два часа назад помогли нам прогнать их, и они бежали, - спокойно ответила я.      
  - Странно, но я не помню этого….    
  - А не помните вы потому, что жили все эти дни после нашего по-хищения в прошлой жизни.      
  - А разве такое бывает?      
  - Ещё как! На свете происходят такие события, о которых мы даже не можем себе представить. Ну, успокоились? – спросила я, и, заметив утвердительный кивок, добавила. - Идёмте за мной.
                Глава – 14.
  - Куда мы пойдём? Это далеко? – спросила Настя.
  - Это очень близко, - ответила я.
   Встав из-за стола, я взяла женщину под руку, и она молча, пошла за мной. Когда мы вышли за дверь кабинета, женщины, которые пришли с Алиной Евгеньевной, начали расспрашивать Настю:   
  - Ну, что Алина, как себя чувствуешь? – спросила молодая блон-динка. – Не было страшно?
   Настя удивлённо посмотрела на своих бывших знакомых и подруг по несчастью, и в недоумении зашла за мою спину. Женщины удивлённо смотрели на неё, и не получив ответа, обратились ко мне:
  - Людмила, что происходит с Алиной Евгеньевной? Почему она с нами не разговаривает?
  - Да она вас сейчас не знает, она уже не помнит те дни, которые провела в прошлой жизни, - объясняла я. – Теперь её зовут Анастасией Сергеевной Гусевой. Можете познакомиться, хотя вы об этом знакомстве очень скоро тоже забудете, и придётся вам знакомиться вновь. Впрочем, я тоже пока не знаю ваших имён. Давайте познакомимся. Меня вы знаете, как зовут, а вас?
  - Антонина, - ответила средних лет кучерявая блондинка.
  - А меня Сара, - представилась стройная, жгучая брюнетка.
  - Ну, вот теперь мы наполовину знакомы, а полностью познако-мимся, когда вы вернётесь из зазеркалья. Простите нас женщины, но нам с Анастасией нужно пробраться, каким-то образом через эту дверь, - показала я на соседнюю металлическую дверь.
    Мы подошли к той двери, которую, я уже однажды пыталась открыть, вернее пыталась сквозь неё проникнуть, будучи в астральном теле. Я попробовала открыть её и сейчас, находясь в материальном теле, но дверь, так же, как и в прошлый раз сохранила свою неприступность.   
    Анастасия не стала дожидаться, когда я открою эту амбразуру, и стала колотить голыми руками по железу. Но отбив свои руки в кровь, закидалась, в поисках предмета, который бы помог вскрыть эту непреступную крепость.   
    Я уже хотела позвать на помощь мужчин, но вдруг, догадалась, как войти в это помещение, и в этот же момент услышала негромкий стук изнутри. Значит, там, кто-то есть!    
  - Стучат! Там люди, там мои дети! – радостно закричала Анастасия.    
     Я бегом вернулась в кабинет психотерапии. Выскочила из своего материального тела, и пошла к стене, которая граничила с тем помещением, в котором предположительно были дети. Я набрала побольше воздуха, и нырнула в стену, ожидая увидеть всё, что угодно.
   В нос мне ударил спёртый воздух, давно непроветриваемого по-мещения. Освещение было, но не очень яркое, по крайней мере, читать было нельзя. Я разглядела несколько топчанов. Громкий стук раздавался справа. Посмотрев в том направлении, увидела четыре маленьких существа, возраста от шести до восьми лет. Две девочки и один мальчик колотили своими маленькими ручонками по металлической двери. Ещё один мальчик, сидел молча на своём топчане, и не стремился выйти из этого закрытого сейфа.       
    Я больше не стала рассматривать, а вернулась в кабинет к своему телу. Нырнув в него, снова выбежала в коридор, где Настя неистово колотила дубинкой по металлу, стараясь разбить эту неприступную дверь. Рядом с ней стояли Сара с Антониной, испуганно глядя на неё. На меня посмотрела Антонина, и спросила:
  - Чем мы можем помочь, Людмила? - и поинтересовалась: - А, что с нами тоже самое будет?
  - Да, нет Тоня, с тобой этого не будет. Если можешь, срочно найди Геннадия, моего мужа, и позови его сюда. Настя, - обратилась я к обезумевшей женщине, - я видела детей, они точно там, за этой дверью.
   Прошло не более пяти минут, как пришёл Геннадий, а Настя в это время, уже сидела на полу, и рыдала от бессилия.
  - Что произошло? Что с Алиной Евгеньевной? – спросил он, глядя на несчастную Анастасию. – Я услышал, какой-то стук, и уже хотел идти сюда, когда за мной прибежала эта женщина.
  - Это уже не Алина Евгеньевна, а Анастасия Сергеевна Гусева. Здесь, за этой проклятой дверью её малые дети, а среди наших мужчин должен быть и её муж. Их засосало всей семьёй, когда они возвращались из леса. А мы не можем открыть эту непреступную крепость, - выкладывала я. – Гена, нужно, как-то открыть её! Настя, беги за мужчинами, нам нужна подмога!
  - Но, я ничего здесь не знаю! Я не знаю, куда бежать! Тоня, будь добра….
  - Все уже давно спят, они слишком, сегодня утомились, мы обой-дёмся и без них, - сказал мой благоверный, осматривая предмет нашего преткновения. – Либо у двери электромагнитный замок, хотя нет. Не видно ни фотоприёмника, ни каких-то других датчиков, - вслух думал Геннадий. - Возможно, она подчиняется кодовой мысли. Мысль на малом расстоянии не экранируется металлом, и может управлять механизмом запора, а иначе её возьмёт только направленный взрыв.
  - Ген, а может, нам всё-таки разбудить мужчин, и сообща выломать эту проклятую дверь? – предложила я.
  - Я же тебе сказал, что её возьмёт только направленный взрыв тротила килограмма два.
  - Что?! – зарыдала Анастасия. – Но они же… погибнут!
  - А, может она подчинится, как в сказке: Сим-сим откройся? – размечталась я. И представила, как эта толстая, железная дверь начала открываться. Я почти физически ощущала, как со скрежетом она начала отходить от стены, как появилась узкая щель, которая увеличивалась всё больше и больше. Я услышала радостный возглас Насти:
  - Смотрите, она открывается! Она открывается! – кричала Настя.
    Мы с Геннадием посмотрели на Настю, а та показывала на дверь, которая действительно приоткрылась на несколько пальцев, и оттуда уже высовывались детские ладони. Пальчики, которых просились на свободу. Геннадий кинулся на выручку этим детским ручонкам. Нашёл свободное место на кромке двери и, упёршись об стену ногой, с невероятным усилием начал открывать эту тяжёлую, кованую дверь. Она поддавалась очень медленно. Минут через десять образовалась щель сантиметров одиннадцать. В этой щели показались мордашки детей. Анастасия Сергеевна узнала в одном детском лице свою Катюшку, и кинулась к ней, чтобы расцеловать, но это детское лицо внезапно исчезло внутри.
   Немного передохнув, Геннадий продолжил открывать этот сейф, в котором сидели дети. Мы с женщинами, тоже, как могли, помогали ему. И щель скоро превратилась в узкий проход, через который вылезли четверо измученных неволей маленьких детей.  Настя бросилась к Катюшке, но та, изумлённо смотрела на чужую для неё женщину, и никак не хотела признать в ней свою родную мать.
  - Катя, Катенька, ты, что не узнаёшь меня? – с надрывом плакала Настя.
  - Женщина, вы в своём уме? Чего вы пристаёте ко мне, я вас не знаю! Вы обознались! Меня Гертрудой зовут! Что происходит? Где эти вонючие карлики, которые пичкали нас, какой-то вонючей пищей? Кто вы? Где мы находимся? – серьёзно спрашивала девочка шести лет.
  - Катюша, я твоя мама! Разве ты не узнаёшь меня?! – рыдала несчастная мать этой по-взрослому рассудительной девочки, а может быть, и довольно зрелой женщины с детским голосом.
  - Женщина, я вас не знаю, и знать не хочу, - ответила шестилетняя Катюша.      
   А восьмилетний Женя вообще вверг не только мать, но и всех окружающих в транс. На ласки матери, он ответил грубостью:
  - Кошёлка, отойди от меня, а то ненароком я могу покалечить тебя. Мне терять нечего, больше вышака мне уже не дадут! И убери от меня свою задницу!
   Я поняла, что спасённые нами дети так же живут в не настоящей жизни, и просто не знают эту несчастную Настю. Мне пришлось долго объяснять Анастасии о состоянии её детей, и причину их от-вратительного поведения.
  - Людмила, ты понимаешь, что должна сделать в первую очередь? Верни мне моих детей! – рыдая, попросила Анастасия.
   Геннадий, наблюдая за происходящим, сказал, вероятно, жалея меня:
  - Женщины, сейчас уже третий час ночи, пусть сначала Людмила хоть немного отдохнёт. А утром решим, что делать.
   На что Настя ответила громкими рыданиями и новой порцией слёз.
  - Людмила, Геннадий, я умоляю, верните мне моих детей! Я до утра сойду с ума! – причитала она.
   А все четверо детей смотрели на нас безучастно, и не хотели с нами даже разговаривать. У меня мелькнула мысль, которая казалась, мне самой верной. Я подошла к этим вроде бы детям, но и так же взрослым людям, и стала с ними знакомиться:
  -  Меня зовут Людмилой, а вас, как вы представились, зовут Гер-трудой, - обратилась я к Катюшке, - но я не знаю других ваших спутников по несчастью, и хотела бы с ними познакомиться.
  - Вы нам так и не скажите, где мы находимся? – серьёзно – спросил мальчик лет семи с голубыми глазами, и весёлыми ямочками на щеках. – Вообще то, меня звать Майклом, я их Техаса.
  - Майкл, а, сколько вам лет? – вновь спросила я.
  - Но я вам в женихи не подойду, вы слишком молоды для меня, - отшутился он. – Но вы нам так и не сказали, что происходит, и где мы?
  - Так с женщинами, я думаю, не обращаются! Где ваша галант-ность, господа? – заявила я.
  - Кто здесь господин? Я? – удивлённо спросил маленький Женя. – Уйди тётка! Я же сказал, чтобы ко мне не подходили! Мне слишком тяжело сейчас….
  - А что с тобой? – заинтересовалась я.
  - Я же сказал тебе бабка, не суй свой нос, куда тебя не просят, а то я откушу его! – раздражённо заявил Евгений.
  - Гертруда, Майкл, а как звать эту молодую девицу?
  - Что? Что? Говорите громче, я плохо слышу! Что вы сказали? – тут же отозвалась синеглазая девчонка.
  - Да она глухая! Она говорит, что ей сто три года! А вы посмотрите на неё, ведь она же ещё ребёнок, как впрочем, и все мои спутники! – отрезала Гертруда.
  - Ты сначала на себя посмотри, тоже мне взрослая нашлась! Да ты же мне во внучки годишься! – громко воскликнул Майкл.      
     Это было похоже на отлично сыгранный юмористический спек-такль, да и каждый сразу бы и подумал, что это так, и долго бы хохотал над этим действием, но мне было  не до смеха, так как я знала, всю подноготную этого сценария.   
  - Я думаю друзья, вы должны недолго подождать меня, я скоро вернусь, а пока вы можете пройти и сесть вон на те скамейки! – по-казала я. – Геннадий, проводи  этих детей.    
  - Но мы не дети! – возмутился Майкл. - Постойте, Людмила, можно ещё один вопрос? – спросил Майкл.
  - Задавай! – ответила я. – Можешь даже два задать!
  - А вы русские? Вы из России?
  - Да, Майкл, а сейчас прошу, присядьте ненадолго, я скоро вернусь, и тогда мы уже серьёзно с вами поговорим, - вежливо попросила я.
    Я пошла в кабинет, и снова вышла в астрал. Я не хотела спрашивать согласия зомбированных детей на возвращение их в настоящую жизнь, да и не нужно было этого делать, так как навряд ли, эти зомбированные пучеглазиками дети, смогли бы понять меня, как впрочем, и их родители не поняли бы.
    Когда я вышла из кабинета, четверо взрослых детей сидели рядком на скамье. Сначала я подошла к Гертруде, и залезла в её голову своей рукой. Её короткая настоящая жизнь пролетела в моём мозгу за считанные минуты. Она открыла глаза после того, как я вынула руку из её прелестной маленькой головки.
    Её губы надулись, а голубые глаза захлопали, стряхивая с ресниц крупные слезинки. Она протянула ручонки к Насте, и закричала:
  - Мама, мама, я боюсь! Что за свет сейчас включили? Он режет мне глаза! Я сильно боюсь!
   Мама Настя уже сжимала в своих объятиях хрупкое тело Катюшки, и плакала от счастья, что дочка вернулась к ней из зазеркалья.
  - Любимая моя, не бойся, я же здесь! Всё будет хорошо! – причитала уже счастливая Настя.
   С Женей пришлось повозиться. Его прошлая, чёрная жизнь, в которой он убил свою мать и отца, и получил высшую меру наказания, напрочь, заблокировала короткую жизнь Жени. Только на расчистку нужной мне информации ушло не меньше получаса.       Тяжёлая, тёмная жизнь залепила и запачкала всю память, и мне пришлось приложить все свои силы, чтобы отмыть нужные отделы мозга, чтобы загрузить в них память мальчика восьми лет, Жени Гусева.
    Когда Женя узнал свою мать и сестру, и оказался в их объятиях, я была счастлива даже больше, чем сама мать, ведь я снова подарила в их семью счастье. Когда я вновь предстала в своём обычном виде перед счастливой матерью двоих детей, то она бросилась меня обнимать:       
  - Людмила, я не знаю, как выразить вам свою….
  - Перестань, Настя, я тоже очень счастлива, что смогла всё сделать правильно, и никаких благодарностей я не принимаю. Я не люблю такие вещи! Успокойся, и давай лучше поговорим  о чём-нибудь другом, - отрезала я.
  - Людмила, а вы ясновидящая или парапсихолог? Кто вы?
  - Я простая пенсионерка, вот и всё….
  - Но, а, как же тогда…. – перебила снова меня недоумевавшая Настя, но я не дала ей договорить:
  - Прости меня Настя, сегодня я сильно устала, а мне ещё предстоит посмотреть жизнь двух оставшихся детей и этих двух женщин. Хотя я навряд ли сегодня успею это сделать. Гертруда, - обратилась я к блондинке. – Я сейчас прикоснусь к тебе, а завтра утром ты снова придёшь ко мне. Договорились?
  - Хорошо, я приду завтра, вы… - начала говорить Гертруда, но, внезапно, послышался топот босых ног по коридору.      
     К нам бежал Рыцарь в цветастых трусах. Подбежав к нам, он обратился ко мне:
  - Мадам Фрося, я прошу вас, помогите мне, нет, вернее моему со-седу по опочивальне. Он, кажется, умирает! Он уже едва хрипит!      
  Я поняла, что с женщинами и двумя детьми сегодня мне не разо-браться, и, извинившись, отправила их отдыхать, да и сами они всё поняли, что я сильно устала. Антонина улыбнулась мне своими голубыми глазами, и, пожелав мне спокойной ночи, взяла Сару под руку, и они вместе ушли. Анастасия по моей просьбе вместе с собой и своими детьми позвала идти за собой и двух оставшихся детей, которых я не успела вернуть к настоящей жизни. А мы с Геннадием в сопровождении Филиппа поспешили в его опочивальню, как он её обозвал.
                Глава – 15.
    В полумраке небольшой каюты я сразу услышала прерывистое, шумное дыхание умирающего. На узком, мягком диване лежал молодой и довольно симпатичный мужчина, и, по всей видимости, уже агонизировал. Губы его были синюшны, а руками он рвал свою грудь, которой не хватало воздуха.
     Я села рядом на любезно поставленный мне стул Филиппом. Сразу приложила свою руку к голове молодого человека, и тот успокоился почти моментально. Он не стал разрывать свою грудь, и задышал ровно и без хрипа. Пена, скопившаяся у рта, исчезла, а губы приобрели нормальный розовый оттенок.
     Мои веки, вдруг, налились свинцом, я же не в силах была их держать. Глаза мои закрывались, а голова катилась, куда-то в бездну, на встречу, которой тёк поток информации, который, не обрабатываясь, откладывался в закоулках моей памяти. Мой мозг сигнализировал, что мне нужен отдых, хотя бы на несколько часов. Я уже не чувствовала, как Геннадий перенёс меня на моё ложе.
    Проснулась я сразу, как будто, кто-то включил яркий свет. Геннадий, сидя за столом, тоже кемарил. Я не стала его будить, тихо встала, собираясь проверить своего пациента, и узнать его самочувствие. Но Геннадий проснулся, и, увидев меня, пристал с расспросами, что, да куда. Пришлось ему объяснять, что пошла, проверить молодого человека, который ночью умирал.
  - Я с тобой, может быть, чем-нибудь помогу, - сказал Геннадий, разминая старые косточки. – Лучше бы ты научилась обновлять тела, - в шутку сказал он.
   Мы шли, а я размечталась, и представила картину, как ко мне приходят старенькие, немощные люди, а выходят от меня молодыми, сильными и красивыми. А на горе, над нашим домом стоит золотой памятник, воздвигнутый в мою честь, в виде летающей тарелки, о которую опираюсь я в белом воздушном платье. А вокруг моих ног целая поляна ромашек и васильков, глядя на которые хочется жить и летать, любить и быть любимой, хочется петь, и писать романтичные стихи, да и просто мечтать о жизни грядущей….
    Но, вдруг, у меня зашевелилось недоброе предчувствие. Куда же подевались все люди? Что ещё спят? На часах уже было без четверти десять. Эти часы мне подарил Семён Никифорович, в знак глубокого уважения ко мне, как он сказал.
   Войдя в каюту рыцаря и того молодого человека, к которому мы шли, я увидела спящего, молодого человека, и стала его осматривать.
  - Людмила, - вскрикнул Геннадий. – Филипп, кажется мёртв!
  - Что? Что ты сказал? – воскликнула, когда смысл сказанного стал доходить до меня.
     Я обернулась, и увидела бледное тело нашего отважного рыцаря в цветных трусах. Филипп не дышал, и сердце его не билось. Когда я прикоснулась к нему, то ощутила, что тело его уже было холодным. Страшная мысль пришла мне в голову:
  - Гена, мне кажется, что все умерли! - Вскрикнула я, и противная слабость растеклась по моим членам. – Я была права, когда говорила, что этот психотерапевт поддерживал всех на грани смерти, на грани той жизни, в которой жили мы все эти кошмарные дни. Время этой накачки прошло, и все начали умирать!
  - Может быть, ты ошибаешься, и это не так? Может быть, Филипп заразился от этого молодого человека, какой-нибудь смертельной инфекцией и от неё умер? – схватился Геннадий за маленькую, тощую соломинку.
  - А сам то ты веришь в то, что сказал? – спросила я.
  - Но это не трудно проверить. Нужно пройтись по каютам, и по-смотреть, - предложил мой супруг.
  - Да я уверена на все сто процентов, что все мертвы, кроме этого молодого человека, Йоко – Лизы, и Насти с детьми, - утверждала я. – Что мы теперь будем делать?
  - Давай всё-таки пройдём по каютам, и проверим, вдруг, ты всё-таки не права! - спорил Геннадий, и я согласилась
   Но в первой же каюте, мы убедились, что я оказалась права. Мы снова увидели отдавшие душу тела.
  - Всё!! Теперь ничего не исправить, и наша тарелка, действительно превратилась в кладбище, с шестью кладбищенскими служителями, и двумя душами! – запаниковала я, и слёзы непоправимого горя уже душили меня.
     Я считала себя виноватой, что умерли эти люди. Зачем я только хотела избавиться от этих карликов? В результате чего мы устроились на работу кладбищенскими сторожами, и будем ими работать до скончания нашей жизни!
  - Ты, что-то заговорила о душах? – вернул меня в реальность голос мужа. - Они ведь останутся здесь. Эти души не смогли вылететь из тарелки! Просто нужно их найти. Ты же хотела вернуть Елену в её тело, и здесь тоже самое!
  - А это мысль! Гена, я знаю, что делать, и даже догадываюсь, где все души собрались. Пошли в рубку управления, они все там! – сказала я.
  - Тогда пошли в свою каюту….
  - Зачем! Я же тебе сказала в командную рубку! Или ты предлага-ешь, сначала отоспаться? Но сейчас не время спать! – не поняв му-жа, возмутилась я.
  - Я тебе предлагаю оставить наши спальные мешки в удобном месте, чтобы не заботиться о них! – улыбаясь, сказал Геннадий. – Или ты предлагаешь, бросить их, где попало?   
   Я вспомнила, что прежде чем идти, и оживлять умершие тела, нам придётся выйти в астрал, и для того, чтобы души умерших людей увидели и услышали нас.
  - Ладно, пошли в каюту, нечего время терять, - согласилась я.
   Мы подошли к командной рубке в астрале. Как я и думала, там стояла толпа молодых, с голубоватым свечением мужчин и женщин.
  - Друзья, что здесь за столпотворение? Прошу вас освободить проход, - сказал Геннадий, и все души образовали коридор.
    Я зашла в рубку, в которой должен был находиться один Сергей. Но все кресла были заняты, и голубоватые люди сидели даже на пульте управления.
  - Сергей, что происходит? Почему посторонние в рубке? – довольно строго спросила я.
  - Людмила, я ничего не могу сделать, всех тянет сюда, как магни-том, - пожаловался Сергей. – И откуда они только взялись?
  - А вам дамочка, что здесь надо? – спросил здоровый парень в цветастых трусах. – Чего раскомандовалась здесь? Вы, кто такая?
  - Гена, они нас снова не узнают, ведь мы сейчас снова молоды! - поняла я. - Ты оставайся здесь, и последи за ними, а я сбегаю за своим телом, тогда они должны нам подчиниться!
     Я сбегала за своим телом, и вернулась в рубку управления. Но не так то было просто объяснять и убеждать пустое пространство, и голые стены. Я, конечно, знала, что все души остались здесь. Здесь был Сергей, и здесь был мой муж. Я набрала в лёгкие побольше воздуха, и начала. Сначала неуверенно, но постепенно разговорилась, не обращая внимания на то, что не видела тех, к кому была обращена моя речь:         
  - Сейчас вы узнали меня? Да, я Людмила, - начала я. – Теперь-то вы поняли, о чём я вас предупреждала? Я вижу, что вы, наконец-то немного стали понимать и верить мне. А сейчас я хочу вернуть вас всех в свои тела, и сразу в настоящую жизнь. Не удивляйтесь ничему. А пока я прошу вас, выйдите все из командной рубки, и постройтесь в очередь. Я по одному или по одной буду возвращать вас в свои тела.
   Я зашла в командную рубку, и уселась в кресло. Оставив своё тело сидящим на другом кресле, я снова вышла в астрал. Первым в очереди был сильно помолодевший рыцарь в трусах. Он смело посмотрел мне в лицо, и улыбнулся.
  - Ну, что Филипп, пойдём в своё покинутое тело, - предложила я.
  - Пойдёмте, мадемуазель Людмила. Я в ваших руках, что хотите, то и делайте со мной, - сказал рыцарь, и галантно подставил руку.
     Когда мы зашли в его опочивальню, молодой его сосед уже проснулся, и смотрел в потолок. Он ничего не мог понять, и снова закрыл глаза.    
  - Приснится же такое! Как-то надо проснуться, - сказал он, и снова замолчал.
   Филипп подошёл к своему телу, и я попросила его лечь на своё материальное естество, непохожее на себя самого. Я легко вдавила голову души рыцаря в его черепную коробку, подложив предварительно под неё свою вторую руку. Как только совместились материальное и электромагнитное тела, я получила такой информационный удар, от которого чуть не потеряла сознание.
   Жизнь полковника в отставке, Андрея Петровича Путилина пролетела передо мной с калейдоскопической быстротой. А сам Андрей получил страшный разряд тока, от которого запустилось его сердце, а лёгкие совершили первый вдох. Андрей резко открыл глаза, и сел на своём ложе.
  - Ёк, макарёк, где это я? – произнёс он первые слова. – Пить, на-верное, меньше надо! Чёрт побери, неужели я в вытрезвителе? – размышлял вслух полковник в отставке. – Вон парень одет, а я, почему в трусах? Неужели меня с пикника забрали? Тут без Любки не обошлось! Да, плакала моя удочка за полторы тысячи! Любка теперь меня убьёт! Лучше бы домой не возвращаться! Я ведь ещё подумал, что это светят фары милицейского уазика, надо было прятаться в кусты! А интересно, Таньку тоже забрали? А она интересно успела одеться или нет? Да, рыбалочка получилась на славу! А Танька всё-таки стерва!…
   Я не стала дослушивать, как полковник в отставке вслух вспоми-нал о своих похождениях. Я вышла в коридор, где уже с нетерпением дожидались меня. Первой стояла девушка с чёрными, как смоль глазами и чёрными волосами. Она подошла ко мне:
  - Людмила, ты меня знаешь, я Сара. Ты мне ещё вчера обещала вернуть в настоящую жизнь.
  - Пошли Сара, показывай, где твоё тело хранится, - предложила я.
    Хорошо прибранная каюта сразу говорила, что здесь поселились женщины. Даже тонкий аромат духов говорил об этом.
  - А духи то, где раздобыли? – спросила я. – На тарелке их, по-моему, не продают.
  - У меня откуда-то отыскалась сумочка с всякими безделушками, пузырьками, кисточками, красками, - ответила Сара.
   Напротив тела Сары покоилось тело Антонины. По виду, Саре было лет тридцать с небольшим хвостиком, а Антонине лет на пять больше.
   Когда я получила информационный удар жизни Сары, вернее, Татьяны Лебедевой, продавщицы базарного киоска, в моей голове мелькнуло, что-то знакомое, но быстро исчезло. А Татьяна кинулась к столу, где лежала её дамская сумочка. Она вынула из неё зеркальце, и стала осматривать своё лицо. Достав косметичку, стала исправлять изъяны природы, хотя её лицо казалось, безупречным.
    Я снова вышла к людям, если таковыми можно назвать души. Антонина ко мне подошла нерешительно, хотя и была её очередь. Мы шли, молча, и когда она оказалась возле своего тела, то немного всплакнула. Татьяна в это время раскрашивала своё лицо, не замечая нас.      
    Пути господни неисповедимы, так же, как и людские. В этом я убедилась, уже через несколько минут. Когда передо мной пролетела жизнь Антонины, вернее, Любви Васильевны Путилиной, я ещё ничего не подозревала. По телу Любы прокатывались последние конвульсии от электрического удара, а она уже сидела, и рассматривала свою соседку по каюте. Её кучерявые от природы волосы начали раскручиваться, а в глазах загорались зловещие огоньки.
   Она, ни слова не говоря, встала на ноги, на мои ноги. Я не успела отскочить, и она прошла сквозь меня, и вцепилась в чёрную гриву Татьяны.
  - Вот я тебя и достала! – вылетели первые слова из уст Любы.
    И только сейчас Татьяна почувствовала, что-то неладное, и зер-кальце её с сумочкой полетели, куда-то в сторону. Я не стала дожидаться развязки, а побежала к рыцарю печального образа, который лежал на диване, скрестив волосатые, голые ноги, и продолжал, что-то вспоминать.
  - Андрей, иди разбирайся со своими женщинами!
   Но он не слышал, как я кричала ему в самое ухо, но зато услышал истошные вопли женщин, которые уже переместились в коридор.
  - Ёк макарёк! Никак это Любка моя зорит Танькино гнездо! Надо, куда-то сматываться, а то обе за мои усы возьмутся!
   Соскочив, он побежал по коридору, едва не теряя своих цветастых трусов, которые развивались по ветру. Когда я проходила мимо женщин Путилина, они уже обнимались, и навзрыд ревели.
   Подойдя к очереди, я увидела испуганные глаза, которые смотрели на меня. Это была красивая девушка с голубыми глазами.
  - Людмила, я сейчас неуверенна, что мне хочется вернуться в своё тело, но я должна это сделать.
  - Как тебя зовут? – спросила я.
  - Я Ольга Лучинская, вы со мной первой познакомились….
  - А, будущая княгиня Вольская? – спросила я, и вспомнила её морщинистое, старушечье тело, и мне стало немного жаль её. Такой молоденькой оказаться в таком изношенном трудом и годами жизни теле, будет нелегко, - подумала я, а вслух попросила: - Пошли, показывай, оставила своё тело!
   В каюте, где поселилась Ольга, стоял лишь один диван.      
  - Второй я отдала Насте, для ребёнка, они втроём живут, - как бы услышав мой немой вопрос, произнесла Ольга.
    Она подошла к своему телу, поправила на нём кофточку, и погладила по седым волосам.
  - Принимай меня бабуля в свою жизнь! – с сожалением, но, не оговариваясь, смирилась со своей участью молодая княгиня.
     Машинально я взглянула на часы, было без четверти одинна-дцать. Прошёл всего один час, но мне показалось, что я прожила несколько жизней. С княжной всё прошло гладко, без сильного удара долгой, насыщенной жизни, в которой пролетела целая эпоха страны, от одной народной революции, до другой, криминальной. Были радости и горести, была любовь, и были дети. Была гибель мужа, взросление и становление детей. Был тяжёлый труд, и радость за своих детей и внуков. Горечь утрат, и надежды на будущее, всё смешалось в этой долгой жизни.
    Когда баба Вера, и бывшая княжна Ольга, открыла глаза, то улыбнулась, и тихо произнесла:
  - Ещё один день начался, и, кажется, я его проживу. Может же такое присниться, я и княгиня!
                Глава – 16.
    И так продолжалось до самого вечера. Голова моя разрывалась на части, от полученной информации разных судеб. Конечно, не всё проходило гладко. После прочтения иных жизней появлялось желание, опорожнить желудок, до того они были противны и гадки. А от иных жизней исходил поразительный свет, освещающий всё вокруг, и тогда снова хотелось жить, и творить добро людям. Некоторые жизни тоже светились, и играли всеми красками, но они не освещали дорогу. И окружающие их люди, кроме блеска мишуры, ничего не ощущали. Эти люди жили для себя, только для себя. Они не причиняли зла окружающим, но и добра от них было нечего ждать.
   Самыми тяжёлыми моментами в этом просмотре было наблюдать за жизнью маленьких, беспризорных детей, семилетних мальчика и девочки, которых я знала, как Майкла и глухой старушки без имени. Они были заперты в боксе вместе с Катей и Женей Гусевыми. Два диких, полевых цветка, попавших по воле матерей-кукушек на каменистую, неплодородную землю взошли и расцвели ярким цветом общения. Они тянулись к свету, и дарили людям свою свежесть и ароматы луга. Скитания по канализационным колодцам и грязным подвалам не сломали их детской непосредственности и душевной теплоты. Они откликались своим участием и состраданием на любой зов о помощи. К их душам не прилипла грязь, в которой они барах-тались, пытаясь вылезти на чистое поле жизни. Я надеялась, что взрослые люди обратят на них внимание, и отдадут им тепло своих сердец, которого не хватало этим детям в жизни, но этого пока не произошло.
   А ещё я встретила свою подружку, с которой не виделась лет тридцать, а то и больше. Возраст не красит, а годы вытворяют с нашим телом и лицом такое, что трудно и вообразить. Узнала я Людку только потому, что в её жизни я увидела себя. И сердце ёкнуло, и полетело в прошлое на тридцать лет назад.
     Увидела я свою юность через призму времени и чужих глаз, со-зерцающих окружающий мир в другом образном измерении. Эти образы были совсем не безобразны. И я смотрелась со стороны не так уж и плохо, даже, может быть, лучше, чем представлялось мне. С годами забывается многое, и когда ты переживаешь заново моменты, о которых ты уже не помнишь, ты оцениваешь их по-новому с вершины прожитого времени. А сам критерий оценок уже не тот, изменился взгляд, но не притупилось зрение памяти, которое лишь дремало.
    Когда Людка вернулась из бездны прошлой жизни, и открыла глаза, лишь они были прежними, как и много лет назад, лишь они отражали наше детство и юность. А всё остальное смотрелось через кривое зеркало судьбы, через кривое зеркало жизни.
    Не знаю почему, но я не смогла долго смотреть в эти осколочки не искажающих мир зеркал, и выскочила в коридор, давясь комком, застрявшим в горле. А слёзы градом текли по щекам, смывая пыль и грязь, прилипающую к нам с годами, и делающими нашу душу невосприимчивой к чужим бедам и радостям.      
     Когда я вернулась к своему телу, в рубку управления там были Геннадий и Сергей, а все остальные разошлись по своим каютам, вернее не разошлись, а я их развела, и большинство оставались там, кроме некоторых, кого, то или иное желание выталкивало во внешнюю среду обитания многих.      
  - Сергей, ты не пересмотрел, - снова начала я, - своего отношения к возвращению Лизы в настоящую жизнь? А ведь она тоже может в любой момент умереть! Я не могу просто оттягивать её смерть без вмешательства в настоящую жизнь.
  - Людмила, сейчас Лизе неплохо. Ты её успокоила, и она сейчас не ждёт смерти, как раньше. А большего, ей пока не надо, - ответил Сергей. – Когда придёт время, я попрошу тебя сам.
  - Хорошо Сергей. Я не буду пока тебя досаждать этим вопросом. Извини, пожалуйста, но среди землян не нашлось больше пилотов. Так, что ты единственный, кто может разобраться с управлением тарелки. – Я замялась, как сформулировать свой вопрос дальше, но Сергей сам помог мне:
  - Ты хочешь узнать, как долго я буду изучать управление тарелкой? На этот вопрос я отвечу так: В принципе основные параметры движения аппарата я изучил. Ещё дня два-три мне потребуется для изучения приборов и способов управления тарелкой.
  - Ну, что нельзя ускорить изучения всего этого? – возмутилась я. – На тарелке люди и даже дети! За это время, мы можем прилететь к планете пучеглазиков, тогда может произойти всё, что угодно! Зачем нам лишние приключения?
  - Людмила, мы эту тему с тобой уже обсуждали. Что-либо сделать быстрее, просто не в моих силах! – вспыхнул Сергей. – А кроме меня здесь никому не справиться! Здесь столько блокировок, что один неверный шаг, одно неверное движение, и управление будет заблокировано, и тарелка станет не управляемой!
  - Да она и сейчас не управляема! – сказала я, и, надев своё тело, не стала больше выслушивать Сергея.   
    Когда мы с Геннадием возвращались в свою каюту, было уже поздно, шёл второй час ночи. Все уже, по всей видимости, спали. Я поделилась сомнениями насчёт Сергея с мужем, он явно затягивал возвращение домой, на Землю для того, чтобы попасть на планету пучеглазых. Он хочет там найти душу Машеньки, а уж потом вернуть Лизу в настоящую жизнь. А нам то зачем нужно лететь на эту планету? Ведь с нами же люди и дети, и мы, лично мы, сейчас возложили на себя ответственность за этих пока ещё ничего неподозревающих людей!
     Геннадий пообещал поговорить с Сергеем по душам, но это будет только завтра. На завтра же я подкинула мужу ещё одну задачку, которую должны решить все вынужденные переселенцы с Земли.   
  - При возвращении одного молодого мужчины в настоящую жизнь, я увидела, что он во время похищения был за рулём автомобиля, типа скорой помощи. Из машины он не вылезал, и возможно, эта машина сейчас тоже на тарелке. К чему я это сейчас говорю? А к тому дорогой, что Юрий, так зовут этого мужчину, вёз на этом фургоне уйму продуктов. Он из города развозил по сельским магазинам разнообразные съестные припасы. И если эта машина здесь, то мы бы решили вопрос с пищей и питьём на продолжительное время, и сосать противные тюбики пучеглазых не было бы необходимости. Следовательно, завтра нужно собрать всех, и попутно объяснить всю обстановку, какая сложилась сейчас на тарелке.   
   Я хотела, но не рассказала Геннадию о том, что здесь, на тарелке, встретила подругу юности, и теперь не знаю, как к ней подойти. Она возвращалась с шести соток, которые находятся в пятнадцати километрах от города, в котором она жила с взрослым сыном. Но он не приехал за ней на автомобиле. И пришлось ей идти пешком, и пришла она сюда, как раз на эту тарелку.
  - А ты, что боишься, что она тебя не узнает? – спросил муж, заглянув в мои мысли.
  - Кто? – не поняла я. – Людка Бобылёва? Я боюсь, что это будет для неё не очень важным, потому что в последнее время, она не вспоминала меня, - ответила я.
  - Давай, ввалимся к ней прямо сейчас, может спросонья она….
  - Да, нет Гена. Я не хочу пугать её своим видом, особенно на ночь, - смеясь, ответила я.
      Ночь пролетела, как большая, чёрная птица, без единого сна. Проснувшись, мы услышали, какой-то шум в коридоре. Небольшая толпа мужчин, что-то бурно обсуждали. В толпе выделялся наш бывший рыцарь, а ныне полковник в отставке Андрей Путилин. Сегодня он уже был не в одних трусах, на нём было трико. Речь шла о пище насущной.
  - Если нас сюда забросили, и оставили одних, - кричал Путилин, - то питание обязательно должны были нам оставить, ёк макарёк!
  - Мужики, минуточку внимания! – сказал Геннадий. – Вы хотя бы немного вспомните, как сюда попали. Нас захватили инопланетяне, и сейчас мы чёрт знает где, вдали от родной Земли!
  - Что? Ёк макарёк! Какие инопланетяне? – возмутился полковник. – Вот заливает с бодуна мужик! Вот это да! А я то думал, что это К.П.З.! Где думаю, все менты?
  - Да, я видел, это была тарелка, от неё шли лучи! Мы с Нинкой наблюдали за ней, - вспоминал один мужчина полного телосложения. – А где сейчас эти инопланетяне? Я хочу увидеть их!
  - Да они сбежали от нас, как только увидали рыцаря в цветных трусах! – смеясь, ответила я.
  - Какого ещё рыцаря? – крикнул полковник.
  - Который ловил этих инопланетян, и стучал их лбами друг об друга, отчего у них глазки выскакивали на пол! – ответила я, смеясь. – Вот они и решили, что лучше катапультироваться, чем остаться тоже без штанов! И это были вы, полковник, вы были тем рыцарем печального образа!
  - Ёк макарёк! – икнул полковник. - Ничего не помню, вот напился то! А, что мы, правда, находимся на тарелке?
  - Можете проверить. Здесь есть рубка управления тарелкой, и вы можете посмотреть на звёзды, среди которых мы и летим, - ответил Геннадий. – В рубку, вообще-то заходить запрещено, но в виде исключения, славному рыцарю рода фламандского Филиппу Монтье, я провожу вас, ваше преосвященство.    
  - Нет, я не понял. Это кто всё-таки рыцарь, как говоришь его? – развёл руками полковник.      
  - Да, это были вы! – вставила я.      
  - Как это рыцарь? Шутите?      
  - Нет, полковник, - ответила я. – Как-нибудь, на досуге, я вам расскажу вашу историю, а сейчас, извините нельзя. У нас сейчас будет серьёзный разговор на тему: что делать, и как спастись. Сейчас я предлагаю, вам мужчины, поскольку вы у нас считаетесь сильным полом, нам нужно очистить помещение, в котором мы недавно были заключены этими инопланетянами. Нужно убрать эту клетку, убрать все решётки, и сделать из этого помещения комнату для досуга. Поняли. И ещё. Два человека нужны для поиска машины, за рулём которой сидели вы, Юрий, - обратилась я к молодому парню. – Там много еды, и я думаю, что если рационально использовать её, то нам хватит до посадки на Земле. Все поняли?
  - Нет! – снова крикнул полковник. – Это, что идут съёмки последнего героя, что ли?
  - Полковник, а я то думала, что вы намного умнее, а вы….
  - Но я не это хотел спросить, - тут же ответил полковник. – Я хотел спросить, кто пилотирует эту, но,… нет, я никак не могу поверить!…
  - Вот вас Геннадий и сводит в рубку управления, и тогда вы, господин Фома неверующий поверите, точно! А сейчас займитесь делом, полковник, - распорядилась я. – За вами организация всех этих дел. Да, вот ещё что.  К вечеру прошу всех, кто по неволе находится здесь, собраться в этом уголке отдыха. Я всё сказала. Пошли Геннадий, покажем полковнику нашу тарелку, теперь она действительно наша.
  - Что вы Андрей Петрович хотели бы увидеть в первую очередь? – спросила я Путилина.
  - Конечно, рубку! – ответил он. – Я же в ракетных войсках служил, могу отличить бутафорию от настоящего.
   Когда Геннадий открыл дверь, ведущую в командную рубку, первым туда вошёл полковник.
  - Ёк макарёк, тут же всё настоящее! На муляж и тренажёр не похоже! – разглядывая вместилище рубки, восхищался полковник. – А почему здесь кресла такие маленькие?
  - Да всё потому, что управляли ей маленькие существа, гуманоиды. Андрей Петрович, только не трогайте приборы. Тарелка летит в автоматическом режиме, - предупредила я.
   А Андрей Петрович уже был поглощён созерцанием звёздной бездны.
  - Ни одного знакомого созвездия! Мы, что так далеко улетели? – спросил полковник.
  - А вы, что разбираетесь в астрономии? – спросил Геннадий.   
  - Ну, а как же, Гена! Ракетчики в училище проходят курс небесной механики и звёздной астрономии, вместе с курсом звёздной навигации, - вылепила я.
  - Ёк макарёк, вы то откуда об этом знаете, мадам? – возмутился полковник.
  - Да вот знаю, я всё знаю, даже то, что у вашей Любки была внематочная беременность, после того она не может иметь детей! Зато Танька уже три раза была беременна от вас! -– улыбаясь, выложила я все его секреты.
  - Ну, это я сболтнул, где-нибудь по пьянке….
  - Но хорошо! Вот ещё один факт, от которого вы не откреститесь. Ваша мама родила вас мёртвеньким, и вас едва откачали, да и вес у вас был слишком мал для того, чтобы выжить, всего кило семьсот! – доложила я. – Да я о вашей жизни всё знаю, и вы меня на мякине не проведёте!
  - Ёк макарёк! А вы случаем не инопланетянка?
  - Случайно нет, но вроде того! – улыбаясь, ответила я.
  - А почему нет пилотов? – перевёл он разговор на другую тему.   
  - Один пилот сбежал вместе со всеми, а второго пилота лично вы по неосторожности прикончили, - ответил Геннадий. – Эти инопланетяне слишком хрупки для вас. Видите, какие кресла?    
  - Опять вы обвиняете меня в чём-то! Ёк макарёк, да не трогал я никаких инопланетян! - отрицал полковник. – Да я и не видел их, не до такой же степени я был пьян, чтобы такое забыть! Обычно я всё помню. Что здесь, очевидное невероятное или с лёгким паром? Надо бабам рассказать, вот будет умора, ёк макарёк.
  - А вы со своими женщинами разобрались? – поинтересовалась я.
  - А что разбираться то? Выдали мне вот этот костюм с галстуком, и выселили меня из своей жизни. А как я могу договориться сразу с двумя, если они друг от друга не отходят ни на шаг? С довольствия меня сняли, вот и пришлось сегодня мужиков подбивать на голодовку, может, простят после этого. Так, значит, это всё же правда? Мы, что действительно в космосе, или я до сих пор пьян? Как это, Любка и Танька да вместе?
  - Полковник, давайте же серьёзно поговорим, - предложила я.
  - Я не против, но и вы тоже, перестаньте меня разыгрывать, зрителей то нет, да и кинокамер, что-то не видать! А вот, что! – вспомнил полковник. –  Понял, это скрытая камера меня снимает!
  - Так, всё полковник, вы меня уже вывели! Я больше не хочу ни о чём с вами говорить! Вы вроде бы взрослый человек, полковник, хоть и в отставке, а мелете такую чушь! Видно сегодня нам с вами кашу не сварить! Экскурсия закончилась, можете идти, нам некогда с вами шутить, да и не до того сейчас! Видимо придётся нам лучше с вашей Любкой говорить! – отрезала я.
  - А Любка то, что?
  - Да женщина женщину быстрее поймёт и поверит!
  - Да, но вы такие сказки мне рассказываете, как же такому можно поверить? Инопланетяне, это же чушь собачья!
  - Тогда вы свободны! – снова отрезала я. – Мы с вами завтра говорить будем, сегодня вы всё же ещё не готовы к серьёзному разговору. Да, Семёныч, вы не смогли бы организовать работы на тарелке, о которых я говорила?
  - Ну, если ваш муж сеньора поможет мне, то я готов. Я у ваших ног мадам! – пошутил Путилин.
    Ну, вот, значит я рано радовалась, что сейчас то нас поймут и поверят, значит я ещё не нашла того довода, который смог бы убедить даже этого полковника, пусть хоть и в отставке! Значит, рано я радовалась тому, что перекладу большую часть ответственности за людей на этого полковника. А он умеет лишь с бабами крутить романы! – думала я. Внезапно, в моей голове появилась идея:    
  - Андрей Семёнович, пойдёмте с нами, - попросила я.
   Я завела полковника в клетку, в которой мы совсем недавно были заключены.
  - Ну вот, Андрей….
  - Давайте уж просто Андрей, - попросил полковник.
  - Так вот, Андрей, в этой клетке вы ещё два дня назад были поса-жены в одних трусах этими гуманоидами, как мы их называли – пучеглазиками. У всех, ну почти у всех, инопланетяне вычеркнули из нашего мозга память об этой жизни.
  - Для чего? - снова запел Андрей свою песню: что да почему.
  - Я всё вам расскажу, но только не сию минуту. Хорошо, верите, не верите это ваше дело. Кроме нас с Геннадием на тарелке двадцать два человека мужчин и женщин и четыре ребёнка. Нужно организовать всех, и как-то ими управлять. У нас сложности с питанием, и если мы найдём машину с провиантом, то нужно наладить контроль, за распределением пищи. Вы старший офицер, хоть и в отставке, и я знаю, что у вас есть подобный опыт. Нужно осмотреть все помещения тарелки, и составить подробный план размещения всего того, что представляет интерес для нас. – Я увидела, что полковник улыбается, глядя, куда-то в угол, и меня страшно оскорбила его улыбка: - Полковник, а вы чему или кому улыбаетесь, я же с вами говорю?
  - А я жду, когда скажут: вас снимает скрытая камера!
  - Да, вы, что? – подпрыгнула я. - Нет тут никакой скрытой и не скрытой камеры полковник! Вы же военный человек, и должны понимать, что за нами стоят жизни этих людей, впрочем, и ваша тоже! Учтите в заблокированные двери и люки, которые, как-то обозначены, просьба не соваться. Это могут оказаться выходы в открытый космос, вскрытие которых, может привести к разгерметизации тарелки, а, следовательно, к гибели всех, - произнесла я длинную речь.
  - Я согласен, но учтите, если я почувствую, что вы, что-то затеваете без моего ведома, я вас сразу к ногтю, - говорил он, рассматривая решётку. – По-моему она складывается, вернее не складывается, а задвигается в стену. Конечно!
    Андрей нажал на какой-то штифт пальцем, и второй рукой задвинул решётку в стену кабинета шоковой терапии.
  - Видишь Гена, - бросила я леща полковнику, - сразу видно, что человек знающий.
   Андрей растянул улыбку от уха до уха.
  - А за этой дверью, что? – показывая на кабинет, спросил полковник. – Можно, я займу его под свой кабинет?      
  - Мы не возражаем, - ответил Геннадий.
   Полковник по хозяйски открыл дверь, и вошёл туда. Мы последовали за ним. Он осмотрел всё намётанным глазом:
  - Стол низковат, а кресло для меня маловато. У вас, что нормаль-ных кресел нет?
  - А вы всё ещё думаете, что находитесь в телестудии? Ну, сколько можно, вы скоро доведёте меня до инфаркта! – возмутилась я. Перестаньте полковник, хватит шутить! С вами никто не играет, а на кону стоит ваша и наша жизнь, и всех, кто находится на этой тарелке! Кресла маловаты потому, что в них сидели маленькие, пучеглазые гуманоиды! И все кресла, и столы они изготовили для себя, но никак не для нас!
  - Ничего, есть нормальный стул, - сказал он. - Значит, вы хотите, чтобы народ собрался в это помещение, где была клетка? Это будет сделано.
    Он достал из кармана трико ручку, и взял с соседнего стола карточку, одну из тех, которые я видела, когда-то. Он опробовал ручку.
  - Списки, как вам составлять, одним списком по алфавиту или от-дельно, мужчин и женщин? – спросил он. – Профессии нужны и семейное положение?         
  - Всё это я прекрасно изучила, когда возвращала вас всех в настоящую жизнь.
  - Андрей Петрович, нет, простите, Семёнович, - заговорил Генна-дий, – наш полёт может затянуться не на один день, а возможно и не на месяц, а на годы. Вы понимаете, что людей нужно, чем-то занять, иначе здесь будет сумасшедший дом! Вот и на сегодняшнем собрании нужно решить, чем мы будем заниматься. Будут, конечно, недовольные, но все должны знать, что поставлены в эти условия не по собственной воле. Нас никто не спрашивал согласия, но это не значит, что мы можем отказаться, и вернуться домой. От дома нас отделяют сотни, а вероятно тысячи световых лет. Вероятность на возвращение есть, если мы научимся управлять этой тарелкой. В частности, бывший, военный лётчик этим уже занимается, и кое-какие результаты есть. Но это также займёт не мало времени, - объяснял Геннадий. – Перед нами стоит задача выжить, и вернуться домой. Мы же все Русские, а Русские никогда не сдаются! Но самая большая задача, которая перед нами стоит, это остаться людьми при любых условиях!
  - Ёк макарёк, неужели мы, правда, влипли?! – задумчиво произнёс полковник в отставке. – О месяцах и годах мне, кажется, говорить людям не нужно, это всё равно, что кувалдой по лбу! От этого у слабонервных, может съехать крыша, и тогда за стенкой придётся открывать изолятор.
    Когда мы с Геннадием покидали кабинет начальника межзвёздной экспедиции, я сказала ему:
  - Сегодня ночью, я пошлю вам Семёныч интересный сон, в котором вы увидите, как, когда-то, очень давно, вы были рыцарем Филиппом Монтье. Возможно, уже завтра, вы поверите нам!               
                Глава – 17.
   Мы шли по коридору, к нам подбежал шофёр Юрка. Он был возбуждён, и к тому же ещё и запыхался.
  - Геннадий, как вас по батюшке? Я машину свою нашёл. Вспомнил, что из машины, когда вылез, то какие-то странные маленькие существа вели меня вверх по лестнице. Немного поразмыслив, я стал искать люк, который бы вёл вниз, и нашёл его, - рассказывал он. – Рядом с жилыми помещениями есть небольшая комнатушка, размером два на два метра. Вот там и есть небольшая дверь. Я её открыл и увидел лестницу, которая вела вниз. Спустившись по ней, я нашёл свой Маник, в одном из боксов. Там есть ещё три бокса, но они не открываются. Если выгрузить из автобуса все продукты, то там хватит места для всех, и мы сможем вернуться домой. Бензина километров на двести хватит. Только, как отсюда выбраться? Внизу, в конце гаража есть громадный, круглый люк, метра в три в диаметре. Это, наверняка выход наружу. Если разогнаться, то его можно вышибить!
  - Юра, не вздумай претворить это в жизнь! Ты окажешься в открытом космосе, а все люди моментально погибнут! – запретил ему Геннадий. – У тебя в рефрижераторе продукты не испортятся?
  - Ну, что вы! Они там хоть год могут лежать, только аккумулятор подзаряжать нужно. Для этого нужно заводить автобус.
  - Давай, веди к своему Манчику, - предложила я. – Посмотрим, что у тебя есть, и на сколько хватит.
   В той комнатушке, куда нас привёл Юра Мальцев, водитель фирмы доставки, было устроено хранилище мусора, который стаскивали сюда при уборке тарелки свободные граждане прошлой жизни, когда ещё этот Юра был солдатом Великой Отечественной, рядовым, Ильём Беспалым. Не знаю, как Юра нашёл эту дверцу, потому что она была завалена почти доверху мусором.
   Он открыл эту дверцу, чуть повыше пояса человека, и первым влез туда. Я последовала за ним, а вот Геннадий помучился изрядно, как Вини Пух после завтрака у кролика в мультяшке. Мы попали широкое, светлое помещение с огромными воротами в стене. Юра подошёл к крайним и открыл их. Внутри стоял белый автобус без окон. На капоте красовалось три хромированных буквы на латинице MAN.
    Юрий открыл дверцу салона, который был доверху заставлен различными коробками и упаковками.
  - Сколько здесь? – спросила я.
  - Почти две с половиной тонны, - ответил Юра. – Здесь на пять магазинов, начиная с колбасных изделий, и кончая конфетами и пряниками. Только напитков одних пятьсот литров, и десять декалитров водки. Все накладные и ведомости на товары в бардачке, так, что пересчитывать не надо.
    Мы пошли на выход, а Юра заботливо закрыл фургон, а затем и бокс, насвистывая простенькую мелодию. Первым он поднялся наверх, и помог вылезти мне, а затем уж вдвоём, мы вытащили Геннадия, который сказал непонятную для Юры фразу:
  - Лучше бы я спустился в астрале!      
  - В какую Австралию? – не расслышав, переспросил молодой ас.
  - Да так, вылетело ненароком, - замял мой суженный.
   У входа в эту кладовую, я потребовала у Юры ключи от машины, объяснив это тем, что здесь слишком много любителей выпить на дармовщинку. Юра немного поломался, но всё же отдал.
   Я не успела сделать и шагу, как встретила Настю. По её глазам было видно, что она безмерно счастлива.
  - Людмила, спасибо тебе большое. По гроб буду тебя благодарить. Я Володю встретила сегодня утром. Он, оказывается, тоже здесь был, в соседней каюте спал. Он у меня бывший спортсмен, и зарядку делает постоянно. Вот и сегодня решил позаниматься, а в каюте то тесно, вот и вышел в коридор. А я тоже решила размять косточки, ну и столкнулись нос к носу. Я чуть не опи,… когда перед своими глазами увидела родную мордашку. А он как ногу задрал, так и столбняк его хватил, едва распрямила его. Теперь мы занимаем две каюты. Я с Катюшей, а Вовка с Женькой. Но ничего, на ночь будем, как-нибудь размениваться, - за один вдох выдала счастливая Анастасия Гусева.
   Она поцеловала меня, и, не дожидаясь от меня, каких-либо ответных слов, вприпрыжку побежала в свою каюту. Много ли надо для счастья? Главное, чтобы близкий человек был рядом и дети у твоих ног. И не важно где, хоть у чёрта на куличках, или как в нашем случае, за тысячи световых лет от дома!
   Геннадий пошёл к Сергею, чтобы получить последнюю информацию о том, как продвигается изучение управления тарелкой. А я решила зайти к бабе Нине, и справиться об её здоровье, а затем зайти к Лизе – Йоко Сан.
  - Люд… ик…Людми, ик… ёк макарёк! – Услышали мы заикаю-щийся голос полковника. – Ёк макарёк, Людми, ик… Геннадий, ик… ёк макарёк!
  - Что случилось полковник? – спросил Геннадий, когда Андрей поравнялся с ним.
  - Идёмте, там ик… ёк марёк!
  - Что, что там? И где это там? – спросила я, подбежав к мужчинам. – Что вы Семёныч всё заладили: ёк макарёк, да ёк макарёк?
  - В моей каюте, ик…. Там, ик… там, в шкафу, какие-то странные существа! – заикался полковник. – Я хотел посмотреть, что находится в этом шкафу, а когда открыл, то и увидел их! Ёк макарёк!
  - Трупы, что ли? – спросил Геннадий.
  - Не знаю, но они страшно воняют. А кто подкинул мне эти пода-рочки, уж не вы ли мадам, чтобы доказать мне, об инопланетянах? - уже почти не заикаясь, сказал Андрей.
  - Мне только этого не хватало! Боже, да, что же вы говорите то? Идёмте, показывайте своих подкидышей! – ответила я.
  - Андрей Петрович ведь вы же бывший военный, - начал доказы-вать Геннадий, - и наверняка смерти смотрели в лицо не один раз. Вы видели мёртвых. Так, что вас так сильно поразило?
  - Смотрел, и видел и не один раз, но ёк макарёк, такого ещё не видел! Идёмте, посмотрите сами. Это же, какие-то засушенные кузнечики метровой длины, а глаза такое показывают, что сердце останавливается, - изредка икая, говорил полковник в отставке. – И несёт от них так, что, кажется, рота солдат начистила сапоги, а остатки крема съели.
    Действительно, два пучеглазика были подвешены в шкафу на крючки, и высохли до стадии мумии. Глаза их, как два кривых зеркальца отражали окружающий мир в причудливо искажённом виде. А сапожным кремом воняло от раздавленных тюбиков с веселящей пищей.
  - Ну и что вас так сильно поразило? – спросил полковника Геннадий. – При нулевой влажности, которая здесь существует, и вы извините, если ваш труп подвесить, тьфу, тьфу, - Геннадий сплюнул через левое плечо, - за два дня так же превратитесь в засушенную мумию. А у этих существ содержание жидкости в процентном соотношении больше чем у человека, и поэтому, высохнув, выглядят, как засушенные насекомые, потому что кожа у них прозрачна, и очень похожа на хитиновый покров насекомых, - объяснял Геннадий. – С глазами ещё проще. Глаз у них устроен, как у совы, нет радужки, и зрачок занимает всю поверхность глаза. Дно глаза выстлано отражающими сегментами, за счёт которых регулируется светочувствительность глаза в темноте. После смерти эти сегменты образуют плоскую поверхность, и отражают всё, что вокруг находится. Оптическое же яблоко искажает это отражение. Вам всё понятно полковник?
  - Конечно! Я что, идиотом выгляжу? Мне всё понятно, - ответил Андрей. – Но из вашего объяснения я не понял, почему они так воняют, если они так высохли?
  - А это не они воняют! – влезла я со своим длинным носом. – Во-няют вот эти тюбики, которых у вас пол шкафа, как пустых, так и полных. Ещё три дня назад вы эти тюбики с сапожным кремом сосали с превеликим удовольствием, и просили ещё добавки!
   Полковник икнул ещё раз, и выскочил в коридор, откуда раздалось рычание. Через некоторое время он вернулся весь красный и со слезящимися глазами.
  - Ёк макарёк, чуть желудок наизнанку не вывернул. Вы, что Людмила, специально надо мной издеваетесь? – продолжая икать, говорил полковник. – Один меня хочет засушить, а вторая накормить сапожным кремом.
  - Никто не хочет вас засушить и тем более накормить сапожным кремом. Вам рассказывают о том, что происходило здесь. Вы таких существ видели на Земле? – спросил его Геннадий.
  - Откуда я знаю, какие ещё животные водятся на Земле!
  - Вы всё так же отказываетесь верить в то, что находитесь на ле-тающей тарелке? – спросила я.
  - Я не знаю, чему верить, и чему не верить, - неуверенно сказал Андрей. – Настоящая жизнь кино, и тарелки летают и,… - и он за-молчал, задумавшись.
  - Этот шкаф вынесите из каюты, и поставьте в другую, с толстой дверью, которая находится за вашим кабинетом, - сказала я. – И забудьте этот случай.       
                Глава – 18.
     Толи, надышавшись запахов от тюбиков, толи от всех событий свалившихся на меня, я почувствовала, что голова моя поехала кругом, сначала вправо, а затем начала качаться на волнах. Я хотела выйти из каюты, но дверь унеслась, куда-то к потолку. Мне невыносимо захотелось встать на четвереньки, и добраться до двери, чтобы покинуть эту каюту. Свет замерцал, и на меня навалилась страшная тяжесть, которая расплющивала моё тело.   
    Перед тем, как последний луч света потух, я увидела Геннадия, который подхватывал меня. А ещё я видела много, много глаз, смотрящих на меня с испугом. Я ныряла в эти глаза, и погружалась в чужую жизнь, выхватывая из неё всё самое гадкое и плохое. И оно, всё это мерзкое и отвратительное, густым, вязким клубком окутывало мой мозг. Страшные картины чужих жизней стояли перед моими глазами, и несли, куда-то в черноту затхлую и вонючую. Потом вспыхивал свет, и начиналось вращение с сумасшедшей скоростью белых и чёрных полос жизни, толи моей, толи чьей-то.
   Этот бред продолжался почти два дня, за истечением которых, я очнулась, и открыла глаза. На столике лежало яблоко, крупное и краснобокое, и мне захотелось есть. Сев на диван, почувствовала лёгкое головокружение и слабость. Но тут проснулся Геннадий.
  - Доброе утро любимая. Что, яблочко захотелось? Возьми, съешь, оно дожидалось тебя целые сутки, - говорил муж, подавая мне яблоко. Вчера вечером приходил Андрей, он был, какой-то странный. Сегодня обещал ещё прийти, поговорить с тобой.
  - Гена, когда у меня был этот сумасшедший бред, я почему-то ви-дела падающий самолёт, за штурвалом которого кто-то сидел, а вот, кто это был, я так и не разглядела…. – начала вспоминать я.
  - Ну, и что, мало ли, что в бреду может причудиться…. – оборвал мои воспоминания Геннадий, но и я в долгу не осталась:
  - Но я же снова переживала за судьбы тех, кого вернула в эту жизнь!  Мне, кажется, что я могла пропустить этот ценный для нас момент. Вдруг, среди наших спутников всё же есть лётчик?
   - Да это же Сергей, наверное, - произнёс Геннадий.      
  - Да, к слову, как продвигаются дела у Сергея, любимый? – спросила я. - Мы скоро повернём к Земле?         
  - Я вчера у него был, и мы с ним довольно подробно разговаривали на эту тему. Я не почувствовал, что он намеренно стремится затянуть время, - рассказывал Геннадий. – Он до сих пор ещё не готов сказать, что сумеет управлять этим летательным аппаратом. И я, почему-то ему верю.
  - Сейчас ещё сходим, - настаивала я. – Я сама хочу убедиться, что всё идёт нормально. И всё равно, мне кажется, что он намеренно собирается попасть на планету пучеглазых!
   Мы уже были готовы скинуть с себя материальные сущности, как в дверь постучались, и зашёл Андрей Семёнович.
  - Приветствую тебя Людмила! Привет Геннадий, ёк макарёк! – начал с порога полковник. – Как ваше драгоценное здоровье сударыня?
  - Да вроде терпимо, сударик! – ответила я.
  - Напугала ты нас голубушка! Напугала, - заискивающе говорил Андрей. – Среди нас смертных ведь нет, кто бы мог воскрешать из мёртвых! Это ты у нас святая….
  - Чем это я обязана такому преклонению с вашей стороны, сударь? – спросила я.
  - Как же, как же! Что вы обещали, то и произошло, ёк марёк! Всю ночь я воевал с гугенотами, подавлял восстание вассалов во Фландрии. А сколько я рыцарских турниров выиграл, и не счесть! Но самое главное было в конце, когда я умер, ёк макарёк. - Полковник приостановился, и, выдержав паузу, продолжил свой рассказ. – Не знаю почему, но это же было после смерти! Я появился снова, и уже здесь, без доспехов, без своих вассалов, в одних трусах, ёк макарёк! – пожал плечами полковник. – Но не до такой же степени я разорился! Я не могу всё это связать. И там я видел каких-то странных, человечков: маленьких с вытаращенными глазами. Они были очень похожи на засушенных кузнечиков в шкафу. Но у меня, почему-то всё время кружилась голова, и я мало, что понимал. Я видел тебя с Геннадием, свою Любку и Таньку. Я видел, как ты бросилась на этих пучеглазых коротышей, а они направили на тебя электродубинку. Видел, как ты упала, а я бросился защищать тебя. Я бил этих противных человечков, ёк макарёк! Людмила, скажи правду, это было на самом деле, или это просто сон, плод воображения моего мозга?
  - Ну, как вам ещё доказать? В этом сне ты увидел то, что было с тобой на самом деле, лет пятьсот назад, возможно, в первой твоей материальной жизни! А ты видел, каким образом я вернула тебя в настоящую жизнь? – спросила я.
  - Да….
  - Ну и, какие могут быть сомнения? – недоумевала я.
  - Ёк макарёк, так что, у меня кроме этих двух жизней были ещё?
  - Ну, Андрей Семёныч! Вы, что лет двадцать на луне жили? Сейчас все средства массовой информации, начиная от самого распространённого ящика с экраном и кончая жёлтой газетёнкой, обсасывают эту тему! – поражалась я. – Все, кому не лень комментируют свидетельства очевидцев, которые якобы побывали на том свете, и вернулись оттуда. И вы ничего не слышали про реэркорнацию, о переселении душ, и тому подобные вещи?
  - Я эту чушь не смотрю, и не слушаю, и тем более не читаю, - заявил полковник в отставке. – Вы ещё мне посоветуете мыльные оперы смотреть? Мне хватило Изауры! Пока моя Любка пялится в этот ящик, меня на подвиги тянет, ёк макарёк. Вот это самое настоящее, все чувства, а не какая ни будь, Хама с утра! Этим нужно заниматься и не по утрам только, - произнёс Андрей Семёнович, и безобидно улыбнулся. – Ладно, я пойду, и немного поразмышляю про реэркорнацию, ёк макарёк.
    После того, как за полковником закрылась дверь, мы, ни минуты немедля, покинули свои грешные тела, и пошли в рубку управления. Она оказалась пуста, вернее не пуста, а без Сергея. Вместо него сидела на одном из трёх кресел голубоглазая беляночка Елена. Я хотела устроить с ней новый диспут о пользе пребывания души в своём теле, но посчитала, что это будет пустой тратой времени.
  - Где Сергей? – спросила я.
  - Он пошёл посмотреть на свою Лизоньку, - с ехидцей ответила эта особа. – А меня попросил, присмотреть за рубкой.
  - Гена, оставайся здесь, а я пойду и навещу Йоко – Лизу. И проследи, чтобы здесь не было посторонних! – а это уже относилось к Елене.
    Елена не стала возражать, встала и просочилась вслед за мной. Мы шли молча по коридору, по которому иногда проходили люди, и не просто так, у каждого была цель. Это означало, что они заняты полезными делами, значит, Андрей с Геннадием выполняли свои обязанности.
   В каюте, в которую просочилась я, было четыре человека. Вместе с Йоко Сан сидела баба Вера, Сергей, которого не видели, и не ощущали присутствующие этой каюты, и парень, нет, не парень, а, довольно молодой мужчина. Увидев его, я вспомнила, что это именно тот человек, которого я оживляла. Но жизни его я не читала. Я просто сделала автоматическую перезагрузку памяти. Мои мысли полетели по кругу, и я захотела узнать жизнь этого мужчины. Может быть, именно его я видела за штурвалом падающего самолёта. Возможно он пилот, да к тому же в материальном теле! Тогда они, вместе с Сергеем сделают работу значительно быстрее.
   Посмотрев, на чем-то встревоженного Сергея, я тут же подошла к нему.
  - Почему рубку оставил без присмотра? – налетела я на него. – А если кто зайдёт, и, что-нибудь сломает, что тогда?
  - Людмила успокойся. Это может случиться и при мне, и я никак не смогу предотвратить, если, кто-то захочет сделать, какую-то га-дость! – почти закричал он.
    Он был прав. Он присутствовал там чисто номинально, как про-стой наблюдатель, как камера слежения и всё.
  - Прости меня Сергей, я погорячилась, - отступила я. – Просто, мы с Геннадием пришли в рубку, а там сидела Елена. Она ведь постороннее лицо, и не должна там находиться, вот я и вспылила. Зачем ты её пускаешь в рубку?
  - Я её не пускаю. Она так же, как и вы не спрашивает разрешения, можно войти или нет, - сделал он прозрачный намёк. – А тем более, я попросил её присмотреть за Лизой. Если бы, что-то случилось с Лизой, чтобы поставила меня в известность.
  - Сергей, но почему ты упрямишься по вопросу возвращения Лизы в эту жизнь? Тогда тебе бы не пришлось следить за её здоровьем, - вновь начала убеждать я.
  - Людмила, а ты уверена в том, что она не заставит нас лететь на планету пучеглазых, если ты вернёшь её в настоящую жизнь? – тут же нашёлся Сергей.
  - Да, вот, я как раз и думаю, что, и ты бы не отказался это сделать! Ну, с чего вы с Лизой так сильно поверили, какой-то гадалке, что якобы гуманоиды забрали у неё душу? А если это не так? Может быть, гуманоиды хотели просто нас всех убить, допустим, на мясо, на копчёные окорочка, или проводить, какие-нибудь опыты на наших телах, что больше походит на правду! Ну, хорошо, если представить себе то, что мы  всё же побываем на этой планете, где обитают эти гуманоиды. Что тогда будет? Каким образом ты хочешь найти там Машину душу? Где ты будешь искать её? Даже, допустим, что вы с Лизой найдёте Машенькину душу. Каким образом ты собираешься достать её оттуда, в ком она сейчас живёт? Ты себе это представляешь? Лично я, НЕТ! – убеждала я Сергея.
  - Я тоже не знаю, но должен её найти!
  - Ну вот, наконец-то ты признался, что нарочно не хочешь повернуть тарелку! А ты не боишься, что таким образом ты вдобавок ещё потеряешь и свою Лизу? Или ты желаешь, таким образом, снова соединить свои с Лизой судьбы? Но и тут у тебя ничего не получится! Как только ты появишься на этой чёртовой планете, твоя душа улетит, к какому-нибудь гуманоиду, вот и всё, чего ты этим добьёшься! А Лизу я лично не дам тебе в обиду, и хоть я и дала своё слово, без твоего разрешения не возвращать её в эту жизнь, но я всё равно, найду способ, чтобы защитить её от такого сумасброда, каким являешься ты! – разошлась я. – Всё, теперь я всё сказала, что думаю о тебе, прости меня, если что, - всё же извинилась я.
  - Нет, Людмила, нет! Это не так, ты ошибаешься, - оправдывался Сергей.
     Мы стояли с Сергеем в уголке возле двери, и когда закончили свой крутой разговор, то услышали, о чём разговаривают между собой баба Вера и тот молодой мужчина, а Йоко – Лиза молча, слушала их.   
    Мне тут же захотелось проверить свой бред, и когда Сергей, уходя, просочился в коридор, я метнулась, и на мгновение погрузилась в голову этого молодого мужчины. А потом воровато, на свой страх и риск коснулась головы Лизы. Конечно, от этого она не вернётся в эту жизнь, зато я переписала голограмму всех её жизней, и смогу посмотреть их в любое время, когда мне понадобится.
   Сергей дожидался меня в коридоре, рядом с ним стояла Елена. Они о чём-то оживлённо разговаривали. Увидев меня, он подошёл ко мне, и мы вместе отправились в рубку.
  - Сергей, ты почему, какой-то сумрачный? Уж не случилось ли чего? - спросила я, и тут же вспомнила, что пятнадцать минут назад высказала ему такое, отчего я бы на его месте повесилась.
  - Ну, а что может со мною случиться? – Вопросом на вопрос ответил Сергей. – Всё нормально, просто у меня голова немного побаливает, вот и всё.
  - Сергей, мне всё время кажется, что ты чего-то не договариваешь!
  - Вы ошибаетесь, Людмила, - ответил Сергей, просачиваясь сквозь стену в рубку, где нас дожидался Геннадий.
   Сергей вкратце рассказал нам, чего он добился в области изучения методов управления тарелкой. По сравнению с тем, какие были результаты два дня назад, изменения были небольшие. Я разочаровалась в Сергее, как в пилоте, но понимала, что тарелка всё-таки не самолёт, и даже не военный самолёт, а более сложное творение Разума, и нам, возможно, это творение пока недоступно. А ещё мешало то, что Сергей не мог сам взять в руки воображаемый штурвал, и нажать, какую-нибудь кнопку, или переключить рычаг. Он всё это делал в уме, а это было очень сложно.
   Мне не терпелось посмотреть жизнь молодого человека, у которого, только что сняла голограмму жизни. А что если он действительно был лётчиком, тогда вопрос с пилотированием почти решится. Сергей, как он говорит, почти изучил управление. Значит, при помощи посредника, это меня или Геннадия, он передаст эти знания этому пилоту. А остальное дело техники, размечталась я, и чуть опять не улетела в Воеводское.
  Вернувшись в свою каюту, голограмма этой жизни начала на меня действовать, как снотворное.
  - Гена, мне, что-то стало плохо, мне надо немного поспать. Часов шесть не давай никому, будить меня, - попросила я мужа.
    Едва успев, влезть в своё тело, как моя голова начала растворяться в голубой дымке времени.      
                Глава – 19.
   В жизни человека бывают разные моменты, хорошие и плохие, счастливые и несчастные, чёрные и белые. Говорят, человек творец своего счастья, но так бывает не всегда. Если человека спросить, что такое счастье, и счастлив ли он, то исчерпывающего ответа мы навряд ли получим, потому что нет единого мерила этого состояния души. Каждый человек создаёт это мерило сам, и только для себя. Каждый человек определяет это состояние сам, и только сам.
    После появления Миши Хомутова на свет, были счастливы все, и мама Лиза, и отец Артём, и даже все бабушки и дедушки. Казалось, что у малыша, появившегося на свет, есть всё, что нужно для счастья. Вначале оно так и было. Миша стал плодом любви двух счастливых сердец, которые любили друг друга, и ещё больше любили своего первенца.
   Так прошло почти пять лет, пока мама Лиза снова не забеременела, обещая Мише маленькую сестричку или братца. Врачи не советовали Лизе и Артёму Хомутовым вторичной беременности, так как у супругов был резус несовместимость крови. Но убивать зародившуюся жизнь, Лиза наотрез отказалась, и Артём с её решением согласился. Так начали сгущаться тучи на некогда безоблачном небе семьи Хомутовых.
     Начавшийся ранний токсикоз Лиза переносила стоически, и даже Артём не знал о начавшейся войне иммунных систем Лизы и будущего ребёнка. Ещё не появившийся на свет младший брат Миши, начал медленно забирать с собой его маму. И он её забрал туда, откуда не возвращаются.
     Когда начались преждевременные роды, Артём был в команди-ровке, и скорую вызвала соседка. Врачи нечем не смогли помочь Лизе. Так на старом кладбище появилась свежая могилка, над которой стояло два камня с одной датой смерти, а у погибшего ребёнка, по имени Игорь, была такой же и дата рождения.
     Так, казалось, неожиданно, закончилось счастье двух мужчин, большого и маленького, у Артёма и Миши. Они лишились своего источника счастья. Даже, спустя много лет, Михаил и стареющий отец его до сих пор помнили чёрные глаза и улыбку своей Лизы.   
    Но человек не может вечно оплакивать потерю самого близкого существа, нужно продолжать жить. Когда Артёму предложили возглавить великую стройку в Сибири, он согласился, хотя мог и отказаться, потому что у него был несовершеннолетний ребёнок. Миша увидел пол страны из окон вагона поезда, везущего его в маленький городок на великой Сибирской реке.
   Великая страна, великие стройки, великий народ. Когда на востоке встаёт заря нового дня, на западе только кончается день минувший. Кто чувствует это величие, тот не опустится до низменно гадкого состояния, не станет мелочным крохобором. Он будет творить, а не разваливать, будет любить, а не мстить.
     В большой квартире, которая была предоставлена начальнику стройки, было пусто и не уютно. Игрушки, которых было немало, раньше развлекли бы пятилетнего мальчика, но сейчас они были ему не интересны, и Миша почти весь день сидел у окна, рассматривая двор, детскую площадку, холмы, покрытые сосновым лесом. Вдали, в синей дымке, были видны стрелы строительных кранов. И, наверное, там его отец Артём Николаевич Хомутов руководил всеми этими кранами.
    Отец пришёл поздно, потому что знакомство со стройкой и со своими подчинёнными не позволяли ему вернуться раньше. Мишка спал на полу, на толстом, ковровом покрытии. Рядом с ним стояла лишь одна игрушка, это голубой самолёт. Отец взял Мишку на руки, и положил его на кровать. Нужно купить детскую кровать, - подумал он.
   Посидев над бумагами ещё один часок, Артём разделся, и лёг в постель. Мишка, наверное, почувствовал это, и, подвинувшись во сне, обнял своего отца. Артём почувствовал тепло маленького тельца, и перед глазами возник образ Лизы, её смеющиеся глаза и нежные руки, а в горле, вдруг, запершило, и горький комок подкатил к глотке.
   Утром Мишку разбудил отец, который уже был побрит и одет, а из кухни доносился запах жареных яиц.
  - Вставай сынок, сегодня в садик идёшь, - произнёс отец. – Там будут у тебя новые друзья, и там тебе будет лучше, чем в пустой квартире.
     После завтрака отец с сыном вышли на улицу, где отца уже до-жидалась белая, служебная Волга. В этот день было всё необычно, эта машина, водитель с большими усами, который дал Мишке конфету, и спросил его имя, а, узнав, назвал его тёзкой. Оказывается, его тоже звали Мишкой, дядей Михаилом, как поправил отец.
     Садик был рядом, это кирпичный, двухэтажный дом. Краснощёкая, полнолицая воспитательница, по имени Екатерина Ивановна, показала Мишке кабинку, и помогла раздеться, а затем представила его всем ребятишкам. Так начался новый этап в жизни маленького мужчины, по имени Михаил Хомутов.
    Все быстро узнали, что Миша директорский сынок, и началась проверка на (вшивость), как это могут делать не только дети. Михаил прошёл эту проверку с честью. Его немстительный, открытый характер сблизил его с другими детьми, и его приняли в своё стадо. Он не претендовал на роль вожака и заводилы, но и в обиду себя не давал. Он мог постоять за себя и за других, когда чувствовал несправедливость.   
    В детском садике Мишка сблизился с белобрысым и веснушчатым пацаном, по имени Серёжка, которого, почему-то называли маменькиным сынком. Может быть, потому что у него не было отца. Серёжка был трусоватым, когда касалось чего-то серьёзного, но был находчив и весел. Этот Серёжка и стал Мишкиным другом, а через год и сводным братом. Но это произошло, когда друзья ходили уже в первый класс средней школы.
    А до этого Мишка познакомился с мамой Сергея, которая с какого-то времени стала забирать Мишку из садика вместе с Сергеем, и уводила к себе домой. Она объясняла это тем, что Артём Николаевич, отец Миши, сегодня задерживается на работе, и просил присмотреть за сыном, если это не доставит ей больших хлопот.
     Тётя Валя, Валентина Сергеевна готовила для парней, как она их называла вкусный ужин, и кормила их сладостями. А, когда за Мишей приходил отец, она кормила и его, вместе с водителем дядей Михаилом.
     День переходил в ночь, и Мишка часто засыпал в Волге, по дороге домой. А под новый семьдесят седьмой год отец Мишки, директор крупного треста, сделал предложение руки и сердца матери Мишкиного друга Валентине Сергеевне, и друзья стали сводными братьями.
    Михаил быстро привык к новой семье. Отец безвылазно находился на новых объектах стройки, и мать Сергея стала матерью для Мишки, хотя в его душе стоял образ родной мамы Лизы. Правда, изменилось отношение Сергея к своему бывшему другу, а ныне брату. Сергей, вдруг стал заносчивым и сердитым, и старался исподтишка делать Мишке мелкие гадости.
    А время бежало, и Мишка рос, как рос и его друг, и брат Серёжка. Пришла пора расцвета, и юноши взяли судьбы в свои руки. Мечта Мишки осуществилась, и он вместе с Сергеем стали курсантами высшего, военного авиационного училища лётчиков. Первые зачёты, первые тренировки, первые прыжки с парашютом, и первые полёты. Учёба и здесь давалась парням легко.
    После окончания третьего курса, у Михаила и Сергея появилась возможность, побывать дома. Две недели без дороги было хоть и мало, но достаточно, чтобы отдохнуть, и немного расслабиться.
   Когда в их купе вошла эта девушка, окружающий воздух засиял всеми цветами радуги, словно божий мотылёк влетел в их купе. Чёрные глаза, чуть вздёрнутый нос, и красиво очерченный рот с пухлыми чувственными губами. Эти очаровательные атрибуты её прелестного лица сразу приковали к себе внимание парней.   
     У Михаила, вдруг, возникло, какое-то неизведанное чувство, волнующее сердце. Ему показалось, что он видел это лицо, когда-то, тысячу лет назад. Он даже был уверен, что эту незнакомку должны звать Лизой. И это его почти демоническое предчувствие оправдалось, её действительно звали Лизой. А выяснилось это уже вначале завязавшегося диалога, когда молодые люди познакомились. В дороге, как известно быстро знакомятся, а Сергей был находчивым разговорщиком, и скоро Лиза, которая вначале чувствовала себя несколько скованно, разговорилась.
    Скинув лёгкий, светлый плащ она осталась в брючном полу облегающем костюме. Увидев её прелестную точёную фигурку, парни лишились дара речи. Из транса первым вышел Сергей, и скоро он беззаботно и весело общался с Лизой, которая поведала, что едет в их родной городок на практику.    
     Михаил же так и остался в трансе, он не чувствовал собственного тела, не чувствовал течения времени, он вообще выпал из этого пространства. Его взгляд был прикован к её чёрным глазам, в которые он падал и не мог достичь дна этой бездны.
   Лиза, почувствовав его взгляд, покраснела, и лёгкий румянец её щёк сделал её прелестное личико ещё очаровательней. Насмелив-шись, Лиза ответила Михаилу взглядом, и когда их взгляды встретились, проскочила между ними искра, связавшая их чувства навсегда. Этот контакт их взглядов длился мгновение, но он многое поведал Михаилу, который отныне стал пленником этой девушки с королевским именем Елизавета.
   Сергей этого не заметил, и продолжал балагурить, не обращая на реакцию своих собеседников.
  - А я в вашем училище была, и даже не один раз, - вставила Лиза несколько слов, в затянувшийся трёп Сергея. – Курсанты лётного училища подрабатывают наглядными пособиями у нас на лекциях.
   За разговором время бежало незаметно, и подкрался сначала вечер, а затем за окном розовый закат сменился чёрным бархатом ночи. Равномерный перестук колёс навевал сонливость, и первым сдался зову королевства кривых зеркал заядлый говорун Серёжа Хомутов. Продолжая говорить ни о чём, он постелился, упал на полку, и тут же отключился. Михаил переглянулся с Лизой, и, извинившись, вышел, давая возможность девушке, переодеться перед сном.
   Коридор вагона был пустынным, и Михаил подошёл к окну. Сквозь своё отражение в стекле он стал рассматривать убегающие назад огни станций и полустанков, и ещё, каких-то далёких дере-вень. А в его душе стоял образ девушки с чёрными, как смоль глазами, её румянец, и завитки густых волос на её висках. Он никак не мог отделаться от ощущения, что знает её тысячу лет. Лиза, Лизонька, Елизавета - повторял он про себя её имя.      
    И, как бы услышав его зов, из купе вышла Лиза. Михаил увидел её отражение в тёмном зеркале стекла. Он не решался обернуться, сердце его бешено колотилось, а волнующая нега растекалась по его телу. Он снова забултыхался в чёрной бездне её глаз, хотя видел только отражение их в стекле. Там, в окне он видел, что Лиза сейчас уже не в брючном костюме, а в домашнем халатике.
  - Извините Михаил, вас, кажется, так зовут? Можете войти, я уже переоделась, - сказала Лиза, но не вернулась в купе, а подошла к окну, и встала рядом с Михаилом. – Я тоже люблю смотреть на убегающие вдаль огни, они такие таинственные.
   Михаил перестал ощущать своё тело. Он чувствовал, что рядом с ним стоит девушка, которую он знает тысячу лет. Он вспомнил свою маму Лизу, с которой было так же тепло и уютно, как и сейчас с этой божественной девушкой. Неожиданно для себя он сказал:
  - Лиза, простите меня, но вас зовут так же, как звали мою мать, и вы очень похожи на неё.
  - Что? Неужели я так старо выгляжу? – улыбаясь, спросила она.
  - Ну, что вы, просто она умерла, когда мне, было, пять лет, - грустно ответил Михаил. – Я помню её такой же молодой, как вы сейчас. Она родила меня в восемнадцать лет.
   И тут, словно вожжа попала под хвост Михаилу, и его понесло. Он начал рассказывать, как чудесна Земля с высоты полёта истребителя, как загадочны башни кучевых облаков, растущих в восходящих потоках до высот в тринадцать километров, как на высоте в пятнадцать тысяч метров небо становится почти чёрным, и появляются яркие звёзды средь бела дня. Как захватывает душу от этой красоты. Михаил до того разболтался, что рассказал об отце, директоре громадной гидроэлектростанции, которую сам построил.
  - Михаил, а я твоего отца знаю. Это Артём Николаевич Хомутов, - перешла на ты Лиза. – Месяца полтора назад он был у нас в институте, и лично набирал выпускников и стажёров для своей больницы. Он говорил, что его поликлиника станет лучшей в стране. Это по его воле я еду сейчас, куда-то в Сибирь.
  - Ну, отец и даёт, таких девушек набирает! – запнулся Михаил. – Я припомню отцу, что десять минут ходьбы от института до нашего училища, а он не соизволил проведать своих сыновей.
  - А вы с Сергеем совсем не похожи, - заявила Лиза.
  - Мы с Серёгой сводные братья, и кроме фамилии у нас нет ничего общего.
   Михаилу не хотелось прекращать этот разговор. Ему хотелось, чтобы Лиза была вечно рядом с ним, хотя бы стояла рядом, и позволяла смотреть в свои чёрные глаза, в которых он станет барахтаться вечно. И всё же, он решил, что нужно дать девушке выспаться, но он надеялся, что наступит завтра, и Лиза не исчезнет, как привидение.
   Михаил долго не мог заснуть, перед его глазами стояла чудная девушка с бездонным взором своих чёрных глаз. Его сердце то бешено колотилось, то замирало, и ему казалось, что летит он на белокрылой машине, а дома его ждёт самый близкий человек по имени Лиза. Толи заснул он от этого полёта, но разбудила его, какая-то возня внизу, и негромкие девичьи возгласы:
  - Сергей, прекратите! Вы, что с ума сошли? Да прекратите же, я кричать буду, - молила девушка.
     Когда Михаил спрыгнул со своей полки, Лиза была почти обнажена, и Сергей навалился на неё. Мишка подскочил, и, схватив сводного брата в охапку, отбросил к двери. От удара дверь отошла, и Сергей вывалился в коридор. Михаил увидел испуганные глаза Лизы, и выскочил вслед за Сергеем, прикрывая за собой дверь.
  - Братец, если ещё хоть один раз повторится подобное, я сотру тебя в порошок, - произнёс взбешённый Михаил. – А сейчас ты постучишься, и когда Лиза разрешит, ты войдёшь и попросишь у неё прощение. Ты понял?       
  - Да понял, понял, что ты положил на неё глаз! Я то попрошу прощения, а вот ты пожалеешь, - поднимаясь с пола, сказал Сергей.
   Он вытер разбитую губу, пригладил взъерошенные волосы, и негромко постучал в дверь. Но ответа никакого не последовало. Сергей снова постучал, и, получив разрешение, вошёл в купе. Не дожидаясь, когда войдёт Михаил, упал перед изумлённой девушкой на колени:
  - Лизонька, простите меня за моё скотское поведение, мне спросо-нья, что-то стукнуло в голову. Я думал, что это происходит во сне, а во сне всякое бывает. Просто я не мог себя контролировать при виде вашей красоты, пока меня не разбудил мой братец, - снова забалоболил Сергей. – Вы простите меня, Лизонька, ещё раз прошу!
   А Лиза уже нехотя улыбнулась, и обида её куда-то испарилась:
  - Летуны, пожалуйста, дайте мне выспаться! И не надо изучать мою анатомию, она такая же, как и у других женщин, даже у тех, которые вам снятся во сне! – умоляюще попросила Лиза. – Во мне нет ничего особенного, кроме скальпеля, которым я могу, кое-что подрезать таким любопытным парням! – тут же припугнула девушка.
     Инцидент на этом был почти исчерпан, и вскоре девушка спала, как и Сергей. Только Михаил не мог заснуть, и открывал глаза при каждом шорохе.         
                Глава – 20.
      Когда начало светать, и небо окрасилось багрянцем зари, из темноты проступило лицо спящей красавицы. Михаил не мог оторвать глаз от этого очаровательного образа. Лёгкий румянец полыхал на её щеках, а губы манили к себе. Несколько волнистых прядей чёрных волос падали на её чело, и создавали прелестную оправу этому драгоценному бриллианту.    
    Михаилу непреодолимо захотелось взять в свои руки это драго-ценное существо, прижать к себе, и вдыхать аромат её дыхания, прикасаться своими губами завитушек волос, целовать её лицо, и упиваться спелыми сочными плодами её губ. Это сказочное жела-ние, как колыбельная песня убаюкала Михаила, и он провалился в пространство виртуальных мечтаний.    
    А когда вынырнул по эту сторону жизни, он по-прежнему лежал всё в той же позе. Только не увидел перед собой спящей красавицы, которую мечтал разбудить своим поцелуем. Лизы в купе не было, как и не было Сергея. На нижней полке, на которой спал Сергей, сидела пожилая, полная женщина, из-под подола платья которой, торчали две слоновьи ноги в огромных белых тапках.
   На сердце Мишки стало муторно, и первое, что взбрело ему в голову, было ночное происшествие. Чувство смятения поразило всё его существо. Он не помнил, как слетел со своей полки, чуть не задавив бабульку, и не извинившись, вылетел в коридор.
      Лиза шла из туалета в синем, спортивном костюме, который шёл ей до умопомрачения. Её чёрные глаза улыбались ему, и этот бальзам её глаз омывал его сердце, которое запрыгало от радости чертёнком. Михаил резко отвернулся, чтобы Лиза не увидела нечаянно навернувшейся слезы умиления.    
    А Сергей тоже был поблизости, но только он не видел своего испуганного брата. Он по привычке терроризировал своим словоблудием молодую проводницу у питьевого титана, которой рассказывал о своих подвигах в небе страны и зарубежья. А проводница и не пыталась стряхивать Серёгину лапшу со своих прелестных ушей.
  - Что случилось Михаил? – спросила, подошедшая Лиза. – У тебя, какой-то странный вид.
   Михаил, следуя примеру своего сведёныша, тоже решил повесить макароны на чудесные ушки Лизы. Он выпучил глаза, и начал:
  - Лиза, представляешь моё состояние. Просыпаюсь, и вижу вместо прекрасной, спящей царевны толстую старушку со слоновьими ногами. Что я должен был подумать? Что за колдовское зелье выпила наша Лиза? Сердце моё не выдержало такого перевоплощения, и я побежал искать колесо, которое бы безболезненно ампутировало бы мою голову.
   Расхохотавшись, Лиза быстро успокоилась:
  - Миша, извини, но тебе не идёт легкомысленный трёп. Тебе лучше оставаться прежним, это, правда, Миша, - говорила она, а глаза её лучились необъяснимым и неизведанным светом волшебной любви.    От её взгляда, тело его становилось невесомым, и казалось, что, сделав небольшой толчок, Михаил поплывёт под потолком, а затем и под небесным сводом, держа Лизу в руках. Но реалии жизни вырвали из его рук Лизу, а самого Михаила опустили на пол вагона.
  - Мишка, иди умойся, и приведи себя в порядок, а мы с Лизой пойдём в купе. Сейчас подадут чай, я уже договорился, - трепался Сергей. – У нас с Мишкой есть, кое-какие припасы, а обедать пойдём в ресторан.
   Михаил нехотя пошёл в туалет, и, уходя, он услышал, как Лиза отнекивалась, говоря, что ресторан это слишком дорого, а Сергей настаивал:
  - Лизонька, я не принимаю отказа. Я должен искупить свою вину, а ресторан, это самое дешёвое искупление. Лиза, не отказывайтесь, пожалуйста. Нам с Михаилом выдали стипендию за три месяца, и мы сейчас Рокфеллеры.
   Когда посвежевший, и приведший себя в порядок, Михаил вернулся в своё купе, там уже был накрыт стол. Восемь стаканов чая и всякой снеди было трудно поместить на маленьком столике. А баба Вера, которую Михаил принял по ошибке за царевну лягушку, только начала вынимать свои дорожные припасы. Они были рассчитаны самое малое на месяц жизни, где-нибудь на скалистом, необитаемом острове без пальм и чаек. Смотря на всё это съестное изобилие, было трудно поверить, что страна стоит на пороге голода, и прилавки магазинов пусты.
   Мишка сел рядом с Лизой, и случайно коснулся её плеча, отчего получил разряд необычайной силы, какой-то неизвестный науке энергии, от которой занемели его ноги, а по телу пробежали мурашки, размером со слона.
   Лиза в момент этого разряда бросила взгляд в глаза Михаила, и густо покраснела. Тот же столбняк поразил и её. Весь завтрак они просидели, парализованные этой энергией, и не прикоснулись ни к чаю, ни к другим вкусностям.    
   После завтрака они стояли у окна, и молча, смотрели куда-то вдаль, где встречались их души. Мимо пробегали леса и поля, но всего смешнее бежали столбы с натянутыми на них проводами. Казалось, что это заколдованные девицы в сарафанах несли на коромыслах вёдра с водой. Лишь солнце стояло на одном месте, и улыбалось этой девушке с парнем, связанным прекрасным чувством, которое ещё нельзя было назвать любовью. Но это была прелюдия самого великого и сильного чувства на Земле.       
    Сергей, каким-то десятым чувством догадывался, что происходит с его сводным братом и этой прекрасной девушкой, по имени Лиза. Он дико завидовал, что Лиза сейчас стоит рядом с Михаилом, а не с ним. Он проклинал себя за минутную ночную слабость, за безрассудное подчинение зову природы, за авантюрное решение сразу овладеть ею, и её любовью. Он тоже смотрел в окно, только в отличие от них он не видел там ничего.
    Лишь баба Вера из-за своего слабого зрения не видела носившихся в воздухе чар забытого ею чувства. Она не переставая, рассказывала, как далеко она едет, аж на самый дальний север, где живут одни оленеводы, да есть, какие-то трубки, из которых её сын со снохой вытряхивают алмазы с кулак величиной. Сейчас там, на севере стоит сплошной день, и нет ночи вообще. А зимой там, наоборот ночь, и солнце совсем не появляется, потому что небо завешено занавесками полярного сияния. Земля там вечно мёрзлая, и даже летом не оттаивает.   
    Рассказав всё это, баба Вера устала, и прилегла на полку отдох-нуть, и скоро её мелодичный храп озвучивал весь вагон. Из соседних купе выглядывали пассажиры, чтобы узнать, не случилось ли, что.
     Да, велика страна, в которой мы живём. В ней есть и крайний, заполярный север, и самый дальний восток. Есть и граница, которая делит нашу великую страну на Европу и Азию, и проходит по хребтам седого Урала. А чтобы проехать её всю, от одного края до другого, нужно не меньше десяти дней, и это мы живём в этой великой стране со звучным названием Россия.
     Для Михаила и Лизы, оставшаяся часть дороги пролетела за мгновение, потому что, зарождавшееся в их душе чувство выбросило их из обычного течения времени. Им бы очень хотелось, чтобы эта дорога не кончалась, и была бесконечной, и когда поезд остановился на родной для парней станции. Лиза с Михаилом немного сожалели, что подошло время расставания, пусть и ненадолго, но всё же расставания.
   А Сергей, почему-то был рад окончанию дороги, и сам предложил, что он с Михаилом проводят Лизу до поликлиники, и сами выберут ей комнату в общежитии. Но этому плану было не суждено сбыться.
    На перроне маленького вокзала парней встретил отец. И как только он узнал об их приезде? Отец посадил Лизу в свою служебную Волгу, а парням велел ехать домой на автобусе, не дав Михаилу, возможность поговорить с Лизой, и договориться о встрече, хотя это было и не столь уж важным, потому что Михаил знал, где будет работать Лиза, и как её найти. 
    Так закончилась самое долгое свидание Михаила с Лизой, и началось время эпизодических, коротких встреч, когда они чувствовали друг друга единым целым, и слова им были не нужны, чтобы понимать, и петь песнь любви.
   Большего времени им не давал Сергей, который не упускал ни единой возможности, чтобы разлучить их, и обратить внимание Лизы на себя. Но все его усилия потерпели фиаско. Лизино сердце давно сделало выбор, и он был на стороне Михаила. Так пролетели две недели, пока парни были в отпуске. А когда отведённое им время на отдых закончилось, братья вернулись в своё училище, оставив девушку дорабатывать практику.
    На обратном пути Михаил просидел всю дорогу у окна. Он ничего не ел и не пил, потому что без Лизы его жизнь превратилась в пустышку.   
    Лишь когда возобновились полёты, его жизнь обрела смысл, и он, наконец, всплыл из чёрного омута Елизаветиных глаз. Он не читал её писем, потому что они были обращены к обоим братьям. Это устраивало Сергея. Михаил позволил своему брату отвечать на эти письма, потому что не умел изливать свою душу в сухих строчках письма. И это было его самой большой ошибкой. Лиза перестала чувствовать его сердце, а, следовательно, его любовь. И если бы Михаил написал, что не может жить без её чудных глаз, без трепета её души, без той необъяснимой энергии, которая парализует, и вдохновляет, тогда у Лизы не зародилось бы сомнение.
                Глава – 21.
    Через два месяца от Лизы пришло письмо, в котором она извещала, что возвращается. Но Сергей этого письма Михаилу не показал, и встретил девушку сам. Прошло несколько дней, прежде чем Михаил узнал, что Лиза вернулась.      
   Это произошло случайно. Находясь в увольнении, бесцельно слоняясь по улицам города, Михаил, вдруг, увидел глаза Лизы. Нет, он не мог ошибиться, это действительно была Лиза. Она стояла у витрины магазина, и кого-то ждала.   
     Подбежав к девушке, сердце Михаила бешено заколотилось, он снова погрузился в бездонный омут её глаз, но уже не ощутил той парализующей энергии, которая раньше исходила от Лизы. Не было того чувственного контакта, который заставлял его летать в невесомости, вместе с этой чудной девушкой. Он уже не смог её приподнять, и понести под небеса. Уже не летели фейерверком искры от встречи их взглядов. И казалось, что голубка счастья, и любви покинула их души.    
  - Лиза?! Ты ли это? – опешив от этой неожиданной встречи, спросил Михаил. – Ты, почему не написала, что возвращаешься? Я бы встретил тебя.
  - Меня встретил Сергей. Он сказал, что ты не хочешь видеть меня, что у тебя завелась новая пассия, - удивлённо ответила девушка.
  - Как? Сергей? Но я же ничего не знал. Я так ждал тебя. Нет, он не мог такое сотворить!
  - Ты не веришь мне? - ещё больше удивилась Лиза.
  - Что ты, конечно же, я верю тебе! Вообще-то….
   Стоило громадных усилий Михаилу, чтобы снова зажечь в душе девушки тот, не меркнущий свет, который заставлял летать их обоих под сводом небесным, где звёзды горят, освещая их путь светом любви. И голубка счастья снова вернулась в их души.
   Когда Сергей выскочил из магазина со стаканчиком мороженного, он увидел счастливые, и светящиеся лица Лизы и Михаила. Сергей понял, что допустил оплошность, которая будет стоить ему потерей всякой надежды, заполучить сердце Лизы. Он уже не мог только своим присутствием помешать Михаилу и Лизе любить, и надеяться. Сергей по-прежнему ни на минуту не оставлял их одних, но он уже не мог влиять на их отношения. Между Лизой и Михаилом снова горел тот негасимый источник, который освещал путь в их счастливое будущее.
     Но случилось такое, что не только загасило этот лучезарный источник энергии, который поддерживал любовь молодой пары, но и сломал жизнь Михаила, и лишил Лизу надежды связать жизнь с любимым человеком.      
     Как говорится, человек предполагает, а судьба располагает. Жизнь человеческая балансирует на тонкой ниточке судьбы. Любое неверное решение или событие, может нарушить это равновесие, и тогда человек уже не в состоянии управлять собственной жизнью, тогда нужно ловить новый баланс в жизни, но уже на другой ниточке судьбы. А оказывается всё дело в балансе, в чувстве меры правого и левого, верного или неверного шага, поступка, решения. Один неверный поступок может перевернуть жизнь не только твою, но и ещё чью-то.
     Шёл последний год учёбы братьев в училище, когда произошло такое, что перевернуло жизнь Михаила, а вместе с нею и жизнь Лизы, хотя ничто не предвещало этого.
    За неделю до Нового года молодые влюблённые решили, что, как только Михаил наденет золотые погоны лейтенанта, они с Лизой поженятся, и отбудут по месту службы Михаила. Об этом узнал Сергей, и в него вселился, какой-то дьявол. Да, он любил Лизу, но Лиза то любила Михаила, и вопрос этот был давно закрыт. Но Сергей, несмотря ни на что снова и снова обвинял своего брата в давлении на Лизу, и требовал от Михаила отказа от женитьбы, хотя бы до окончания учёбы Лизы. А ей ещё оставалось учиться больше года. Между братьями завязалась драка, и их едва растащили однокурсники.
    Встреча Нового года это всегда праздник, даже и в военном училище. Веселье, музыка, танцы, костюмы и много гостей. Сергей с бокалом шампанского в знак примирения, и смех Лизы, убегающей с Сергеем на очередной танец. Вот и всё, что помнит Михаил после выпитого шампанского, а затем, наступила темнота.         
     Очнулся Михаил в туалете на полу со спущенными брюками и дикой болью. Ему помогли добраться до кровати, где он провалялся почти сутки в безутешном состоянии. Да, было слишком тяжело жить дальше, и не хотелось ему это делать дальше, но Михаил всё же нашёл в себе силы взять себя в руки.
     А тем временем, на столе генерала Синяева появилась анонимка, о нетрадиционной ориентации курсанта Хомутова, который больше не мог находиться на службе в вооружённых силах России.
   Руки Михаила тряслись от стыда, и невыносимого унижения пока писали рапорт об увольнении из училища по состоянию здоровья, и в ушах Михаила стоял смех Лизы, убегающей с Сергеем на очередной вальс. Кто знал, что этот вальс продлится так долго.
   Когда Михаил сдавал форму, и получал свою цивильную одежду, в коптёрку зашёл Сергей.
  - Ну, что братишка, скатертью дорожка, как говорится! Передавай привет родне. На нашу с Лизой свадьбу не приглашаю, знаю, не приедешь!
   Кровь вдарила в голову Михаила, и его едва удержали друзья, которые пришли проводить своего друга.
    Мокрый снег лепил в лицо, и скрывал дорогу, по которой отныне нужно было идти Михаилу. Прошло немало времени, прежде чем судьба натянула новую ниточку жизни, на которой предстояло впредь балансировать Михаилу.
   Диплом гражданского лётчика, который Михаил получил после окончания училища гражданской авиации, открыл ему дорогу в небо, и снова появилась цель в жизни, только уже не было рядом любимого человека, который бы своим взглядом, разжигал в душе искру жизни.
                Глава – 22.
     Прошло больше пятнадцати лет с тех пор, как в последний раз Михаил погружался в бездонный омут Лизиных глаз. Но он не за-был её. Он помнил её искромётную улыбку, помнил медовый нектар её пухлых, чарующе нежных губ. Помнил божественные прикосновения её тела, заставляющее чёртиком прыгать его сердце. Время убавило боль в душе, из которой была вырвана с мясом голубка их с Лизой счастья и любви.
    Михаил облетел и объехал почти весь мир, но так и не нашёл той женщины, которая бы заменила в сердце Лизу.    
     Стоял жаркий, июльский вечер. Михаил слушал перестук колёс электрички, на которой ехал к своему другу, который уже три года не летал, и уединился, где-то у чёрта на куличках. Друг звал его в гости, и, наконец, Михаил сдался его просьбам. И сейчас он ехал в этой старой, скрипучей электричке, и смотрел в окно.
    На маленькой остановке, где не было даже павильончика, он увидел в окно сошедшую женщину, молодую и красивую, а вместе с ней, чем-то знакомого мужчину. Когда электричка тронулась, и эта женщина поравнявшаяся с окном, кинула мимолётный взгляд в него, Михаил понял, что сходит с ума. На него смотрели незабываемые глаза Лизы, такие же чёрные и бездонные. И память швырнула его в прошлое, на полтора десятка лет назад, в то лучезарное время, когда пела душа, и сердце чертёнком выпрыгивало из груди.
    Когда Михаил сообразил, что делать, электричка успела отойти от остановки довольно далеко. Сорвав стоп-кран, Михаил улетел в высокую траву, а сзади едва светился фонарь на маленькой остановке. Запинаясь, и падая, Михаил бежал в ночной темноте по высокой траве к этому фонарю, который выхватил из ночного мрака и небытия прошлого его Лизу, Лизоньку, её глаза.
   Вот и маленький перрон с одним фонарём, но он пуст, а от перрона идёт лишь одна тропинка, куда-то в неизведанное. И Михаил побежал в это неизведанное с одним желанием – ещё хоть один разок, пусть в последний раз в жизни взглянуть в её бездонные глаза, и нырнуть в эту бездну, а там, хоть трава не расти. Сорваться в крутой штопор, и врезаться на два метра под землю!
     Пробежав, или пройдя по едва видимой тропинке километра два, Михаил услышал знакомый голос, который упрашивал:
  - Лиза, давай вернёмся! Видишь, нет никого! Тебе эта шарлатанка всё наврала!
   Михаил вынырнул из низинки на этот голос. На небольшой лу-жайке мужчина удерживал молодую женщину, которая молча, вырывалась из его рук. Михаил побежал к этой паре, чтобы помочь женщине.
   - Опаньки! Приведение из прошлого посетило нас! – раздался знакомый Михаилу голос. Сергей смотрел в глаза Михаила, обнимая Лизу. – Лиза, не оборачивайся, а ты, уходи отсюда! Думал, что на перроне вокзала я обознался, но оказывается, что нет!
    - Сергей, я не хочу с тобой разговаривать, лишь дай мне взглянуть на Лизу, и я уйду, - просил Михаил пересохшим горлом. – Пожалуйста, отпусти её.
  - С чего это ты раскомандовался? - спросил Сергей с наглой улыбкой, которая была не видна, но Михаил её чувствовал. – Тебе мало было того Нового года? Так я устрою ещё, педик!
    А Лиза уже смотрела на Михаила, но не узнавала его. В её глазах уже не было той бездны, в них царило безумие.
  - Что ты сделал с Лизой? – в бешенстве спросил Михаил, подходя ближе.
  - А это не твоё дело, директорский сынок! – заорал Сергей. – Ещё один шаг, и я сам удовлетворю потребности твоей нетрадиционной ориентации!   
  - Так, значит, это ты организовал всё? – взревел Михаил.   
  - Да, педик слюнтявый, да, это был я! Я, а кто же иной? Я ненави-дел тебя всю жизнь, с тех пор, как ты стал моим братиком! Ты за-брал у меня мою мать, затем хотел забрать и любимую мою девушку. Но этого тебе сделать не удалось. Я не позволю тебе больше стоять на моём пути! Уйди говорю по-хорошему! А то, я заставлю тебя при Лизе от….
    В этот момент Михаил потерял над собой всякий контроль. В его руках оказался служебный пистолет, и прозвучало два выстрела. Сергей лежал в высокой траве, истекая кровью, Лиза непонимающе смотрела на Михаила. И тут же ослепительный луч света упал, откуда-то с небес, и время остановилось навсегда, сохраняя последние кадры жизни этого любовного треугольника….   
                Глава – 23.
     Только ли навсегда? Кто решил, что навсегда? Мы, что сейчас здесь, на тарелке не живём? С этим вопросом воткнутым, словно заноза в мой мозг, я проснулась, но ещё не открыла глаза. Значит, вот кто этот молодой человек, который сидел возле Лизы! Мне было, невыносимо жаль, нет, не жаль, а у меня появилось огромное уважение к этому сильному духом человеку. Мне сильно захотелось помочь ему, вернуть Лизу в реальную жизнь, но я не могла нарушить своего обещания данного Сергею.
    Я теперь знала, кто Лиза, и кто Михаил я тоже знала. Но я не могла понять одного: почему этот Сергей не похож на материально Сергея? Неужели душа Сергея выглядит настолько старше своего материального оригинала. Вот и ещё одна загадка жизни!
    Всё это пролетело в моей черепушке, пока я отходила от этого сна, даже не сна, а от созерцания чужой жизни. Мне было немного стыдно, что без разрешения проникла в святая святых человека, в его память, в которую даже хозяину иногда нет доступа. Зато я узнала, что Михаил пилот, и даже лучше, чем Сергей. Я этого добивалась, и вопрос, который ставила перед собой, был решён, оставалось только предложить Михаилу кресло пилота в рубке управления тарелкой.
     Но я не учла одного: станет ли Сергей работать с Михаилом в одной связке? Когда я поставила этот вопрос перед собой, я поняла, что и по этой причине Сергей не допустит, чтобы Лиза вернулась в эту жизнь. Да, значит, я оказалась права, когда чувствовала, что Сергей, что-то не договаривает, и врёт! Я с первого момента нашего с ним знакомства почувствовала к нему, какую-то неприязнь. И сейчас, когда я узнала всю правду об его смерти, он стал мне настолько противен, что я была готова своими руками пристрелить его ещё не один раз, а стрелять, стрелять до упора, пока не закончатся все пули вставленные в тот пистолет. Как, каким образом, я теперь должна общаться с этим сумасбродом? Но, ради спасения людей, доверившихся мне, я должна сдерживать свои эмоции, чтобы благополучно вернуться на Землю. Но Сергей не допустит, он будет всячески затягивать возвращение домой! Что делать? Как мне поступить с этой троицей? Как убедить Сергея, что он уже давно потерял свою Лизу, и теперь должен помочь ей вернуться домой живой и невредимой, ведь дома её ждала больная дочь, которая требует неусыпную заботу матери? Как разрубить этот очередной Гордеев узел? Всё было настолько запутанно и неясно, что в моих мозгах, что-то защёлкало, и чуть не пошёл оттуда дым.
  - Хватит строить из себя спящую красавицу!    
    Услышала я голос Геннадия, и его губы сомкнулись на моих гу-бах. Я тут же ожила, и соскочила.
  - Ишь, чего выдумал старый хрыч! – закричала я, и сделала мах рукой, но никто не попался на пути моей руки. Геннадий сидел в сторонке, и ржал, как жеребец, впрочем, уже не жеребец, а ме….
  - Что, много вопросов возникло в твоей уже седеющей головке, моя кобылка, то есть, старая кл…?
  - Тебе не стыдно обзывать свою жену, мать твоих детей старой клячей? – возмутилась я, кидаясь на своего старика.
  - А тебе не стыдно, своего мужа, между прочим, отца твоих детей обзывать мерином? – схватил меня Геннадий, и чуть не задушил в своих объятиях.
   До грехопадения дело не дошло, помешал Андрей Семёнович. Он громко постучал, и, сделав небольшую паузу, влетел в каюту. Мы с Геннадием едва успели разойтись по углам ринга, то есть каюты.
  - Людмила, сударыня, - громко причитал бывший рыцарь совсем уж печального образа. – Успокой моих женщин. Скажи ты им, по-жалуйста, чтобы не рвали мою душу на части! Они обе свихнулись на этих бабах, и в каждой видят моих потенциальных любовниц, и даже баба Вера попала в списки моих любовниц, ёк макарёк!       
  - Ну, хорошо, я поговорю с твоими женщинами, но ты полковник сам виноват, что развёл их столько! – с упрёком пообещала я.
  - А ты Людмила думаешь, что с одной Любкой было лучше? – возмущался Андрей. – Она вообще встречала меня с работы около кабинета, и сопровождала под своим конвоем до самой кровати. Да, извини Людмила, но это не главное. А главное это то, что я нашёл тебе настоящего пилота, правда, гражданского, - взахлёб рассказывал полковник в отставке, - но учился он на военного лётчика. И знаешь, кто? Это же мой сосед по каюте, ёк макарёк! Мишка Хомутов, ёк макарёк! Правда, он сейчас, чем-то прибитый, но когда услышал, что здесь нужен пилот, он сразу оттаял, и согласился рулить этой летающей казармой! Во, ёк макарёк!
  - Семёныч, значит, ты всё же поверил, что мы находимся на ле-тающей тарелке? – спросила я.
  - Я уже не знаю, чему верить, тарелка это или чугунок, но часа два назад я зашёл в рубку управления, ёк макарёк! – рассказывал Андрей. – Мне можно туда входить. Так вот, я постоял там минут десять, и видел, как прямо на нас летел громадный камень весь в рытвинах и колдобинах. Мне так страшно стало, что чуть подаренные штаны не испортил, ёк макарёк. Но замигали разные лампочки, и что-то загудело. Наша сковородка наклонилась, я это чувствовал, и избежала столкновения! А потом лампочки потухли, и гудение стихло. Я то знаю, что это не монтаж, камуфляж, ёк макарёк! Так, что можешь говорить с пилотом. А теперь до свидания, мне нужно по делам отлучиться.
  - А с твоими женщинами то говорить? – спросила вдогонку я.
  - Я сам с ними поговорю. Заведу в рубку по одной и припру к стенке, ёк макарёк! – улыбнулся Андрей Семёнович, выходя в коридор.
  - Людмила, ты не чувствуешь, нет, не так, чувства тут не причём! Ты знаешь, мы совсем забыли про бывшего председателя колхоза, а этой жизни доктора физико-математических наук Феактистова. И он сам никак себя не проявляет. Ему, что здесь не интересно? Где ум естествоиспытателя? – больше спрашивал, чем говорил Геннадий. – Ему, что, всё равно? Что с ним происходит? Надо к нему сходить, и поговорить с ним. Быть может, он обиделся, что забыли про него?
  - Одни сплошные вопросы, не человек, а какая-то чёрная дыра, - сказала я. – А давай, я прочту его. Я не догадалась снять его голо-грамму памяти, но могу это сделать сейчас, или чуть погодя, - расхрабрилась я. – Сходи к Семёнычу, и узнай, в какой каюте поселился этот Феактистов, а я пока схожу к Лизе – Йоко Сан.
  - А почему, дорогая, ты не спешишь к Михаилу? Ты, что, уже раздумала возвращаться домой? – спросил мой суженный.
  - Потому, что я знаю, что он  у Лизы, там же и Сергей, так, что мне придётся разговаривать с ними обоими.
  - Откуда ты знаешь? – удивился муж. – Здесь не страна зазеркалья, где ты видела сразу три мира!
  - А давай, поспорим, - предложила я.
  - Нет уж, лучше я пойду к Семёнычу, за адресом Феактистова, - отступился Геннадий. – А ты иди к своей лучшей подружке.
   Когда дверь за мужем закрылась, я, оставила свою реальную личину, лежащей на кровати, и вышла в астрал. В первую очередь, я хотела выпроводить Сергея из каюты Лизы, чтобы серьёзно поговорить с Михаилом, и тут же направилась туда.    
    Просочившись сквозь закрытую дверь каюты, я увидела всех действующих лиц, которых рассчитывала встретить. Михаил сидел на кровати рядом с бабой Верой, и наслаждался созерцанием Лизы. А та, что-то лепетала о саккуре. Здесь же был и Сергей. Он сидел на металлическом ящичке в уголке.    
    Я появилась здесь несколько неожиданно, и застала Сергея врасплох. Я это поняла потому, как Сергей на моих глазах менял выражение своего лица. Это он делал для меня.            
  - Сергей, - начала я сразу, - ты опять ушёл из рубки? Почему ты не поймёшь, что от тебя зависит жизнь многих людей. Прошу тебя вернуться в рубку, и продолжить изучение того, что ты должен.    
    Мне не хотелось с ним общаться, но я была вынуждена это делать. Сергей, молча, встал, и вышел сквозь стену в коридор. Я вышла вслед за ним.    
  - К тебе через некоторое время придёт Геннадий, и ты ему начнёшь объяснять то, что уже узнал. Он будет твоими руками.      
  - Хорошо, я согласен, - обречёно согласился Сергей, и нехотя по-шёл по направлению к рубке.      
   Вернувшись в свою каюту за своим бренным телом, я отправила Геннадия в рубку, где он должен был проконтролировать Сергея. А сама я снова вернулась в каюту Лизы, но уже в материальном обличии. Михаил всё так же оставался здесь, и продолжал глазами поедать свою Лизу.      
   Я немного поговорила с Йоко и с бабой Верой, и вызвала Михаила в коридор, где сказала, что нам нужно поговорить серьёзно. Добившись его согласия, привела его в свою каюту. И только здесь, надеясь, что нас никто не подслушивает, я начала этот тяжёлый разговор. 
  - Михаил, - начала я. – Я знаю, что ты ещё не готов поверить в то, о чём я бы очень хотела тебе рассказать, и не поймёшь меня правильно. Поэтому, я не буду пока засорять твои мозги этим, потому что они слишком нам нужны в очень важном для всех нас деле. Понимаешь, жизнь всех людей, которые находятся здесь, слишком зависит от твоих действий. Ты должен, нет, ты обязан помочь всем нам, ибо только ты, твои мозги и твои руки спасут всех нас от неминуемой гибели….
  - Но, что, что я должен сделать? Я готов на всё, и с радостью отдам свою жизнь, для того, чтобы помочь людям, - решительно отозвался Михаил. – Мне не нужно никаких объяснений, я верю вам. Только скажите, чем я могу помочь? Я постараюсь сделать всё.
  - Михаил, я знаю, что вы долгое время учились в военном училище лётчиков, и до этого происшествия летали на разных самолётах. Вы поверите в то, что я вам скажу, что сейчас вы должны сесть за штурвал не самолёта, а летающей тарелки?
  - Тарелки? – удивлённо переспросил Михаил, но тут же серьёзно и решительно ответил: - я готов лететь даже у чёрта на рогах! Простите, но вы не представились мне. Хотя нет, я, кажется, догадываюсь. Вы та самая Людмила, о которой мне целыми вечерами жужжал отставной полковник. Так, да?
  - Да, - согласилась я, - та самая! Интересно, о чём вам поведывал Семёныч? Но, ладно, сейчас нам некогда размусоливать о каких-то сплетнях, и я их не люблю. Михаил, перед тобой стоит задача, которую ты должен разрешить за очень короткий промежуток времени. Сейчас я отведу тебя в рубку управления тарелкой, и ты, в чём я уже уверена, сможешь, как можно скорее изучить все секреты управления ею, и повернуть тарелку назад, на нашу незабвенную планету, под гордым названием Земля.
  - Я готов, постараться выполнить эту задачку, - не вдаваясь в подробности, решительно, по военному ответил Михаил. – Пойдёмте, Людмила, простите, но я не знаю вашего отчества.
  - Можно просто, Людмила, - ответила я. – Не люблю я всех этих представлений, да и, когда меня называют просто Людмилой, я чувствую себя молодой.
    Шагая по коридору рядом со мной, Михаил внезапно спросил меня:
  - Людмила, я не знаю, возможно, это просто сплетня, но всё же хотел бы, узнать лично от вас одно обстоятельство. Семёныч мне рассказывал, что вы, знаете всё о нашей жизни. Это, правда? Вы знаете, как я жил все свои тридцать пять лет?
    Его вопрос застал меня врасплох, и я не готова была так сразу ответить на него, предварительно не подготовив слушателя к своему рассказу. Но, посмотрев в лицо Михаила, я решила, что этот сильный духом человек должен поверить мне.
  - Да, - начала я. – Я видела твою жизнь, и не только настоящую, но и две прошлые твои жизни. Прости меня, но я была вынуждена это сделать, для твоего и Лизиного спасения….
  - Лизиного? – опешил Михаил. – Но, она уверяет всех, что её зовут Йоко Сан, и что она японка….
  - Да, она, когда-то, ещё в предыдущей своей жизни жила в Японии, - продолжила я, - и пережила атаку американской атомной бомбы. Она в те годы потеряла всю свою семью, и сейчас уверена, что умирает от лейкемии….
  - Нет, Людмила, она уже чувствует своё выздоровление, как она говорит. Но, как, скажите мне Людмила, как, вернее, почему Лиза стала Йоко Сан?
  - Да, вообще-то я совсем забыла о том, что Йоко пошла якобы на поправку. А вот почему, Лиза снова оказалась в прошлой жизни, на этот довольно пространный вопрос, я отвечу, тебе, как-нибудь в следующий раз. Это длинная история, да и не каждый сразу поверит в это….
  - Но, Людмила, если вы… - нерешительно начал говорить Михаил, а вот о чём, я тут же поняла его, и сразу  же решила за него задать себе этот жестокий для него вопрос:    
  - Ты хочешь, знать, что я  думаю о тебе? Так, да? Да, я видела все твои страдания по тому поводу, о котором ты бы не желал никому знать, намекнула я том злосчастном дне встречи Нового года. Я видела, как внутренне сжался Михаил при этих моих словах, и как он тут же взял себя в руки, и больше ничем не показал мне своих мучений. - Но поверь мне, никто и никогда не узнает от меня о тех невыносимых днях, месяцах, и долгих лет в твоей не такой уж длинной жизни. Пойми меня правильно, просто, просмотрев твою историю настоящей жизни, я вывела тебя из той же ситуации, в которой сейчас находится твоя любимая женщина, Лиза. Я должна была узнать эту историю жизни, чтобы вернуть память о ней в твой зомбированный мозг. Потерпи немного, и я всё тебе, да и всем вам объясню. Да, и ещё один очень неприятный для тебя момент. Сергей, твой сводный брат, которого ты застрелил, вернее, его душа сейчас тоже находится здесь, на этой тарелке. Я говорю тебе серьёзно, будь осторожен в разговорах с Лизой. Он почти постоянно, присутствует в её каюте. Так, что я прошу тебя, ради Лизы, да и ради себя самого ты должен быть осторожнее. Конечно, сейчас он мало на что способен, но если, вдруг, мы всё же окажемся на той планете, куда направляется эта летающая тарелка, то он сможет, кое-что осуществить, - предупредила я. -  А сейчас Михаил, мы уже стоим возле нужной нам двери, за которой ты, кое-что поймёшь, я надеюсь на это. Ты смышлёный и очень сильный духом мужчина, в этом я уверена на все сто процентов. Таких мужчин, как ты женщины всегда не только уважают, но и любят, поверь мне, - подытожила я.      
   Но тут же вспомнив, что сейчас в рубке находится Сергей, я решила предупредить Михаила и об этом. Я объяснила Михаилу, что он, то бишь Сергей, сейчас для него невидим, но он существует. Михаил, что-то решал, но это длилось совсем недолго.
  - Людмила, вы поступили правильно, что открыли мне странности нашего, вернее даже моего положения, - довольно твёрдо говорил Михаил. – Если это правда, то я постараюсь, все-таки наладить с ним контакт. По-моему то, что было на Земле должно отойти на второй план….
  - Ты, так быстро и без всяких вопросов поверил в то, что я тебе рассказала? – удивилась я.
  - Да, я вам поверил Людмила, только потому, что мой фотографический мозг успел зафиксировать самые последние мгновения, перед тем, как провалиться в небытие. Я видел этот летательный аппарат своими глазами, из которого бил световой энергетический луч. Это у меня сфотографировалось в уме, хотя мои мысли бродили совсем в другом направлении, - рассказывал Михаил. – Мы все здесь люди, и должны этим руководствоваться, и на первое место поставить вопрос о выживании, а всё остальное нужно пока отбросить, как ненужный хлам.
   Сказав это, Михаил резко открыл дверь, и вошёл в рубку, как хозяин. Он внимательно осмотрел панель управления, и бросил взгляд на обзорный экран купола.
  - Вот это, что-то! – произнёс он, поражённый видом пространства. – Ни одного знакомого созвездия! Здесь, главная трудность, по-моему, будет не в управлении, а в навигации, в прокладке маршрута.
    Я уже собралась оставить Михаила один на один с тарелкой, но он остановил меня:
  - Людмила, поищете среди нашего народа человека с академиче-ским, физико-математическим образованием, - давал мне нужные указания новоявленный пилот. – Он стал бы нашим штурманом. Этот человек должен разбираться в вычислительной технике и в небесной механике.
   Я вспомнила о нашем докторе физико-математических наук, о котором  мы с Геннадием разговаривали несколько часов назад.
  - Тебе доктор этих наук подойдёт? – спросила я. – У нас таковой на борту есть!
  - А в какой области физики он специалист? – спросил Михаил.
  - А, кто его знает? – задумалась я. – Нет, вспомнила! Геннадий говорил, что это, какая-то физика твёрдого тела.
   - Ну, это не совсем то, что нам нужно, но он должен располагать обширными знаниями в вычислительной технике потому, что в этой физике очень сложный математический аппарат. С этим доктором нужно поговорить.
  - Но, а мой муж астроном, - похвалилась я. – Тебе подойдёт?
  - Да, это было бы в идеале, если он был бы небесным механиком, или специалистом в звёздной астрономии, - размышлял Михаил.
  - Вспомнила! Геннадий специализировался, как он всем трепался в теории, каких-то полей и физике высоких энергий, - выдала я. 
  - Это тоже не то, что нужно, но базовое образование у него должно быть, и небесную механику он изучал, - воспрянул духом Михаил. – Так, что мы должны выкарабкаться отсюда, и найти дорогу домой.
  - Михаил, ты меня успокоил! – обрадовалась я. – Ну, ладно, действуй новый пилот, и пусть у тебя будет светлой дорожка домой! А я пойду на переговоры с нашим доктором наук. А Геннадий тебе поможет, это я точно знаю!
   Я не стала ему открываться, что мой муж сейчас рядом с ним, и делает уже свои выводы. Я тоже сделала свои выводы. От Михаила здесь намного больше пользы, чем от Сергея. Настоящего человека дела видно сразу. Он стал создавать свою команду, с помощью которой, надеется достичь поставленной цели. Такой человек если сам не может, то соберёт людей, которые ему помогут. А Сергей не такой. Он всё взял на себя, и ничего не смог сделать. Михаил явно пошёл в своего отца. Крупные начальники это в основном хорошие организаторы производства и человеческих душ.
   Мне ещё предстояло одно важное дело. Я хотела передать часть своих обязанностей Лизе. Решила вытянуть её из болота этой двойной жизни, и даже не жизни, а тягостных, сводящих с ума воспоминаний и кошмаров. Притянуть её к хоть, какой-то активной деятельности. Мне предстояло назначить её ответственной за распределение продуктов питания, находящихся в автофургоне Юрия, и передать ей ключи от него. У меня была надежда, что она справится с этой работой.
   Йоко Сан взяла эти ключи, и попросила показать, и рассказать, что она должна делать. Я сводила Йоко вниз к фургону, показав эти продукты, рассказала вкратце, как и, сколько выдавать.
    Когда мы вернулись наверх, я, вдруг, увидела, как изменились её глаза. В них загорелись огоньки, которые я видела, когда смотрела жизнь Михаила. Жизнь вернулась в эти чёрные глаза, да и сама Йоко преобразилась. Энергия жизни устремилась потоком в её тело. Она забыла о своих болячках и ожогах.
  - Фрося Сан, большое  спасибо, за доверие. Работа для японца, это самое важное в жизни. Это сама жизнь, и даже больше, это надежда на будущее, надежда, что в следующей жизни ты займёшь более высокое положение на лестнице самураев. Ради этого и живут, - закончила щебетать Йоко Сан.    
   Мы с Йоко вернулись в её каюту, и я решила заодно трудоустроить и бабу Веру.    
   - Вера Константиновна, я бы хотела спросить у вас, кое-что, можно? - Спросила я, и, получив утвердительный ответ в виде кивка головой, продолжила: - У вас имеется, какое-нибудь интересное занятие, которое вы очень любите?   
  - Какое, солнышко моё? – ласково отозвалась баба Вера. – Я люблю петь, а ещё я умею вязать красивые вещи. Тебе, какое надо-то?   
  - Да, мне всё нужно, родная вы моя! Так вот, вы сможете организовать здесь кружки по интересу?    
  - Не знаю, но я попробую, солнышко, и думаю, что Йоко тоже мне поможет! Правда, Йоко, солнышко моё?      
  - Да, я с радостью займусь и этим делом, - счастливо ответила Йоко.   
  - Ну, вот, друзья, теперь я довольна вами, и уверена, у вас всё получится. Да, Вера Константиновна, кружки можете проводить в красном уголке, так мы назвали помещение, которое находится справа от коридора. Теперь, я думаю, всё люди будут заняты делами, и начнут общаться друг с другом, а это сейчас нам крайне необходимо. А то все, словно кроты, сидят по своим норкам, и боятся высунуть свой нос за дверь каюты! Ну, всё, я вроде бы всё сказала, мне надо покинуть вас, у меня ещё есть дела.   
    Передав часть своих полномочий, я вернулась в свою каюту, где меня уже поджидал мой муженёк в своей шкуре, то бишь, в теле.
   - Они, что знают друг друга? – едва дав, переступить мне порог, приступил к допросу Геннадий.
  - Кто? – недоумевая, спросила я.
  - Да Михаил с Сергеем….
  - Да, они сводные братья, и не виделись целых шестнадцать лет. Когда они всё же встретились, то оказались здесь, - ответила я. – Гена, ты ничего не заметил странного с Сергеем? Рассказывай всё по порядку.
  - Да, что рассказывать то? Как только ты ушла, Сергей замкнулся, и даже со мной перестал разговаривать. А Михаил разговорился. Он довольно подробно рассказывал, как я понял, ему, Сергею, где жил, где работал, где учился, после того, как ушёл из училища военных лётчиков. Я понял из его рассказа, что Сергей был в чём-то виноват. Но Михаил не осуждал его. А ты меня подставила, как астронома, специалиста по навигации, а я всё перезабыл! Небесную механику я вообще не любил в университетском курсе звёздной астрономии. Но, что-то могу вспомнить. Что удручает, я напрочь забыл сферическую геометрию. А для расчёта траектории движения в сферическом трёхмерном пространстве нужно хорошо знать аналитическую геометрию. Правда, её я могу вспомнить, но для этого нужна вычислительная техника. Вручную это займёт очень много времени….
  - Насчёт памяти, несложно её и вернуть! – предложила я. – Ты забыл, что я главный специалист по памяти?
  - Значит, эта проблема отпала. Дорогая, нам ещё предстоит сходить к Алексею Петровичу Феактистову, чуть не сказал Романову. И сходить нужно сейчас, не откладывая в долгий ящик.
                Глава – 24.
   Что мы и сделали, тем более он находился в соседней каюте. Когда мы зашли в каюту, после того, как услышали разрешение, Алексей Петрович сидел на диване, и на его коленях стоял ноутбук.
  - Здравствуйте, Алексей Петрович! Мы к вам с серьёзным разговором, начала я.
  - Проходите, садитесь, в ногах правды нет, - предложил доктор наук.
   Немного опишу его. Это мужчина тридцати пяти – сорока лет, довольно приятной наружности, голубые глаза и большой нос. А его достопримечательностью был совершенно лысый череп. А так, совершенно обыкновенный человек.
  - Вот мой компьютер, совершенно выдохся, а где зарядить не знаю, - сокрушался доктор. – А мне ещё нужно рассчитать прочность связи кремний барионной грани кристалла изомерического грана.
  - А я знаю, где вы, Алексей Петрович сможете зарядить свой ноутбук! Вы сделаете это, если пойдёте со мной, - предложил Геннадий. – Но, за это вы должны помочь нам сделать расчёт траектории движения тела в сферическом объёме, в четырёхмерной графике, одна из которых временная составляющая. Вы согласны, Алексей Петрович?
  - Простите, а с кем я имею дело? – тут же спросил доктор.      
  - А вы имеете дело с людьми, которые хотят вернуться домой. Этого достаточно? – ответил мой благоверный.      
  - Хм, интересные дела!! А мы где находимся, разве мы не дома?
  - Дома, если вы считаете летающую тарелку, находящуюся в тысячах световых лет от Солнца, своим домом!!!
    Гладкий череп доктора физико-математических наук покрылся испариной.
  - Странно, но мне, кажется, что я вроде бы не выходил из своей лаборатории…. Я всё время, что-то подсчитываю…. Ах, да!!! Постойте! Мой Жигулёнок сломался, и я пошёл пешком. Я взял с собой только ноутбук потому, что я никогда с ним не расстаюсь. Там у меня доклад, который я должен прочитать на научной конференции…. Да! Точно! Потом меня ослепило, что-то…. – вспоминал Алексей Петрович. – Да, точно, когда я открыл глаза, то не нашёл своего неразлучного друга, ноутбука. А вчера я его нашёл в кладовке, среди мусора. Так, я, что-то не понял, что вы хотите от меня?
  - Мы хотим, чтобы вы рассчитали траекторию….
  - Ах, да, да, вспомнил! А возмущающие поправки вносить? – спросил Алексей Петрович.
  - Да, и желательно, по двум координатам и осевому тензору вращения, - ответил Геннадий. – Алесей Петрович, всё не так просто. Функции неоднозначности превосходит девяносто процентов. Мы вообще не знаем, в нашей ли галактике мы находимся? Наблюдательных данных нет. Так, что привязать траекторию в пространстве не к чему.
  - Да, это усложняет дело. Надо посмотреть и посчитать. Мне теоретические расчёты движения точечного тела в неопределённом пространстве всегда нравились. Только мой ноутбук не работает… - снова сокрушался Алексей Петрович.
  - Так пойдёмте же в рубку управления! Там вы реанимируете своего друга, и поможете нашим мужичкам сделать все необходимые расчёты для возвращения домой, - предложила я ему. – Неужели вы не хотите вернуться домой?      
 - Конечно, я помогу, - немного невпопад ответил доктор наук.
  - Да, Алексей Петрович, возможно, большую часть времени нам придётся проводить в рубке, - предупредил его Геннадий.
  - А меня не нужно предупреждать. Я привык работать в лаборатории сутками, лишь бы со мной был мой друг, - произнёс Алексей Петрович. – Показывайте мне свою лабораторию, то есть рубку.
    Алексей Петрович стоял, и смотрел в чёрную бездну, искрящуюся тысячами звёзд. От возбуждения у него горели глаза.
  - Я думал, что вы играете, в какую-то ролевую игру, а сейчас вижу, что это не игра, - растерянно произнёс наш доктор наук. – Вы полагаете, что моих знаний будет достаточно, чтобы….
   И он замолк, глядя то на пульт управления, то в бездну космоса.
  - Алексей Петрович, а нам некуда деваться, - сказал Геннадий. – Как только решить эту задачу? У нас есть пилот самолёта, а не этого летающего объекта, это Михаил. Знакомьтесь, Алексей Петрович, а это Михаил, наш пилот, - представил муж. – Есть астроном недоучка, это я. И вы, физик, специализирующийся в области физики твёрдого тела, и больше нет никого, кто смог бы проделать эту работу, кроме нас на этом космическом аппарате, изготовленным разумом внеземной цивилизации. Правда, есть ещё больше двадцати человек с Земли, которые ждут и надеются, что мы вернём их на нашу Землю. Вот эта задача стоит перед нами. Мы, конечно, можем сложить свои кисточки, и ждать, когда прилетим, куда-нибудь. Там, куда везёт нас эта тарелка, наверняка, нас ждут, только, как материал для строительства, чего-то или кого-то. Мы просто перестанем существовать, как мыслящие существа. Для общения, для контакта силой не забирают, и не похищают. В гости обычно тоже приглашают, по желанию. Вы это понимаете, Алексей Петрович? Нам нужно нау-читься пилотировать эту летающую тарелку, но это задача Михаила, а нам с вами нужно рассчитать и найти дорогу домой, то есть на нашу планету под гордым названием Земля.
  - Но для этого нужен штурман, или, как там, какой-то навигатор! – возмутился доктор.
  - А я вам ещё раз говорю, у нас нет этих специалистов. Их вообще на Земле нет! – вспылил Геннадий.
  - Гена, не кричи на Алексея Петровича, - вмешалась я. – Дай человеку всё обдумать! Нас не каждый день гуманоиды захватывают!
  - Но, я всё забыл из курса астрономии и астрометрии, - нереши-тельно начал оправдываться наш доктор всяческих наук. – Тем более, нужен мощный компьютер для вычислений. А, вообще-то, что причитать, если поставлена задача, нужно искать её решение теми средствами, которые есть. Геннадий, у меня есть идея, только мне нужно зарядить мой ноутбук. В нём есть программа моделирования трека частицы движущейся в силовом поле. Эта программа нам может пригодиться.
    Я поняла, что Алексей Петрович включился в работу, а, следовательно, здесь могут обойтись без моей помощи. Мне хотелось обойти всю летающую тарелку, но ноги гудели, и я решила пройтись в астрале.
   Пока Геннадий находился в рубке, я быстро сбегала в свою каюту, посыпая дорожки ''песком'', который сыпался из моего дряхлеющего тела. Я тут же сбросила с себя ставшее обременительным тело, потому, что передо мною стояла работа не для него, уж слишком оно, то бишь тело, устало, и просило отдыха, а отдыхать мне ещё было слишком рано.      
   Часа два, не меньше я лазила по тарелке, заглядывая во все закоулки, как наверху, так и в нижнем уровне, где находились гаражи и ангары.
   Я узнала один любопытный факт, который на время запал мне в мозги. Два ангара были с малыми летающими тарелками. На чём же тогда улетели эти пучеглазики? Геннадий говорил, что видел своими глазами, малый космокатер, улетающий в космос. Может быть, здесь есть ещё ангары, но мы туда пока не можем добраться? Но я тут же забыла об этом из-за того, что увидела через некоторое время.
    Мне сильно захотелось, проведать тело, из которого вышла, и не пожелала вернуться наша Елена Независимая. Это тело хранилось в холодильной камере. Я всё-таки надеялась уговорить Елену Прекрасную, вернуться в своё тело, и этим самым снять грех со своей души.
   Просочившись в эту камеру, при тусклом освещении, я заметила, какое-то движение, даже не движение, а какое-то колебание. Я затаилась, и стала приглядываться. Тело Елены лежало на столе, а над ним, что-то колебалось. Мне показалось, что это Елена пытается вернуться в свою обитель, но это было не так. Над телом Елены поднялась фигура Сергея, который здесь, что-то делал. Уж не некрофил ли он? – подумала я. Но эта мысль быстро отпала потому, что ложился он в тело бедной женщины спиной.   
     Сергей несколько раз повторил этот приём. Он ложился, и некоторое время выжидал, потом снова ложился на тело. И я, вдруг, поняла, что хочет он. Сергей хотел обрести тело, пусть даже это тело было женское, но материальное. Таким образом, он хотел материализоваться, чтобы, как-то повлиять на события, происходящие вокруг него. А меня это взбесило.
  - Сергей, ты, что совсем голову потерял!? – закричала я. – Ты готов предстать перед Лизой в женском обличии? Лишь только, чтобы не дать ей права выбора, так да?!
    Сергей от неожиданности упал со стола, и не стал подниматься. Наверное, обмочился, - подумала я. Но через некоторое время он сел, и зажал свою голову руками.
  - Людмила, вы скоро сделаете меня заикой. От вас некуда спря-таться….
  - Да, конечно, ты хотел спрятаться в теле красавицы Елены? А,  может быть, ты некрофил?
   Взбешённый Сергей выскочил из холодильной камеры, и побежал к рубке, сопровождаемый мною.
   А в рубке находился лишь Михаил, который трогал различные рычажки, и записывал, что-то на бумагу. Он продолжал, когда-то начатый разговор с Сергеем:
  - Конечно, ты меня ненавидишь, но давай отбросим пока всё в сторону, и займёмся делом вместе, сообща. В личных делах мы будем разбираться там, на Земле, - работая, говорил Михаил. Он вёл диалог, как бы сам с собой. – Я не стану Лизе ничего рассказывать. Не расскажу, как ты нанял, каких-то подонков, которые изнасиловали меня, я вообще, ничего ей не расскажу, я только буду смотреть в её глаза. Я давно простил тебя потому, что я не судья и не бог. Прости и ты меня. Я не хотел в тебя стрелять, но ты вывел меня.
     Сергей не выдержал этих упрёков, и ответил ему, только Михаил не слышал его:
  - Да, я виноват, виноват во многом, но я не подговаривал никаких ублюдков, чтобы, что-то сделали с тобой. Просто я подсыпал тебе в бокал с шампанским клофелин, вот и всё! Ты же сам, вспомни, у тебя закрутило в кишечнике, и ты убежал в туалет. Ну, а дальше, дальше я не знаю, что с тобой было. Тебя нашли уже через пять минут, как ты зашёл в туалет! Борька Козлов и Никитка нашли тебя там, со спущенным брюками возле унитаза! Я уверен, что с тобой никто, и ничего не сделал! Просто, кто-то пустил слух, что ты педик, вот и всё! Ты слышишь меня, Михаил? – кричал Сергей, всё так же обхватив свою голову руками.
  - Конечно же, нет! – произнесла я тихо, чтобы не помешать этому диалогу в одну сторону.
  - Прости меня Михаил, я это хотел тогда тебе рассказать, - продолжил Сергей. - Но меня чёрт снова попутал наговорить тебе глупостей, из-за которых я окончательно потерял свою Лизу. Ты же выиграл, а я проиграл. Теперь ты спокойно смотришь в глаза моей любимой, разговариваешь с ней, как-то общаешься, а я не могу себе этого позволить. Меня бог покарал за мои грешки. Теперь я никто, и звать меня никак! – чуть не рыдая, говорил Сергей, всё так же схватившись за голову, и раскачиваясь из стороны в сторону.
  - Сергей, - подскочила я к нему. – Успокойся….
  - Уйдите, Людмила. Что вы за мной таскаетесь? Что вам ещё нужно от меня? – раздражённо ответил Сергей.   
  - Успокойтесь Сергей, - попросила я. – Мне от вас надо….    
  - Я же просил вас уйти, как вы не понимаете! – перебил меня Сергей. - Я не могу смотреть, как Михаил крутится возле моей Лизоньки! Я схожу с ума, когда вижу его возле неё! – уже рыдал Сергей. - У меня отняли всё: Жизнь, любимую Лизоньку, дочь, честь! Сейчас я призрак, и ничего не могу сделать! Уйдите, оставьте меня в покое, я вас прошу! – умолял Сергей.
  - Серёжа, ты не прав. Да успокойся же ты, наконец, ведь ты муж-чина, а не плаксивая баба! - повысила я голос. - Сергей, вот твой соперник Михаил, был в более трудной ситуации, чем ты, но он то нашёл в себе силы, чтобы жить дальше, и ни разу, ни перед кем не ныл. А ведь он тоже очень сильно любил Лизу, а ты Сергей, между прочим, у него её отнял, да и вместо того, чтобы поддержать его, как друга, брата, наконец, пусть хоть и сводного, ты наговорил на него страшные ''глупости'', как ты говоришь. Он же нашёл в себе силы перенести весь тот кошмар, который продолжался около шестнадцати лет, и выжить. Найди и ты в себе мужество, и сожми свои нервы в кулак. Да и сейчас, ты же слышал, о чём он тебя просил? Сергей, послушай меня, спокойно, – просила я. – Нужно учиться быть сильным духом, ведь ты же мужчина. Ты потерял только свою оболочку, называемую телом, но не самого себя! У тебя было уже не одно тело, и ещё не одно ты приобретёшь. Вечная странница душа путешествует по всему миру, и вечно ищет счастье на своём пути. Душа не умирает с потерей тела, запомни это! Тело это просто покров души, пойми же это! Да, и Лизу ты не потерял, она жива, и невредима, и она пока ещё с тобой. Да и Машенька жива. А работа для тебя уже есть. Ты должен теперь спасти свою Лизу, да и всех нас, а Создатель возблагодарит тебя за это, я уверена. Всё, я всё сказала! Перестань ныть, и займись-ка делом. Я покидаю тебя с Михаилом, но учти, ненадолго.
                Глава – 25.
     Я выдохлась, мне, почему-то надоел односторонний диалог, да и в голове у меня творилось, что-то невообразимое. Выйдя из рубки, я направилась в свою каюту. На полпути встретила свою земную подругу детства Людку Бобылёву, о которой совсем забыла, хотя и хотела её навестить, и излить ей свою душу.
   Но она меня не узнала, да и, как можно было узнать, почти через сорок лет. Я то её узнала только потому, что в её памяти увидела себя. А она уже проходила мимо меня, и сделала вид, что вообще не замечает меня.
  - Людка, ты, что совсем не узнаёшь меня? – спросила я, вернув-шись, и преградив ей дорогу. – Это же я, Людка! Помнишь нашу Пугачёвку?       
    Я раскинула руки, чтобы принять её в объятия, но обняла я воз-дух, вернее, не почувствовала, что обняла. А Людка прошла сквозь меня, и даже глазом не моргнула. И только тут я вспомнила о своём теле, которое спокойно отдыхало в каюте, и дожидалось меня. Я несколько сконфузилась, понимая, что первая встреча с подругой состоялась в разных мирах, и она даже не видела моего зеркального отражения. А я стояла и обнимала себя. Да, кажется, мне нужно отдохнуть, - подумала я. А Людка Бобылёва, как призрак исчезла, а я даже не видела, в какую каюту она зашла.
     Решив, что найду её завтра, я вернулась к своему телу. Геннадий уже спал, не дождавшись меня. Часы на моём материальном двойнике показывали четверть второго. А на столике лежало два яблока и три печенюшки, а также бутылка минеральной воды. Это означало, что Лиза – Йоко Сан приступила к исполнению своих обязанностей, а это было уже неплохо.
     Плюхнувшись в своё тело, я почувствовала, как оно соскучилось по мне, и мстит мне своей болью. Хоть и невыносимо хотелось спать, но моё тело не давало мне это сделать. Чтобы заснуть, я пересчитала сначала всех людей и больших и маленьких, женщин и мужчин, сначала по одиночке, а потом, всех скопом. А затем начала считать овечек на зелёной лужайке. И эта зелёная лужайка бросила меня в самое начало моей памяти.
   Конечно, самого начала я не помнила потому, что это было, не очень красиво, да и больно было, как сейчас. С самого детства меня тянуло неизведанное, авантюризм приключений не давал моей по…, то бишь, моему мягкому месту, покоя.
   Сначала, пока была слишком маленькой, я исследовала свой двор и дворы соседних домов. Затем, когда я немного подросла, запах соснового леса за садами заставлял меня хватать маленькую сестрёнку за ручонку, и бродить по этому лесу, хотя был он громадным. И нас потом долго искали всем городом
     К девяти-десяти годам мать уже не боялась, посадить нас с сест-рёнкой в поезд, и отправить одних к родственникам в другой город. Громадный, чарующий мир шаг за шагом открывал передо мной свои тайны.
    Вспомнила, как в дороге встретила свою первую любовь. В то время ехала я домой от своей бабушки из Костромы, а он, то есть моя первая любовь, тоже возвращался из отпуска, дослуживать свою срочную службу. Тоненькая, пятнадцатилетняя девчонка в ситцевом платье, и морячок-подводник. Внезапная, пылкая любовь не позволила мне сойти на своей станции, и поехала дальше, забыв про всё на свете, я потеряла свою голову. Да, в то время мне было всего четырнадцать с половиной лет, самые романтичные, и ещё такие наивные годы в моей жизни.
     А остудила мою разгорячённую любовью голову холодная вода Ангары, чистая, как слеза. Я смотрела вслед увозящему моего любимого вдаль поезду, и ревела. Что мне делать? В кошельке ни копейки денег, а билет не того направления. Безысходность и тоска по любимому, и совершенная неизвестность.
    До сих пор помню добрые глаза майора милиции, который вы-слушал меня, и отвёл к себе домой, где меня накормили, и дали выспаться. Он купил мне билет, и отправил домой. Мне бы очень хотелось, чтобы в этом мире все люди были такими же добрыми и отзывчивыми.      
    При воспоминании об этом замечательном человеке, я покатилась по наклонной плоскости, которая привела меня в королевство кривых зеркал, где суд ведёт капитан первого ранга в парадном кителе, а лошади прыгают с пятого этажа, и, разбившись, снова встают, и вновь забираются на пятый этаж, откуда снова прыгают вниз.
     Я проснулась от лёгкого толчка, всё ещё под впечатлением прыгающих чёрных лошадей. Пока я пришла в себя, прошло, какое-то время. Этот мир встретил меня криками полковника, который хотел мне, что-то объяснить на ломанном русском языке, то есть заикаясь.
  - Там, ёк макарёк, там за-засушенные ку-ку-кузнечики о-ожили, - говорил Андрей Семёнович.
  - А ты, что их не вынес? – спросила я. - Я же просила, чтобы ты их убрал вместе со шкафом.
  - В том-то и д-дело, ч-что они вылезли из-под пола, - заикаясь рассказывал Андрей. – А, а ш-шкафа да-давно нет.
   Я почувствовала запах спиртного, исходящего от полковника, и всё сразу поняла.
  - Кто вам рассказал о водке? – наступила я на полковника.
  - В-во, в-вторая Любка появилась! К-ка-какое тебе де-дело, где мы достали? Гл-гл-главное ре-результат, - заплетающимся языком говорил полковник.
  - А результат-то на лицо. Чёртики у вас прямо из-под пола вылезают! – подвела я итог.
  - Н-не, чёртики совсем не такие, они с р-рожками, и со св-свинным рылом, а эти с-с огром-м-огромными г-глазами, и хвоста у них ещё нет, ёк макарёк! – заикаясь, заявил полковник.
  Его слова подтвердили остальные мужчины, среди которых был и Юра.
  - Юра, это ты проболтался о водке? – спросила я этого Юру.
  - Тёть Люда, я почти не пил, я за рулём не пью. Но этих, как их там называют, я тоже видел, - начал объяснять дрожащим голосом шофёр фургона. – У них, правда, рожек, копытцев и хвостов не было, как у нормальных чертей.
  - Юра, а ты нормальных чертей видел своими глазами? – спросила я. – Ладно, с чертями мы разберёмся немного позже, а сейчас я покажу вам настоящую ведьму! Немедленно всю водку, что взяли, принесли мне! - приказала я. – И кто ещё хоть раз увидит чёрта, будет разжалован в рядового!
  - Я звание полковника получил не от тебя, святая Людмила, а от государства, и разжаловать меня может только генерал армии! А ты, кто такая? – перестав заикаться, сказал полковник.
  - А я, как ты сказал святая Людмила, и звание моё мать, а оно выше генерала, и даже маршала! Так, что разговорчики в строю прекратить! Немедля сдать всю водку, и впредь, запрещаю видеть чертей! Всем ясно? Кругом! Ноги в руки, и выполнять приказ полковник! – раскомандовалась я.
    Через несколько минут десять бутылок водки стояло у меня на столике, и ещё восемь пустых бутылок стояли у порога. Когда все вышли, кроме Андрея Семёныча, которого я попросила остаться, я спросила:
  - Где ещё две бутылки водки?
  - Но мама Люда, не губи ты наши души! – взмолился полковник. – Завтра то нам надо полечиться, иначе, какая работа.
  - Полковник, я то думала, что вы военный человек, а вы так себе, расхлебай, какой-то! Вы умеете только баб к стенке ставить, чтобы пощупать, да ещё вы умеете чёртиков под кроватями искать! Если все полковники такие же, как и вы, то тогда, кто же охраняет наш покой? Я думала, что вы будите следить за порядком на тарелке, а вы сами показали людям, как можно развлекаться, когда жизнь каждого человека висит на волоске! Пикник уже давно закончился, полковник. А водка, она может нам сильно пригодиться потому, что ещё неизвестно, что с нами будет, и вернёмся ли мы домой. Кстати, у вас дети есть?    
    Полковник, вдруг, стал грустным, и нехотя ответил:   
  - Можно, я не буду отвечать, ёк макарёк? – начал полковник, и слёзы покатились из его глаз. – А, чёрт с ним! – махнул рукой полковник. - Родила мне Любка мальчишку, и назвали мы его Александром, как Македонского, или ещё лучше, Невского, в общем, Сашкой мы его звали. Он вырос, отслужил в десантных войсках. После армии поступил в какое-то охранное предприятие. А четыре года назад он закрыл собой, какого-то вшивого коммерсанта. Этот коммерсант откупился перед моим внуком Андрюшкой миллионом рублей и успокоился. – Андрей Семёнович замолк на несколько секунд, и, смахнув слезу, продолжил: - Мне пришлось, ёк макарёк списаться на гражданку по состоянию здоровья, и пойти в директора рынка. Зато мой Андрейка сейчас Суворовец, и тоже будет военным. Только он не будет защищать толстосумов, а будет защищать свою Родину.         
  - Значит так, несите оставшуюся водку сюда, и больше, чтобы я не слышала, что кто-то нашёл чёртиков! Всё, я всё сказала! Кругом, шагом марш, за оставшейся водкой! Да полковник, пришлите сюда Юру, - попросила я.
    Минут через пять появился Юра с двумя бутылками водки. Он был красным толи от стыда, толи от выпитого. Он поставил водку на столик, а связку запасных ключей от фургона, отдал мне. Он, что-то хотел сказать, но не мог начать.      
  - Юра, сколько тебе лет? – решила помочь ему я.
  - Мне? – удивился парень. – Двадцать два. В прошлом году я демобилизовался из армии.
  - У тебя девушка есть?
  - Конечно, есть, то есть была. Мы подали заявление в загс, и через месяц у нас должна была состояться свадьба.
  - Почему должна была? Она и состоится. Мы вернёмся домой и все будем на твоей свадьбе гостями. Как звать твою девушку?
  - Её, Натальей. Она у меня красивая. Продавщицей в Жаворонках работает. Я ехал к ней, а утром должен был развозить продукты, а видите, что получилось.
  - Сколько планируете иметь детей? – поинтересовалась я.
  - А она уже беременна, - просто ответил Юра.
 - А ты любишь детей? – подходила к главному я.
   -  Да. А что?
  - Я предлагаю тебе занять наших детей, находящихся на тарелке. Им будет веселей, и будут они под контролем. Да и ты, почерпнёшь, что-нибудь для себя полезное из общения с детьми. У нас двое беспризорных детей, и за ними нужен глаз да глаз. Ну, а к ним, я надеюсь, впоследствии примкнут Катя с Женей Гусевы. Договорились, Юра?
  - Хорошо, я попробую, - согласился парень.
    Я надеялась, что с пьянкой на тарелке покончено раз и навсегда. Следующим моим желанием была встреча с подружкой детства, Людкой Бобылёвой, но этому желанию, опять не суждено было сбыться, его пришлось отложить.
   Из рубки пришёл мой Геннадий, и, увидев на столе бутылки, расплылся в улыбке.
  - Можешь не улыбаться, это не по твою честь! – предупредила я. - Водку я конфисковала у наших мужичков. И знаешь, кто был главным заводилой?
  - Конечно, знаю! Андрей Семёнович. В четыре утра, как мы с Алексеем Петровичем условились, я пошёл в рубку управления. И слышал, что из каюты полковника раздаются песни. Я думал, что он создаёт ансамбль песни и пляски имени Ёк макарёк, а оказывается, а они, оказывается, просто расслаблялись с помощью Жириновки, - ёрничал Геннадий. – Надо его Любке сказать, чтобы меньше спала, а больше контролировала своего ракетчика.
  - Хватит болтать, давай, рассказывай, как обстоят ваши дела, дорогой, - напомнила я.
  - А, что? Нам нужна твоя помощь. Ты сейчас пойдёшь в рубку, и подновишь наши знания, путём возвращения нам памяти студенческих лет. Ноутбук Алексея Петровича зарядился, и нам тоже нужна подзарядка, - говорил Геннадий. – Скидывай свою личину, и пошли копаться в наших мозгах.
   В очередной раз я выскользнула из своего материального тела, и пошла рядом с Геннадием, который, не умолкая, рассказывал мне, что Михаил не выходит из рубки, и уже почти изучил управлением тарелкой, как он сказал. Осталось изучить включение и выключение автоматического управления. Геннадию же с Алексеем Петровичем нужно найти и задействовать бортовой компьютер, и научиться, на нём работать.
   Я слушала его в пол уха потому, что его научная болтовня была мне неинтересна. Меня волновал результат этой болтовни. Нам снова встретилась Людка Бобылёва, которая с удивлением посмотрела на моего мужа, который разговаривал сам с собой, как она подумала наверняка. А я снова чуть не кинулась к ней, но во время вспомнила, что она меня не видит. Она снова прошла сквозь меня, не моргнув и глазом. Мне даже стало обидно, что она ходит по мне. Перед самой рубкой Геннадий меня предупредил, что сейчас там четыре кресла, три для материальных существ, а одно для Сергея.
    Войдя в рубку, я увидела всех, кто должен был находиться здесь. Все были поглощены работой, даже Сергей внимательно наблюдал за действиями Михаила, и как бы направлял его. Михаилу не требовалась коррекция памяти, так как в его черепе я копалась дня два назад. Обновление памяти Геннадия требовало минимальных усилий потому, что я знала, где, что лежит у него в голове. И только мозг, вернее память Алексея Петровича требовала основательного просмотра, и обновления некоторых областей.
   С Геннадием я разобралась за полчаса. Я переложила его память студенческих лет в верхние отделы мозга, и он, после выхода из транса, сразу приступил к вычислениям.
   Когда я погрузила свою руку в голову Алексея Петровича, меня подхватил, и завертел смерч математических символов и физических формул, и я едва выбралась на узенький берег его детства. Но и этот берег был испещрён цифрами и знаками.
                Глава - 26.
    После появления карапуза на свет, он сразу приступил всех пересчитывать. Когда акушерка перевязала его пуповину, он сказал одно – уа, а когда ему почистили ушки и носик, он уже дважды сказал это – уа. А, очутившись в пелёнках, он прокричал три раза. Кто-то это заметил, и удивился, а, кто-то и не заметил.
   А мальчик, с математическим складом ума продолжал жить, и считать всё, что угодно. К трём месяцам он уже считал свои пальчики, сгибая, и разгибая их по одному. Хотя язык ему ещё не подчинялся, он по-своему называл цифры, и считал всё без конца.
   Он научился говорить очень рано, и первым словом была цифра пять. Это случилось в четыре месяца, когда показал маме свою пя-терню, чётко сказал – пять.
   К году он в уме производил математические действия, как ариф-мометр. Научившись говорить, он замучил своего папу своими вопросами, правильно ли он сосчитал. И отцу приходилось считать столбиком, чтобы свериться с его ответом, а этих цифр было бесконечное множество.
   К двум годам он, глядя на своих старших сестрёнок, научился писать и буквы, и цифры. И ещё многое можно было перечислять из его способностей.
    В двенадцать лет он окончил среднюю школу с золотой медалью, и стал студентом университета, который раскрыл ему все свои тайны уже через три года.
    Алексей Петрович, вернее Алёша стал аспирантом в шестнадцать лет. Он работал в одной из лабораторий института физики твёрдого тела. Это направление физики он избрал только потому, что там был сложнейший математический аппарат. Алексей любил разбираться в хитросплетениях математических формул, как чистый математик. Эта его тяга чуть не сгубила его научную карьеру.
   Он рассчитал математическую формулу кристалла, которого не было в природе. В этом кристалле наряду с обычными атомами присутствовали элементарные частицы. Эти композитные минералы обладали бы, если бы существовали на самом деле, поразительными свойствами. Например, кристалл со спичечную головку обладал бы памятью суперкомпьютера. Но этих кристаллов не существовало на свете, и тогда Алексей, к тому времени ставший Петровичем, на институтском ускорителе получил этот кристалл и в достаточных количествах, чтобы создать искусственный мозг. На основе этих работ Алексей защитил докторскую диссертацию. Эта работа была безупречна по математическому обоснованию. И её приняли, хотя никто не верил, что это может быть, на самом деле.
   Его, Алексея Петровича выбрали действительным членом акаде-мии наук, но по-прежнему, его никто всерьёз не воспринимал. А у этого молодого учёного  появился ноутбук с возможностями компьютера с многоэтажный дом. Только этого никто не знал, кроме самого обладателя этого ноутбука.
    За неполные полгода Алексей Петрович смог не только рассчи-тать, но и создать кристаллы со сверх естественными свойствами, и всё это благодаря своему ноутбуку. Этот искусственный сверх мозг, изготовленный на одном из предприятий военной промышленности в единственном экземпляре, мог практически всё. Даже сам обладатель этого электронного монстра не предполагал о его возможностях. Доклад, который должен был читать Алексей Петрович на научной конференции, был создан этим же ноутбуком. 
       Я смотрела жизнь Алексея Петровича, и не видела его самого, а одни лишь формулы и математические символы странной, искривлённой жизни, где не было самой жизни. У Алёши не было семьи, и не было детей. Он жил странной жизнью, в которой главенствовала мысль о создании сверх Разума, который заменит обладателей самого Разума.
     Мне стало страшно от этих мыслей человека, который хотел заменить все чувства обыкновенного мыслящего существа, на математического монстра, в голове которого, не было любви и добра, не сострадания, ни жалости, а был голый прагматизм.
    Двадцатое июля две тысячи седьмого года, эта дата стояла на часах, подаренных мне председателем колхоза Андреем Петровичем,  а ныне Алексеем Петровичем Феактистовым, доктором наук, когда я вынула свою руку с часами Роликс из его головы. Он открыл глаза, и сказал Геннадию:
  - Прокопич, я сейчас, перед своими глазами видел, вернее даже ощущал свой именной Роликс. Ноутбук я нашёл в куче мусора, а вот Роликс, куда-то исчез, хотя был на сверх крепком ремешке, - рассказывал Алексей. – Эти часы были подарены одной Американской фирмой за расчёт флакса – самосветящегося минерала, который идёт на изготовление циферблатов часов. Первый экземпляр часов, изготовленные на основе моего флакса, подарили мне. Эти часы стоят не менее миллиона долларов…. Да ладно, проживу и без них.
     Я чуть не упала после этих слов Алексея Петровича, так как эти часы были на моей руке, которой я копалась в его мозгах. Я бы их отдала сейчас же, но они были не материальны, как и я сама. Мне показалось, что Сергей смотрит на мою руку с часами, и я покраснела до самых корней волос. Но, он то присутствовал, и должен помнить, как председатель колхоза дарил мне эти часы.
   А в это самое время Алексей Петрович уставился на монитор своего ноутбука, и воскликнул:
  - Друзья, мне кажется, что бортовой компьютер снова заблокирован, и требует пароль. Мой электронный друг говорит, что число вариантов снизилось на пять порядков, и составляет сейчас двадцать шесть триллионов вариантов.
  - Михаил, пока не прикасайся к управляющим элементам, - приказал Геннадий. – А ты Сергей, раскинь своими мозгами, и подумай, что можно сделать в подобной ситуации.
      Я посмотрела на Сергея, и не узнала его, он стал моложе лет на десять - двенадцать. Ещё несколько часов назад, когда я пришла в рубку, он был почти дряхлым стариком, а сейчас я увидела собранного, молодого, красивого мужчину, который стоял рядом с Михаилом, и глаза его были устремлены на мониторы и циферблаты приборов.
  - Людмила, погуляй пока по тарелке, - это Геннадий обратился ко мне, на минуту высунувшись в астрал. – Посмотри всё ли нормально на борту?         
  - Почему ты меня гонишь? Что, произошло, что-нибудь серьёзное? – засунула я свой нос в дела мужчин.
  - Людмила, я не могу всё время находиться в астрале тем более, приборы, возможно, реагируют на тебя, - соврал Геннадий, а я это сразу почувствовала.
  - Людмила, страшного ничего пока не произошло, - начал объяс-нять Сергей. – Мы начали выводить управление тарелкой в ручной режим, и сейчас нам оставалось преодолеть всего два уровня защиты, но сработала аварийная система, и закрыла доступ для ноутбука к бортовой системе. Это уже второй срыв. У нас есть ещё один шанс: либо мы подключаемся к бортовому компьютеру, либо он выходит в закрытый режим, тогда нам придётся его взламывать, а это может затянуться на десяток дней. Ты слышала число вариантов доступа? Людмила, вам действительно, лучше сейчас уйти, и Геннадий может оказаться прав. На компьютер может повлиять любое, постороннее излучение, любая мысль, а нам нужна сверх концентрация. А вы нам действительно, мешаете, - сказал Сергей, глядя мне прямо в глаза.
    Я поняла, что мне действительно лучше уйти, и не отвлекать, ещё необученный экипаж тарелки, но уже проявивший свою самостоятельность. Конечно, мне было обидно, что меня попросили вон, но делать было нечего, и вышла из рубки. Правда, где-то в душе я была довольна, что к созданию этого экипажа приложила свои усилия.
Чтобы развеять своё неутешное горе по поводу своего выставления вон из рубки, я решила зайти к Людке Бобылёвой, и этим отвести свою душу.
                Глава – 27.
    Подруга детства сидела на диване, и что-то шила на руках. Я вошла в открытую дверь, даже не постучавшись. Людка была увлечена своей работой, и не заметила моего появления. Я решила её разыграть, быть может, более напугать, как это получится. Подошла к ней почти вплотную так, что даже звук протягиваемой нити, слышала отчётливо. Неожиданно и громко я обратилась к ней:
  - Людка, ты сейчас себе рот зашьёшь! – крикнула я ей почти в са-мое ухо.
     Я полагала, что она упадёт, или хотя бы подпрыгнет от неожи-данности, а она, как шила, так и продолжила шить. Я раз пять навернула по своей бестолковке, которая уже в третий раз ставила меня в смешное положение, хорошо, что не было свидетелей, а то бы до смерти хохотали. И почему судьба меня сводит с подругой только тогда, когда я не полностью экипирована, то есть нахожусь без своего материального тела?
      Почти взбешённая, я выскочила из Людкиной каюты, и броси-лась бежать за своим телом, чтобы предстать перед подругой во всей красе. И когда я представила, в каком я виде предстану перед ней, моё желание, куда-то улетучилось.
    Не добегая метров десяти до своего жилища, я увидела, что дверь моей каюты распахнута, а вокруг собрался народ, правда, не все, но толпа, человек десять. Они стояли, и почему-то плакали, а внутри каюты, кто-то тоже был, я это чувствовала. И точно, я увидела Андрея Семёновича со своими женщинами – Любкой и Танькой. Семёныч щупал мой пульс на висках моего тела. Он медленно выпрямился, и в его глазах была видна неподдельная скорбь.
  - Ёк макарёк, кажись и в правду, Людмила усопла! Что делать? Что говорить народу об этой утрате? – спрашивал он себя и своих баб. – Надо же ещё, что-то Геннадию сказать, ёк макарёк!
    Пока полковник решал в своей голове эти проблемы, и медленно шёл к двери со своими бабами, я успела нырнуть в своё усопшее тело, и тут же крикнула полковнику вдогонку:
  - Семёныч, Геннадию не надо этого говорить!
   От неожиданности, полковник упал на колени, и замахал руками во все стороны.
  - Полковник, что с вами? – спросила я, подходя к нему, и трогая за его плечо, отчего тот чуть не упал, но руками перестал махать. Он медленно обернулся ко мне, в его глазах был страх.
  - Святая Людмила! Я нисколечко не пил! Ёк макарёк! – произнёс он, и медленно стал подниматься с колен.
  - Но, и что ж, что не пил! Откуда толпа? – спросила я. – Трезвый человек не падает на колени, когда его окликают!
  - Так, ёк макарёк! Я подумал, что вы…, в общем, всё показывало на то, что ты усопла! Вот и созвал народ, - оправдывался полковник.
  - Да, я уснула. Но зачем поднимать народ по этому поводу? – спрашивала его я.
  - Но, пульса то не было, ёк макарёк! Вот и подумал что…. – оправдывался он. – Но я, правда, сегодня не пил!
  - Хорошо, я верю, успокойся Андрей. Но, что привело тебя в мою каюту? Уж не моё ли тело?
  - Ну, что вы Людмила! Ой, извините, я ничего плохого про ваше тело сказать не хотел! Просто мне по самые уши хватает Любки с Танькой. Они так меня нагрузили, что мне уже никто не нужен! – подвёл итог Семёныч. – А зашёл я сказать, что опять видел этих пучеглазых чертей без хвостов. Но на этот раз, я ничего не пил!
   Полковник сделал многозначительную паузу, видимо дожидаясь вопроса, что я и сделала:
  - Ну и, что дальше? Рассказывайте Андрей Семёнович.
  - Вот я и говорю, что я их видел, собственными глазами, в количестве двух штук. Сейчас я проживаю один, так как мой сосед по каюте лётчик дома не ночует, у меня испортился сон. А часа в два ночи, когда я ещё не спал, они вылезли, откуда-то из-под пола, и начали, что-то искать. Но если бы у них были хвосты, я хоть одного бы поймал, ёк макарёк!       
  - Хорошо, пойдём осматривать вашу аномальную каюту, только вы Андрей сначала успокойте людей по поводу моей кончины. Скажите им, что я просто спала, и пусть все разойдутся.
   Когда я выходила вслед за полковником, все уже разошлись, только Люба Путилина и Татьяна стояли напротив выхода из каюты. И когда я вышла, они выразили мне соболезнование, только не знаю, по какому поводу.
     Вчетвером мы пошли в каюту полковника, и произвели там обыск. Ни одной щёлочки или, чего-то подобного  в полу мы не обнаружили, но всё же я попросила полковника быть начеку. На следующий день мне о безхвостых, пучеглазых чертях уже рассказывал Юра, в отклонении психики которого было трудно заподозрить. Он так же видел их в своей каюте ночью, они, что-то искали в шкафу. Их было так же двое.
  - Юра, а что было в этом шкафу? – спросила я его.
  - Я до этого, туда ни разу не заглядывал, пока эти чёртики туда не залезли, - ответил он. – А после их посещения, я поинтересовался, что им там нужно было. Я нашёл два пустых тюбика с запахом сапожного крема. Утром я их выбросил.
   Я попросила Юру пока об этом не говорить никому, а у самой кошки на душе заскреблись, и тут же решила посоветоваться с Геннадием. Рубка была закрыта изнутри, и мне пришлось постучаться. Прошло минуты две, и дверь открылась. В проёме двери стоял Геннадий, у него был усталый вид, но в рубку он меня не пригласил.
  - Дорогая, что случилось? – спросил он.
  - Гена, у меня есть новость не совсем хорошая, - ответила я.
    Я рассказала мужу о появлении пучеглазиков в жилых помещениях, обо всех трёх случаях. Геннадий предположил, что на тарелке остались в небольшом количестве бывшие хозяева тарелки, и у них кончилась пища, которую они и ищут. Муж посоветовал устроить на них охоту, подложив тюбики в каюту полковника и Юры. А я поинтересовалась у Геннадия, как идут дела по укрощению тарелки. На что Геннадий ответил, что третий шанс не использован, и бортовой компьютер заблокирован окончательно. Сейчас, Алексей Петрович взламывает защиту компьютера, и подключает к нему свой ноутбук. Есть возможность завершить эту работу в ближайшие день-два.
  - Людмила, попроси полковника, чтобы в это время нам никто не мешал. Всё будет хорошо, я это знаю, - произнёс Геннадий и закрыл рубку управления.
     Мне стало до слёз обидно, что меня не впустили в рубку дальше порога, хотя я, когда-то мечтала, сама прирулить тарелку на Землю. Но этой мечте, видимо, не суждено сбыться, слишком большой экипаж я набрала. Я усмирила свою гордыню, и отправилась к полковнику в кабинет, которого там не обнаружила.
   Любка, жена полковника и по совместительству его секретарь сказала, что он, возможно, на спец задании. Я не стала расспрашивать об этом спец задании, и тот час пошла в каюту полковника в отставке.
   Полковник ползал по полу, и раскладывал тюбики по углам каюты. Когда я вошла, он соскочил на ноги.
  - Людмила, у меня идея фикс, ёк макарёк! Ловля на живца! Я полагаю, - говорил он, - что они ищут жратву, и знают, что здесь стоял, когда-то шкаф с этим зельем. У них же нюх, как у собаки, вот и я их поймаю, и мне поможет в этом Юрий, он так же в ракетных войсках служил, и возил ракеты. Сегодня мы сделаем засаду. Главное, их нужно загнать в угол, и не пускать на средину. На средине они просто исчезают, я это уже проверил, ёк макарёк!
  - Значит вы, полковник окончательно поверили, что вы находитесь на летающей тарелке? – больше подтвердила, чем спросила я.
  - А куда денешься, если по трезвянке появляется этот засушенный кузнечик, и начинает бегать по комнате. Здесь уже от факта, никуда не денешься. Это лучше поверить, что ты усопла, а ты не усопла, ёк макарёк! Тогда уж лучше поверить, в существовании гуманоидов, ёк макарёк! – разглагольствовал полковник. – И знай, я их всех выловлю, даже если придётся ловить на живца, то есть на себя!
     Мир оказывается, намного сложнее, чем может придумать человек. И столкнувшись с этим сложным миром, человек либо разобьёт себе голову, либо начнёт изучать этот мир, и тогда, тогда откроются новые законы, которые не должны противоречить старым законам, то есть законам старого мира. А если всё-таки они противоречат старым законам, значит, старые законы не верны, а, следовательно, нужно пересмотреть все старые законы, то есть, нужна революция или хотя бы ревизия все старых воззрений человека на этот прежний мир. Иного выхода нет, в этом состоит основная идея, основная концепсия развития и познания окружающего мира на более высокой стадии этого познания.
   Полковник сдержал своё слово. Уже на следующее утро прибежал ко мне Юра. Его глаза светились, а сам он был переполнен, какой-то дикой радостью.
  - Мы поймали их! Поймали! – рассказывал он. – Два пучеглазых гуманоида у нас сейчас в плену. Если желаете посмотреть, то пой-дёмте за мной.
    Я вышла из своей каюты, и сразу увидела столпотворение около каюты полковника. Здесь собрались все, даже баба Вера приковыляла на своих костылях. Все рассматривали маленьких, головастых человечков с огромными глазами. Гуманоиды стояли связанные верёвкой друг с другом, а другой конец верёвки держал Андрей Семёнович. Но пучеглазики не вырывались, и они уже не были страшны. Страх был в их глазах. Никто не требовал их смерти, все с огромным любопытством рассматривали этих настоящих гуманоидов, о которых, когда-то очень много слышали, но впервые увидели наяву.
    Увидев эту картину, я решила, что пришёл тот день, когда уже нужно было объяснить людям, что с ними произошло. Сейчас то они должны поверить всему, о чём я им поведаю.
  - Друзья, - обратилась я. – Вот эти вроде бы безобидные существа, которых нам сейчас немного жаль, и которых мы всегда считали мирными инопланетянами, может быть и есть мирные, но только не эти. Вот уже двенадцать дней прошло с тех пор, как эти вроде бы мирные инопланетяне, как похитили нас, с нашей планеты. Что они хотели сделать с нами ещё до конца не известно нам. Но я точно знаю, и смогу вам это доказать, если это потребуется, что они, эти маленькие существа заблокировали почти у всех память о настоящей жизни, оставив нам одну из предыдущих жизней, да и то перед самым уходом из той жизни. Я думаю, да и факты подтверждают нам, что эти безобидные на вид пучеглазики хотели отнять у нас души. Только для этого они поддерживали нас на том уровне смерти, так как, когда тело человека умирает, мозг подаёт сигнал душе, что пора вылетать из этого бренного тела. И так произошло. Когда мы подняли восстание, и прогнали этих инопланетян с тарелки, правда, не все успели улететь. Несколько этих существ Андрей Семёныч вытащил уже в засушенном виде в нижний уровень этой тарелки, и вот этих двух, видимо, спрятавшихся, поймали полковник с Юрой сегодня ночью. Так вот, когда мы прогнали инопланетян, вы на следующую же ночь все до единого оставили свои тела, то есть умерли….   
  - Да, ну вас, сказки… - защебетала Любка.
  - Любка, молчи, ёк макарёк! Если Людмила говорит, значит, всё правда, я в этом сам не раз убеждался, ёк макарёк, - выступил в мою защиту всё тот же полковник.
  - Да, ну, враки всё! Вы верите этой женщине, а ей только и нужно, как увести от меня моего Семёныча. Она так и крутится, так и крутится возле него, - возмущалась Любка. Да такого не может быть! Мы все живые, вот вам доказательство, что она врёт!
    Я выждала, когда выскажется эта неугомонная жена полковника и все остальные, кто хотел высказаться по этому поводу, а уж затем снова вступила в бой:
  - Да, вы все до единого, умерли за одну ночь. Я уже вам говорила, что при смерти тела душа вылетает из него. И если бы это произошло на Земле, то вы бы попали в Аурию, но мы все оказались по воле этих инопланетян здесь, то есть на этой летающей тарелке. И я вернула вас в ваши тела, которые на самом деле  оставались невредимы. Конечно, в это сложно поверить, да и я не настаиваю на этом, но я так же и могу доказать, что это было на самом деле. Хотите?
  - Давай, мы согласны, - услышала я в ответ.
  - Так вот. Анастасия Гусева, вы видели своих детей, когда мы их нашли? Какие они были, помните? А вы полковник, не вы ли пове-дали мне о своих приключениях на пикнике, когда очнулись. Пом-ните и тот сон, который я вам послала?
  - Вот ёк макарёк, но я то верю тебе святая Людмила! – отозвался полковник. – Точно, всё было именно так, я же это и сказал вам. Любка, а ты у меня сегодня получишь, вечно свой язычок не мо-жешь подержать на привязи, ёк макарёк!      
  - А вот Йоко. Йоко Сан, скажите нам, в котором году вы сейчас живёте? – обратилась я Йоко – Лизе.
  - Сейчас идёт тысяча девятьсот сорок пятый год, - начала Йоко, она хотела ещё, что-то сказать, но её перебил всё тот же полковник:   
  - Святая Людмила, а можно один вопрос?
  - Валяй, - ответила я.
  - А почему, вы Людмила не вернули эту Йоко Сан в настоящую жизнь? И почему она себя называет японским именем, если она со-вершенно не похожа на японку, да и говорит она на чисто русском языке, ёк макарёк?
  - Но ведь я только что, объясняла вам, что вы все жили в одной из прошлых жизни. А не вернула я Йоко только потому, что так захотел её муж….
  - Какой муж? Но мой муж и дети погибли при американской бомбардировке в срок пятом, шестого августа, - возмутилась Йоко. - Фрося Сан, а почему вас теперь все называют святой Людмилой?
  - О боже! Вы словно маленькие дети! Иоко Сан, святой меня назвал вот этот товарищ полковник, а Людмилой меня назвала моя телесная мама, когда я родилась в этой жизни. А Фросей меня назвали ещё в первой моей жизни, вот и всё. Да, вот есть ещё одна особа, которая сейчас находится среди нас, но только она для вас невидима, её звать Еленой, она, почему-то ну никак не желает вернуться в своё тело. И до сих пор её тело лежит, и ждёт свою хозяйку. Но, я всё же думаю, что Елена всё же изменит своё решение, и вернётся в нашу весёлую компанию потому, что одной гулять по этой огромной тарелке не очень-то здорово, да ещё, если знать, что её тело, наденет ещё, кто-либо. Так вот, поехали дальше. Сейчас по воле судьбы, да и этих товарищей, - я показала на гуманоидов. - Мы находимся, в неведомой дали от дома, то есть от нашей родной планеты, имя которой Земля. Летим мы тоже неизвестно куда, вернее тарелка везёт нас куда-то. Мы пока ещё не смогли определить, куда именно она несёт нас, да и, где наша Земля, но над этим вопросом сейчас работают немного разбирающихся в этом люди. Их задача состоит в том, чтобы вернуть нас всех на нашу Родину, а наша задача, не мешать им, и делать всё, чтобы сохранять спокойствие и порядок на этом неиз-вестном летающем объекте. Всё, кажется, мы заканчиваем эту тему, а теперь об этих милых существах. Я думаю, вернее уверенна, что мы не имеем права судить их, об этом позаботятся другие. Мы должны показать этим существам, какие люди живут на нашей планете, да и в частности в России. Так вот полковник, придётся ваш кабинет отдать этим милым инопланетянам, а ключ от кабинета, вы отдадите мне. Я сама буду кормить их, выводить на прогулку и.т.д. Кажется, я всё сказала. А верить или не верить решать вам! - подвела итог я.
   Я хотела уже идти, но меня остановил голос: 
  - Простите, если я буду не права. Вы не жили на Пугачёвке?
  - Людмилка, да, я жила на Пугачёвке, ты права! – бросилась я в Людкины долгожданные объятия. -  А ты, где была, я что-то тебя не видела?
  - Да тут я стояла, и гадала, ты это или не ты! – ответила радостно подруга детства. – Боже, как ты изменилась!
  - Да, как видишь, из меня уже песочек сыплется. Разве я не права? Я тоже тебя не сразу узнала, вот, что годы творят с нашими телами, но душа то моя, всё такая же, на семнадцать! Вот бы тебе увидеть её! – хвасталась я, но подруга не поняла меня, и тут же я услышала следующий вопрос:
 - Кого?
  - Как это, кого? – не сразу поняла я, и, вдруг, врубилась: - А так это я говорила о душе!
  - А ты, что, действительно стала святой?   
  - Конечно же, нет! С чего ты это взяла? Просто с недавних пор я приобрела некоторые способности, вот и всё.
  - Я знаю, как ты умеешь вешать лапшу на уши! Ты с раннего детства умела это делать, - начала вспоминать Людка.
  - Значит, ты не поверила тому, о чём я только, что рассказывала? – тут же спросила я.
  - А, какой дурак в это поверит! Я вроде бы не идиотка….
  - Я вроде бы тоже не идиотка, чтобы врать в таких делах! А хо-чешь, я тебе докажу, что всё это, правда? Так вот….
  - Людмила, - тронул меня за плечо полковник. – Я закрыл этих кузнечиков в кабинете, вот, возьми ключи.
   Я взяла протянутые полковником ключи, и позвала подругу пройти со мной. Вместе с подругой мы зашли к Йоко Сан, где я взяла немного продуктов, и мы пошли кормить наших пленников.
  Пока шли, я убеждала свою подругу в том, что рассказывала всю правду, но она мне не верила. Чтобы, как-то убедить её в своей правоте, я рассказала ей о её настоящей жизни, и заостряла на тех моментах, о которых не только я, но и никто на свете, кроме её самой знать не должен. Людка немного покраснела, и заявила, что возможности современной техники стоят на самом высоком уровне.
  - Да нужна ты мне, чтобы специально устраивать за тобой слежку! – сказала я. – В твоей головке хранится вся память не только о настоящей жизни, но и о предыдущих двух жизнях. Я могу взять из твоей головки любой эпизод из этих жизней, - трепалась я.
  - А почему именно двух жизней? – заинтересовалась Бобылёва.
  - А потому, что человек, вернее, его душа, живёт в материальном мире четыре, максимум пять жизней. Потом уходит на второй уровень сознания. А ты живёшь только третью жизнь. Если ты захочешь, я могу послать тебе обе твои предыдущие жизни, - втолковывала я ей, пока мы шли до кабинета, где были закрыты гуманоиды.
    Пучеглазики встретили нас весьма настороженно. Они забились в уголок, и смотрели на нас со страхом. В своей одежде, похожей на фраки, они действительно были похожи на очень больших кузнечиков. Чтобы, как-то расположить их к себе, я протянула им по яблоку. Хотя они очень боялись, но голод был сильнее страха. Они приготовились, и враз схватили по яблоку, и снова вернулись в угол. Один из пучеглазиков осторожно откусил своими острыми зубками кусочек яблока, и тут же зажал рот тощенькой рукой. Давясь, он стал разжёвывать то, что откусил. Второй внимательно смотрел на процесс поглощения яблока первым кузнечиком. И только, когда первый откусил яблоко второй раз, только тогда второй гуманоид начал поедать этот вкусный фрукт.
   Приговорив по яблоку, в их глазах появилось доверие. Они уже без страха взяли протянутую им воду. Они пили воду, наслаждаясь, прищурив свои громадные глаза. К концу кормления пучеглазики уже чуть ли не виляли хвостиками, которых у них, правда, не было. Они стали тереться об наши бёдра, и показывать на свои рты.
  - Что пучеглазики не наелись? – шутя, спросила их Людка. Гума-ноиды, как будто поняли её вопрос, закивали своими головами, и сделали масленые глазки.
  - Какие же они миленькие, как детишки, - восхищалась ими Бобы-лёва, протягивая к их головам руку, в надежде погладить одного из них.      
    Этот кузнечик сразу сжался в клубок, и громко вереща, оскалил свою мелкозубую пасть. От неожиданности, Людка отдёрнула свою руку, и завизжала. А гуманоид выпрямился, и с довольным видом пошёл в угол.    
   – Ух, ты ещё, какая козявка! – произнесла Людка.
  - Киазявк! – многоголосо пропищал кузнечик, и подмигнул одним глазом моей подруге.      
   Людка, разинув рот, не могла произнести ни единого слова.
  - Никак он с тобой флиртует, и даже познакомился с тобой! – предположила я. – Киазявк!
    Этот гуманоид обернулся на мой возглас, и как бы согласившись, медленно поклонился, прижав руку к груди.
  - Ты Киазявк? – спросила я, показывая на него пальцем, - а его как? – показала я пальцем на другого пучеглазика.
   А тот другой, вышел на три шага вперёд, приложив левую руку к груди, медленно поклонился, и из его рта раздался шипяще – звенящий звук:
  - Зиньшиф! – представился он.
  - Зиньшиф?
   Гуманоид снова приложил руку к груди, и поклонился, а, выпрямившись, ткнул в нашу сторону поочерёдно тоненьким пальцем. Мы тоже представились, но получилось не очень понятно.
  - Люда, - сказала Бобылиха, приложив к себе руку.
  - Люда, - тоже сказала я, показав на себя пальцем.
   Пучеглазики непонимающе уставились на нас, не моргая, только переводили свои совиные глазки с одной Людмилы на другую. Первая не выдержала Бобылиха:
  - Всё, хватит нас рассматривать, мы не на подиуме! Может ещё перед вами раздеться? Здесь не конкурс красоты, - возмутилась моя подруга. – Пошли Людмила отсюда, а то мне, как-то не по себе, от их раздевающего взгляда!
   А мне, вдруг, пришла в голову мысль, как убедить свою подругу в том, что здесь произошло. Я решила дать ей на просмотр отрезок прошлой жизни, связанный с тарелкой, особенно тот момент, когда я возвращала её в тело, и затем, уж в эту жизнь, что я и предложила Людке. Она нехотя согласилась, и мы пошли в её каюту, ещё немного поболтать.
   По дороге мне встретилась Лиза – Йоко Сан, которая несла про-дукты в рубку, чтобы накормить экипаж.
  - Фрося Сан, - начала она. – Сколько продуктов выдавать гуманоидам?
  - Йоко, давай им столько, сколько и нам, - посоветовала я.
   Мы пришли в каюту к Людке, и я, наконец-то, отвела душу. Я рассказала ей о том, что случилось со мной после подземного толчка двухгодичной давности, который она тоже ощутила, так как была у себя на шести сотках, и грохот от этого толчка тоже слышала.
   Мир оказывается тесен, и каждое явление природы отзывается в душе человека, только у каждого человека по-разному. И у неё был в тот день приступ с сердцем, и сын едва успел доставить её в больницу, где она провалялась почти неделю.
   Мы провели вместе почти целый день, и когда я вернулась в свою каюту, был уже поздний вечер, вернее начало ночи. Геннадия снова не было в каюте, значит, экипаж продолжал сражаться с бортовым компьютером тарелки. Захочешь тарелку угнать, да не сможешь, она сама этого не позволит.
   Пока я размышляла об этом, мой бортовой компьютер захватил поток тахионного смерча, и кинул в голограмму жизни моей подруги Людки Бобылёвой, и вынес в студёный колымский край, где восемь месяцев бушуют метели и свирепствуют трескучие морозы.
                Глава – 28.
     Жить здесь невообразимо тяжело, ещё тяжелее нести людям добро. Когда в маленькой семье районного врача родилась девочка, её назвали Людмилой. Милость людям или Мила людям. Она, как маленький огонёк согревала душу маме Вере и отцу Григорию.
     Когда в этом простуженном крае наступила весна, Людмиле ис-полнилось полгода. Её мать, Вера Андреевна вышла на работу в районную поликлинику на свою прежнюю должность, старшей се-стры. За девочкой присматривали по очереди почти все сёстры больницы.
   В этих краях редко рождаются дети, почти все предпочитают это делать на Большой земле, где есть тепло, где растёт зелёная трава, а не этот сырой лишайник на голом камне.
   Любимица больницы росла, и скоро её ножки начали бегать по палатам вслед за белыми халатами. Самыми лучшими её игрушками была медицинская груша и шприцы.
   Когда девочке исполнилось шесть лет, мама Вера снова забеременела, но на этот раз она рожала уже в другом краю, где светило солнышко, а землю устилала мягкая, зелёная травка.
     Был конец мая, когда у Людмилки появился братишка, толстенький карапуз, названный Борькой. Но, что-то сломалось в семье, теперь уже участкового врача поликлиники. Бывшая старшая мед сестра, Вера Андреевна, а ныне официантка ресторана, стала злоупотреблять спиртным, и понемногу спиваться. Видимо, сказалась привычка согреваться в морозы маленькой дозой медицинского спирта, за который она отвечала.
     По инерции в семье Веры и Григория ещё родилось два сына. А Людмила уже понимала, что происходит, что-то не то. К тому времени она уже ходила в четвёртый класс. Ей было невыносимо стыдно, за свою мать, которая постоянно находилась в пьяном угаре. Сколько пролитых слёз стоило это маленькой девочке.       
     Не выдержал этого отец Людмилки, которого, однажды, нашли на даче в петле из электрического шнура. После этой трагедии, мать одумалась, и взяла себя в руки. Это были самые счастливые годы в жизни Людмилы. Ну и, что если не хватало денег на одежду, зато подрастали братишки, и пошли уже  в школу.
    Людмила, окончив училище, пошла на стройку, работать. На первую в жизни получку она купила себе белые туфельки и капроновые колготки, а главное много еды для братишек.
   Оставив всё это богатство дома, она побежала к подружкам, планируя, вечером пойти на танцы во дворец культуры. На Людкином сердце был праздник, в предчувствии чудесного вечера, когда играет музыка, а ты плывёшь в танце с прекрасным юношей, а на твоих точёных ножках белые туфельки.
     Но её мечте не суждено было сбыться в этот день. Под вечер Людмила со своей самой близкой подругой пришла домой, чтобы переодеться, и надеть новые белые туфельки. На пороге её встретил участковый милиционер, которого вызвали соседи. Мать её, уже Верка Бобылёва, совершенно голая лежала на не разобранной кровати, и пьяно улыбалась. А с кровати сползал голый, незнакомый мужик, из которого текла моча.
  - Тебе, что, мешочек привязать? – спросил участковый этого мужика.
    В этой же комнате стояли и Людмилины братья, а так же сосед-ские мальчишки. Людмила, рыдая, подошла к матери, и накрыла её наготу покрывалом.
   Как оказалось, Верка нашла все деньги, заработанные дочерью, и её покупки, и всё пропила. Затем началась пьяная оргия, с участием нескольких случайных мужиков и в присутствии толпы мальчишек.
      Мать на время увезли в психушку, а после её возвращения оттуда, Людмила выбила себе комнату в общежитии, и ушла туда вместе с братьями. Через два месяца состоялся суд о лишении родительских прав Веры Андреевны Бобылёвой и выселения из квартиры. Опёка на детей была оформлена на бабушку этих детей. Людмила со своими братьями вернулась в свою квартиру, а её мать участковый увёз, в какую-то деревню, куда определил суд.
   Вроде бы началась спокойная жизнь. Людмила работала, а бра-тишки учились. И всё было бы хорошо, но мать, время от времени сбегала из деревни, и приходила на своё старое место жительства. И тогда рай, снова превращался в ад.
   Людмиле жалко было мать, но и у неё кончалось терпение. Снова приходил участковый, грузил пьяную Верку в Уазик, и увозил в деревню.
   Это не могло продолжаться вечно, и оно закончилось, правда, снова трагично. В один из таких дней, поздно вечером Людку поднял стук в дверь. Это стучала Верка, которая, в очередной раз ушла в самоволку. Она долго уговаривала свою дочь впустить её, но Людмила её не впустила. Наступила зловещая тишина.
   Ночь прошла в кошмарных снах, а утром весь дом поднял дикий, истошный вопль с чердака. Это кричала соседка, которая полезла на чердак за сухим бельём. Она то и увидела, висящую на бельевой верёвке голую Верку Бобылёву. Так бесславно закончилась жизнь непутёвой, но, когда-то любимой женщины, и любимой матери, так же, когда-то.
   Её похоронили у забора городского кладбища без всяких церемоний, а слёзы, пролитые её дочерью Людмилы Бобылёвой, были не слезами скорби, а слезами отпущения. А Людмилке в то время шёл только шестнадцатый год, и столько горя и беды она уже пережила.
   Но время бежало, и душевные раны начали зарубцовываться, и молодость брала своё. Людмила стала распускаться, словно полевой цветок, бутон которого некрасив и невзрачен, распустившись, предстаёт перед миром невообразимым цветом своих лепестков, и захватывающей чистотой своих линий. Но главное, с ума сводящим и волнующим ароматом, на который летят самые красивые мотыльки.
   Так и Людка, в одночасье расцвела, и превратилась в прелестную девушку с точёной фигуркой, и немыслимой красотой чуть смуглого лица. Чёрные, миндалевидные с поволокой глаза не давали отвести от них взгляда. Прямой, греческий носик и чувственные губы, и всё это в обрамлении кудрявых, черных волос, представляло собой невообразимой красоты зрелище, которое сводило с ума самых непробиваемых парней. Словно белоснежная лилия, своим ароматом и утончённой красотой Людмилка восхищала не только мужчин и женщин, но так же стариков, и даже детей.    
     Не смотря на то, что её жизнь была безрадостна и несчастна, с её изумительного лица не сходила озорная улыбка, которая ещё сильнее привлекала взгляды прохожих и окружающих её людей. А она ещё не понимала, каким даром небесным обладает, ей это было ещё невдомёк. А ещё Людмила обладала золотыми руками, для которых не было не выполнимых дел.          
     Всё в её жизни спорилось - тяжёлая работа на стройке, забота о троих подрастающих младших братьях, которые постоянно, чего-то требовали, не давая ей время для свободного досуга.    
    Людка в домашнем халатике сидела на диване, и штопала изо-рванные брюки младшего братишки, когда позвонили в дверь. Она посмотрела на часы, было без четверти одиннадцать по полудни. Вставая, она задумалась, кто же мог прийти, сама она никого не ждала, а у братишек были свои ключи. Может это соседка, баба Женя пришла посплетничать?   
   Открыв дверь, Людмила увидела свою бабулю, бабу Лену.   
  - Что не ждала внучка? – спросила она, задыхаясь от объятий внучки.      
   Оказалось, что баба Лена приехала на часок, как она сказала, из деревни за внуками, которые были у неё на попечении. Вот она и решила, на недельку взять их к себе, а если им понравится, то и на месяц.    
     А внучке она привезла подарок – белые, лаковые туфельки, точно такие же, какие Людмила покупала себе с первой получки, и о которых она долгое время мечтала. У Людки загорелись глаза, а в голову пришла сумасшедшая мысль, пойти сегодня на танцы во дворец культуры, где сегодня открывался летний сезон, Людмила ещё ни разу не была на танцах, а лишь мечтала о них. Это была её давнишняя, запретная мечта.    
    Если братишки уедут сегодня с бабой Леной, то она, наконец-то, сможет осуществить свою несбыточную мечту. Когда баба Лена с внуками уехала, Людка тут же сбегала к своей подруге, и договорилась о танцах. Затем она почти два часа готовилась к этому знаменательному событию. Душа её трепетала в ожидании прекрасного, а вечер, действительно должен быть сказочным.       
    Стояло начало лета, все цвело, и ароматы этого цветения, пленили разум, заставляя учащённо биться сердце, которое ждало, чего-то яркого и необычного, оно ждало любви, о которой слагают стихи, и пишут песни.      
   Надев самое любимое ситцевое платье, и навертевшись вдоволь возле старенького зеркала, в новеньких, блестящих туфельках Людка выскочила на улицу, где солнышко уже коснулось горизонта. Соседки, сидевшие на лавочке у подъезда, залюбовались ею.    
  - Даёт же бог людям такое совершенство! – промолвила баба Женя. – Дал бы бог ей ещё и хорошего мужа!      
   А Людка уже летела, почти не касаясь земли, лишь её белые ту-фельки выбивали кадриль на асфальте, и несли её в неизведанное, и волнующее будущее.      
    Лариска, Людкина подружка, которая была на два года старше её, и считавшая себя опытной в любовных делах, всю дорогу объясняла младшей подруге, как нужно вести себя с парнями, чтобы не попасть впросак. Что такое впросак, правда, она не объяснила. Только Людка её не слушала, она уже была, где-то далеко-далеко, где не летают самолёты, и не ходят даже поезда. Она витала в нереальных пространствах, название которым, мечты. Мечты о прекрасном юноше, который возьмёт её на руки, и понесёт в будущее под розовыми парусами любви.
    А небо уже темнело, и яркие огни танцевальной площадки видны были издалека. Они освещали многоцветие одеяний девушек и парней, которые спешили, как и Людмила на этот бал. Она чувствовала себя немного Золушкой в своём ситцевом платье, но это нисколечко не омрачало её праздничного настроения. И когда Людмилка оказалась на этой площадке, безликое прошлое и блёклое настоящее перестали для неё существовать. Она погрузилась в мир цвета и музыки, в мир желаний и грёз, в мир страстных порывов и плавных движений.   
     Этот мир околдовал её сразу. Немного смущаясь, она стояла в сторонке, и не заметила, как осталась одна в этом мире грёз. Её подружка ушла к стайке девчонок, и о чём-то с ними щебетала.   
    Людмила тем временем, ждала с нетерпением, когда заиграет музыка, и начнётся бал, её первый бал. И этот бал должен был, просто обязан был, принести ей первую любовь, а которой в тайне мечтала, и которая должна была принести ей счастье.   
     Окинув площадку взглядом, она увидела высокого стройного парня в приличном костюме, и довольно красивым лицом. Этот парень стоял в толпе одноимённых особей, и что-то рассказывал, отчего те покатывались со смеху.
   Он бросил всего один молниеносный взгляд своих чёрных глаз на неё, и Людмила понеслась, куда-то, трепеща всем телом. Мир то разбухал неимоверно, то превращался в атом, ускользающих размеров. Ноги её не чувствовали земли, а голове было невыносимо жарко. И когда эти глаза оказались рядом, а губы его, что шептали, она чуть не упала в обморок от переизбытка чувств.
   Людмила не помнила, дала ли согласие на этот танец, но горячие, сильные руки понесли её по волнам очарования жизнью. В какой-то момент у Людмилы выросли крылья, которые подхватили обоих танцоров в необычайно чувственный полёт, когда голова не соображает, а тело чувствует ритм мелодии, и откликается на каждый звук, на каждую нотку.
    Стихла музыка, и партнёр по танцу повёл её к стенке.
  - Вы чудно танцуете. Я хочу с вами поближе познакомиться. Меня зовут Виктором. А вас прекрасная незнакомка? – спросил он.
   Сердце Людмилы бешено заколотилось.
  - Людмила. Меня звать Людмилой, - повторила она дрожащим голосом, и горло её, вдруг пересохло.
  - Людмила, давай сразу на ты, - предложил Виктор. – Я хочу, чтобы ты посвятила этот вечер мне. Я ангажирую тебя на все оставшиеся танцы. Ты согласна Людок?      
    А Людок задохнулась от счастья, и её белые туфельки чуть не начали сами выбивать кадриль. Покраснев, девушка кивнула головой, в знак согласия. Виктор взял её руку, и поцеловал её, отчего с ней чуть не случился припадок.
     Вечер продолжался под звуки громко звучащего магнитофона, и местной инструментальной группы, и вкрадчивого голоса Виктора. Из его рассказа она узнала, что он свободный художник, ни от кого независящий, и никому не платящий. Это слово художник и завораживающий голос говорившего, гипнотизировали Людмилу. 
   Она уже представляла, как сидит в белом платье, а, может, и без платья, а Виктор у мольберта пишет её портрет, а, может, и её прекрасное тело, как у Венеры Милосской, по словам Виктора.
    Когда объявили прощальный танец, Людкина душа запротестовала. Ей не хотелось, чтобы бал кончался, и она снова превратилась бы в Золушку. Но Виктор шептал ей на ухо, что вечер не кончается, а только начинается. Из глаз его текло счастье, которое топило её рассудок. Из его уст лились чарующие слова, что он полюбил её с первого взгляда, и теперь не сможет жить без неё ни одной минуты. Его сильные руки несли её по кругу под звуки чарующего голоса Ободзинского, который пел об этих глазах, что напротив. Этот вальс, как колдовское зелье пьянило Людмилу, и кружило её голову.
    Когда смолкли последние аккорды вальса, Виктор вызвался проводить её до дома. А звёзды полыхали в небе, и сыпались вниз, отражаясь в его чёрных глазах, которые были рядом, завораживая  её сердце. Губы его такие сладкие и мягкие, но в тоже время требовательные вытягивали из неё душу и разум, и требовали самого сокровенного. У неё тряслись, и подкашивались ноги, и трепетало, что-то внутри. И почему ей было так сладко?    
   Многочисленные, весьма убедительные доводы говорили, вернее, кричали ей, чтобы она остановилась, и немного подумала, о том, что происходит, но Людка не слушала, вернее, не хотела слышать их.  Её прелестная головка уже не хотела соображать, и думать о чём-то. Людмила не поняла, как они с Виктором оказались в её квартире, и вскоре снова звучала музыка, в плену которой она оказалась вновь. Руки Виктора ласково и незаметно освободили её от оков одеяний и стыда, и выпустили на свободу грациозную лань, темпераментную и чувственную. В течение нескольких секунд она всё же боролась с собой, охваченная двумя противоречивыми чувствами, это восторгом и стыдом, но победило первое, и Людка без оглядки отдалась этому чувству, чувству восторга.
   Его горячие поцелуи под звуки ритмического танго покрывали её тело, которое изнывало от нахлынувших таинственных чувств сумасшедшей любви. Сила и слабость, огонь и холод всё смешалось в этом едином порыве страсти, которая полыхала огнём в её душе. От этого огня негде было укрыться. Эта дикая страсть обжигающей волной накрыла её. Касание губ, касание тел, пробуждало в ней непреодолимое желание соединения и проникновения, и когда этот момент наступил, когда он нежно и ласково вошёл в неё, Людка оказалась на вершине блаженства. Фейерверк миллионов огней вспыхнул в небе, сопровождая её сумасшедший полёт между бытием и небытием, между жизнью и смертью. А затем страшный взрыв разбросал её тело на миллионы кусочков по всей Вселенной.
   Сознание медленно возвращалось, а душа её была через край полна сумасшедшей любовью к лежащему рядом с ней Виктору, который даровал ей огромное счастье любить и быть любимой. Он стал для неё принцем, который внёс её на руках в новый, прекрасный мир, в мир телесной любви.
                Глава – 29.
     С этого дня открылась новая страничка жизни Людки Бобылёвой, семейная страничка. Эта в полном смысле сумасшедшая любовь стихийно ворвалась в её жизнь, и целиком захватила её душу. Она была счастлива до безумия, и летала на крыльях любви, не замечая недостатков любимого. А эти недостатки лежали на поверхности, и были видны невооружённым глазом.
   Напевая по утрам, Людмила шла на работу, оставляя спящему Виктору завтрак, и возвращалась по вечерам, немного уставшая, но счастливая, оттого что дома её ждал любимый человек. А этот человек встречал её навеселе с недопитой бутылкой спиртного, и с заверением, что любит её.
   В полном смысле семейной эту жизнь назвать было нельзя. Не-сколько раз Людка напоминала Виктору о заключении брака, но он отшучивался, называя себя свободным художником не только в профессии, но и по жизни. Людмила ему верила, и шла у него на поводу, потому что любила его преданно и беззаветно, как собачонка.
    Когда из деревни вернулись Людкины младшие братья, она им просто сказала, что дядя Витя будет жить у них, и чтобы они его слушались. И они его слушались. Через полгода старшего Борьку и среднего Сашку задержали при ограблении магазина. Людка недоумевала, зачем же братишки пошли на это. А это лежало на глазах.
   Когда баба Лена приехала на суд, и впервые увидела Виктора, то тут же посоветовала Людмиле гнать этого свободного художника из дома и вообще из жизни. Людка поругалась с бабушкой, и сказала, чтобы та не лезла в её жизнь.
   Людмила до разговора с бабушкой, да и позже не видела ничего, что могло бы умалить её любовь к Виктору. Даже тогда, когда Виктор стал прикладывать свои руки не к кисточке с мольбертом, а к телу Людмилы, и не просто руки, а твёрдые кулаки, то и здесь любовные шоры не спали с её глаз. Даже то, что говорили за её спиной соседки, она не слышала. А все уже знали, что собой представляет, этот свободный художник.
    Много парней были в неё влюблены,  и тайно, а некоторые открыто хотели бы соединить с Людкой свою жизнь, но надежд у них никаких не было, так как сердце Людки уже принадлежало Виктору. Прораб строительного участка, в котором работала Людмила, красивый и высокий парень несколько раз за последний год предлагал ей свою руку и сердце, но она всегда отвечала отказом.
   Вот и в этот день, в первый день следующего лета Людмила, наказав Виктору, чтобы он проводил Пашку в лагерь, и отправилась на привычную работу. Настроение её было приподнято после сумасшедшей ночи любви, которую подарил ей Виктор. И как только такого человека не любить?
   На работе её ждал сюрприз, в виде прораба Саныча с букетом цветов. Он при всех девчонках встал перед Людмилой на колени, и объяснился ей в любви, пообещав, что он будет носить её на руках, если она примет его руку и сердце. Людке было приятно до слёз, и она даже пообещала подумать, в шутку.
   Под этим впечатлением пробежал день, и Людмила весело неслась с работы на крыльях любви к своему Виктору, чтобы рассказать ему о сегодняшнем случае, и, может, быть, после, этого, рассказа, Виктор согласится расписаться в Загсе.
    А дома её ждали грязь и вонь, и вопли пьяной компании. В их комнате за столом кроме Виктора сидело ещё шесть обросших и пьяных свободных художников, а на столе стояло ещё с десяток непочатых бутылок водки. Здесь же на диване в школьной форме спал Пашка, от него тоже разило спиртным.
   Людка молча, унесла братишку в детскую комнату, и раздев его, положила в постель. Затем она приступила к мытью грязной, зага-женной посуды.
   Из комнаты вышел Виктор.    
  - Людок, ты, почему ни с кем не поздоровалась? Мужики обижаются, - заявил пьяный Виктор.
  - А я их, никого не знаю, и знать не хочу! – в сердцах ответила Людмила.
  - Ба! Да это же мы сейчас исправим! – заплетающимся языком молвил Виктор. – Мужики, все сюда, моя Людка желает с вами познакомиться! – заорал он.
   Мужики, раскачиваясь, пришли на кухню.
  - Витька, а она у тебя очень привлекательная! Ты разрешишь с ней ближе познакомиться, чтоб по самое не хочу? – спросил самый маленький, и, по всей видимости, самый наглый мужик.
  - Во! А это идея! – воскликнул Виктор. – Этого я ещё с ней не пробовал! Людке должно понравиться, она у меня баба - зверь! Мужики, я разрешаю, но только по одному разу, чтобы мне ещё осталось!
   Людмила не сразу поняла, что должно было произойти. Она увидела наглое, улыбающееся лицо Виктора, который держал её за руки, пока остальные мужики старались залезть ей под юбку. И хорошо, что Людка на работе таскала не бумажки, а тяжёлые носилки и вёдра с раствором. И хорошо, что в её руки подвернулась удобная сковородка. Вырвавшись из грязных похотливых лап пьяных мужиков, Людка напоследок штамп о регистрации сковородкой на физиономии Виктора, и выскочила на улицу разъярённая, как львица.
   - Всё, хватит с меня! Вон, какой парень предлагает мне руку и сердце, - кипело в её душе. – Надеюсь, что Саныч не выгонит меня, а Пашку заберу завтра!
   Людка шла по улице, и на душе её всё клокотало от обиды на Виктора. Вот и дом, где жил прораб Саныч. После звонка он открыл дверь, и глаза его загорелись любовью.
  - Миша, ты ещё не передумал, взять меня в жёны, и всю жизнь носить меня на руках? – с ходу, не переступая порога, спросила Людка Бобылёва. – Я согласна, и можешь начинать сейчас же.
  - Что начинать? – переспросил Саныч.
  - Как, что? Носить на руках! – весело ответила Людка, а у самой на душе было черным, черно.
   Она понимала, что нисколечко не любила Мишку. Всю ночь они с Мишкой просидели на диване, обсуждая ничего незначащие вопросы, которые, не одним боком не касались их любви.
   А утром Людка пошла за своим паспортом, чтобы подать заявление в Загс, и заодно забрать Пашку. Дома кроме Пашки, не было никого, а, где дядя Витя Пашка не знал. Людка сложила в чемодан всё самое необходимое, забрала Пашку, и, закрыв квартиру, оставила запасной ключ соседке, бабе Жене, на всякий случай. Баба Женя сразу смекнула, что этим случаем, был Виктор, но промолчала.
   С того времени, как Людмила переехала к Санычу, прошёл почти месяц. На кануне её свадьбы с Михаилом, Людка встретила Виктора, и ноги её сразу ослабли, и трепет истомы снова заполнил её душу, и зов телесной любви зазвучал в её сердце.
   Виктор, мимоходом сказал всего два слова, – жду тебя, - и Людка всё поняла. Под вечер она сказала Михаилу, что невеста перед свадьбой должна находиться дома, откуда её и должен забрать жених.
   Михаил уважил её желание, и она, забрав свой свадебный наряд, пошла домой. Людка почти бежала, чтобы скорее оказаться в руках Виктора, и снова пережить сумасшедшую ночь любви. Подходя к своему бывшему дому, она уже изнывала от желания, которое было сильнее её разума, её стыда, её благоразумия.
   Открывший дверь Виктор, растянул улыбку до ушей.
  - А я думал, что ты не придёшь, - сказал он, и схватил её на руки, и отнёс её в постель, на которой и происходило это таинство волшебного соития двух тел, изнывающих от желания всёпоглощающей любви.
   Ночь сумасшедшей, всёпожирающей и всё сжигающей любви пролетела, и оставила Людку один на один перед своей совестью, и её угрызения ранило больше всего Людкино сердце. За, что же Мишка провинился передо мной? – спрашивала она саму себя. – За, что я плачу ему такой монетой?      
    Ей стало невыносимо стыдно за проведённую ночь запретной любви. Но, не отдавая себе отчёта, Людмила продолжала надевать на себя свадебный наряд. Её же тело, каждой клеточкой помнило эти чарующие прикосновения губ Виктора, и его рук, и тело трепетало от этих воспоминаний, заливая Людкино лицо краской стыда и вины.
   Михаил принял эту краску за лёгкий румянец возбуждения, когда выкупал её у соседок, которые были рады, что, наконец-то, у их красавицы будет настоящий муж, а не этот свободный художник. И только, когда свадебная машина отъезжала от подъезда, стоящая чуть в стороне баба Женя, погрозила Людке пальцем.
   На регистрации, на вопрос сотрудницы Загса, по доброй ли воле Людмила хочет соединить свою жизнь, с жизнью Михаила, Людка чуть не сказала, нет.    
    С этого момента началась её настоящая семейная жизнь, но в ней не было любви. Людка уважала Михаила, но была к нему совершенно холодна. Ни единой искорке не теплилось в её душе, и при каждом удобном случае, она оказывалась на старой квартире, в руках Виктора. Тело, которого губы, руки творили с Людкой чудеса, и с каждым разом её тело становилось всё чувственнее и трепетнее, а её страсть к Виктору была всё сильнее и сильнее.
   Михаил почувствовал, что-то неладное, и в одно прекрасное время навестил Людкину квартиру, где застал влюблённых в самом пылу страсти.
   С месяц Людка снова жила в своей квартире, предаваясь сума-сшедшей любви с Виктором. И это была, действительно, необъяс-нимая, сумасшедшая любовь. Она была избирательной, она и должна быть избирательной, но только не телесная. Людка уважала, а, может, даже и любила Михаила, но была к нему холодна. А Виктора она даже иногда ненавидела, но пылала к нему бешеной страстью.
   И так продолжалось почти всю жизнь. Михаил не мог жить без Людмилы, а Людмила сходила с ума от одного лишь взгляда Виктора. У неё даже родился сын, но только неизвестно, от кого, и плод ли это любви.
   В итоге Людмила осталась одна, правда, изредка к ней спускается счастье в образе Витьки, по-прежнему свободного художника, и который по-прежнему рисует сумасшедшими красками чарующие образы на мольберте Людкиной телесной любви.
                Глава 30.
    Проснулась я рано, и чувство одиночества сковало моё естество. Хотя я знала, что Геннадия нет рядом со мной временно. Но, пробежавшая перед глазами жизнь моей подруги заостряла это чувство. Мне стало жаль её, хотя в чём-то я завидовала ей. Эта зависть касалась некоторых свойств её души, и не больше. По существу она была одинока в жизни, и обвинять её я не собиралась. Жизнь человеческая принадлежит человеку, и он сам вправе распоряжаться ею, как он захочет.
    Я ещё потягивалась в постели, когда прибежала Людка. Она была возбуждена безмерно, и не здороваясь, затораторила:
  - Людка, я просто не в себе. Неужели такое было на самом деле? Я просто восхищена тобой!   
  - Ну, и как тебе сегодняшние сновидения, пошли впрок? Ты всё же поверила мне? – тут же спросила я.   
  - Трудно в такое поверить, тем более тебе. Ты и в детстве врать хорошо умела. Тебе недаром кличку дали. Помнишь?      
  - Ну, как такое можно забыть, конечно, помню! Капитан Врунгель! Теперь я всё отлично помню, так как, наблюдала за своей жизнью со стороны не один раз! – ответила я.      
  - Ты, знаешь, сегодня ночью я видела свою жизнь, как бы со стороны! Я ошеломлена от увиденного! Какая же я была красавица в молодости, и так глупо прожила я свою жизнь! Ты, наверное, меня осуждаешь?      
  - А за что мне тебя осуждать? Это твоя жизнь. Я в своей жизни тоже наделала немало ошибок. Да и кто их не делает? Мы все в молодости не слишком то умны! Мне, конечно, жаль Мишку, за то, как ты с ним обходилась, но это твоё решение, и я не вправе тебя осуждать за это.
    Людка покраснела, и, кажется, даже обиделась.      
   – Ну, хватит об этом, пошли кормить пучеглазиков, - тихо произнесла она.      
   Мне хоть и не хотелось идти, кормить этих козявок, но пришлось. А эти глазастые существа нас дожидались, и когда мы вошли, они чуть не бросились нам на руки. Они были безмерно рады, и сразу вырвали из моих рук пачку печения и воду. Когда они всё съели и выпили, стали весьма ласковыми, и тёрлись своими мордашками о наши ноги.
  - Ну, ладно, Козявки мы пошли, - сказала Людка.
  - Нет! Киязявк не косет васе посли! – схватил один из пучеглазиков Людку за руку. –  И Зиньшиф не хочет!
  - Люда, оба они пошли! – запищал Зиньшиф.
  - О! Да вы, оказывается, по-русски разговариваете? – удивилась я. – А, кто вас интересно учил?
  - Нас усил, лазговаливат оба Люда! – пищал Зиньшиф. – Оба Люда, миленький, как детиск!
  - Это означает, что мы вам понравились, это так? – спросила Людка.
  - Так, оба Люда нам понлавились, - ответил Киязявк. – Киязявк и Зиншиф хочет не пошли оба Люда.
  - А, что мы с вами делать будем? – развеселившись, спросила их моя подруга.
  - Зиньшиф и Киязявк кочет оба Люда детей, - пропищал Киязявк.
  - Что? – подпрыгнула Людка. – Да вы с ума сошли! Предлагать такое, бабушкам! – задохнулась от гнева Людка.
   А мне стало смешно до упада. Я схватила Людку за руку, и вытащила её из этой тюрьмы. А Людка бушевала от гнева:
  - Ишь, таракан, чего захотел!
  - Да хватит тебе Людка! – успокаивала я её. – Может, он просто не правильно выразился. А ты действительно стала бабушкой, как сказала своему ухажёру во фраке, то бишь, таракану?
  - А, что я не могу иметь внучат? – обиделась Бобылёва. – Что, это право дано только тебе? Если хочешь знать, у меня две внучки и внук. Это только от моего Гришки, а ещё, есть два внучатых племянника, от Пашкиных девок. Как видишь, я нормальная баба и бабка!
   Я схватила Людку в объятия, и прижала к себе, желая загладить вину за бестактно заданные вопросы. А Людка вырвалась из моих объятий, и было видно, что внутри её всё клокотало.
  - Отстань от меня со своими телячьими нежностями! – кричала она. – Сначала обидит, а потом лезет обниматься!
  - Вот разошлась, теперь только Виктор сможет тебя успокоить, своими руками! Ведь он лишь только коснётся твоей груди, и ты уже витаешь в космосе! - вырвалось у меня.
  - Что? Подруга, неужели ты действительно знаешь все подробности из моей жизни? Но, откуда? Ах, да, но ведь, как мне, кажется, любая женщина обожает эти ласки,… - начала Людка, но я перебила её:
  - А то, как же! Что от Мишкиной такой же ласки, ты так же витала в космосе? – Людка зарделась, словно заря на небосводе, услышав эти мои слова. – Да ладно уж, не гадай, что да откуда! Я же тебе говорила, что всё о тебе знаю, и не от кого-то, а от тебя самой, из твоего мозга!
  - Но не до такой же степени, что видишь меня с Витькой в постели! – почему-то сникла Людка.
  - Людмила, мозг запоминает всё с первых секунд жизни, как только душа вселяется в крохотное тельце будущего человека, - убеждала я.
  - Да, теперь я согласна с полковником, ты действительно стала святой! – поражённо произнесла Людка.
  - А вот это-то ты зря! Нашла святую! Не надо подруга записывать меня в святые, я такая же, как и ты, а, возможно, даже хуже тебя! А вообще то, ты знаешь, меня уже, как-то раз хотели захоронить в пантеоне святых, даже ещё и живой…. – начала трепаться я.
  - Ну, ну капитан Врунгель, ври дальше! - Возмутилась Людка.
  - Вот ещё, нужно мне врать! Это действительно правда, но мы с моим драгоценным успели сбежать оттуда, - продолжила я, но тут же решила, что не зачем распространяться дальше, всё равно подруга не поверит мне, и перешла на другую тему: – Да, подружка, ты до сих пор ещё любишь Витьку?
  - Ой, если бы ты знала, как я его люблю! Стоит ему лишь появиться, как я тут же бегу за ним, словно собачонка за хозяином! Людка, как бы я хотела, чтобы мой Виктор задержался у меня, и осел, наконец, – В порыве откровенности, рассказывала моя подруга. – И пусть, что от него нет никакого толку, но был бы только он рядом со мной. Я действительно до сих пор люблю его….
  - А ты ему так и скажи, - посоветовала я.
  - А то я не говорила. Но, он свободный человек, по его словам, - рассказывала Людка, - и участь моя ждать мимолётных мгновений, когда он придёт в очередной раз. Тогда моя жизнь приобретает смысл, и чувство одиночества сменяется чувством безмерной любви, которая компенсирует мне моё одиночество.
   Когда мы разошлись по своим каютам, в моих ушах звучали её последние слова. Как всё-таки сложна жизнь, и какие сложные ситуации бывают в жизни!
   На время наступила пауза, когда я ничего не хотела делать, и ничего не хотела знать. На время я перестала жить, а чем это было обусловлено, я не могла понять. Вокруг меня образовался, какой-то вакуум. Моя жизненная дорога зашла в тупик. Из этого тупика я должна выбираться, и протаптывать новую тропинку. Но это было неимоверно сложно, тем более, я тоже оказалась один на один с собой и собственной судьбой.
   Я ещё некоторое время находилась в информационном тупике, но постепенно жизнь начала ко мне возвращаться, и желания начали просыпаться в моей душе. И первым желанием стало желание оказаться в рубке управления, и узнать, что там происходит. И хотя мне запретили там находиться, как, впрочем, и всем остальным кроме экипажа, но мой длинный нос повёл меня именно туда. Правда, на всякий случай, я оставила своё бренное тело отдыхать на диване.
   Мне не составляло труда проникнуть в рубку. Хотя на двери и красовалась табличка в виде листка из тетрадной бумаги, где было от руки написано простой ручкой, что посторонним вход запрещён, но я же не считала себя посторонней. Я полноправная участница всего, что происходило на этой летающей тарелке, я активная участница всех процессов, протекающих здесь.    
   Зарядив себя энергией этой мысли, я просочилась сквозь закрытую дверь, и оказалась в рубке. Экипаж в полном составе был на месте, даже Сергей присутствовал на своём особом месте. Алексей Петрович, что-то считал на своём сверх умном ноутбуке, Геннадий, что-то чертил на листке бумаги, и изредка показывал это Алексею Петровичу. И всё это происходило почти без слов. Михаил, как мне показалось, спал в своём кресле пилота, и только Сергей заметил моё присутствие. Он встал, и поприветствовал меня:
  - Здравствуйте Людмила. Что решили проверить, чем мы здесь занимаемся? – улыбаясь, произнёс он. – Вкратце, я могу обрисовать картину момента.
  - Да Сергей, мне не терпится узнать, как продвигаются ваши дела. И скоро ли мы повернём домой?
  - Повернуть домой Людмила, мы можем, хоть сейчас, но пока не знаем, куда поворачивать, и не знаем, куда лететь, чтобы вернуться на Землю.
  - Так и знал, что ты дорогая не выдержишь, и придёшь, - произнёс Геннадий, вынырнувший из своего тела в астрал. – Я сразу почувствовал твоё присутствие. Спасибо Сергей за то, что начал вводить мою любопытную супругу в курс наших дел.
  - Сергей мне сказал, что управлять тарелкой вы научились, но мне непонятно, почему вы ещё не знаете, куда лететь! Что, нельзя просто повернуть назад, и лететь к Земле? – упрекнула я.
  - Дорогая, в космосе нет асфальтированных дорог, нет верстовых столбов, нет даже указателей, которые, показывали бы нам в какую сторону нам лететь!… 
  - Но, вы же хотели с помощью ноутбука влезть в бортовой компьютер, и с помощью его вернуться домой! Неужели вы столько времени потратили впустую? – возмутилась я. – Чем вы тут занимались всё это время? Почему до сих пор….
  - Вот разошлась то! Успокойся дорогая, ваши печенюшки мы не зря едим. Мы вошли в бортовой компьютер, но из его памяти убе-гающие гуманоиды уничтожили все навигационные карты и мар-шруты движения, кроме того, по которому мы сейчас летим! Алексей Петрович не смыкая глаз работает над восстановлением хотя бы фрагментов этих карт, и я, как могу, ему помогаю! – объяснял мне обидевшийся Геннадий. – Но, дорогая нам не хватает наблюдательных данных, знакомых нам космических объектов. Нам нужно привязать, рассчитанный маршрут к реперным точкам Вселенной. Нам нужен хотя бы телескоп, а здесь его нет. По всей вероятности, нам придётся сесть на планету пучеглазиков, добраться до ближайшей обсерватории, и получить звёздные карты, и уж тогда, привязывать маршрут….
  - Ну, привет! Значит, вы ещё ближе желаете познакомиться с этими пучеглазиками? А я не хочу, и остальные не захотят! Да и с чего вы знаете, что там имеются, какие-то обсерватории? Это же не на Земле! – расходилась я.
  - Люда, где есть Разум, где летают в космос, там должны быть и инструменты для познания этого космоса, а, следовательно, и есть обсерватории, и продукты их исследований, - втаптывал мне Геннадий.
   Пока мы бурно обсуждали эти вопросы, на центральном мониторе щита управления появилась звезда, яркость которой увеличивалась с каждой секундой. Геннадий тоже обратил внимание на эту голубую звезду. Тут же замигал красный транспарант, и противно, нудно запищал, какой-то странный сигнал.
  - Опаньки! Людмила, ты, как раз угодила к концу нашего путешествия, - произнёс Геннадий. – По-моему, мы прилетели к пункту нашего назначения. Михаил, а чёрт, совсем с тобой дорогая заговорился, прости, но мне нужно вернуться в свою шкуру.
   Геннадий уселся в своё тело, и сразу привлёк внимание Михаила и доктора к центральному монитору. А тарелка автоматически начала тормозить. А это мне объяснил Сергей, стоящий рядом со мной. Он показал мне на прибор, по которому бежали, какие-то значки.
  - Это скоростемер. Цена деления соответствует одной скорости света, а здесь, сто двадцать таких делений, отсюда можно сделать вывод, что тарелка летела со скоростью 120С. Что любопытно, - продолжил Сергей, - мы не ощущаем на себе этого торможения. В обычных условиях, нас бы давно приливные силы разорвали на атомы, а мы даже не чувствуем уменьшения или увеличения веса. Вот бы на самолёте также!
   Это произошло так неожиданно, что я даже не успела осмыслить происходящего момента, и в моей душе не было никаких эмоций. Но, спустя минуту, в мою душу устремился целый шквал эмоций, от жуткого возмущения на судьбу до дикого страха перед неизвестностью.    
  - Ну, вот и приехали! Что теперь будем делать друзья? Что мне теперь говорить людям, которые нам доверяют? – закипела я, забыв, что нахожусь в астрале, и кроме Сергея меня никто не слышит, но, вспомнив об этом, я обрушила весь свой гнев по этому поводу на первого попавшегося мне под горячую руку, то бишь на того, кто слышал меня, Сергея: - Ну, что добился, наконец?! Ты так долго об этом мечтал! Только сильно то не радуйся дорогой, ты то уж точно теперь вселишься, в какого-нибудь гуманоида, и забудешь о своей Лизоньке и Машеньке! – вскипела я.    
  - Людмила, зачем вы так? Я вовсе не желал этого! Да и душу Ма-шеньки нам не найти, как ни старайся, да и Лизоньку я могу поте-рять, - остудил мой гнев Сергей.       
   Я почувствовала, что перегнула палку, и вовремя попросила прощенье у Сергея, думая, что смогу хоть немного успокоиться:    
  - Сергей но, ты, конечно же, прости меня, я не смогла сдержаться, но тебе придётся на этой планете гуманоидов сидеть в этой летающей тарелке безвылазно. Надеюсь, ты понимаешь меня? – спросила я, но так и не смогла затушить пожар, бушующий в моей душе.
   А Геннадий мой, словно слышал этот наш с Сергеем разговор, хладнокровно посоветовал мне:
  - Людмила ты бы шла к своему телу. Неизвестно, что будет с твоим телом в момент торможения. А потом, в теле, можешь сюда вернуться. Но только пока никому не говори, что происходит, когда вернёшься, мы решим, что делать, - предложил мне Геннадий, видимо, желая этим остудить мой гнев.
    Когда я выходила их рубки, то заметила, что звёздочка уже превратилась в крохотную горошину, горящую голубым цветом. А ещё я заметила, несколько искорок недалеко от звезды. Я бегом устремилась в свою каюту, влезла в своё материальное тело, и так же бегом, как могла, вернулась в рубку, и на моём пути, как назло, никто не встретился. Мои нервы немного успокоились, а эмоции улеглись, как будто я приняла холодный душ.
   А в рубке уже, не на мониторе, а в центре озорного купола горело, да не горело, а полыхало голубое солнце, и мы висели над ним. Справа светилась голубая с полосками рыжего цвета планета с четырьмя спутниками.
  - Гена, это планета, к которой летит наша тарелка? – волнуясь, спросила я.
  - Нет. Это планета гигант, типа нашего Юпитера. Она, по всей видимости, необитаема, - ответил мне Геннадий. – Здесь есть ещё две планеты, более близкие к звезде. Да, мы перешли на ручное управление, и пока находимся на гелиоцентрической орбите, и летим вокруг звезды. Алексей уже делает спектральный анализ этих двух планет.
  - Геннадий, мой друг уже завершил эту работу, - уставившись, в монитор своего ноутбука, обратился к мужу Алексей Петрович. – По результатам этого анализа, я смею утверждать, что обе планеты слишком горячий для жизни. На их поверхности более тысячи градусов по Цельсию, да и атмосфер у обеих нет, да и великоваты они по массе. Они в восемь раз крупнее Земли. Вероятно, жизнь нам следует искать в другом месте.
  - Но планетных тел здесь больше нет, - заявил Геннадий.
  - Может, они, эти пучеглазики живут на этом Юпитере. Ой, ну на этой, полосатой планете? – предположила я.
  - Ну, что вы Людмила! Масса этой планеты в восемьдесят раз больше земной, а строение костяка гуманоидов не выдержит и полутора G. Они слишком хрупки, чтобы жить там. Их бы просто размазало….
  - Ну, а зачем нам к ним то нарываться? Нам они совершенно неинтересны, и не нужны! – снова возмутилась я.
  - А где мы возьмём звёздные карты, как не у них?
  - Ну, да, так они тебе их подарят, держи карман шире! – снова принялась я за старое.
  - А мы знаем, что никто их нам не даст по доброй воле. Тогда нужно их выкрасть или захватить силой, – настаивал Геннадий.
   Вдруг, я увидела в пучине чёрного космоса летящую искорку, которая блестела в лучах голубого гиганта, и она летела со стороны полосатого гиганта. Я хотела показать на неё мужикам, но они сами заметили её. Эта искорка летела в нашу сторону, ну или мимо нас, и скоро, эта искорка превратилась в летающий объект, похожий на овальный треугольник. На вершинах треугольника были насажены зеркальные шары. Этот треугольник летел, вращаясь вокруг центра масс. Когда он пролетал мимо нас, дух у меня захватило от его размеров. От одного шара до другого было не меньше километра. Величаво вращаясь, он прошёл мимо нас, и ушёл куда-то, в пучину чёрного космоса.
  - Мужики, а, может, они живут на одном из спутников этого гиганта!? – воскликнул Геннадий. – Алексей, - обратился он к доктору наук, - посмотри на характеристики спутников, и задай новую работу своему ноутбуку, - попросил Геннадий.    
    А Алексей Петрович уже работал на клавиатуре своего умного друга. Началось томительное ожидание, во время которого я не могла найти себе места. В моей душе снова бушевал ураган от того, что не приходил выход, чтобы без встречи с пучеглазыми вернуться на Землю.
   Минут через двадцать на мониторе ноутбука побежали строки информации.
  - Минутку, я подключу ноутбук к большому монитору, - предло-жил Алексей Петрович.
   И тут же строчки побежали по большому монитору щита управления. И не только строчки, но и схемы, рисунки и графики.
  - Вот это да! – удивился Алексей. – В общем, друзья, все четыре спутника планеты гиганта могут быть обитаемы. И не просто могут, а должны быть обитаемы! Масса каждого из четырёх спутников равна земной массе. Плоскость обращения спутников вокруг планеты перпендикулярна плоскости эклиптики системы. Ось вращения планеты, и всей системы спутников постоянно направлена на голубую звезду, что должно противоречить третьему закону Ньютона. Эта система искусственно созданная. Явно, здесь в законы природы вмешался Разум, и очень высокого уровня, - подвёл итог Алексей Петрович.
  - Теперь к вопросу, что делать, - вмешался Геннадий. - Его нужно решать, так как пора его решения пришла, и тянуть дальше не стоит. Нужно собирать людей, и решать. Хотя выход здесь очевиден, и другого не видно. Выбора нет, но нужно об этом людям сказать, и подготовить их к  решению задачи, которая позволит нам вернуться назад, на Землю.
  - Вот ты и решай этот вопрос с людьми! Тем более у тебя есть хо-роший помощник, Людмила. Мы же с Михаилом подберёмся как можно ближе к спутникам, чтобы сразу приступить к осуществле-нию операции ''Карта'', - предложил нам доктор наук. – Вам Людмила и Геннадий все руки в карты, ой, простите, все карты в руки!
  - Ну, уж нет, друзья, лично я не буду отчитываться за вас! – возмутилась я. – Я не знаю, как им всё это рассказать! Что я им сейчас скажу? Скажу, что сейчас мы будем в ''гостях'' у тех гуманоидов, которым так нужны наши души! Так, да? Я не согласна на это, обойдётесь, как-нибудь и без меня! – кипела я, но, внезапно, как всегда это бывает, ко мне пришла идея, и я тут же объявила её: - Стойте! У нас ведь есть два гуманоида, вот они то нам и покажу на какую планету нам нельзя садиться!
  - Ага, жди с моря погоды! Они же не умеют даже говорить, - заявил Геннадий.
  - Ну, конечно, не умеют! Ещё как умеют! Они сегодня нам такое заявили, что Людка Бобылёва чуть ли не бегом побежала в их по-стель! – соврала я, чтобы урезонить мужа.
  - Ну и что? Ты думаешь, что они покажут, где они живут? Они ведь не пилоты, а простые конвойные, и наверняка даже ни разу не смотрели в иллюминаторы! – смеясь, произнёс Геннадий.
  - А может, всё же стоит узнать у них самих? – не унималась я.
  - А ты, что тоже хочешь так же, как и твоя подружка к ним в по-стель? – заявил мой суженный.
  - Что?! Что ты сказал!!? – взорвалась я. – Ах, так да? Прощай дорогой, уж лучше я пойду к гуманоидам, чем буду ещё слушать тебя, старый развратник!
  - Дорогая прости меня, - поймал меня Геннадий, после того, как я хлопнула дверью рубки. – Я не хотел тебя обидеть! Но ты же понять должна, что нервы у нас всех на пределе. Мы уже четверо суток не спим. Давай уж, сходим к твоим пучеглазикам, но я, почему-то сомневаюсь, что они, что-то знают, а с людьми всё равно нужно поговорить, и лучше всего это делаешь ты. Но прежде нужно зайти к полковнику, - предложил мой муж. – Его мнение будет не лишним.
  - А я настаиваю, что сначала нужно поговорить с Киязявком и Зиньшифом, - продолжала упираться я.
  - А это ещё кто?
  - Это, как раз так зовут тех двух гуманоидов, о которых я говорю.
  - Ну, хорошо, я согласен, веди меня к ним. Может, правда, они, что-то знают, - согласился всё же Геннадий.
   Я немного успокоилась, и позволила своему благоверному обнять себя, в знак примирения. Мы вместе двинулись в бывший кабинет шоковой терапии, где сейчас сидели наши пленники. Но, вдруг, как из бани на лыжах, выкатил полковник. Увидев нас,  он тут же кинулся к нам, чуть не разбив при этом нос.
  - Ой, ёк макарёк! Наконец-то, я вас нашёл уважаемые коллеги по несчастью! Здравия желаю вам! – своим роскошным голосом озвучил тарелку полковник. – Извини Геннадий, что я обращаюсь к Людмиле, а не к тебе. Но она у нас главная, и отвечает за жизнедеятельность всего нашего хоть и небольшого, но подразделения.
  - Что ещё случилось, Андрей Семёныч? – спросила я.
  - Да, ёк макарёк! Мы нашли тело, какого-то мужчины, и оно разлагается, и воняет при этом! Что с ним делать? И ещё, мне срочно нужен кабинет, ёк макарёк! Мне негде принимать граждан, ёк макарёк!
  - Семёныч, тело, отнесите в холодильник, нам сейчас не до него. А под кабинет занимай любое, свободное помещение, где могут поместиться твои Танька с Любкой! – сорвалась я.
  - Всё понял, - залебезил полковник, - не буду мешать вашим амурным делам, ёк макарёк! – улыбнувшись в усы, отдал под козырёк полковник.
  - Семёныч, это совсем не то, что ты подумал, - начал объяснять ему Геннадий.
  - Дорогой, может быть, хватит, нам некогда лясы точить! – дёрнула я своего суженного за руку.
   А полковник тут же, встав на свои лыжи, и покатил в неизвестном направлении. А мы продолжили свой путь в бывший кабинет шоковой терапии.
                Глава – 31.
   Я зашла первой, и пучеглазики кинулись ко мне, и стали ощупы-вать меня, вернее, мои руки. Но так как в моих руках ничего не было, они с удивлением уставились на меня, и не сразу заметили, что я не одна. А когда заметили Геннадия, стоявшего за моей спиной, то в глазах их появился страх, и они бросились в угол, откуда уставили на мужа свои совиные глаза.
  - Киязявк, Зиньшиф, не бойтесь, это Геннадий, он пришёл с вами поговорить.
   Киязявк, а может, наоборот Зиньшиф, но в общем один из козявок вышел, и осмотрел Геннадия кругом, даже осмотрел его руки.      
  - Киязявк, поковолить с Гениос не кочет! Люда один не плинёс нам наелись, - заявил Киязявк.
  - Ты смотри, они ещё без жратвы и разговаривать не хотят! – улыбаясь, сказал Геннадий. – А вот это не хотите, из пилотского пайка? Я хотел Люда один подарить, а вы, саранча вытягиваете!
  - Геннадий достал из нагрудного кармана две шоколадные конфеты. К нему сразу кинулся Зиньшиф, и выхватил их. Одну он отдал Киязявку, а свою, не разворачивая, стал откусывать мелкими, крысиными зубками.
  - Ты хоть разверни, - подсказывал ему Геннадий, но Зиньшиф быстренько затолкнул конфету в рот, и, закрыв от блаженства глаза, стал её медленно пережёвывать. Тоже сделал и Киязявк.
   Когда процедура поглощения конфет была закончена, пучеглазики сели за стол, и Киязявк, указав пальцем на Геннадия, заявил:
  - Генииос лазковаливат, мы котим.
  - Вот Люда один, учись, как надо с этой саранчой разговаривать! – чуть не хохоча, сказал мне Геннадий.
  - Мы возлазать! Мы саланса не кочет звать! – громко заверещал Зиньшиф.
  - Хорошо, хорошо, вы не саранча. Приношу глубокие извинения. Просто, мы не знаем, как вас называть. Себя мы называем людьми. Но, как вам это объяснить? Мы существа, у которых есть Разум, то есть, вот здесь, - Геннадий показал на свою голову, - есть мозг, который думает, и придумывает всё от колеса до летающей тарелки. Как это нагляднее объяснить то?
   Геннадий осмотрел всё вокруг, и увидел на другом столе листы бумаги и ручку, оставленную полковником. Он взял эти листки с ручкой, и стал рисовать.
  - Вот, смотрите, это колесо, а это автомобиль на четырёх колёсах, а это летающая тарелка….
  - Стойте! Ты коволить не плавильно! – запищал Киязявк. – Летаюсе талелка плидумал нас люди, нас большой люди!…
  - А вы, что не люди? У вас, что мозга нет в голове? – спросил их Геннадий.
  - Нет, мозга у нас, то есть, есть! Но, мы маленьки люди, вот как! – выдохнул Зиньшиф. – А есть больсе люди, у них мноко мозга, и они нас колмить!
  - Они больси люди, думать, а мы маленьки люди, делать колес, и летал талелка! – доложил Киязявк.
  - Всё понятно, - произнёс Геннадий. – Вы рабочие, а они ваши господа.
  - Вот, вот, плавльн. Мы лабота, а он косподин. Нам столько, и ещё столько, а он один, то есть мало! – заявил Киязявк.
  - Вы знаете, что это за кабинет? – спросил Геннадий. – За этим столом сидел господин, или такой же рабочий, как и вы?
  - Нет! сдесь сидев не косподин, а лабота с больсая мозг! – объяснил Киязявк. – Господин, он похоза сильно на вас, только глаза большой. Они плилел на больш талелка, и заняли саму холосую, ну как… ты!
  - Планету, землю, - начал перечислять Геннадий. – Смотрите, - нарисовал он, - вот ваше голубое солнце, вот планеты, две ближе к солнцу, но они не такие большие, а вот большая планета. Но на них нет жизни. А вот около большой планеты обращаются четыре, у нас, их называют спутниками. На, какой живут господа?
  - Вот здесь, на сама блиска к больса планет. На втола спутника никто не кочет, там думат, и всё лесат! А на этих две спутник мы живям. На эти два Киязявк летат нелься! Туда возю всё, сто мы добыть космос с длугой планет! – глядя на рисунок, ответил Киязявк.
  - Всё ясно. Нам нужно попасть на второй спутник. Там сконцен-трирован весь научный потенциал цивилизации, - предположил Геннадий. Спасибо вам Зиньшиф и Киязявк, вы нам здорово помогли!    
  - Киязявк, Зиньшиф, может, вы также знаете и дорогу назад, ну на нашу планету? – спросила я.    
  - Нет один Люда, я не знать, я ничего не знать. Я не ехал, и Зинь-шиф не ехал….   
   Мы с Геннадием молча переглянулись, и, не сговариваясь, попрощались с пучеглазиками, обещая им прийти позже, бегом рванули в рубку управления. На обратном пути мы снова столкнулись с полковником, который красный, как рак выскочил из каюты своих женщин.
  - Ёк макарёк! И что им мои усы всё время мешают? - приглаживая усы, говорил полковник, а, увидев нас, направил свои лыжи в нашу сторону. – Людмила, можно тебя на минутку?
    Геннадий, улыбаясь, посмотрел на Семёныча, и сказал:
  - Я вижу, что это надолго, так, что я пошёл. А ты разбирайся с ним сама, и не забудь о собрании договориться. – Сказав это, ушёл мой защитник и опора, оставив меня одну разбираться, как я предположила с нешуточными делами полковника.
  - Что случилось, Семёныч? – спросила я.
  - Людмила, ты товарищеский суд можешь устроить, ёк макарёк моим особам? Никакого житья мне не дают! Представляешь, ёк макарёк, что они сегодня учудили? – весьма возбуждённо басил полковник. – Они забрали у Йоко мой суточный пищевой паёк, и съели, стервы! Ну, как это можно перенести? Ну, как солдат может воевать на пустой желудок, тем более, боевой офицер? Я начал возмущаться над этим произволом, ёк макарёк, так они вцепились, представляешь, обе в мои чудные усы, и чуть не вырвали всё моё мужское и офицерское достоинство! Я требую, чтобы на суде разобрались, и расселили означенных особ по разным казармам, ёк макарёк! А по одной то я с ними справлюсь, - произнеся последнюю фразу, полковник успокоился.
  - Товарищ старший офицер, а у меня к вам тоже дело, и моё дело и ваше, можно объединить! Нужно собрать весь наш коллектив в красном уголке, и сообщить все, что тарелка нас привезла к пункту назначения, то есть, к планете пучеглазиков. То есть, здесь несколько планет, и высадка на одну из планет неизбежна, для того, чтобы добыть навигационные карты, по которым мы вернёмся домой, на Землю. Всё понятно?
  - Что?! Ёк макарёк! – полковник даже подпрыгнул от удивления. – Как прилетели? Мы же не готовы! Нужно создать ещё боевую группу диверсантов, которая будет добывать эти карты,… - начал разглагольствовать полковник.
  - Андрей Семёнович, извините, но это не ко мне. Я в этом ничего не понимаю. На собрание придут члены экипажа, вот с ними и разбирайтесь, - пресекла я новый поток слов полковника. – Как раз и поможете экипажу составить план действий. Вы же разбираетесь в стратегии и тактике, - бросила я леща полковнику. – А мне сейчас нужно в рубку.
  - Я всё понимаю, и помогу экипажу своими знаниями и большим опытом, который у меня действительно есть, ёк макарёк!
   Полковник забыл о своих проблемах с женщинами, глаза его загорелись, и он, насвистывая, пошёл выполнять свои обязанности. А я вернулась в рубку, где меня ждало великолепное зрелище, видимое в обзорный купол тарелки.
   За то время, что я отсутствовала, картина за куполом разительно изменилась. Тарелка сейчас находилась по соседству с голубой, полосатой планетой, и были видны все её четыре спутника. Мы, как бы зависли над этими пятью телами, далёкой системы, которая вызывала трепет в душе.
   Мы висели над полюсом голубого гиганта, а красные кольца концентрически сходились к этой воображаемой точке. А на разных и небольших расстояниях от этой планеты медленно плыли жемчужины спутников. Все они были окружены атмосферами, а сквозь облака были видны океаны и материки.
   У меня перехватило дыхание от этого волшебного зрелища. Всё казалось нереальным, как во сне
  - Людмила, представляешь, сразу четыре Земли под нами! Все спутники одинаковы, и их размеры равны размерам Земли. Разброс конечно есть, но небольшой, не больше ста километров. Все четыре спутника окружены атмосферами, состоящими из азота и кислорода в таких же соотношениях, как и на Земле. Растительность идентична земной, - восхищался наш доктор наук. – Если мы высадимся туда, то даже и не заметим существенной разницы с земной природой. Только в голубом небе будет светить голубое солнце, а по ночам будет сиять огромная луна, вернее половинка её с красными полосами. Мне уже сейчас не терпится, оказаться там, где мне кажется, существует самый настоящий рай!
  - Только в этот рай, почему-то везут силой, похищенных на других планетах людей! – заметила я. – А потом возвращают назад бесчувственные тела! – Алексей Петрович, - обратилась я к доктору наук. - Вы решили, на какой спутник мы будем высаживаться? Вам Геннадий рассказал о том, что мы узнали от гуманоидов?
  - Конечно, Геннадий нам сказал, - заговорил до этого молчавший, Михаил, - что лучше всего высаживаться на втором от планеты спутнике.
  - Нет! Михаил, да и ты Сергей, вы же военные, пусть и бывшие, но вы должны знать, что мы не в гости сюда пожаловали, и нас не ждут здесь с распростёртыми объятиями. Вы должны составить сначала план, о всех операциях, вот и там то вы и решите, где, и когда, и что. Я ясно высказалась? Михаил, я хочу, чтобы ты был старшим. Так, что друзья, начинайте действовать. Я, кажется, всё сказала.
  - Да Людмила, Михаил, между прочим, на собрание пойти не сможет, как и Алексей Петрович. Они не могут покинуть своих кресел, - произнёс Геннадий, - так как тарелка сейчас находится в режиме ручного управления. Поэтому, на собрание придётся идти нам с тобой….
  - А вернее, тебе одному, у меня свои дела! – с сарказмом заявила я. – Мне нужно поговорить с местными жителями….
  - Людмила, ты ставишь меня в сложное положение, - приуныл мой суженный. – Да, между прочим, я забыл сказать тебе, Сергей хочет с тобой поговорить. Выйди к нему в астрал, моё кресло свободно.
   Выйдя в астрал, я сразу увидела Сергея потому, что он стоял рядом.
  - Людмила, - начал он сходу, - я хотел просить об одном, а сейчас, услышав, что ты собираешься разговаривать с гуманоидами, пересмотрел своё решение. Я хочу, что бы ты разрешила мне пойти на переговоры с маленькими людьми, как они себя называют. Постарайся у них узнать, что там делают с душами людей, и на каком спутнике. Я больше всего хочу это знать.
  - А, какова была твоя начальная просьба? – поинтересовалась я.
  - Ну, это была эфемерная просьба, - начал Сергей. – Я подслушал ваш разговор с полковником, который рассказал о найденном теле мужчины. Заинтересовавшись, я увидел это тело, и узнал себя. Правда, это уже полуразложившийся труп, но у меня возникло непреодолимое желание, обрести своё тело. Я хотел просить тебя, чтобы ты воссоединила нас. И только сейчас, я, наконец, понял, что эта просьба неосуществима. Мёртвое, полуразложившееся тело, оживить невозможно. А моя мечта несбыточна! – грустно закончил Сергей.
  - Не отчаивайся Сергей, когда мы вернёмся на Землю, ты получишь молодое тело, и вся жизнь у тебя ещё впереди, - успокаивала я его, но успокоился ли он, я не знаю. Только он добавил:
  - Я не хочу покидать свою Лизу, пока не найду Машенькину душу. Поэтому я и напросился идти с тобой к этим гуманоидам. Чтобы узнать хотя бы немного о судьбе души Машеньки, и постараться её найти.
  - Сергей, ты знаешь, что покидать тарелку, когда мы приземлимся на одном из спутников, тебе нельзя. Скажи это же и Елене, иначе, вас затянет в свободные тела новорождённых, и вы будите озвучивать местную природу своими криками, и никогда не вернётесь на Землю. Я, кажется, всё сказала, пошли.       
  - Я всё понял Людмила, я прослежу за Еленой будь спокойна за нас. А сейчас пойдём к твоим друзьям из местной цивилизации.
                Глава – 32.
   Что мы и сделали, только к нам присоединился Геннадий, которого ждали на собрании в красном уголке, рядом с тем местом, где я должна вести переговоры с представителями неземной цивилизации.
   По пути к месту заключения козявок, я забежала к Йоко Сан, которая уже собиралась выйти на собрание. Я выпросила у неё полпалочки копчёной колбаски, чтобы Киязявк с Зиньшифом были более разговорчивы. Мне предстояло узнать от них, куда нам лучше приземлиться, на какой из спутников, чтобы добыть эти карты. И ещё предстояло узнать о судьбах привозимых душ с других планет.
    В красном уголке было уже человек десять. Кто сидел на лавоч-ках, а кто просто стоял. Люди разговаривали, словно ничего не происходило. Геннадий пошёл к столу, за которым уже сидел отставной полковник, а я прямиком пошла в бывший кабинет шоковой терапии, по пути здороваясь, с уже ставшими мне почти родными людьми.
   Войдя в небольшое помещение бывшего кабинета, я сразу увидела масленые глазки Киязявка и Зиньшифа. Они встречали меня с протянутыми руками, ожидая получить, чего-нибудь вкусненькое. А я им сразу заявила, что сначала они мне всё расскажут, а уж потом, получат лакомства. Они сквасили свои смешные мордочки.
  - Тогда Киязявк будя, молчат, - заявил один из моих переговорщиков.
  - Тогда я вообще уйду, и больше никогда не приду, - шантажировала я.
  - Холос, мы лассказат что знат, - согласился Киязявк. – Люда один спластвайт.
  - Друзья, хорошо подумайте, и дайте ответ на вопрос. Вы знаете, где выдают навигационные карты, когда тарелка отправляется к другим планетам, за такими людьми, как мы?
   Маленькие человечки переглянулись между собой, а затем Зинь-шиф начал говорить:
  - Моя не знайт, но пеле тем, как летать за добыча, талелка садат на втора спутняка, а пило и до в центл, откуд, возвлаща с маленька колобка, и заход в лубка.
  - А ты знаешь, где этот центр?
  - Я мало знат, Киязявк знат. Он ход с пило в эту центлу, - ответил Зиньшиф.
  - Почему ты Киязявк тогда молчишь? – спросила я.
  - Есл я лассказат, мы здал смелть….
  - А кто это узнает? Мы никому не расскажем, зато ты получишь колбаску, - по-прежнему шантажировала я.
  - Колос!!! – стукнул тощенькой рукой по столу Киязявк. – Толко Киязявк получат больша Зиньшиф!
  - Это плоко!!! – заверещал Зиньшиф. – Зиньшиф согласна нет!
   - Хорошо, хорошо! Вы получите поровну, - успокоила я Зиньшифа. – Только Киязявк получит ещё немножко. Теперь вы согласны? - Они оба закивали головой. – А ты Киязявк покажешь этот центр, когда мы будем садиться? – пытала я Киязявка. – А охраны там много?
  - Там нет оклан. Нада скасть, как это, нузна слов, и двел, сама от-лойся, - объяснял Киязявк.
  - Слово? Это что, какой-то пароль или кодовое слово, да?
  - Да, да.
  - А ты знаешь это слово?
  - У, эта больша секлета, - снова начал вилять Киязявк.
   А я напомнила ему о еде, и он, немного поломавшись, произнёс это слово, вернее два слова. Мне стало смешно, от того, как ларчик просто открывается. Уж, не у нас ли эти аборигены позаимствовали эти слова?
   Немного успокоившись, я приступила ко второй части импровизированного допроса, то есть к выполнению просьбы Сергея, который наверняка стоял рядом со мной, и с нетерпением ожидал, когда я получу ответы на эти вопросы.
  - Друзья, вы получите лакомства, если ответите ещё на один во-прос.
  - Но тока на одна и всё! – заверещал, и забарабанил ручками по столу Зиньшиф.
  - Хорошо, хорошо, всего один, но он длинный, - заверила я. – Вы знаете то место, куда вы должны были привезти нас?
  - Это знат Зиньшиф, - запищал Киязявк. – Он отвоза инатиол в инкуб….
  - Подожди, подожди Зиньшиф. А что такое инатиор и инкуб? – спросила озадаченно я.
  - Это плост. Инатеол, эта луда с длуга планетс, а инкуб, - неясно объяснял Зиньшиф, - это очен больша дом, где луда пливезёна нам. Лишат, чега-та.
  - И ты знаешь, где он находится этот дом, который называется инкуб? Ты покажешь его нам? – спросила я.
  - Но эта по длуга столона Минола….         
  - А что такое Минор? Быстро говорите!
  - Минол эта втола спутника. Пойл? Эта больша планетс, воклуг котола, влащат все спутника. Тиол жива больша луди, господ. Минол, ты уже знат, а Глаф и Ман, тли и четыль спутника, где, живя, мы, маленька луди лабочь. – разговорился Зиньшиф. – Я показат, где инкуб, толька мы не итты с вас. Давай, лакомя, полавна, и ещё мне, и Киязявк, ещё совсэм немнога.
  - Хорошо, хорошо друзья.
    Я достала из пакета нарезанную колбаску, отняла два пластика, а остальное, поделила поровну, а уж затем дала им ещё по одному пластику. Они были довольны до безумия, и тут же приступили к смакованию мясного деликатеса.  Они забыли про меня, чем я и воспользовалась.
   Выйдя из кабинета, я увидела, что собрание ещё не закончилось. Геннадий в это время вёл речь о посадке, с целью добывания нави-гационных карт. Когда мой суженный закончил своё выступление, я решила козырнуть своей осведомлённостью, и взяла слово:
  - Друзья, я только, что узнала от гуманоидов, как называются тела этой планеты со спутниками на местном языке. Планета гигант называется Пайл. Первый спутник от этой планеты, и на котором живут избранные, разумные существа, похожие на нас, называется Тиор. Второй спутник называется Минор, на него то мы и будем садиться. Третий и четвёртый спутники называются Граф и Ман. На них живут, как раз такие же гуманоиды, которые захватили нас. Да, друзья, эти гуманоиды захватывают людей не только с нашей Земли, но и с других планет, по заданию, как раз этих избранных, - выдала я. – Эти двое, наших пленников согласились сотрудничать с нами, и всячески помогать, но с условием, что перед тем, как мы отправимся в обратный путь, то оставим их на Графе или Мане, - соврала я.
  - Кажется, против этого никто не будет возражать, ёк макарёк! – подвёл итог собрания полковник.
   Все стали расходиться, а я подошла к полковнику.
  - Андрей Семёнович, а вы с Геннадием договорились о проведении операции?
  - А этот вопрос адресуй к своему муженьку. Он стоит рядом с то-бой, и наверняка будет ревновать, если ты узнаешь это от меня, - витиевато ответил полковник. - Ладно, идите в рубку, а я через полчасика нагряну со своими знаниями и большим опытом в проведении боевых операций,  - закончил полковник.
   В рубке я рассказала членам экипажа о своих переговорах с гуманоидами о том, что они пообещали, показать те места, куда нам можно высадиться, и спрятать тарелку. Ещё я попросила расширить задачи операции по высадке на Минор. Я убедила мужчин, кроме посещения центра навигации, посетить ещё инкуб, чтобы узнать о судьбе души Машеньки Хомутовой. Это, конечно, усложняет ход операции, и существует риск, остаться там навсегда, но цель оправдывает средства. И этой целью было возвращение к жизни двух человек, а это стоило свеч.
    После разговора с мужчинами, я снова вышла в астрал, чтобы узнать, как себя чувствует Сергей.
   Сергей был на вершине счастья, он благодарил меня, стоя на коленях, чему я, конечно, противилась. Он не встал с колен, пока я не вернулась в своё тело. В конце нашего разговора, Сергей сказал, что смирится даже с тем, что Михаил останется с Лизой, лишь бы она и Машенька были счастливы.
    Наш разговор с Сергеем прервал громкий стук в дверь. Попро-щавшись с Сергеем, я вернулась в своё тело, а в дверь уже вваливался полковник. В рубке управления сразу стало тесно не только от его внушительных габаритов, но и от его внутренней энергии, которую он принёс с собой.
   Он сразу уставился в обзорный купол тарелки.
  - Ёк макарёк! – как всегда начал полковник. – Красотища-то, какая! Аж защемило, где-то под яй… ой, ну, вернее ниже пояса! Ну, мужики, показывайте своё хозяйство, и начнём составлять план операции, под кодовым названием, '' Буря в космосе'', - басил Андрей Семёныч. – Людмила, а ты, можешь идти, отдыхать, не женское это дело, каштаны из огня таскать! Тем более, здесь немного тесновато. Ненароком можно, кого-нибудь придавить. Ну, что вы молчите, как воды в рот набрали, ёк макарёк?
  - Мы ждём, когда дым рассеется, - ответил Геннадий.
  - Какой ещё дым? – удивился полковник.
  - От твоей артподготовки, Андрей Семёныч! – ввернул словечко Михаил.
  - А, вы тут уже спелись, друг друга понимаете с полуслова! – пробасил полковник. – Сразу чувствуется, спитый, ой, спетый экипаж! Это мне нравится! Ну, что мужики, давайте работать. А ты Людмила, правда, можешь отдыхать. О результатах мы тебе доложим.
   Я немного обиделась, так как не привыкла, когда указывают, что мне делать. Конечно, мне очень хотелось, участвовать  в составлении плана операции, но я вспомнила, что у меня есть неотложное дело в не рубке управления, и решила, претворить это в жизнь.
  - Хорошо, - громко сказала я. – Я исполню ваше желание, спитый экипаж, полковник, но через два часа я проверю, как продвигаются дела с планом.
   Я вышла из рубки, в которой и, правда, было слишком тесно, и пошла в свою каюту, где должна была оставить своё тело. Пришло время, ещё раз поговорить с Беляночкой Еленой прекрасной. Меня волновал всё тот же вопрос: почему всё-таки она не желает вернуться в своё тело?
   Да, оно немного полновато, но не безобразно, по-своему оно даже красиво. От таких женщин некоторые мужчины сходят с ума, а в семейной жизни, обычно эти женщины счастливы. И что этой Елене ещё надо? - не могла понять я.
   Я хотела расспросить об этом Сергея, так как он с ней чаще меня общается, но забыла, и вспомнила об этом, когда меня вежливо попросили из рубки.
   Выйдя в астрал, я немного посидела возле своего тела, разглядывая его. Да, оно стало не таким красивым, как лет тридцать назад. Но у меня и в голову не могла прийти та причина, по которой я бы не захотела вернуться в своё хоть и увядающее, но родное тело. С этим телом я перенесла не только трудности и тягости жизни, но оно принесло мне счастье быть матерью. И только по этому оно для меня является бесценным подарком моей материальной матери, от которого я никогда не откажусь.
   Но она то отказалась, и на то должна быть очень веская причина! – думала я, идя к Йоко Сан, где, по-моему, должна быть сейчас юная душа Елены.
    И действительно, она оказалась там. Она сидела в небольшом кресле, принесённого из рубки управления. Наверняка Сергей по-просил Геннадия, чтобы поставить это кресло здесь, специально для Елены.
    Елена не сразу заметила моё присутствие, и у меня было несколько минут для того, чтобы внимательней её разглядеть. И я залюбовалась её красотой.
   Точённое, роскошное тело, без единого изъяна так и просилось под кисть великого художника. Но на холсте этого художника особенно бы выделялось её лицо, которое было необычайно прелестным. Белая и не просто белая, а светящаяся кожа лица, тронутая лёгким румянцем, огромные голубые глаза, обрамлённые длинными, густыми ресницами, и тонкие дуги чёрных бровей вызывали желание смотреть в эти глаза, не отрываясь. Классический нос, коралловые, пухлые губы, наверное, сводили с ума мужчин от желания, прижаться к ним своими устами, в умопомрачительном поцелуе. Роскошные во-лосы, густые и волнистые пшеничного цвета дополняли весь ан-самбль этой волшебной красоты.
   Да, такая красота должна претендовать на прекрасное материальное тело, но всё-таки, это не должно служить причиной отказа Елены от своего материального, пусть и не прекрасного, но нормального тела. Глубоко в душе мне, казалось, что дело не в красоте, а в чём-то другом, более существенном, более значимом.
   И в этот момент беляночка, как прозвал Елену мой благоверный, (надо на всякий случай, вырвать ему лишние конечности), увидела меня. На её щёчках зарделся довольно густой румянец. Она не знала, что делать, толи радоваться, толи унывать или огорчаться от встречи со мной. Она улыбнулась, но, как-то виновато, и в её глазах я увидела тоже борьбу её чувств и желаний.
  - Здравствуйте Людмила! Вы опять по мою душу? – волнуясь, спросила она.      
  - Здравствуй Леночка! Ты попала, как раз в точку. И даже не по твою душу, а чтобы спасти твою душу, - ответила я. – Мне день и ночь не даёт покоя твой поступок.
  - Меня он тоже волнует, и никак не меньше, чем вас. Я схожу с ума от неразрешимой дилеммы, - со слезами на глазах сказала Елена. – В моей душе борются два чувства: омерзение и жалость. И я не знаю, какое из этих чувств больше и сильнее, и какое из них победит.
  - А ты со мною поделись, - я почувствовала её настроение, - своей бедой, и поплачь немного, это помогает почти всегда. Если поделишься со мной, я уверенна, мы вместе сможем разрешить свою дилемму.
  - Нет, нет Людмила, об этом не может быть и речи! Это, слишком личное, и слишком мерзкое, чтобы делиться с кем-нибудь. А выплакаться, я уже выплакалась, и слезами моими здесь орошён каждый сантиметр пола, но мне не стало легче. Со своей бедой я должна остаться один на один, до скончания века.
  - Нет уж голубушка, - подумала я. – Один на один со своей бедой ты не останешься. Ты ещё не знаешь меня, а твою беду я узнаю, хочешь ты этого, или нет. А там посмотрим, что за беда угнетает тебя.
  - Ну, как хочешь девочка! Ты не права, ты должна, с кем-то поде-литься, и тебе сразу станет легче, - вслух сказала я. – Ты поймёшь это уже скоро. До свидания Беляночка!
   Я взяла её руку, и чуть не упала, от тяжести густого, омерзительного потока, хлынувшего из её сердца в моё сердце. Этот чёрный поток застилал мне глаза, и мне невыносимо захотелось спать. Я почти не помнила, как добралась до своей каюты. И когда очутилась в своём теле, страшный смерч времени подхватил меня, и понёс меж лесов и полей в то место, где сияло зарево рождения новой жизни.
                Глава – 33.
    Когда рождается человек, как говорят некоторые, в момент его появления можно узнать, что он несёт в этот равнодушный и негостеприимный мир. Или несёт он добро, или зло, свет или кромешную тьму, любовь или ненависть. А другие говорят, что человек рождается, как чистый листок бумаги, на котором судьба будет писать строчки его жизни, которые закладываются воспитанием и учением. Но, как же понять тогда, когда в семье добрых, честных и умных людей вырастает негодяй, убийца или тиран? А в семье пьяниц и дебоширов иногда всходит ярчайшее творение природы, и расцвечивает мир своим вдохновенным умом и светочем души.
   Во время таинства рождения всё скрыто за семью печатями, и ничего нельзя определить заранее, иначе, не было бы таинства самой жизни.
   Шёл двадцать третий год, и молодую страну Советов ещё корёжило от голода и разрухи, оставленных гражданской войной. Но, всходили ростки новой жизни, и эти ростки вселяли в души людей надежду в будущее, а это главное. Люди всё-таки живут мечтами и надеждой. И если человека лишить надежды, лишить мечты, жизнь становится бесцельной и без духовной. 
    Сама жизнь, это ожидание всходов, колошение и сбора урожая. И когда человек лишается этой надежды, он перестаёт сеять не только семена, но и своё потомство.
   Шёл месяц март, и земля вскрывалась после зимней спячки. Набиралась энергией от яркого солнца, и обещала дать хороший урожай, после нескольких лет бескормицы.
   Ванька Скворцов бегал по своему двору, и не мог найти себе места от душевных страданий. А эти страдания были связаны с его Любавой, которая сейчас в мучениях рожала ему первенца. Иван только в прошлом году вернулся в свою деревню Каменку, отслужив положенный срок в армии Тухачевского.   
   Вернулся он не один. Бравый взводный привёз с собой девку, которую повстречал, где-то на западе Украины. Её звали Любка, Любка Панасенко, которая вскоре стала Любавой Скворцовой.
   Отмывшись от пыли дорожной, и приодевшись в русский сарафан, Любава шла вместе с Иваном в сельсовет расписываться. Встречавшиеся на их пути мужики, падали штабелями от неземной красоты невесты Скворца. Он хоть и видным был мужиком, но не стоил даже одной реснички её голубых глаз. А бабы растаскивали своих мужиков из этих штабелей, и сразу же привязывали их на поводки, чтобы не пялились на чужих невест.
   На свадьбе Скворцовой собралось полдеревни и почти все мужики. Случилось великое побоище, на котором не пострадал только Ванька Скворцов, главный виновник, начавшейся смуты в деревне. И поныне в тех местах ходят легенды, о той свадьбе.
   А сейчас, спустя девять месяцев после свадьбы, Ванька Скворцов бегал по своему широкому двору, и не мог найти себе места. Он забежал в сарай, и огрел вилами своего кормильца, быка, отчего тот, осуждающе посмотрел на своего хозяина, и затаил на него обиду. Если бы он умел говорить, то спросил бы Ваньку: Кто тебе будет пахать, твои двадцать десятин земли? А Иван и не заметил этого упрёка, зато услышал визгливый голос бабки Неверихи:
  - Иван, пойди сюда! У тебя девка родилась! – кричала она.
  - Как девка? – удивлённо спросил Скворец. – Я же веник берёзовый подкладывал, так что должён парень!
  - Да, нет, точно девка! Вся беленькая, и глазищи голубые, вылитая Любка, только брови твои, а самое твоё главное отсутствует!
  - А ты Степановна лучше посмотри, может, найдётся! – умоляюще просил Иван.
  - Да ты сам то зайди, уже можно, и тогда увидишь, – говорила бабка Невериха, - что я не вру! А девка, по-моему, будет красавица. Ты всех парней соберёшь на своём гумне, и придётся тебе смотреть за ней, не меньше, чем за своей Любавой.
   Когда Иван увидел счастливое лицо Любавы, своей царице души и кроху, которая прилипла к налитой груди своей, он сразу отмяк, и сказал Неверихе:
  - За Алёнкой будут следить её братья, так что расслабься, Степа-новна! - сказал он, широко улыбаясь.
    В свидетельстве о рождении было записано имя Елена, но, родители ласково называли свою красавицу дочь - Алёнушкой, Алёнкой. С этого дня начался отсчёт жизни Алёнки Скворцовой, дочери бравого взводного и умопомрачительной красавицы Любавы, объединивших свои судьбы на изломе эпох.
    А, как известно, в такие времена, в переломные моменты жизни возникают не только великие дела, но и закладываются эталоны внеземной красоты.
   Но желанию Ивана произвести на свет ещё и сына, видимо, не суждено было сбыться. После его свадьбы с красавицей Любавы Иван, вдруг, ощутил всю тяжесть, которая может свалиться на мужика, владеющего сокровищем необычайной красоты. Любаве невозможно было высунуть и носа, так как возле их дома почти постоянно находились любопытные мужики, которые, как бы караулили красавицу. Но Любава ведь не картина, которую можно выставить, где-нибудь в галерее, чтобы на неё смотрели, все, кому не лень.
   Да, Любава не картина, но на неё пялились - мужики с вожделением, а бабы с завистью. Вожделения переходили в прямые домогательства, а зависть превращалась в ненависть, и не только к Любаве, но и к Ивану, который привёз в деревню этот яхонтовый камень преткновения. Любаве невозможно было выйти даже за водой, чтобы не услышать, завистливое слово, какой-нибудь сварливой бабы, и, чтобы не увидеть нахального взгляда мужчины, раздевающего этим взглядом с ног до головы.
    Ванька Скворцов без памяти любил свою Любаву, этот гранёный самоцвет в золотой оправе. Он мог часами смотреть на неё, а она, улыбаясь, только и говорила:
  - Ванюша, ты не смотри так на меня, ты мешаешь мне работать.      
    А он не слышал её увещеваний, он плавал в голубых её глазах, целовал её уста, распутывал её чудные волосы цвета спелой пшеницы. Он не мог дождаться ночи, чтобы до утра вдыхать аромат её тела, держать в руках, и целовать каждый миллиметр этого тела, это сокровище любовной истомы и неги, и испивать этот источник, одурманивающей любви.
    Для этой пары каждая ночь была бесценной и медовой, и этот мёд становился с каждым днём всё слаще и слаще. И так продолжалось, пока с Иваном не случилась беда.
    На четвёртый год жизни с Любавой, когда чернобровой Беляночке Алёне, исполнилось три года, при заготовке леса, странным образом Ивану придавило ногу. В уездной больнице ему отрезали, эту измятую и издробленную конечность. Вместо ноги оказался деревянный обрубок.
   Когда Иван вернулся домой на этом обрубке, бабка Невериха посоветовала ему:
  - Иван, Ванюша, деревня не приняла твою Любаву, слишком она красива, и завистников слишком много. Вы бы лучше уехали сосе-душка из деревни, вам всё равно не дадут здесь житья. А ещё я слышала, что ногу то тебе не случайно отдавило. А ещё дружок, вам могут подпустить красного петуха.…
  - Ну, что ты бабуля, что ты! Как я могу уехать из своей деревни? Здесь каждая собака меня знает, и врагов у меня вроде бы нет! – возмутился Иван, и не прислушался к советам соседки, бабки Неверихи, а, как оказалось, зря.
    Буквально, недели через две после этих предостережений, запо-лыхал его овин. Стояло жаркое лето, и была поздняя ночь. Пожарной команды в Каменке не было, и вся усадьба Скворца сгорела. Удалось спасти только часть скарба, быка, да Беляночку Алёну, которая утром сидела на тощих узлах, вся измазанная сажей, и беззаботно болтала ножёнками. А на душе Любавы и Ивана стояла кромешная ночь. Их на время приютила бабка Невериха, но в её маленькой избушке было слишком тесно, чтобы хотя бы жить.
    Делать было нечего, пришлось последовать совету Неверихи, и искать счастье в другой стороне. После долгих и тяжких раздумий, Скворцовы решили, искать прибежище на родине Любавы, в западной Букавине, где жил её отец с братьями.
    Продав свой будущий урожай за бесценок, Иван поставил в ярмо своего Буяна, и отправился в долгий путь, за тысячу вёрст. Этот путь растянулся на долгие двадцать дней. Эти дни были трудными, а ночи, не смотря ни на что, превращались в медовое счастье.
   Пока бык наедал свою требуху, а маленькая дочурка спала без задних ног, Иван со своей Любавой плавали в бездонном омуте любви. И только звёзды были свидетелями их безраздельного счастья, и это счастье связывало их судьбы всё крепче и крепче.
    Наступал уже вечер, когда двадцатидневный путь Скворцовых закончился. Они въехали в Панасиху, в маленький хуторок, среди заросших дубом и буком гор. Хата Егора Панасенко была забита, а прибежавшая на шум соседка, Ганка Тарасиха, увидев Любаву, заголосила. Обнимая Любаву, она сообщила, что дед Егор два месяца назад ушёл к своим предкам, и сейчас пьёт горилку со своим отцом и дедом, и целует свою Марьяну, умершую ещё при Любаве. Братья же Любавы – Никола и Панас уехали из Панасихи ещё в прошлом году.
   То место, куда Иван приехал со своими Любавой и Алёнкой было пограничной зоной, и требовало обязательной регистрации. Утром Иван Скворцов был уже в сельсовете для того, чтобы зарегистрироваться, и попросить совета, как жить дальше.
   Посмотрев документы, Ивана и членов его семьи, председатель Совета Андрей Кузьмич Шмыгайло широко улыбнулся, и, предложил Ивану:
   - Иван Гаврилович, возьмёшь на себя Панасенский лесхоз? Пять тысяч гектар леса и четыре реки. Участок, конечно, сложный, с за-пада к нему примыкает граница, сам понимаешь, что это такое. Я уже года три прошу делового мужика, но в нашу глушь никто не едет. Лесничество в восьми километрах отсюда. Там хороший дом, есть огород так, что с бытом проблем не будет. Есть вероятность лихих людей, но в доме телефонная связь с погранотрядом и с местным участком милиции, да и оружие у тебя будет. Возьмёшь это лесничество Гаврилыч? Ты же орденоносец! – смотрел с надеждой на Ивана председатель Совета. – Передвигаться по участку будешь на лошади. У тебя есть опыт работы с лошадьми?
  - Да, я в кавалерийском корпусе армии Тухачевского воевал в этих местах. Здесь встретил свою Любаву в двадцать втором году.
  - Ну, вот и ладушки, товарищ орденоносец! Спасибо, что вернулся сюда, - просиял председатель. – Нам не хватает таких людей. Прямо сейчас можешь принимать дела.
                Глава – 34.
   Уже к вечеру семья Скворцовых оказалась в лесу. На широкой поляне пологого склона стоял большой, рубленый дом, а не хуторская белёная мазанка, крытая соломой. Под горой шумела, перекатываясь через валуны небольшая, горная речушка, к которой вела широкая тропа. А кругом, на сколько видел глаз, росли дубовые и буковые деревья, ещё нетронутые первыми красками осени, которая уже хозяйничала в других местах.
   Иван сидел на крылечке, и любовался на свою Любаву, которая, словно, грациозная лань, бегала по поляне за Алёнкой. Счастливый смех двух его девчонок озвучивал этот вековой лес. И вспомнил Иван, как впервые встретил восемнадцатилетнюю Любаву Панасенко.
   Его взвод расположился на постой, на окраине хутора под открытым небом. Было тепло, а в воздухе носились волнующие душу ароматы. Его молодое сердце просило любви и ласки. Ярко горел костёр, и кто-то негромко запел на украинском языке о любви, о дивчине, и о хлопце, который любил эту дивчину. Этот негромкий, но красивый голос тёк широкой рекой, и заполнял всё пространство от края и до края.
   Иван поднялся с травы, ещё, какое-то время смотрел на искры костра, взлетающие высоко, высоко, к самым звёздам. Он не знал, зачем встал, зачем сейчас, куда-то идёт, но, видимо, это его судьба подняла его, и повела к его счастью. Впереди, в ночных сумерках он видел белёные хаты хутора. Он вошёл в первую, в окне которой теплился свет. Он переступил порог, и в свете жировушки увидел дивчину неземной красоты, которая, сидя за столом, читала книжку.
   Увидев её, Иван проглотил язык, и ничего не мог сказать, хотя невыносимо хотелось пить. А дивчина смотрела на него своими голубыми, бездонными глазами.
  - Что тут происходе? – произнёс пожилой, усатый мужик в под-штанниках, выходя из соседней комнаты.
  - Да вот тятя, у нас гость, - наконец, произнесла красавица.
   Её дивный голосок смазывал своей теплотой огрубевшее в боях сердце Ивана.   
  - Да, вот тату, пить очень захотелось, я и зашёл на огонёк.
  - Любаха, дай красноармейцу крыничной водицы, - приказал дивчине отец, - она там, в сенцах. А, може хлопчик хочет квасок?
  - Нет тато, мне водицы хватит, - произнёс бравый комвзвода.
  - Ну, хорошо, как хоче, а то я с уважением. Мои сыны тоже, в конной армии Будённого рубали Деникина.
   А в это время из сенец раздался грохот и девичий визг. Иван и отец дивчины кинулись к двери, в которую уже вбежала, напуган-ная, кем-то Любава с широко открытыми глазами и со вставленными незабудками.
  - Тату, я кадушку с водой опрокинула в темноте, - оправдывалась дивчина. – Какой-то чертяка пробежал по моей руке.
  - Я говорил же тебе, не читай на ночь этих колдовских книжек! – упрекал её отец. Налей тогда кваску красноармейцу. А как тебя звать хлопче?
  - Меня? Меня Иваном кличут. Я ком взвода, Иван Скворцов, - смущаясь Любахиных глаз, и краснея, промолвил Иван, принимая из рук дивчины ковшик с квасом.
   И снова глаза Ивана и Любавы встретились, и уже не расставались никогда, и даже когда он был за тысячу вёрст от этой красавицы, в Венгрии.
   В эту ночь Иван не спал. Перед его глазами стояла грациозная фигурка Любавы, передвигающаяся, словно кошечка. Её глаза и губы, которые, что-то ему говорили, а он никак не мог разгадать, что говорили эти коралловые губы.
   А утром, когда взвод на боевых конях проходил по хутору, Иван снова увидел эти глаза, а её губы говорили ему:
  - Ваня, я буду ждать тебя. Буду ждать!
   Это его будут ждать! Его! И он бил этих мадьяр и хунгар, чтобы быстрее увидеть лазоревые глаза незабудковой породы, эти загнутые реснички, которые окружали эти незабудковые озёра частоколом камышей. Этот чудесный носик с маленькой канапушкой на кончике. Конечно, эти коралловые губы, в которые хотелось впиться, и не выпускать их из своих уст никогда.
    Выполнив свой интернациональный долг, красноармейцы воз-вращались домой. На груди ком взвода Ивана Скворцова горел орден Боевого Красного Знамени. Его обладатель, демобилизовавшись, ехал в заброшенный среди карпатских гор маленький хуторок, который назывался Панасихой.
    Когда Иван Скворцов вошёл во двор Панасенко, из хаты выбежала Любава, и ноги у неё отнялись. В её глазах играли росинки слёз, а коралловые губы, почему-то тряслись. На невысоком крылечке уже стоял Егор Панасенко, и был, почему-то серьёзен, а может, даже и сердит.
   У Ивана, который не боялся даже десятка врагов, вдруг, затряс-лись ноги.
  - Здравствуйте тату, - произнёс он дрожащим голосом.
   Иван пошёл к Любаве, которая, уже сидела на траве. Подойдя к ней, он подал свою руку. Любава нерешительно протянула свою, и поднялась. Иван повёл дивчину к её отцу, и пересохшим голосом сказал:
  - Тату, я влюбился в вашу дочь, и прошу её руки и сердца.
  - А дочь моя согласна отдать тебе сердце и эту руку, которую ты держишь в своей руке? – спросил Егор Панасенко.
  - Да, тату, - ответила Любава тихим голосом.
   Всё это, вспоминал Иван, сидя на высоком крыльце, и наблюдая за своими счастливыми девчонками, которые в припрыжку и беззаботно носились по траве, два прекрасных создания природы. Иван не мог налюбоваться ими. Две нимфы, две русалочки, которых любил он, и которые любили его, а что ещё нужно человеку для полного счастья.
   Солнце садилось. Его багровые лучи ласкали землю, высвечивая загадочный, прекрасный мир, который окружал со всех сторон этот уголочек счастья. Иван уже не представлял, что можно находиться, где-то в другом месте, и не дышать этим чистым, пропитанным тысячью ароматов, воздухом. На душе его наступило спокойствие, которое граничило с любовным экстазом.
   В волю, набегавшись, утомлённые, и не в меру возбуждённые Любава с Алёнкой подбежали к Ивану, и упали у его ног.
  - Папочка, как хорошо то здесь! – восхищённо кричала Алёнка, поправляя свои пшеничные волосы.
  - Да, здесь бесподобно, как в сказке! – загадочно улыбаясь, произнесла Любава. Глаза её светились любовной негой, и Иван соскочил на свою ногу, схватил в охапку Любаву с Алёной, и закружил их, пока все трое не упали в душистую траву. Не хотелось заходить в свой новый, ещё необжитый дом, который пах смолой и новогодней сказкой.
   По ущелью, вдоль ручья уже шла царица ночь, которая  гасила огни земные, и зажигала огни небесные, которые вначале были едва заметны на фоне ещё не столь чёрного неба, а затем, загорались всё ярче и ярче.
   Семья Скворцовых ещё, какое-то время глядела в небо, но ночной эфир стал смыкать глаза Алёнки. Любава взяла дочку на руки, и понесла в дом, где дышалось так же легко, как и на улице. Спустя несколько минут, Еленушка уже спала, тихо посапывая своим чудным носиком.
   В доме, кроме просторной горницы было ещё две спальни, в одной из которых, сейчас и спала Алёнка. А вот вторая спальня была ещё не готова принять супружескую чету.
   Иван и Любава стояли в горнице рядом, и смотрели в глаза друг другу. В глазах Любавы отражался свет керосиновой лампы. И эти загадочные, светящиеся глаза влекли Ивана, в какую-то волшебную сказку. Иван осторожно и ласково провёл своими руками по грациозной спине своей Любавы, отчего она вся затрепетала.
  - Ванюша, - дрожащим, и волнующим голосом сказала Любава, - пошли со мной, там так чудно!
   Любава взяла Ивана за руку, и повела за собой. Они вышли из дома, и под ливнем звёзд пошли в сторону сараев. Там, на сеновале Любава постелила любовное ложе, которое ещё не видало подобной любви,  страстной, жгучей и в тоже время ласковой и нежной.
   Ласковые, горячие губы Ивана не оставили ни единого уголка на прекрасном и трепетном теле Любавы. Они разжигали костёр, который обжигал своей страстью обоих. Эта страсть неудержимой лавиной поглотила их обоих, и понесла к вершине блаженства, к вершине, с которой был виден весь мир, очарованный и очаровательный, расцвеченный миллионами звёзд, которые в этот миг рождались, и умирали, оставляя после себя истину жизни, которую постигали два влюблённых существа.
   Малиновая заря проникла сквозь щели крыши, и стала свидетельницей заключительного аккорда этой симфонии жизни, имя которой, любовь. Два обнажённых тела в объятиях друг друга медленно отходили от агонии страсти.    
  - Ванюша, я так сильно люблю тебя, что иногда схожу с ума, - произнесли медовые губы Любавы, а глаза, эти незабудковые глаза уже закрывались, подчиняясь диктатуре сна, противиться которому, было невозможно.      
    Так началась новая счастливая жизнь Скворцовых, вдали от завистливых глаз и людских пересудов. И казалось, что сама судьба оберегала эту счастливую семью от всех невзгод и выкрутасов жизни, целых пятнадцать лет.
   Жизнь прожить не поле перейти, гласит народная мудрость. На-родная мудрость в этих словах отражает всё многообразие жизни, с её взлётами и падениями, с её горестями и невзгодами, с её радостями и безграничной любовью. Так и в жизни Скворцовых было всё, но лишь любовь и семейное счастье не покидало эту семью.               
                Глава – 35.
   Целых пятнадцать лет, проведённых здесь, в лесу, конечно, наложили, какой-то отпечаток на этой дружной и счастливой семье. Но эти годы не смогли уменьшить красоты Любавы, и любовь по-прежнему правила балом в этой семье. Зато эти годы превратили маленькую Алёнку, как её часто называли родители, из маленькой миленькой девочки, в грациозную, очаровательную девушку, о красоте которой, пошли слухи за пределы здешних мест. И сваты поехали в этот лесной дом, и не только местные, Панасинхинские, но и из других, более отдалённых мест. Но все они получали отказ, как говорится, гарбуза схлопотали. Парни, кому пришла пора выбирать спутницу жизни, с замиранием сердца называли её лесной принцессой, и были околдованы её неземной красотой. Но сердце этой девушки ещё спало, оно дожидалось своего часа и своего принца души.
    А в мире уже бушевал пожар мировой войны, который подступал к границам нашей страны. Наступил сорок первый год, кровавый год, который разрушил мирный лад во всём мире, и который нанёс сокрушительный удар на счастливую семью Скворцовых. Но, перед тем нанести этот страшный удар, судьба, видимо издеваясь, одарила огромной радостью сердца этой семьи. Спустя восемнадцать лет, после рождения Алёны, Любава снова оказалась на вершине счастья. Судьба даровала ей возможность произвести на свет божий новую жизнь. И как полагал Иван, это должен был быть долгожданный продолжатель рода Скворцовых.
   Но, толи в уплату за это дарованное длительное счастье, толи, по каким-то ещё другим причинам, эта же судьба тут же, вслед за радостным своим подарком, наказала Ивана, чуть не лишив его жизни. В один из дней начала лета, когда ничто не предвещало беды, на Ивана напал разъярённый, раненый медведь, видимо сбежавший от войны из зарубежья. Медведь в мгновение ока подмял под себя хозяина здешнего леса, и наверняка, Ивану пришёл бы конец, если бы не Алёнушка, которая оказалась рядом. Ей впервые в жизни пришлось выстрелить в живое существо, потому что у неё не было выбора.
   Размазывая по очаровательному личику слёзы, Алёнка с трудом свалила с отца мёртвую тушу зверя. Остановила, хлещущую из разорванных ран отца кровь, и привезла его на лошади домой.
   А дома за Ивана принялась Любава, которая, буквально по кусочкам сшила разорванное зверем тело. После этого случая Иван оказался прикованным к постели. Несколько дней он был без сознания, и пришёл он в себя только двадцать первого июня, в канун начала Великой отечественной войны.
   И вот наступило это воскресное утро, двадцать второго июня, поставившего жирный крест свастики на мирной жизни народа Великой страны Советов. Страшный грохот канонады разбудил немногочисленных жильцов лесного дома. Выскочившие из дома Любава с Алёнкой, увидели, что предутреннее небо скрыли чёрные силуэты тысяч вражеских самолётов, несущих на восток смертоносный груз, авиационных бомб. Земля тряслась не только от разрывов снарядов, но и от рёва чёрных ястребов, несущих смерть всему живому.
   Дикий страх смерти сковал каждую клеточку мозга Алёны, и не только её. Ужас стоял и в глазах Любавы. Они хорошо слышали, что ожесточённый бой идёт на соседней заставе. Оттуда были слышны разрывы снарядов и автоматные очереди. Бой длился недолго. Сравняв заставу с землёй, фронт ужасающего боя смертоносной волной покатился на восток, не задев, заброшенного в лесу домика лесника. Хотя его обитатели каждую минуту с диким ужасом ожидали появление врагов.    
     Но бой, обогнув лес, шёл уже, где-то за Панасихой, который так же быстро затих. Зато над лесом, в той стороне поднялись высокие, чёрные столбы дыма. И страх снова сковал всё тело, но это уже был страх неизвестности. От этого страха, невозможно было спрятаться, даже зарывшись глубоко под землю. Казалось, что наступал конец света, правда, слабые звуки далёкой канонады говорили, что есть ещё силы, которые сопротивляются этой адской машине смерти.
    С наступлением темноты на горизонте виднелись огни пожарищ, и вспышки взрывов. Так заканчивался самый, длинный день в году, о котором Пушкин писал, что заря с зарёю говорит.
    Прошло четыре дня после начала войны, когда Алёнка, в очередной раз пошла в лес за целебными травами для отца. Сравнительно недалеко от дома, на небольшой, лесной полянке, среди белых ромашек Алёнка увидела почти безжизненное тело молодого, тёмноволосого воина. Подбежав к нему, она проверила пульс на запястье пограничника, как она определила по нашивкам на воротничке. Пульс прощупывался, но он был очень слабым и нечётким. По всей видимости, пограничник потерял сознание и совсем недавно, так как кровавый след оставленный им, ещё не успел высохнуть.
  - Что делать? Бежать за помощью домой? Но, отец, который смог бы ей помочь, сейчас сам лежит обездвиженный, а мать не сможет бросить отца! – пронеслось в голове Алёнки. До дома было сравнительно далеко, а почти рядом, в скале была небольшая пещера, невидимая со стороны, потому что вход её зарос густым кустарником. Об этой небольшой пещере никто, кроме Алёнки в округе не знал, так как её трудно было обнаружить. Ещё в детстве она часто играла в этой пещере, и знала её очень хорошо.
    Собрав все свои силы, Алёна волоком потащила красноармейца, орошая его тело слезами. Затащив его в пещеру, она сбегала за душистой и мягкой травой, из которой она соорудила ложе для раненого бойца. Затем, она перетащила раненого на это ложе. Осмотрев его раны, она поняла, что жизни пограничника, ничто не угрожает, так как раны на ноге и на предплечье были сквозные, а сознание он потерял от потери крови. Это немного успокоило Алёнку. Наложив на раны по листику лопуха, она ещё немного посидела, размышляя о том, что делать. Пограничник был по-прежнему без чувств, и сейчас, без необходимых медицинских средств, она пока ничем не могла помочь этому парню. Замаскировав вход в пещеру, Алёнка побежала домой, чтобы принести из дома всё необходимое для обработки ран.    
    По какой-то лишь ей одной понятной причине, Алёнка не стала рассказывать матери о своей находке. Пока мать возилась с отцом, меняя повязки на его теле, Алёнка незаметно взяла с десяток бинтов, флакончик йода, и целебных трав и необходимых мазей, и всё это завязала в небольшой узелочек. Налила воды во фляжку, и со всей этой ношей побежала назад, к той пещере, где оставила раненого бойца.
    Солдатик был по-прежнему без сознания, только тихо стонал от сильной боли. Алёнка знала, что делать, так как часто ухаживала за ранеными браконьерами животными. Осторожно и ловко она обработала все его раны, и наложила повязки. На это ушло немало времени, а ей нужно было торопиться домой. Она потушила керосинку, оставшуюся здесь ещё с детских лет, и вышла наружу.
   На небе уже светили звёзды, и тихо стрекотали кузнечики. Алёнка на мгновение даже забыла, что идёт война, и дома её наверняка потеряли. Возвращалась она уже почти в полной темноте. Где-то внизу, около шумной речушки резко прокричал сыч, а сверху глухо ответил филин. Только соловьи почему-то молчали, и не наполняли лес своими призывными, любовными трелями.
   Ноги Алёны, которым была знакома каждая тропинка, сами привели её домой. В окне горницы горел свет, это ждали её. Когда Алёнка зашла в дом, мать сидела за столом. Увидев живую и невредимую дочь, Любава встала, с укором посмотрев на Алёнку, молча, ушла в свою комнату. А Алёнке очень хотелось рассказать матери о причине своего долгого отсутствия, но опять её, что-то удержало от откровенного признания.
   Она долго не могла заснуть, в её глазах стояли кровоточащие раны солдата, а сердце замирало, и что-то ей говорило, но пока что на непонятном ей языке природы.
    Утром, когда алая заря ещё раскрашивала небо, а прозрачные бусинки росы нанизывались на тонкие стебельки трав, Алёнка была уже рядом с той пещеркой, в которой оставила накануне раненого бойца.
   Когда разгорелся фитиль лампы, Алёнка с содроганием сердца взглянула на своего пациента, который смотрел на неё. А на его растрескавшихся от жажды губах, Алёнка увидела некоторое подобие улыбки. Он хотел даже, что-то сказать, но голова его снова упала на сухую траву. У него кончились силы, и он снова улетел туда, где не было боли, и где не было войны. 
   Сердце Алёнки обливалось кровью от жалости к этому, по существу незнакомому человеку, но, уже ставшему за столь непродолжительное время почти родным. Она держала его голову на своей руке, а другой смачивала его губы водой, которую он тут же облизывал.
   Утолив, таким образом, его жажду, поправив бинты, сбившиеся за ночь, Алёна вернулась домой. Её прекрасные глаза были полны слёз, и, упав на подушку, она дала им волю. Скоро проснулась Любава, но она не заметила ранней прогулки дочери. 
    В этот день Алёнке пришлось сходить в Панасиху, так как в доме закончилась соль, да и мать заметила, что быстро растаял запас бинтов и мазей. Надев неброское платье, и повязав на голову тёмный платок, Алёнка отправилась по знакомой дороге в Панасиху. Раньше она доходила до неё за час с небольшим, а сегодня эта дорога заняла больше двух часов. За каждым кустом ей мерещился враг, с искажённым от злобы лицом.
   Подходя к Панасихе, в её нос ударил резкий запах гари. Выйдя на опушку леса, Алёнка долго рассматривала хутор. Он казался вымершим, даже собаки не лаяли, и петухи не пели своих нескладных песен. Несколько хат стояло без своих соломенных крыш, а белые некогда стены, были покрыты чёрной гарью.
   С трясущимися от страха ногами, Алёнка шла по улице с белёными хатами и палисадниками. Вот и хата тётки Марьяны, младшей сестры деда Егора Панасенко, отца матери. Тётка Марьяна любила свою внучатую племянницу до безумия, так как своих детей и внуков у неё не было, и она жила одна.
   Встреча была с причитаниями и горькими слезами. Тётка Марьяна рассказала Алёнке, что фашистов в Панасихе нет. Они, съев всех кур, и забрав поросят, ушли дальше на восток. Перед уходом, немцы назначили старостой подкулачника Евсюка, и создали местную полицию из тех, кто согласился им верно и преданно служить. Сейчас эти полицаи жрут горилку, и по чёрному лютуют, наводя страх на местных дивчин, которых не кому защитить. Почти всех хуторских мужиков немцы перебили, а оставшиеся в живых, не показывают носа на улицу.
   Посидев у тётки Марьяны часа два, узнав все новости, и рассказав о том, что делается у них дома, Алёнка засобиралась в обратную дорогу. Марьяна положила в её котомку килограмма три соли и несколько бинтов для Ивана из своих старых запасов.
   Было за полдень, когда Алёнка вышла из хаты тётки Марьяны, и двинулась в обратную дорогу. По-прежнему на улице было безлюдно, но, поравнявшись с хатой Никиты Миколенко, Алёнка услышала гнусавый мужской возглас:
  - Ба! Кто к нам пожаловал, сама лесная принцесса!
   Из калитки вывернул рыжий Федька, младший сын дядьки Никиты. Он был одет, в какую-то странную форму чёрного цвета с белой повязкой на рукаве. Федька, нагло улыбаясь, подошёл к Алёнке.
   Одно время он увивался вокруг Алёнки, когда она ещё училась. Он не давал ей прохода со своими любезностями. И до того он опротивел девушке, что пришлось его припугнуть. А он оказался трусом, и тихо отстал от неё. Когда Алёнка окончила школу, Федька в числе первых прислал своих богатых сватов, а сам сидел дома, но всё равно, получил зелёного гарбуза. Он затаил на лесную принцессу зло, хотя и трепал языком, что она всё равно, будет мыть полы в его хате.
  А сейчас он, подойдя к Алёнке, нахально обнял её за талию, что раньше побаивался делать. От его рта несло сильным перегаром. Алёнка, молча, оттолкнула его от себя, но он вновь уже наглея, схватил её ниже пояса:   
  - Уж, не ко мне ли ты пришла красавица лесная? Но я тебя сейчас уже не буду брать в жёны! У меня теперь этого дерьма целый хутор! Так что красавица ты маленько опоздала! Все хуторские дивчины теперь чтут за честь завалиться на мою перину! – пьяно хвалился он.
  - Уйди Федька! Нужен ты мне был! Уйди с дороги говорю! – произнесла Алёнка, вырываясь из цепких лап этого нахала. Но Федька снова схватил Алёнку за то, за что не полагалось ему касаться. Тогда Алёнка резко развернулась, и сделала лишь одно неуловимое движение, и Федька полетел в дорожную пыль. А Алёнка, гордо подняв голову, не оглядываясь, пошла по дороге.
    В её душе клокотала ярость на этого подонка, когда-то учившегося с ней в одной школе. Федька поднялся, и, торопясь, отряхнул от пыли свою новенькую форму полицая, и заорал пьяным голосом:
  - Ты знаешь, кого ты задела? Ты толкнула меня, Фёдора Миколенко, самого господина заместителя начальника полиции! Ты попомнишь это! Очень скоро ты приползёшь ко мне на коленях, и будешь умолять меня, чтобы я взял тебя! Я сниму с твоего царского тела сливочки! Ты ещё будешь мыть полы в моей хате, запомни это! И жди гостей, я скоро наведаюсь к тебе в гости, а там увидишь, на что я способен! – кричал он вдогонку.
   Алёнка не помнила, как прошла хутор, как оказалась в лесу, и только тут, в своей стихии, среди могучих братьев дубов она пришла в себя. И ей даже стало смешно от воспоминаний, как Федька барахтался в дорожной пыли, и как потом спешно отряхивал свою новенькую полицейскую форму. Если бы Алёнка знала, то наверняка ей было бы не до смеха, но, она даже не представляла, какую страшную беду накликала на свою семью. Но сейчас она торопилась, ей хотелось быстрее вернуться домой, а потом навестить своего раненого пограничника.
   Дома Алёнка вкратце рассказала о том, что творится в хуторе, о тётке Марьяне, о старосте, о полицаях, об инциденте с Федькой. Затем, пока мать занималась отцом, Алёнка собрала в котомку немного чистых тряпок, налила в молочную крынку немного куриного бульона для раненного, и побежала в свою пещеру, чтобы быстрее увидеть и накормить своего спасённого пограничника.
   А этот спасённый уже был в сознании, и, увидев свою спаситель-ницу, улыбнулся завораживающей улыбкой.
  - А я думал, что это дивный сон, - произнёс пограничник слабым голосом. – Ты знаешь, ты похожа на белую, стройную берёзку, которые растут в моей Каменке. А как зовут тебя, диво чудное, берёзка белоствольная? – спросил он, любуясь красавицей.
   Он сделал попытку подняться, но, был, ещё слишком слаб, и не смог поднять даже голову. Алёнка, в душе которой всё ликовало от радости, что её пограничнику стало лучше, опустилась перед ним на колени. Приподняв его голову левой рукой, правой поднесла к его рту кружку с бульоном, и произнесла:
  - Лежи, лежи, солдатик, тебе ещё нельзя вставать, тебе ещё нужен покой! А звать меня Еленой, хотя родители меня с детства называют Алёнкой, можешь, и ты меня так называть. Вот попей бульончика, и тебе станет немного легче.
   Пациент не стал отказываться, его молодое тело требовало энер-гии, и он молча глотал этот живительный напиток.
  - Вот и хорошо, - улыбаясь, сказала Алёнка, когда закончился бульончик. – Значит, завтра тебе будет намного лучше. А ты знаешь, я тоже родилась в Каменке, и быть может, даже и в твоей. Но я была маленькой, и поэтому ничего не помню. Я только знаю из рассказов родителей, что берёзки там были и белоствольные.
  - Но я то тебе не назвался, Алёнка. Меня зовут Василием, Василием Орловым. Постой берёзка, но, а как же я оказался здесь? Война уже закончилась? Я не слышал больше не единого выстрела, какая-то странная тишина….
  - Молчи, сейчас будем менять твои повязки Василий, - произнесла Алёнка, поставив кружку подальше от себя, чтобы не мешала ей в работе. Проворно, как многоопытная медсестра снова обработала его раны, и наложила повязки с целебными травами. А Василий был ещё очень слаб. И когда нежные руки Алёнки закончили колдовать над ним, он почти сразу заснул полезным, глубоким сном.
   Алёнка ещё, какое-то время рассматривала лицо Василия, находящегося в плену живительного сна. Оно, казалось ей бесподобно красивым, и каким-то родным. Мысли её, куда-то неслись далеко-далеко, а в душе застучали часики, которые начали отсчитывать время до наступления, чего-то прекрасного….
     Босые ножки в припрыжку несли Алёнку домой. А она готова была взмахнуть, выросшими за её спиной крылышками, и взлететь над чудным лесом, над горной речушкой, и вообще парить меж курчавых облаков над всем миром. Ей казалось, что в этом мире не было войны, и её душу наполняла радость за спасённую жизнь.
   Любава удивлённо смотрела на свою дочь, и не могла понять, что происходит с Алёнкой. А она своим бабьим чутьём чувствовала, что с дочерью, что-то происходит. А Алёнка вся сияла, и это сияние делало её ещё прекрасней. Она подскочила к своей матери, и расцеловала её. У Любавы мелькнула мысль, но тут же улетела, как несостоятельная.
     В эту ночь Алёнка спала без задних ног, ей снились чудесные сны. А на ранней заре она снова была в своей пещере, и разговаривала с Василием Орловым, старшим лейтенантом пограничной службы, заместителем командира заставы. Всё это Алёнка узнала от самого лейтенанта, которому стало значительно лучше. И молодые люди весело разговаривали, а между ними загоралось чувство, которое Алёнка, где-то глубоко в сердце ждала, но не могла представить, что это чувство творит с человеком.
   Василёк называл её берёзкой белоствольной, и глаза его горели таинственным огнём, сжигающим душу Алёнки. Она плыла в этом взгляде, не чувствуя ни ног, ни рук. И Василёк тоже менялся на глазах. Его ещё бледное от потери крови лицо приобретало здоровый румянец.
   Неожиданно, Василёк сел, и Алёнка это даже не сразу поняла, а когда поняла, то её сердце наполнилось радостью за Василька, за то, что он так быстро пошёл на поправку. Она твёрдо решила поделиться этой радостью с матерью, как только вернётся домой. Сейчас же Алёнка и Василёк были счастливы от переполнявшего их души крылатого чувства молодости и любви. Они забыли обо всём на свете, даже боль у Василька, куда-то отошла, и он весело  и интересно рассказывал девушке легенду, ходившую в его краях.   
    Василий поведал Алёнке, что лет двадцать назад их земляк, воз-вращаясь с гражданской войны, привёз невесту, неописуемой красоты. Мужики, молодые и старые дрались только за то, чтобы только посмотреть на эту дивную красоту, а бабы и девки ревели по ночам, что бог не дал им подобной красоты. Сам Василёк не помнил этого, так как был ещё слишком мал. И рассказала ему эту легенду его бабушка, и она даже назвала имя этой красавицы. Оно было таким же красивым, как и сама её обладательница. Её звали Любавой. Их земляк, муж этой Любавы, чтобы не сеять смуту в деревне, уехал с красавицей женой и дочкой, появившейся на свет. 
    Солнце уже давно поднялось над горизонтом, и начало нещадно припекать. Алёнке не хотелось расставаться со своим Васильком, но дома её ждала работа, и, конечно, родители. Уложив Василька, на свежую травку, и, пообещав ему, что его белоствольная берёзка к вечеру вернётся, Алёнка побежала домой.
    Её встретили удивлённые глаза матери, которая тут же всё поняла.
  - Дивчина, что с тобою творится? – спросила красавица мать, красавицу дочь. – Уж не заболела ли ты Алёнушка той сердечной болезнью, от которой аисты вьют гнёзда над хатами, а потом приносят подарки в пелёнках? Ой, девка, не время сейчас!
   Алёнка упала перед матерью, и, положив свою голову на материны колени, прижалась к её уже округлившемуся животу.
  - А ты мама, вовремя заказала мне братца? – улыбаясь, и краснея, спросила Алёнка.
  - А это уж промысел божий, и ему только ведомо, когда этому случиться, - так же улыбаясь, ответила Любава.
    Счастливая Алёнка поведала матери и отцу, которому так же стало немного легче, о том, что нашла в лесу полуживого бойца, как спрятала его в своей пещере. Она рассказала, как лечила его, и о том, что зовут его Василием Орловым, и то, что он был заместителем командира заставы. Она поведала и о легенде его деревни, о его земляке и красавице невесте, из-за которой в деревне чуть не случилась смута. Отец, с матерью таинственно улыбаясь, переглянулись, и отец добавил:
  - А звали их Иван с Любавой, и родилась у них дочка Алёнка!
    Мать предложила Алёнке перевезти Василия Орлова поближе к их дому, и спрятать его, в каком-нибудь хлеву, чтобы не бегать дочери так далеко. Алёнка пообещала обсудить это с Васильком, и снова засобиралась в пещеру.
    Любава собрала дочери всё необходимое, и та пошла к своему лейтенанту. Василёк её уже ждал, и снова молодые забыли обо всём на свете. Они были полностью поглощены в слова и мысли друг друга. В их душах просыпалось великое чувство, которое называется любовью. Трепетали их души, и пели сердца, и время бежало со скоростью курьерского поезда, и день подходил к концу.
   Садившееся за горизонт солнце, сменила алая заря, и первые звёзды уже появлялись на бархате неба, когда Алёнка собралась домой. И слов не хватало, чтобы выразить свои чувства, и грусть расставания пришла на смену радости общения.
   Алёнка бежала по узкой тропинке, и негромко пела, так же, как пела её душа. Она совсем забыла о том, что идёт война. Душа Алёнки безумно радовалась встрече с самым великим и прекрасным чувством в жизни человека, восторженным чувством первой, незабываемой любви. А сердце её пело, и приглашало восторженную душу закружиться в очаровательном Венском вальсе, вальсе любви на парящей белой вате облаков.      
    Вдруг, истошные, дикие крики острым топором разрубили тишину леса, и счастливейшую пору в жизни Алёнки. Сердце её гулко забилось, и, упав, покатилось впереди её бегущих ног по узенькой, извилистой змейкой тропинке. Подбежав к дому, она увидела двух чужих лошадей, стоящих на привязи возле частокола. А когда недалеко от крылечка Алёнка чуть не наступила на убитого Барсика, большого дворового пса, а из дома донёсся страшный крик матери, она поняла, что, что-то страшное пришло на порог её дома.
   Заглянув в светящееся окно горницы, она увидела рыжего Федьку Миколенко, забрызганного кровью и ещё какого-то здорового мужика в чёрном. Дальше Алёнка увидела то, отчего на её голове зашевелились волосы. Она хотела сразу же вбежать в хату, но, какое-то холодящее душу чувство погнало её в баньку, где в предбаннике, под лавкой лежал подаренный отцу пограничниками на всякий случай карабин. Хладнокровно она передёрнула затвор, и пошла к дому.
    Спрятавшись за бочку для дождевой воды, она громко стукнула прикладом по этой пустой железной бочке. Громкий звук, похожий на взрыв разнёсся по ночному лесу. На фоне ещё не растаявшей зари, Алёнка увидела силуэт, выскочившего на крылечко Федьки. Она приложила приклад к плечу. Резкий звук, и толчок в плечо. Короткий, поросячий всхлип, и Федька мешком полетел с крылечка. Минуты через две тихо хлопнула дверь хаты, и на крылечке появилась медвежья фигура второго полицая. Он озирался по сторонам, и когда увидел в темноте, уже стоящую в полный рост Алёнку, пуля её карабина с чавканьем разнесла ему голову, и его тело легло рядом с Федькиным.
    Перед Алёнкиными глазами возникли глаза убитого, когда-то ею медведя, и ноги её начали вибрировать. Эта вибрация противно отдавала в её сердце. Она вошла в горницу, и чудовищная картина больно ударила ей в грудь, дикий ужас охватил её душу. Её отец лежал на полу в луже крови, и агония смерти ещё трясла его тело. На груди отца была вырезана кровавая звезда, а глаза его с диким ужасом смотрели в сторону, где лежало обнажённое, кровавое тело Любавы. У матери был распорот живот, и маленькое, синенькое тельце мальчика лежало рядом с ней.
    Алёнка бросилась к матери в ноги, омывая её слезами отчаяния.      
  - Мама, мамочка, - шептала Алёнка.
  - Доченька,… помоги… нам,… застрели,…. – умоляла Любава.    
  - Что вы, мамочка, я не могу, - заливалась слезами Алёнка.         
  - Доченька, - вдруг, раздался хрипящий, с надрывом едва слышный голос отца. – Умоляю,… помоги… нам,… поскорее… покинуть… этот мир…. Стреляй… дочка,… помоги,… стреляй….       
  - НО, Я НЕ МОГУ!!! – вдруг, закричала истошным воплем Алёнка.   
    Разрубленное страшной бедой сердце Алёнки сжалось в дикой боли, и выпустило наружу душу. Вырвавшись из цепких объятий смерти, её душа взлетела к потолку, откуда увидела среди кровавого месива своё тело, лежащее в неудобной позе….   
                Глава – 36.
   Дыхание смерти ещё не исказило прекрасное лицо Алёнки, а вихрь тахионного ветра закружил меня, и понёс среди гор и лесов. Моё сердце невыносимо ныло от понимания непоправимой беды. Я вынырнула на поверхность с чувством страха и жалости, жалости к прекрасной девушке, жизнь которой я только что пережила. Но уже следующий вихрь кружил мою голову, я снова, куда-то летела.
   Большой, Сибирский город весь в огнях электрических ламп и неоновых огней, пятиэтажное здание родильного дома. На кровати семнадцатой палаты лежала симпатичная женщина, и кормила грудью свою крошку, девочку Тамару, которую она родила в предыдущую ночь. Зоя, так звали эту молодую женщину, была счастлива оттого, что подарила миру новую жизнь, что любимый муж завалил её цветами и фруктами, а больше всего её радовали его письма. В этих письмах муж благодарил свою любимую за царицу Тамару, которую она подарила ему. Он признавался Зое в любви, и писал, что сле-дующим будет мальчик, и назовёт он его Таймуразом.      
    А вот, почему Таймуразом, то всё это объяснялось тем, что мужем Зои был грузин по фамилии Асатиани, а звали его Ашотом. Молодой, красивый кандидат физико-математических наук, доцент кафедры аналитической математики университета, который окончила Зоя, стал её мужем.
   Все девчонки мехмата были влюблены в этого доцента, в этого красавчика грузина. А выбрал он Зойку Савельеву, не очень высокую, не очень стройную, полноватую девушку. Его покорили её глаза голубые, как воды Арагви, и русые, длинные волосы, как золотое руно Ахалкетии.
    Через семь дней царица Тамара заняла свои покои в новой квартире, которую получила незадолго до этого семья Зои и Ащота Асатиани. Так и началась жизнь Тамары, не понятно, какой национальности, и не понятно, какой масти. Голубые глаза и чёрные брови, смуглое лицо и светло русые волосы. Всё в ней смешалось: широта и спокойствие русской натуры, как широкая средне Русская равнина с полноводными реками и колками белоствольных берёзок, и горячая, взрывная кровь южного темперамента, похожего на остроконечные вершины Кавказских гор, в ущельях которых беснуются пенистые потоки горных ручьёв.
   Судьба этой девочки была такой же противоречивой, как гремучая смесь её генетического кода. Вначале, жизнь царицы Тамары была действительно царской, когда выполнялись все её прихоти и желания. Но это продолжалось недолго, всего лет пять, пока папа Ашот жил с мамой, а когда мама вместо обещанного Таймураза родила ещё одну русоволосую и голубоглазую девочку, уже не царицу, а просто Анну, кровь Ашота остыла к Зое, а весь его южный темперамент стал расходоваться на упрёки и обвинения. Ему, вдруг, стало плохо в семье, и он ушёл из семьи.
   Он не уклонялся от обязанностей отца, но они, эти обязанности ограничивались лишь тридцатью тремя процентами оклада профессора университета, да и редкими свиданиями с девочками. Когда Тамаре исполнилось лет десять, она вообще перестала видеть своего отца, так как он уехал искать счастье в свою солнечную Грузию. Он забыл о своей царице Тамаре и о просто Анне.
   У двух девочек с русскими душами и горячей кавказкой кровью осталась лишь одна русская мама. А русская мама Зоя назло мужу, назло себе, а больше всего назло своей несчастной судьбе, защитила сначала кандидатскую диссертацию, а затем и докторскую, и возглавила кафедру аналитической математики, которую возглавлял, когда-то красивый грузин Ашот Асатиани. Многое на этой кафедре напоминало Зое Ивановне Асатиани о муже уже бывшем, и немало её слёз утекло в подушку в долгие Сибирские ночи.
   А царица Тамара с просто Анной росли, и превращались в прелестных девушек, в прекрасные розочки, неизвестно, какой породы и цвета. Девятнадцатилетняя Тамара уже училась на втором курсе университета, когда наступили лихие времена.
    Стране, вдруг, стали не нужны учёные и рабочие, учителя и врачи. Кому-то в стране стали не нужны дети и старики, и вообще людей в стране, вдруг, стало больше, чем нужно. В эти лихие времена смертность превысила рождаемость в три раза, и народ начал вымирать сумасшедшими темпами.
   Кто мог из учёных, кому пообещали лакомый кусочек на Западе, уехали туда, и стали служить золотому тельцу, Императору капиталистического мира, теряя честь и совесть, и разрушая престиж Великой научной державы.
   Кто не мог поступиться принципами, влачил полуголодное существование. А третьи, забросив научные анналы, пополнили ряды торгашей и дворников, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Вот и Зоя Ивановна, чтобы, как-то прокормить и выучить своих розочек, по совету бывалых людей, заложила свою двухкомнатную, новой планировки квартиру, какому-то нуворишу за круглую сумму зелёненьких, и впряглась в тяжёлое ярмо челночника.
   Но советчиков то было много, а помочь в беде, никто не хотел. И звериная конкуренция дикого рынка сожгла миллионные средства неопытной предпринимательницы. В один из не очень счастливых дней профессор, доктор физико-математических наук, некогда подающий надежды учёный, Зоя Ивановна Асатиани стала банкротом, и лишилась своей двухкомнатной квартиры, из которой её тут же выкинули по решению суда. Зоя со своими красавицами стали лицами без определённого места жительства, то есть, бомжами. Вскоре, царицу Тамару отчислили с четвёртого курса университета за неуплату очередного ''добровольного'' платежа, и лишили её комнаты в общежитии, в которой нелегально, после суда, поселились все Асатиани.
   Может быть, это был малодушный, необдуманный поступок, который всеми знакомыми и друзьями осуждался, но, Зоя Ивановна лишила себя жизни, довольно тривиальным способом. Её тело нашли в подвале дома в петле из бельевой верёвки. В подвале того дома, в котором она жила, когда-то, ещё в счастливые времена со своими девочками, и который сейчас стал для этой семьи чужим.
   Пока Анечка Асатиани училась, её сестре некогда царице Тамаре пришлось окунуться в порочную, жестокую жизнь, в которой правит золотой телец. Сердце Тамары рвалось на части, когда приходилось поступаться своими принципами, и идти в услужение к этому тельцу. Тамара работала дворничихой, а затем устроилась гувернанткой в доме нового русского. Здесь она прошла все муки ада – домогательства хозяина и его великовозрастного отпрыска, козни хозяйки и откровенные издевательства вышестоящей прислуги.
   Подходила встреча Нового года, который принёс в судьбу Тамары первую любовь, которая ввергла душу Тамары в нескончаемый ад. Этот человек появился в доме, где работала Тамара накануне встречи нового года. Как она поняла, он был другом семьи хозяина, и приехал в гости из другого города.
    У прислуги была своя ёлка, и они встречали Новый год отдельно от хозяев. Уже заполночь, когда Новый год шествовал по огромной стране, этот симпатичный, черноглазый, молодой мужчина заглянул на половину прислуги, и попросил, каких-то таблеток. Тамара порылась в аптечке, и дала ему нужное лекарство. Слово, за слово и молодые люди разговорились.    
    Дня через два, толи случай, толи судьба снова свела Тамару и этого молодого человека в городе. Они пообедали в кафе, сходили в кинотеатр, и конечно, познакомились. Его звали Вахтангом, и он был сыном солнечной Грузии. Вместе они провели почти весь день. Тамаре было с ним легко и спокойно, и новое, неизведанное чувство стало разрастаться в её сердце. А зимний вечер в ресторане, когда улицы города подметала метелица, а внутри домов горели разноцветные огни, и громко играла волнующая душу музыка, перевернул жизнь Тамары.
     Когда Вахтанг отвозил Тамару в дом, где она работала и жила, он внезапно предложил, провести день на Елисейских полях, в Париже, уже завтра же. Тамара начала называть причины, по которым она не могла это сделать, но Вахтанг отмёл все её доводы, как несостоятельные, как мало значительные. И уже утром она поднималась по трапу в самолёт, который вылетал в Париж.
    Всё, что случилось дальше, было волнующим, очаровательным, сказочным сном. Были и Елисейские поля, и Эйфелева башня, и магазины, в которых золушка Тамара превратилась в царицу Тамару. Но сказка ещё была впереди, когда её сердце выскакивало из груди, а кровь бурлила ключом.
    Огромный номер отеля вместил музыкантов, играющих и зажигательную лезгинку, и русскую Катюшу. Эта музыка унесла Тамару в потусторонний мир любви, любви волнующей, и разжигающий пожар страсти, который сжигал прошлое, и уносил в очаровательное будущее.
   Всё свершилось легко и естественно. Трепещущий свет свечей заставлял трепетать сердце, а горячие губы Вахтанга плавили камень отчуждения, и соединяли их души. Этот пламень страсти подхватил тела влюблённых, и понёс в сказочное, огромное вместилище чувств, которые играли симфонию любви. Тамара плыла под звуки этой симфонии, и сердце её горело, и согревало своим пламенем сердце своего любимого. И его сердце пело в унисон её сердцу, и резонировало, создавая прекрасный образ, который, разрастаясь, уже не вмещался в этом мире, и заполнял соседние миры, пока вся Вселенная не заполнилась этим образом, и не взорвалась в апокалипсисе конца света.
   И было слово, слово благодарности своей царице души, царице Тамаре. А утром был самолёт, в котором симпатичный грузин Вахтанг со своей царицей Тамарой, возвращались в заснеженные просторы Сибири всё ещё под впечатлением безумной симфонии любви.
     После этого посещения Елисейских полей, жизнь Тамары в доме работодателя превратилась в сущий ад. К ней стали придираться хозяева с ещё большим рвением, а прислуга просто измывалась над ней, они не могли простить ей Парижа.
   При очередной встрече с Вахтангом, Тамара посетовала на свою судьбу, и горячий грузин пообещал разобраться с её хозяевами и своими компаньонами. Уже через день он приехал за Тамарой, и её сестрой Анной, и привёз их в огромную, трёхкомнатную квартиру, сказав, что отныне это их квартира. Тамаре он велел получить расчёт, жить в собственное удовольствие, ожидая очередного свидания с ним.   
    Некоторые вопросы возникли в головке Тамары, но они быстро растаяли после того, как посетила первый же магазин, в котором она могла купить всё, что угодно, и ей не нужны были для этого деньги, – у её пластиковой карточки были сумасшедшие возможности. Тамара скоро привыкла просто жить, и наслаждаться этой сладкой жизнью, и ждать, когда снова придёт её Вахтанг. Тамара с огромной радостью заняла свой очередной,  теперь уже золотой трон. Правда, в её коронованной головке иногда стучался вопрос: когда же он, наконец, сделает ей официальное предложение? Но время шло, а любимый ею человек и не думал связывать свою жизнь с жизнью Тамары, и она не сетовала на это.
    Между тем, судьба приносила всё новые и новые сюрпризы. Сначала был сон, в котором Тамара становилась мамой, а колыбелью её ребёнка почему-то был ящик из-под фруктов, принесённый, с какой-то свалки. Тамара проснулась в слезах, и долго не могла успокоиться. Ей сильно захотелось очутиться под сильным плечом своего любимого, но, как назло её любимый Вагтанчик не приходил уже дней пять. Вдруг, леденящее чувство одиночества сковало сердце Тамары. Ей хотелось поскорее увидеть Вахтанга, но она не знала, как и где можно его найти. У неё не было ни единого его телефона, ни единого адреса, где она могла бы его найти. Её свобода, вдруг, превратилась в золотую клетку, из которой нельзя было вылететь.
    Несколько дней спустя, тот странный сон начал сбываться. Тамара узнала, что беременна. Её сердце наполнилось дикой радостью, что, вскоре она станет матерью, и у её ребёнка будет любящий отец. Её жизнь приобрела смысл, впервые после смерти матери. Тамаре не терпелось обрадовать своего любимого такой счастливой новостью. Но Вахтанг почему-то не появлялся, и это обстоятельство немного омрачало её душу.
    Почти целый месяц разлуки Тамара провела в мечтах о будущей прекрасной жизни. Когда, наконец, Вахтанг появился, Тамара уже знала, что сказать, и даже могла показать своему любимому первую фотографию их сына, сделанную на УЗИ. Вахтанг же повёл себя иначе, чем предполагала Тамара. Он назвал её шлюхой, которая неизвестно от кого, неизвестно где нашла этого ребёнка. Вахтанг ни за что не признает своего отцовства потому, что у него уже есть целомудренная жена, пусть она и не столь темпераментна в постели, но зато верна ему, и у него уже есть два сына. Переведя дух, он добил уже и так убитую горем Тамару. Вахтанг дал два дня, чтобы Тамара со своей тоже распутной сестрицей нашли себе место за пределами этой квартиры. 
   Сквозь кромешную темноту сознания Тамара слушала своего горячего грузина, и не могла понять, куда девался тот нежный и ласковый Вахтанг, который называл её царицей Тамарой, и заваливал цветами среди студёной сибирской зимы. До неё вдруг, дошло, что эта золотая клетка была предназначена для певчей птички, которая бы услаждала ухо своего хозяина чудным пением, но никак, не криком ребёнка, который вносил в пение райской птички резкий диссонанс.
    Стояла уже тёмная апрельская ночь, когда Тамара со своей сестрой Анной вышли на улицу, не взяв ни норковых шуб, ни золотых украшений. Оставив царский золотой трон, Тамара вместе с сестрой брели в никуда, где над их головами сверкали только звёзды, образуя странное созвездие, плачущей девы.
                Глава – 37.      
     Когда взошло солнце, оно осветило своими оранжевыми лучами, сидевшую на скамье в ещё обнажённом городском парке красивую девушку, а рядом с ней свернувшись комочком, спала её младшая сестра. В глазах сидевшей девушки сквозила тоска и обречённость. Это была свергнутая с золотого трона царица Тамара и её августейшая младшая сестра Анна.
     Два дня спустя, Тамара устроилась техничкой в школе, где училась Аннушка. Она договорилась со сторожем, насчёт ночёвок здесь же, в здании школы, в одном из классов, пока не найдёт другое жильё. За это сторож потребовал половину её мизерной ставки, и с этого дня школа стала домом для маленькой семьи, состоящей из двух сестёр.
     Хронические задержки зарплаты в это время сотрясали страну. Не избежала этой участи и школа, где работала Тамара. В свободное от мытья пола время, ей приходилось продавать газетки, жёлтые брошюрки сомнительного характера и на эти копейки существовать с Анной. Сестра её обедала в школьной столовке, а Тамара по несколько дней ложилась спать с пустым желудком.
   Время, хоть и со скоростью улитки, но тащилось, преодолевая все преграды, приближая то время, когда должна была понадобиться колыбелька для сына Тамары. Но, что говорить о колыбельки, если некуда было её поставить.    
    Снять квартиру Тамара так и не смогла по банальной причине, зарплату не выдавали уже полгода, а на продаже газетёнок много не заработаешь. Несколько раз она пыталась поговорить с директором школы о своей зарплате, но тому было не до неё, и он лишь разводил руками, говоря, что сейчас вся страна в таком же положении, как она, и ничем помочь он не может. В Собес или ещё в какое-нибудь учреждение Тамара не пошла, так как она уже знала по материнскому опыту, что ходить туда было бесполезно, кроме слёз, и унижения она бы ничего не получила, я это испытала на своей шкуре.
    Стояло жаркое лето, и Тамаре всё труднее было объяснить директору школы о своём присутствии в школе, так как почти все работники школы были в отпусках. Никто кроме сторожа не знал о том, что две девушки ночуют, лёжа на партах. А сторож за своё молчание повышал плату, усугубляя и без того безвыходное положение сестёр. Так же никто, даже сестра Анна не знала, что Тамара беременна, потому что ей об этом сестра не рассказывала, да и не было заметно живота. Тамара же не смогла сходить в поликлинику на консультацию, чтобы встать на учёт потому, что не было прописки.
   Но тут новый удар обрушился на голову Тамары и её сестры. При приёмке школы к новому учебному году, всё-таки открылось, что технический работник Тамара Ашотовна Асатиани незаконно проживает со своей несовершеннолетней сестрой в здании школы. Тамара была уволена, и выдворена снова на улицу.
   Анну приютила семья подружки, а Тамара осталась на улице, вернее её прибежищем на некоторое время стала трансформаторная будка. Весь её мир покрыло густым непроницаемым туманом безысходности, принизанным чёрными, тягучими волокнами безнадёжности. Все слёзы свои царица Тамара уже выплакала, и сердце её сжалось в тугой комок нервов, готовый взорваться в любой момент, и этот момент наступил в самом начале сентября, когда Аннушка пошла в последний класс.
   Именно в этот день у Тамары начались схватки, хотя срок ещё не подошёл. В трансформаторной будке было сухо и душно, и невыносимо захотелось простора. Её мозг, не выдержав переживаний, отключился. Тамара брела по вечернему городу, куда-то на окраину. Она ничего не чувствовала кроме боли и тоски одиночества. Она не поняла, как огни города оказались, где-то в стороне, а над головой раскинулось громадное небо с тысячами ярких маячков в чёрной бездне.
    Приступы боли чередовались с короткими промежутками, когда хотелось заснуть беспробудным сном. Но эти промежутки становились всё короче и короче. Наступил момент, когда всё в голове смешалось, и боль, и чёрное небо, и дикий ужас неизвестности. И не хотелось жить, и не могла умереть, а сердце разрывалось на тысячи маленьких кусочков, и каждый кусочек взывал о пощаде, и просил помощи.
    Наступал рассвет, который не принёс облегчения, а только высветил последствия этой дикой ночи. Вытоптанная, облитая, какой-то кровавой жидкостью трава, и последняя, непереносимая, вытягивающая всё на свете конвульсия освободила, какой-то синий комочек плоти, который орал во всё горло. И этот рёв больно бил по её истерзанным нервам. Эта боль была самой страшной, страшнее всего, что пережила Тамара этой кошмарной ночью.
   В приступе безотчётной ярости, она передавила этому мокрому, синенькому существу шейку, и крик прекратился. Она держала его в своих руках, а трепетный синенький комочек, уже молча, ожидал своей участи. А глаза его смотрели на неё, на свою маму. Эти голубые глаза осуждали её, но мама в этот момент не понимала, что творили её руки.
    И вдруг, новый, ещё более сильный приступ безумной ярости заставил Тамару, сжать свои материнские руки до ломоты в костях на тоненькой, такой хрупкой шейке своего, только что родившегося сына. Она почувствовала, как по тельцу ребёнка прокатилась волна судорог, и он перестал сопротивляться, а глаза его уже не смотрели на этот дикий, бессердечный мир, в котором даже мать, только что родившая его, не захотела дать ни единого шанса выжить.
    Ещё не осознав всего случившегося, Тамарин мозг ради своего самосохранения отключил все сигнальные системы, и она провалилась в чёрную пропасть небытия, из которой она вернулась, когда уже солнце заметно продвинулось по небесному своду. Окружающий её мир был чужд для неё, он был необитаем. И только в метре от неё, лежало тельце мальчика, которое, каким-то образом было связано с ней. Тамара не понимала, не помнила, как оказалась в этом необитаемом мире, и не знала, откуда появился этот комочек человеческой плоти.
    Поднявшись с жесткого ложа земли, не задумываясь, она подняла это тельце, и взяла на руки, не зная, что делать дальше. Пройдя метров сто по узкой тропинке, она увидела ящик из-под фруктов. Почему-то она почти побежала к нему. Нарвав мягкой травы, Тамара сделала постельку в этом ящичке, и положила в него мальчика, накрыв его потеплее той же травой. Она несколько минут постояла над этой импровизированной колыбелькой, и глубоко вздохнув, пошла по дороге, на которую вышла.
    Мимо проносились машины, но Тамара их не видела и не слышала, мир для неё продолжал оставаться необитаемым. И только перед её глазами стояли глаза маленького существа, которые смотрели на неё с осуждением, что не дала ему возможность сразиться с этим миром, и возможно, выйти победителем в этой схватке. Эти глаза не давали ей покоя, и всё больше и больше терзали ей душу.
    Примерно через час Тамара вышла к водной глади водохранилища. Вода манила к себе, и влекла. Раздевшись до нога, она кинулась в эту уже холодную воду, которая сняла жгучую боль внизу живота. Ей вдруг, захотелось нырнуть глубоко, глубоко, и больше не выныривать. Когда нырнула, стало легко и спокойно, всё улетело, и всё отступило. Но там, на глубине на неё уставились глазёнки, которые осуждали, и обвиняли её. Холодный ужас смерти выкинул Тамару на поверхность, а затем и на берег. Выполоскав грязное бельё и платье, она оделась, и медленно побрела по берегу в направлении города.
    А этот город её не ждал. В нём не было ни единой души, кому она была бы нужна, кто мог бы сказать хоть одно слово сочувствия, хоть кто-то, кто мог бы помочь ей, хотя бы советом. Но этого не случилось, по-прежнему, двери домов этого города были перед нею закрыты, и только трансформаторная будка снова приняла её, приветствуя гудом своих обмоток.
     Как известно, беда не приходит одна, а вернее, пришла беда, открывай ворота. Так и с Тамарой. Ночью у неё поднялась высокая температура, и в бреду, она снова и снова видела эти голубые глаза мальчика, которые говорили ей слова осуждения.
    Утром следующего дня Тамара выползла из своей будки, чтобы увидеться с Анной, и попросить её достать таблетки от жара. Но она дошла только до городского парка, деревья которого уже начали надевать свой осенний наряд. Здесь она потеряла сознание, от открывшегося кровотечения. И кто-то из сердобольных старушек вызвал скорую помощь.
   Две недели провалялась Тамара в коридоре гинекологического отделения горбольницы. Ни одна душа не навестила её, и не справилась об её здоровье. Даже Анна не искала её. А всё это было потому, что Тамара нигде, никогда, и никому не рассказывала о своих бедах, слишком гордая она была. А сестра Анна, просто не знала, где искать свою сестру. Груди Тамары разрывались от прилившего молока, и каждую ночь снился ей маленький мальчик, который с жадностью отсасывал это молоко.
    После пробуждения, слёзы отчаяния текли рекой, но никому не было до неё дела. Никого не интересовало, где её ребёнок, и жив ли он вообще.
   Отлежав положенное время, и получив по бесплатной программе необходимое лечение, Тамара вышла из больницы. Куда идти? Что ждёт её в этом необитаемом сердцами мире? Да и не достойна она сострадания, если своими руками убила своего царевича, и поэтому нет ей прощения! Не стоит ей жить, и коптить этот жестокий мир!
    Тамара долго стояла на тротуаре, прежде, чем решилась кинуться под колёса, проезжающего мимо автомобиля. Но сделала она это неумело, да и водитель оказался не пьяным. Короче, отделалась она двумя царапинами и одним синяком, зато снова обрела жильё, и появилась у неё надежда на будущее.
    А произошло следующее. Когда Тамара отлетела от бампера Жигулёнка, и упала, Николай, так звали водителя шестёрки, поднял её, и посадил в свой автомобиль. Когда он узнал, что Тамаре некуда податься, он привёз её к себе домой. Жил он один в просторной, четырех комнатной квартире, и предложил Тамаре жить у него. Что любопытно, Николай хорошо знал, её маму. Он учился в университете, и десять лет назад окончил его. Он хорошо помнил лекции доктора наук, профессора Зои Ивановны Асатиани. Тамара согласилась на время остаться в квартире этого доброго человека.    
    И жизнь её потихоньку выбралась из глубокого прорана, и пошла по ровной дороге. Николай помог Тамаре найти неплохую работу в офисе своего друга.
                Глава – 38.
    Если сказать, что всё пошло, как по маслу, то это будет неправда, трудности никуда не делись, но это были трудности психологического характера. Тамара никак не могла забыть той сумасшедшей ночи, когда свершила страшный грех, грех детоубийства. Глаза её сыночка не отпускали её души. Они осуждали и казнили её. Хоть и говорят, что время лечит, но, чем длиннее была временная дистанция оттого момента, когда её руки сомкнулись на хрупкой шее её сына, тем глубже становилась рана в её душе, и никак не хотела рубцеваться.
    А в чисто физическом, материальном смысле Тамаре снова повезло. Не прошло и трёх месяцев, как Николай сделал ей предложение руки и сердца. Тамара хоть и не любила его, как мужчину, но отказать ему, просто не смогла, за участие в её жизни, и просто за его прекрасное сердце. И была торжественная регистрация, в чудесном дворце бракосочетания. Тамара Ашотовна Асатиани стала Тамарой Ашотовной Фёдоровой. А потом было венчание в храме, и весёлая свадьба в ресторане.
    Всё было прекрасно, но невеста была грустной, и развеселить её не могло ничто. А жених этого просто не замечал. Он был счастлив, так как любил эту смешанных кровей красавицу. Тамара снова стала царицей Тамарой. Эта приставка к имени преследовала её всю жизнь, с того момента, как появилась она на свет божий, и как первым назвал так её отец, красивый кандидат наук, доцент кафедры аналитической математики, Ашот Асатиани. Он вложил эту приставку в ауру Тамары, и любой мужчина, кто хоть немного узнавал её, начинал называть эту девушку, а затем и женщину, царицей.
   А просто Анна, сестра Тамары жила вместе с ними, и, успешно закончив, школу, поступила в университет, где, когда-то преподавал её отец, а затем и мама, и где училась Тамара, благо деньги на её учёбу были.
     Прошло несколько счастливых лет жизни царицы Тамары и Николая, который носил её на руках, но Тамара оставалась к нему холодна, хотя и не подавала виду. Народное изречение: стерпится, слюбится, почему-то не работало. Все надежды Тамара возлагала на беременность и на появление в семье малыша. Но судьба мстила ей.
    Сначала судьба не давала Тамаре возможность забеременеть, как она не старалась сделать это. И по ночам Николая часто будили слёзы Тамары, а на вопрос о причине этих слёз, он получал невразумительные ответы. Если бы он знал всю правду, о причине этих слёз! Но царица оставалась царицей, и не могла поведать своим подданным о своих тягостных думах, и не хотела возлагать этот груз на своих близких. Она привыкла все вопросы решать сама, и плакаться в жилетку, это было не в её натуре.
   Тамара обследовалась у специалистов, и узнала, что в принципе она может забеременеть, но нужна некоторая коррекция после перенесённой, когда-то родовой травмы. Она прошла курс этой коррекции, но об этом никто не узнал.
   Когда, наконец, Тамара забеременела в первый раз, конечно, от Николая, она оказалась на вершине счастья, как и Николай, который устроил по этому поводу праздник, правда, только в кругу семьи. Он был нежен и ласков, и чуть не носил Тамару на руках в буквальном смысле. А у царицы сердце кровью обливалось оттого, что она не могла ответить Николаю тем же, а притворяться ей было просто невыносимо.
   По ночам по-прежнему она встречалась со своей судьбой, которая мучила её своими снами, и некуда было деться от голубых глаз, мстящих своим взглядом своей маме за единожды совершённый грех, грех детоубийства. Этот грех будет висеть на её совести до скончания жизни. Если бы не эти сны, бередившие раны в её душе, то можно было бы сказать, что жизнь Тамары вполне устроилась, и счастье поселилось в её доме.
      Между тем, просто Анна тоже нашла свою половинку и успешно вышла замуж за хорошего, делового парня, и ушла в дом своего мужа. И не в пример своей сестре она действительно была счастлива.
    Прошло пять месяцев с того времени, когда судьба Тамары смилостивилась к ней, и подарила долгожданную беременность, во время которой, Тамара была на вершине счастья, и уже летела по жизни, торопя наступление родов. Николай уже начал готовиться к прибавлению в семействе, и набирал своему наследнику пелёнки и игрушки. Да, уже был установлен пол, вынашиваемого царицей Тамарой ребёнка, всё шло отлично, но….
    Это НО, кровавым ножом прошлось по израненной душе Тамары. Всё произошло очень быстро и нелепо. Тамара просто чихнула, и почувствовала, что, какая-то жилка, натянувшись, оборвалась внутри, а к вечеру открылось кровотечение. Её срочно госпитализировали, но все принимаемые меры оказались неэффективными, Тамара лишилась ребёнка. Судьба снова наотмашь саданула по ней, она её снова наказала, и вскрыла старые, душевные раны Тамары, которые уже вроде бы начали зарубцовываться.
    Красочный, многоцветный мир снова превратился для Тамары в чёрное  вместилище людей, в котором не было для неё счастья. Да и не то, что счастья, в этом вместилище не было для неё даже места.
     Лишь забота и любовь Николая вновь остановила её у края черты, за которой была пропасть неимоверной глубины. Николай поддержал её в трудную минуту, и вселил в её душу надежду. Медленно, очень трудно Тамара возвращалась к жизни, и мир потихоньку начал раскрашиваться в естественные цвета.
    Ещё небольшое лечение, и через непродолжительное время новая беременность, душа Тамары снова ожила. Ей предложили лечь в больницу, и всю беременность провести под наблюдением врачей. Но Николай заверил, что сам будет наблюдать за ней, и не позволит Тамаре делать ничего.
    Оно так и было, но подошёл пятимесячный срок беременности, и новый выкидыш, теперь уже девочки, поверг в уныние не только Тамару, но и самого Николая. Все надежды рушились, и судьба в лицо смеялась Тамаре, издеваясь над ней. Снова голубые глаза смотрели с укором на свою мать, и третий трупик ложился в ящик из-под фруктов, лишая всяких надежд Тамару на счастливую жизнь с Николаем.
   А Николай не сложил руки, а стал возить свою царицу по ведущим клиникам страны. Она получила комплексное лечение и всевозможные рекомендации врачей.
   Прошло больше года, после последнего выкидыша, и ласковое дыхание счастья в очередной раз вдохнуло в тело Тамары новое таинство зародившейся жизни. На этот раз она провела весь срок беременности в клинике патологии беременности. Счастливая Тамара уже готовилась к родам, которые должны были состояться через неделю, но опять вмешалось это судьбоносное НО.
   Прямо на кушетке у гинеколога, при очередном обследовании, сердце ребёнка начало давать сбои. Срочная операция, и вот уже ребёнок в руках врача, ещё живой. Он даже просигнализировал, что появился на свет. Но его сердце остановилось, и никакие меры принятые медиками не смогли его запустить.      
    Тамара не помнила, как Николай привёз её домой, как схоронили сына, опустив маленький гробик в глубокую яму, и придавили его толстой плитой, на которой было выбито имя – Александр Николаевич Фёдоров. А дата рождения и смерти была одна.
    Тамара словно не жила. Она не лила слёз, не закатывала истерик. Её душа ушла, в какой-то нереальный мир. А скоро она и сама ушла, оставив записку Николаю, который отлучился из дома всего на один час. В этой записке было всего несколько строк:
    ''Коля, прости меня за всю боль, которую я причинила тебе. Но видно судьба не хочет нашего счастья, и я не достойна тебя. Я ухожу, оставляя тебе возможность, найти прекрасную девушку, которая будет тебя достойна, и подарит тебе счастье отцовства''.
    Николай, вернувшись, прочитал записку, и бросился искать свою царицу. А Тамара, пока её искали, сидела на зелёной траве в том месте, где своими руками лишила жизни своего сына, а вместе с ним и себя. Она просила Всевышнего, о встрече со своим сыном.
   И когда над головой Тамары вспыхнул ослепительный луч света, она благодарила бога, что он всё же внял её мольбам. Но, она ошиблась, это была летающая тарелка, собирающая урожай неприкаянных душ.
                Глава – 39.
    Из огня, да в полымя, - подумала я, когда тахионный ветер вернул меня на диван в моей каюте летающей тарелки, летающей вокруг одного из спутников полосатого гиганта. Почему неприкаянных душ? Что, есть, какая-то закономерность в том, какие души попали на эту тарелку? На этот вопрос я пока не могла найти ответа. Но я поняла, почему Беляночка Елена не желает возвращаться в своё тело. Просто, своё тело она связывает с теми событиями, которые произошли с ней, в предыдущей, да и в настоящей жизни. Как будто, если бы не это тело, то ход событий был бы другим. Надо ей доказать, что она сильно заблуждается, и не тела диктуют ход событий, а души, которые участвуют в этих событиях.
    Но, обвинять саму Елену я не имела права, да и не желала этого делать. Просто, когда она жила в теле Тамары, происходящие события с её участием диктовали условия, сложившиеся вокруг неё. Не она убивала своего ребёнка, его убивал ход исторического процесса, диктующего антигуманный, античеловечный режим жизни. Когда дети становятся ненужными стране, создаются условия, когда сами родители начинают убивать своих детей. И Тамара здесь не исключение, а одна из многих, подчинившихся воле обстоятельств, и даже не подчинившихся, а сломленных этой адской мясорубкой душ человеческих.
    На осмысление всего этого, ушло, какое-то время, которого у меня было не так уж и много. Ведь я не сидела на скамеечке в беседке возле родного дома, а была в каюте летающего чёрт знает где, аппарата, созданного не для увеселительных прогулок. Я вспомнила, что мой Геннадий, мой муж сейчас, вместе с другими, такими же пленниками обстоятельств, работают над планом операции по вызволению нас из этого плена. И я не могла оставаться в стороне, и пропустить всё самое интересное, да и к тому же, я чувствовала, что моё небольшое участие помогает нам выжить в этих сложных обстоятельствах.
    Когда я вошла в рубку управления, мужчины возбуждённо спорили. Увидев меня, полковник улыбнулся.
  - А это должна узнать Людмила у своих кузнечиков, ёк макарёк, - сверкнув своими глазами, пробасил полковник в отставке. – Святая Людмила, ты что-то мало опочивала? Прошло всего полчаса, а ты уже снова здесь. Вот за это тебе дополнительное задание. Узнаешь….
   Но я не дала ему договорить:
  - Семёныч, я прожила две жизни за эти полчаса. И вообще, я приведу сюда Киязявка с Зиньшифом, и готовьте операцию вместе с ними, а бегать туда, сюда я не намерена! – возмутилась я. - Я думала, что план операции уже готов, а вы ещё не можете прийти к единому мнению! Да, учтите, чем меньше шума будет, тем быстрее мы улетим на Землю!
  - Ну, и эта метит в великие стратеги, ёк макарёк! – ехидно улыба-ясь, бросил Семёныч.
  - Семёныч, я никуда не мечу, но я сказала то, что думаю, а вы вольны, поступать так, как вы посчитаете правильнее, только, чтобы всё получилось! Иначе ваши души займут самое достойное место, где-нибудь на Теоре! – заметила я.
  - Это, что угроза? – посмотрев на меня, спросил полковник.
  - Да, что вы, избави бог! Просто это будет ожидать нас всех, если операция провалится! – воскликнула я. – Да, полковник, прошу вас не называть меня больше святой потому, что я такая же святая, как вы, например, евнух!
    Пока все смеялись, я вышла из рубки. Я зашла к Йоко Сан, которая уже собиралась улететь в мир сновидений, и выпросила полный мешочек конфет для своих пучеглазых жориков. Пучеглазики меня встречали с ликованием:
  - Сдласте Люда один! Мы сдать тебя, - запищал Зиньшиф.
  - А я мноко сдать тебя! – отталкивая Зиньшифа от меня, пропищал Киязявк. – Мне дат лакомс!
  - Вы получите оба, если пойдёте в рубку, и поможете нам, - мед-ленно произнесла я. – Вы будите получать по конфете через каждые полчаса, если будите отвечать на вопросы моих друзей, мужчин. Если они мои друзья, то они и ваши друзья. Вам понятно?
   Пучеглазики захлопали глазами, и замотали головами из стороны в сторону.
  - Так мы доковоливат нет! – снова заверещал Зиньшиф. – Мы боялся мусин! Она делайт болно мне!      
  - Сейчас можете не бояться. Когда они делали вам больно, вы не были ещё моими друзьями, а сейчас всё изменилось, – убеждала я их. – Вас никто не тронет, я это гарантирую!
  - А сто это калантилат? – спросил Киязявк.
  - Это значит, что я отвечаю за свои слова! – пояснила я.
  - Как мосно отвесяйт са слов? – прозвучал очередной вопрос Киязявка.
  - Ну, хватит меня путать! – разозлилась я. – Если не хотите конфет, так и скажите, и я уйду, но учтите, что я уже не буду вашим другом!
  - Нэт, нэт! Ты длук нас! – заверещали оба пучеглазика. – И нас консет осен хосят!
  - Вот и хорошо, тогда идите за мной, - сказала я, и пошла к двери. Но меня обогнал Зиньшиф, и протянул мне верёвку, чтобы я их связала. – А это я делать не буду. Я вам верю, и надеюсь, что вы никуда не сбежите, - произнесла я.
  - Эт плавта, мы не бесайт! – заверил Зиньшиф.
   Без происшествий мы дошли до рубки управления, но, когда я открыла дверь, мои кузнечики запаниковали, и от страха чуть не залезли мне под подол. Я взяла их за холодные, костлявые руки, они оба тряслись.
- Что случилось? – участливо спросила я.   
   Но от страха мои кузнечики говорить напрочь разучились. Наконец, немного успокоившись, Зиньшиф показывая на полковника, очень тихо пропищал:
  - Эта мусин обесял нас засуслит на гилбайт, какая-та! – пожаловался он.
   Мне стало смешно, и едва сдерживая свой смех, я попыталась их успокоить:
  - Ну, что вы? Он же пошутил! Полковник добрейшей души чело-век. Его зовут…. – начала я,  но Зиньшиф не дал мне договорить:
  - Во, во! Тот центла билут дуса больса луди, и пелестлайт и сасайт в маленьк луди косподин! – верещал Зиньшиф. – Сама луда складайт больси холодны камела, вот!
  - Вы слышали мужики, что сказал Зиньшиф? – крикнула я мужчинам.
  - Слышать то мы слышали, но понять, без ста граммов не сможем, ёк макарёк! – засмеялся полковник. – Нам нужен переводчик.
  - Полковник, а вы, что в темноте можете ложку мимо рта пронести? – усмехнулась я. – Геннадий умеет с ними разговаривать, так что, я думаю, этот вопрос закрыт. – А вы, Зиньшиф с Киязявком, заходите, и ничего не бойтесь, - обратилась я к пучеглазикам, заводя их в рубку. – Мужики, знакомьтесь, и продолжайте работать вместе, а я пойду, мне нужно сделать ещё одно очень важное дело, - сказала я, и уже хотела выйти, но вспомнила: - Да, совсем забыла! Не забудьте через каждые полчаса давать моим друзьям по конфете.
    Я отдала мешочек с конфетами Геннадию, и услышала довольное повизгивание пучеглазиков, которые, видимо, запаниковали, когда я чуть не ушла с их лакомством.
    Прежде, чем встретиться с Еленой, и довести до логического конца наш разговор, уже обладая знанием её двух жизней, я должна была оставить своё тело у себя в каюте.   
   Я прилегла на диван, и прежде, чем взяться за мочку уха, задумалась, планируя предстоящий тяжёлый разговор. Тяжесть бессонной ночи, навалилась на меня страшным грузом, и чуть было, я не улетела в страну зазеркалья. Уже на грани небытия, я тронула мочку уха, и получила пинок в спину от моего уставшего и недовольного тела. На часах, которые остались на руке моего тела, было без четверти три ночи. Вот почему мне так захотелось спать! А вот в астрале я чувствовала себя выспавшейся и очень бодрой.
   Когда я тихо просочилась в закрытую дверь каюты, где жила Йоко с бабой Верой, обитатели каюты уже спали, как и спала Елена, свернувшись калачиком в кресле. Я снова залюбовалась её красотой. Эта красота была идеальной, как красота богини любви. От моего взгляда Елена проснулась. Увидев меня, она вздрогнула, и румянец залил её фарфоровое личико. Боже, как она в этот момент была похожа на Алёну, свою земную копию!
  - Ой, Людмила, это опять вы? – произнесла она. – Вы даже во сне меня не отпускаете!
  - Да, нет Еленушка, это не сон! – произнесла я, и погладила по её шёлковым, волнистым волосам, цвета спелой пшеницы, и тут же почувствовала тревогу и неуверенность, истекающую от Елены.
  - Тем более. Людмила, зачем вы меня опекаете? – задумчиво спросила она.      
  - А затем девочка, что я беспокоюсь за тебя, вернее за твоё буду-щее, - произнесла я.      
  - Но у меня не будет будущего! Я не достойна его, и не должна жить! И я должна умереть!…      
  - Но, ты не сможешь убить себя, пойми это! Единственное, что ты можешь сделать, то это только казнить своё тело, но душа то, твоя душа останется жить! Душа не умирает вместе с телом! – доказывала я.         
  - Но я не хочу жить! И у меня никогда не будет никакого будущего!…
  - Нет Алёнушка, вернее Тамарочка….      
  - А вы откуда узнали мои имена?! – возбуждённо соскочив с кресла, воскликнула пока ещё Елена.
  - Девочка, я всё знаю. Я прожила обе твои жизни, вместе с тобой, - тихо произнесла я.
  - Так это вы вернули мне память настоящей жизни? Лучше бы вы этого не делали! – воскликнула она. – Из потенциальной убийцы своих родителей, я превратилась в убийцу своего ребёнка!
  - Да, я знаю об этом, и не осуждаю тебя….    
  - Но, я сама осуждаю это, и мой крохотный сынок, который так хотел жить! – закричала Тамара. – Это мои руки сжимали его хрупкую шейку….      
  - Тамара, дорогая, - перебила я. – Перестань казнить себя за это! Я мать, и хорошо понимаю твои чувства. Мне бы тоже не захотелось жить после всего, что произошло с тобой. Но если бы я узнала, что ты по воле своей души убила своего ребёнка, я не стала бы с тобою разговаривать, и даже близко к тебе не подошла бы! Но ведь это не так! Да, ты правильно сказала, это твои руки сжимали шейку ребёнка, но только не твоя душа! Твоя душа была отключена в тот страшный момент твоей жизни, - убеждала я. – Ты же не понимала, что творили твои руки! Успокойся, эта жизнь ещё не закончилась, и ты её можешь исправить, если вернёшься в своё тело! – почти закричала я. – Если захотеть, то всё можно исправить в этой жизни. Только нужно сильно захотеть, и тогда судьба будет вынуждена даровать тебе другую жизнь! Никогда не поздно начать жить с чистого листа, и прожить остаток жизни достойно! А ты, по существу только начинаешь жить. И если ты захочешь, тебя ожидают многие годы достойной, счастливой жизни. Нужно только жить. А сейчас ты не живёшь, а бежишь от жизни! И ещё, я не видела в твоей жизни ни одного друга или подружки, а это очень важно, даже необходимо иметь друга. Когда ты начнёшь дружить, то и жизнь твоя потечёт легче, поверь мне. Это единственное в чём я тебя обвиняю. Без друзей твоя нескончаемая депрессия никогда не уйдёт из твоей души. И я тебе предлагаю свою кандидатуру для дружбы. Ну, так как будем дружить?    
  - Я буду, счастлива, иметь такого друга, - с улыбкой на устах произнесла Тамара.      
  - И я буду, счастлива, когда ты начнёшь чаще улыбаться. Тебе так идёт эта бесподобная улыбка.
    После этих моих слов, которые были последними из моего лексикона убеждения, я замолчала, как и молчала теперь уже Тамара, а не Елена. Но она, покачав головой, начала говорить первой:
  - Людмила, а это возможно? – неуверенно спросила она. – Вы действительно думаете, что можно начать жить заново?
  - Тамара, по существу здесь, мы все начали новую жизнь. Мы все начали с ревизии существующей жизни, и прошли её. И теперь только от нас зависит, как мы спланируем…. Нет, прости, что-то я не то говорю. Спланировать жизнь невозможно, вернее, проживём остаток этой жизни, - закончила я.
  - Но меня снова и снова будут мучить глаза, глаза моего маленького сына, и я не смогу с этим жить, – тихо, но всё ещё возбуждённо произнесла Тамара.
  - Дорогая, ещё раз прошу тебя успокоиться, и понять, что, не смотря ни на что, жизнь то продолжается. Конечно, забыть такое невозможно, но мне кажется, пришла пора перестать казнить свою душу, и начать исправлять все свои ошибки, а как это сделать, ты узнаешь сама. Я не знаю, как дальше сложится твоя судьба, потому что я не предсказательница, а такая же, как и ты, простая женщина, которая в своё время тоже немало наделала ошибок. О, боже я, что-то не так объясняю тебе свои мысли, прости! Просто тебе нужно взглянуть в глаза малыша с другой стороны, улыбнись им, и тогда они уже не станут осуждать тебя. Ты должна представить себе глаза другого малыша, которого всё же рано или поздно подарит тебе судьба. Это уже будут глаза счастливые и любящие свою мать. А это будет, я верю в это, поверь и ты, и тогда всё будет так, как ты захочешь. Да, а вот насчёт детей, я думаю, что если ты захочешь поухаживать за беспризорными детьми, то я могу тебе, кое-что предложить….   
    Лицо Елены сначала осветилось новой, счастливой улыбкой после моего предложения, но затем, оно снова помрачнело, и она спросила меня:      
  - А разве вы сможете доверить мне детей?   
  - Что? Да, ты что Тамара? Ты снова начала себя корить. Мы же с тобой договорились, что ты будешь только улыбаться, глядя в лицо своей судьбы! Этим заброшенным детям необходима мать, а так как у них её нет, то я предлагаю, тебе временно занять её место, а если захочешь усыновить этих милых крошек, то я с радостью помогу тебе это сделать!    
    Елена расцвела прямо на моих глазах, словно розочка на клумбе, и в её глазах появился огонёк жизни. Я поняла, что всё же смогла вернуть её к жизни.    
  - Ну, так как, ты согласна вернуться в своё тело? 
  - Да, Людмила, я попробую всё начать с самого начала, - медленно, произнесла Тамара. –  В принципе, я готова вернуться в эту жизнь.
  - Ну, тогда пошли, и начнём жить заново!
                Глава – 40.
   Я не знаю, как это помещение правильно назвать, и для чего его использовали бывшие хозяева тарелки, но сейчас мы использовали эту комнату для хранения тел – Тамары и Сергея. Эти тела лежали на больших столах, и не поддавались действию времени и окружающей среды.
  - Я здесь бывала, и не один раз, - тихо произнесла Елена, пока ещё Елена. – Я считала это тело не своим, потому что, когда я вышла, как я думала, из своего тела, я не узнала его. Я не понимала, почему вы желаете  поместить меня в это тело, потому что считала его чужим. Только вчера вечером, когда вы коснулись моей руки, я поняла, что оно моё, но только из другой жизни, которая оказалась более страшной, чем жизнь в теле Алёны.    
    Елена – Тамара замолчала, сглатывая подкативший к её горлу комок горечи. Из её прекрасных голубых глаз катились слёзы чистые и прозрачные.    
  - Тамара, тебе всего тридцать три, и вся жизнь у тебя ещё впереди, - говорила я ей. – Когда ты войдёшь в своё тело, ты забудешь, что когда-то, в другой жизни была Алёной. Только изредка, во сне, а, может, и не во сне тебе будут приходить образы из давно минувшего времени. А по красоте это тело нисколько не уступает красоте тела Алёны. Но, Елена, ты готова вернуть к жизни Тамару?
  - Да, я решилась Людмила, - твёрдо произнесла Елена.
  - Ты только не удивляйся, когда станешь Тамарой, ты не увидишь меня возле себя, и вообще, знать меня не будешь, - говорила я ей. – И вообще, зря я тебе всё это говорю. Ты вообще всё забудешь, что произошло с тобой после захвата тебя гуманоидами. А теперь, ложись на себя, то есть в своё тело, и до скорого свидания в новой жизни. Я тебя найду, и постараюсь объяснить, где ты находишься.
   Елена – Тамара решительно забралась на стол, и легла в своё тело, и только пришлось мне помочь ей втиснуть прекрасную головку Елены в голову Тамары. Сильный разряд электричества подбросил её тело, и запустил сердце. Тамара открыла свои голубые глаза, и удивлённо заморгала ими, обводя всё кругом. А я, получив небольшой удар током, бросилась в свою каюту за своим телом, чтобы быстрее увидеть Тамару, и успокоить её.
    Прошло не более трёх минут, и я вернулась в то помещение, где на столе оставила Тамару. На столе я её не нашла, так как она была в тёмном углу, сидящей на полу с закрытыми глазами и сложенными в молитве руками, а её губы, что-то шептали. Мне стало понятно, что прежняя жизнь Тамары отпускать её не хочет, даже и здесь.
   От бессилия у меня опустились руки. Хотя я и предполагала, что может случиться подобное, но не до такой же степени. В душе я надеялась, что хоть капелька памяти о наших разговорах останется в её мозгу. А Тамара осталась на той полянке, где совершила, когда-то грех, и откуда её подхватили гуманоиды.
  - Тамара, пойдём отсюда, пойдём к людям, - подойдя к ней, позвала я.
  - О, это опять вы, Людмила! – не открывая глаз, произнесла она, и вдруг, открыв глаза, удивлённо спросила: – Что?! Откуда я вас знаю?! Вернее, откуда вы меня знаете? Разве мы с вами знакомы?
   Тамара схватилась за голову, и сжала её своими руками. Я не думала, что так тяжело она будет возвращаться к жизни. Присев рядом с ней, я стала гладить по её пшеничным волосам, а она, разрыдавшись, вдруг, упала мне на грудь.
  - Людмила, у меня всё перемешалось в голове. Я не пойму, сон это или явь, - сквозь рыдания говорила она. – Где я нахожусь? Почему я знаю, как вас зовут? Но я не помню вас! Что это значит?
   А это означало то, что человеческий материальный мозг Тамары всё-таки сохранил часть памяти своей души, вернувшейся в тело после некоторого отсутствия. Сейчас эти две памяти ведут борьбу, пока не разложатся по своим полочкам. И что-то сотрётся, а что-то закрепится в долгосрочном отделе памяти мозга. Мне оставалось только ждать, когда в её памяти восстановится наш разговор пятиминутного прошлого.
  - Тамара, всё будет нормально, только пойдём отсюда. Здесь оставаться больше не нужно, - уговаривала я Тому. – Здесь неприятно….
  - Это вы из-за моего соседа? – спросила она, показывая глазами на тело Сергея. – А я тоже была мертва, и почему-то восстала из мёртвых?
  - Тамарочка, дорогая, давай обсудим это немного позже. Я тебе всё расскажу, а сейчас нам нужно идти.
   Тамара поднялась, и мы вместе вышли из этого страшного поме-щения. По часам наступало утро, и уже было, без четверти семь. Все обитатели летающей тарелки ещё досматривали свои сны, кто счастливые, а кто и не очень. Только не спал экипаж вместе с полковником и двумя гуманоидами. Вот туда-то мы с Тамарой и пошли.
  - Мне кажется, что я здесь, когда-то была, а вот когда, я не помню, - тихо произнесла Тамара, оглядывая всё вокруг. – Да, я здесь была, это точно! За этой стеной большой пульт и прозрачный потолок с чёрной бездной, наполненной звёздами.
   Говоря это, Тамара шла прямиком на стену, пока не наткнулась на неё, больно ударившись, видимо в её памяти отложилось то, каким образом она до этого входила в закрытое помещение. Она оглянулась на меня, смущённо улыбаясь, а я сделала вид, что не видела её конфуза.    
    Не стучась, я открыла дверь рубки, и, взяв Тамару за руку, ввела её вовнутрь. Там было весьма тесно. На маленьком участке располагались четыре мужика, весьма здоровых, и два гуманоида. Все были увлечены решением, какой-то общей задачи. Первым, кто обратил внимание на наше появление так это Алексей Петрович Феактистов, наш доктор наук. Он оторвался от своего ноутбука, и бросил на нас взгляд. Вздрогнув, он остановил свой взгляд на Тамаре, и начал краснеть, словно маленький мальчик. Я посмотрела на Тамару, а она была прикована взглядом к Алексею Петровичу. На её смуглом, и тоже покрасневшем лице отражалось вся гамма чувств, от растерянности до восхищения. Я почувствовала, что здесь, в эту минуту, что-то происходит. Но, тишину нарушил, и спугнул начавшийся фото обмен громкий бас полковника:
  - Людмила, это опять ёк макарёк ты? Мы ещё не…. – Но, увидев, что я не одна, он, вытаращив глаза, почему-то начал заикаться. – Ёк…к так… макарёк!…А это… ёк макарёк… ещё кто?… Её же… ёк макарёк… в спис…списках… лич…личного сос…состава… ёк макар… макарёк… нет! Это же… ёк макарёк… усопшая!… Я же… ёк макарёк… ещё вчера… щупал её… ёк макарёк… пульс!
  - Семёныч, может быть, ты щупал, что-то другое? – чуть не хохоча, спросила я.
  - Ну, что ты свя… ой, Людмила, ёк макарёк!… Точно пульс и больше ничего,… ёк макарёк! – краснея, заикался полковник. – И вообще… хватит издев…издеваться Лю… Людмила… ёк мак…макарёк над…д… надомной!…К…как ...как… ёк макарёк,… она здесь оказалась?
  - Как и ты Семёныч, через дверь, - ответила я. – Хватит мне уши заговаривать. Как продвигаются дела с планом операции? И скоро ли мы начнём действовать?
  - Так, ёк макарёк дела идут хорошо. Мы на ноутбуке нашего академика уже отрабатываем варианты, извлечения земных душ из кабалы, - докладывал полковник. – Ещё часа четыре, ёк макарёк, и можно подводить итоги, и подсчитывать жертвы. Ой, что это я сказал! Это ёк макарёк эта дамочка на меня так действует! Людмила, шли бы вы отсюда, не смущали бы мужской коллектив! Когда всё будет готово, ёк макарёк, мы доложим, - закончил полковник, но, что-то вспомнив, продолжил: - Да, Людмила, у нас конфеты кончаются, а эти лягушата, Козявка с Зиньзяком выторговали у нас интервал между кормлениями в пятнадцать мину, и по две конфеты, и стали нашими закадычными друзьями. Зато их сведения очень полезны. Так что, подкинь нам литра, ой, то есть, килограмма три конфет из моего Н.З.. Можешь после этого идти отдыхать вместе с этой усопшей.
    Закончив этот монолог, полковник углубился в созерцание монитора ноутбука. А мы с Тамарой вышли из рубки. Мы отошли на несколько метров, когда меня окликнул голос. Обернувшись, я увидела стоящего возле рубки Алексея Петровича.
  - Людмила, извините, вы не познакомите меня со своей спутницей, - краснея, промолвил доктор наук.
  - Конечно, Алексей Петрович, если Тамара не будет возражать, - ответила я.
  - Тамарочка, пожалуйста, не возражайте! – просил доктор наук, взяв Тамарину руку в свою. – А то я сойду с ума! Впервые в своей жизни, я встретил такую девушку, русскую берёзку, и в такой дали от суетного мира!
  - Ну, что вы Алексей Петрович, я не достойна вашего сравнения с берёзкой, - смущённо произнесла Тамара.
   Эта пара уже не замечала меня, и мне пришлось оставить их, и идти за тремя литрами конфет к Йоко Сан. Но на моём пути вдруг, возникла улыбающаяся физиономия моей подруги детства, Людки Бобылёвой.
  - Приветствую тебя святая Людмила! – произнесла она. – А ты, как я вижу, всё ещё носишься по своим неотложным делам?      
  - Привет подруга! Ты то мне, как раз и нужна! – поприветствовала я. – Людмилка, я видела, что в твоей каюте есть свободный диван. Ты не возьмёшь к себе одну молодую женщину, ей пока негде притулиться?
  - Да ради бога! Мне хоть будет с кем поговорить, а то моя подружка детства живёт в трёх шагах от меня, а просто зайти, и поговорить не может, видите ли, времени у неё нет! – упрекала меня Бобылиха. – А может, дело совсем не в этом, а в звёздной болезни, которая поразила её?
  - Да перестань ты, Людмилка! Правда, у меня нет времени, - оправдывалась я. – Когда всё закончится, я тебе ещё надоем. Дорогая, минут через пятнадцать я к тебе ещё зайду, и приведу молодую женщину, которая должна тебе понравиться. Договорились?
  - Давай, валяй подруга! Я буду у себя, в своей хижине, - ответила она, и пошла к себе.
    Я уже в третий раз за сутки зашла в каюту Йоко Сан, и выпросила у неё ещё один килограмм конфет. Йоко посмотрела на меня с удивлением, но всё же дала, эти конфеты.    
                Глава – 41.
     Вернувшись в рубку управления, я увидела следующую картину: Тамара сидела в центральном кресле, кресле пилота, а все мужчины не исключая пучеглазиков, стояли вокруг её кресла, и наперебой объясняли, что и как.
  - Ну, как всегда, Тамара на своём троне, и свита ревностно служит ей! – с чувством недовольства произнесла я. – А всю работу по боку. Что ж, у нас уйма времени, и мы можем ещё болтаться в этой космической проруби, лет сто!
   Тамара густо покраснела, и соскочила с кресла, а все разом замолчали.
  - Людмила, зачем вы так? – недоумевая, спросил доктор наук.
   По всей видимости, Тамара обиделась, и мне стало неудобно, что мои нервишки стали барахлить.
  - Тамара, прости, я не хотела тебя обидеть. Просто мужчины забыли о своей работе, - извинилась я. – А мне до чёртиков хочется домой. Извини меня, ещё раз. Я нашла для тебя жильё, и сейчас отведу тебя туда.
  - Хорошо, я согласна Людмила, - равнодушно ответила Тамара.
   Я отдала конфеты полковнику, и взяла под руку Тамару, направляясь к двери.
  - Люда, за дверью меня подожди, - попросил меня Геннадий.
   Он вышел тут же, вслед за нами, и Тамара отошла немного в сторону, чтобы не слышать, о чём мы разговариваем.
  - Любимая, ты ещё не соскучилась по мне? – спросил Геннадий, держа мою руку. – Ты ещё не забыла, как звать своего мужа? Ты не думаешь, что прожить за всех их жизни нельзя. Тебе, как мне кажется, пора вернуться в свою жизнь.
   Задав мне все эти вопросы, муж поцеловал мою руку, и развер-нувшись, вернулся в рубку. Ну, вот и Геннадий обиделся! Но, он то должен меня понимать! А что именно понимать? Может он прав? Ну, хватит заниматься самоанализом!
   Рядом со мной шла Тамара, и я решила ей напомнить наш разговор ещё с Еленой, насчёт беспризорных детей.
  - Тамара, может быть, ты не помнишь, но я.… Как это тебе сказать? Я разговаривала с твоей душой, перед тем, как вернуть её в твоё тело, - сбивчиво начала объяснять я. – Речь шла о беспризорных детях, и твоя душа согласилась их усыновить, и даже очень радовалась этому. Ты не помнишь этого?
  - А я думала, что это было во сне, - волнуясь, сказала Тамара. – Я то с радостью бы согласилась, но кто мне их отдаст?
  - Эти дети здесь, на этой летающей тарелке, и ты можешь с ними общаться. А когда вернёмся на Землю то, все мы сможем, кого нужно убедить, чтобы разрешили усыновление, - разъясняла я Тамаре. – Ты увидишь, что это чудные дети, и они очень много пережили.
  - Тогда, конечно же, я согласна, и буду счастлива. Но, я не знаю пока, куда я их приведу, там, на Земле?
  - Дорогая, мы подумаем над этим вопросом, и обязательно, что-нибудь придумаем, - произнесла я.
     Ещё один груз свалился с моих плеч, но, сколько ещё осталось? Людка Бобылёва уже ждала нас, и Тамара действительно ей понравилась. Они сразу нашли общий язык, и мы втроём вдоволь их начесали. Я просидела с ними почти два часа времени, которое, не спеша, тянулось, перелистывая листки жизни всех обитателей нашего временного пристанища. А мне хотелось это время разогнать до сумасшедшей скорости, чтобы быстрее пролетело это безумие с пленными душами, и вновь оказаться на грешной, но такой прекрасной Земле.   
    На Земле даже космос с его чёрной бездной, холодной и испепе-ляющей одновременно сквозь атмосферу кажется ласковым и ис-крящимся тысячами звёзд.
    Когда я вернулась в свою каюту, меня уже ждал Геннадий. Он выглядел усталым и каким-то неприкаянным. В его глазах не было решимости.
  - Ну, что Людмила, пришло время принятия решений. Начался нулевой отсчёт. Тарелка вышла на орбиту спутника Минора, и до спуска осталось пятьдесят минут, - произнёс он, и посмотрел мне в глаза.
   Минут через двадцать мы с Геннадием шли в рубку. Мои ноги тряслись от волнения, а может, и от страха. В рубке были все, кроме полковника и Алексея Петровича. Они будут руководить операцией после посадки. И мне досталось кресло доктора наук, в которое, я и уселась. Слева от меня сидел Геннадий, справа Михаил. А Киязявк с Зиньшифом сидели на одном кресле, и пристально смотрели на обзорный купол, в котором, был виден огромный шар Минора.
   Он висел в чёрной бездне, и медленно вращался. На небольшом табло бежали секунды, уже отображённые земными цифрами. Эти цифры бежали к нулю. И когда на табло вспыхнуло сразу шесть нулей, запищала сирена. Михаил повернул рычажок, и взял в руки штурвал. Небо в куполе вздрогнуло, и повернулось, и Минор понёсся на нас. Сердце моё замерло от неизвестности. Но, уже в куполе неслись облака, в разрывах которых, проносилась чудная поверхность с зеркальными куполами, висящими на высоченных шпилях, а под ними сверкали заснеженные вершины гор. Время, как бы остановилось, но только для нас, для нашего внутреннего мира, который отображался в искривлённых измерениях наших внутренних зеркал.      
                А продолжение следует….               

                16 августа 2007 года.