СИАНЕЛ Copyright
НА ДИРЕВНЮ БАБУШКЕ Константе Макаравне
(Письмо тридцати четырёх летнего мальчика. Сохранены орфография и синтаксис оригинала)
Милая мая бабушка, Константа Макаравна! Забири ты миня отсюдава!
Отдала ты миня в житие и заработки к сапожнику Аляхину, челавеку дикаму и нелюдимуму. Ходит он па дому в одних трусах и пугает моих друзей и заказчиков! Завёт миня по имени, каторое я давно забыл, отчиво я вздрагиваю, а друзья и заказчики пугливо косются и на ниво и на миня!
А заказчикам моим он врёт, что специалист я липавый: паставил ему на комп два виндоса сразу, но ни адин из них пачему-та не держит ево сканер, каторый роботал раньше как часы. Я старику гаворю, что виноват не мой виндос навароченный, а дядюшка Билли. Тот виндос этот паганый мне всучил! Так Аляхин миня не слушает…
Старый жлоб стал прятать от миня солю, сахер и даже бумагу клозетную. Гаварит, что я много какаю. А какаю я мало, так как виду здаровый образ жизни. Я мало кушую. Таккак курю травку или пакистранский табак, от чиво и адёшка моя прованяла. Саседская сабака стала подазрительно ко мне принюхиватца. А сам Аляхин гаварит: «Я такой ванищи отродясь не нюхивал. Уж лучши бы ты не анащу курил, а вадяру хлибал, дядинька!»
А намедни я завалился в два часа ночи и зажёк в прихожей свет эликтрический, от чиво он прабудился, но ничиво не сказал. Но в пять утра пашёл в клозет, вражина, да так грохнул крышкой ево, что расбудил друга маево сердешного Авдюшку и миня вместе с ним. А патом, мидветь, стал на кухне ранять крышку от кастрюли, атчиво сон мой прапал акончательно...
Я от ниво всигда запираюся, а он не всигда. Тогда я вхажу к ниму бес стуку и тырю трубку тилифона, атчиво Аляхин всигда материт миня, чтобы я свой тилифон падключал к сети тилифонной. А исчо мне на бинзин денешков не хватает, так я Аляхину долары сую, чтобы поминял, а он миня далико посылаит.
А у миня грошив нима. И стал я плотить за фатеру с задершкой, тырю у него прадухты, чтобы кушать. Ат жизни такой перистал я хатеть роботать. Лишь бубню с кинтами по тилифону сотывому по начам. Аляхин малчит, но па утрам на кухне сваей так швыряет на пол крышку от кастрюли, что та гремит на полквортала.
Давича воры стырили у саседки зелень и тиливизор. Так все саседи стали дверь падьезда запирать. И на миня ругаютца за то, что я хажу с другом сердешным Авдюшкой всю ночь курить у дома. А мы пачти не хлопаем двирями жилезными. Инагда толька Авдюшка забываит дверь падъезда закрыть.
Нонча ва втаром часу ночи Авдюшка ганял на компе маём в автагонки. Шумел так, будта пылесос саседи включили. Хазяин пирдун глухой, материл саседей пака не дагнал, аткуда шум. И затаил он на миня и кинтоф маих злобу. Абещал включать наушники, а сам гримит своим тиливизором по начам. А днём, кагда Я сплю, громко гаварит со сваими заказчиками. Абучил заказчиков своих званить иму в дверь по читыре раза кряду, атчиво я всигда прасыпаюсь…
Надысь пастучал Аляхин в дверь ключём водаправодным, чтобы аникдот расказать, но я не услышал. Так он взял кувалдомитр и евойным жилезом так стал мне в дверь грохать, что Авдюшка идва ни опысался. Этова было мало! Паказал Аляхин Авдюшке тапор и криво ухмыльнулся. Авдюшка васкликнул: дедушка, пожалейте хоть детушек и жину маю!
Типерь Авдюшка уходит от миня в половине шестова утра, подсвечивая сибе дарогу фанариком, чтобы нос не расквасить. Он уже ни хлопает дверью жилезною, а закрываит её тихо-тихо. Он падарил хазяину папиросы «Дружба», но тот выкинул их в клозет, вражина! И исчо пригрозил бугая Игаря пазвать, чтобы тот нам намылил холки... А тот Игарь бил в калонии нисовершенналетних по почкам так, что слидов не оставалось!
Милая бабушка, Константа Макаравна! Нету сил моих терпеть такие издивательства… Я давно уже не высыпаюсь, атчиво постаянно балею. Очинь прашу тибя: забири ты меня отсюдова! Я тибе буду иголку в нитку вдивать и всигда плотить за фартеру вовримя.
Твой внук, Лавик 16 июня дисятого году